Текст книги "Эльнара-3. Опасности Востока. Первый русский любовно-эротический роман"

Судьба столкнула Генриха Бесстрашного с Сержио Пантоки осенью прошлого года, когда уже в самом начале их войны с Испанией Пантоки, добровольно вступивший в ряды королевской армии, сразу показал себя, как отважный смелый воин, одинаково хорошо владеющий и шпагой, и луком, и кинжалом. А в скором времени он снискал себе огромную славу, защищая крепость Лякруа, где в те дни размещался госпиталь для тяжелораненых солдат, за что был удостоен почетного звания рыцаря, которым в Ланшероне было принято награждать самых доблестных и особо отличившихся воинов. Неудивительно, что, когда на восточные границы Ланшерона напала Австро-Венгрия, собираясь на новую войну, Генрих VI, даже не раздумывая, доверил командование королевскими отрядами, коим предстояло завершить войну с испанцами, рыцарю Пантоки, как отважному и здравомыслящему воину, к мнению которого всегда прислушивались и бывалые солдаты, и убеленные сединами маршалы. Судьба баловала Сержио Пантоки геройской славой. Едва одержав победу над испанцами, с отрядами королевской армии вскоре он освободил столицу от тайного ордена кустодов и стал подлинным героем в глазах населения Ластока. Народная молва превозносила его доблесть, а Генрих Бесстрашный начал присматриваться к рыцарю Пантоки. Ведь король очень нуждался в надежных людях, поскольку надеялся со временем отойти от воинских дел и посвятить себя семье, как поступил когда-то его отец. Однако, похоже, эти надежды оказались несколько преждевременными.

По поводу портрета, обнаруженного в покоях графини Ангалесской, Генрих VI мог предположить только одно: по всей видимости, Эльнара была уверена, что на нём изображен Сержио Пантоки, который, очевидно, был ей очень дорог, если она намеревалась взять его портрет с собой в дорогу. Однако, как попал к Красе Востока плащ рыцаря Пантоки, для государя так и осталось загадкой. Подтвердив, что плащ действительно принадлежит ему, на все прочие вопросы Сержио отказывался отвечать. Терзаемый ужасной ревностью, монарх ушел, приказав камергеру запереть рыцаря Пантоки на замок до завтрашнего дня, когда на слушаниях закрытого королевского суда будет решаться судьба человека, который навлек своим поведением тень недопустимого подозрения на невесту государя и мать престолонаследника.

В постели с незнакомкой

Оставшись один, рыцарь Пантоки долго стоял у окна, пытаясь понять, что означали расспросы короля, в которых, несмотря на все старания Генриха, проскальзывала явная ревность, после того, как нынче утром Сержио собственными глазами видел, как Генрих Бесстрашный покрывал многочисленными поцелуями лицо Красы Востока, а она не спешила с ним расстаться, хотя у ворот её ждала карета. Всё это выглядело весьма странно. Вдруг, вспомнив о портрете, рыцарь Пантоки подумал о том, что не так давно предположил и Генрих VI: Эльнара хранила у себя неизвестно как попавшую в её руки копию портрета Лимана Пантоки, думая, что на ней изображен Сержио, одетый в старинные рыцарские доспехи. Эта интересная догадка одновременно удивила и взволновала Сержио, но теперь перед ним вновь встал вопрос: А кого же на самом деле любит Эльнара?

Между тем за окном уже явственно ощущалось прохладное дыхание вступившей в свои законные права осени. Косматые, хмурые грозовые тучи полностью затянули небо и так угрожающе-низко нависли над землей, что казалось, будто отныне и всегда миром будет править одиночество, и даже наступившая темнота не могла скрыть печально-поредевшие силуэты деревьев в саду, куда выходили окна двух смежных комнат, где до завтрашнего дня предстояло находиться рыцарю Пантоки.

В такую хмурую погоду избавиться от всяческих сомнений и тягостных мыслей мог помочь только глубокий крепкий сон, а потому рыцарь Пантоки, взяв со стола подсвечник, направился в соседнюю комнату, однако сейчас при свете свечи он обнаружил в ней рядом с кроватью довольно большой и, судя по зазору между крышкой и ящиком, незапертый сундук. Несколько мгновений Сержио с удивлением его разглядывал, но потом какая-то непонятная сила заставила его поднять тяжелую крышку. Сундук оказался заполнен женскими нарядами и, уже собираясь обратно опустить крышку, Сержио вдруг заметил в дрожащем свете свечи какой-то маленький и как будто знакомый ему предмет. Взяв его в руки, он узнал свой крест. Этот крест подарил ему когда-то его прадед. Зная, что жене Росно предстояло в ближайшем времени разрешиться бременем, и, как предрекали опытные повивальные бабки, на свет должен был появиться мальчик, рыцарь Лиман Пантоки перед тем, как отправиться на войну с испанцами, а ненасытная Испания довольно часто на Ланшерон нападала, оставил в подарок своему, ещё не родившемуся правнуку, серебряный крест с вправленным в него сапфиром, как будто предчувствовал скорую смерть и хотел оставить о себе что-либо на память. Будучи воспитан на героических балладах трубадуров, среди которых в том числе были и песни, посвященные подвигам его прадеда, Сержио с трепетом относился к этому дару и никогда с ним не расставался. Однако минувшим летом, когда теперь уже он сам участвовал в войне с испанцами и проживал в построенном им шалаше, серебряный крест однажды таинственным образом куда-то исчез, и вдруг совершенно случайно был обнаружен в сундуке, доверху заполненном женскими нарядами.

Сержио так несказанно рад был своей находке, что не стал ломать голову над тем, как его серебряный крест оказался в чьем-то сундуке, и без промедления надел крест на шею. Взглянув на кровать, застланную тонким белоснежным бельем, он снял с себя всю одежду и аккуратно сложил её на сундуке, после чего с наслаждением вытянулся во весь рост на широком, низком удобном ложе, и вскоре без всякого сопротивления отдался во власть всемогущего Морфея.

Рыцарь Пантоки проснулся от какого-то непонятного звука. Бросив взгляд в расположенное напротив кровати окно, он убедился, что на дворе всё ещё стоит ночь, а, прислушавшись повнимательнее к разбудившему его звуку, догадался, что за окном идет дождь. Он попытался снова заснуть, как вдруг к нему кто-то обратился со словами:

– Здравствуй, рыцарь!

Донельзя удивленный Сержио открыл глаза и увидел, что у окна стоит некая женщина, одетая в белое платье, а её лицо прикрывает то ли вуаль, то ли какая-то накидка. В темноте трудно было что-то разглядеть, и Сержио пожалел, что загасил свечу перед тем, как лечь в постель. Облокотившись на высокую подушку, он спросил у незнакомки:

– Кто вы, и как попали сюда?

– Поверь мне, рыцарь, сейчас это не имеет большого значения.

Голос женщины звучал ясно, четко и ровно, по нему невозможно было определить ни её возраст, ни какие-либо особенности характера.

– Зная, что с тобой стряслась беда, мне захотелось как-то утешить тебя.

– О какой беде ты говоришь?

Незаметно для себя Сержио перешел в разговоре на «ты».

– Разве ты ещё не понял, рыцарь, что тебе грозит тюрьма?

Сержио почудилось, будто незнакомка произнесла эти слова с какой-то горечью и даже болью. А женщина пояснила:

– Генриха VI сильно разгневало твое упорное нежелание объяснить, что связывает тебя с графиней Ангалесской.

– Тебе известно о моей встрече с Генрихом Бесстрашным? – удивился рыцарь Пантоки.

– Как видишь, – промолвила незнакомка и поспешно продолжила, как будто хотела пресечь нежелательные вопросы: Тебе не следовало, рыцарь, от короля скрывать, каким образом к графине Ангалесской попал твой плащ. Впрочем, ещё не поздно свою ошибку исправить, расскажи завтра на суде всю правду. Посуди сам, почему ты должен быть в ответе за бесчестность графини Ангалесской?

– Нет, я не стану подставлять под удар графиню Ангалесскую! – решительно сказал Сержио.

– Однако она тебя подставила! – возразила дама. – Зачем ей, матери престолонаследника и без пяти минут королеве Ланшерона, понадобилось хранить у себя столь опасную улику? Да неужто Краса Востока не понимала, что всё тайное рано или поздно становится явным? А уж коли она надумала брать плащ с собой в дорогу, то не следовало забывать и кошелку в покоях!

– Графиня Ангалесская хотела взять с собой мой плащ? – взволнованно переспросил Сержио.

– Конечно, я не могу наверняка это утверждать, – уклончиво ответила женщина. – Знаю только, что Генрих VI обнаружил принадлежащую тебе вещь в дорожной кошелке Красы Востока, – и с досадой добавила: Ах, если б не этот чертов плащ, тебе не пришлось бы тут страдать! А ведь ваш разговор так хорошо нынче начинался, король поверил в рассказанную тобой сказку!

– О какой сказке ты говоришь?

В голосе рыцаря Пантоки прозвучало искреннее недоумение.

– Со мной ты можешь быть полностью откровенен, – мягко произнесла дама. – Поверь, рыцарь, я очень хорошо к тебе отношусь и не нахожу ничего зазорного в том, что ты сказал королю, будто на найденном им в той же кошелке портрете изображен не ты, а твой прадед Лиман Пантоки, благо, вы действительно между собой сильно схожи.

– Но я сказал правду! – воскликнул Сержио. – Практически такой же портрет можно увидеть в Музее истории Ланшерона, а у графини оказалась довольно удачная его копия!

И тут рыцаря Пантоки осенила удивительная догадка:

– А вдруг кто-то убедил графиню Ангалесскую, будто бы на холсте, выставленном в музее, изображен я, после чего она и заказала копию с этого портрета? М-да, ну и дела, за один сегодняшний день я узнал больше, чем за два предыдущих года! И где же раньше были мои глаза?! Как я очевидных вещей не замечал?

– Не забывай, рыцарь, что это всё всего лишь твои предположения, – предостерегающим тоном заметила женщина и затем беспечно добавила: Думаю, Генрих VI отнюдь не зря ревнует Красу Востока, ведь он как-никак приходится графине, так сказать, мужем, а значит, и знает её гораздо лучше.

– Что ты хочешь этим сказать? – резко оборвал Сержио свою собеседницу.

– Ничего, – дама как будто бы смутилась и несмело приблизилась к кровати. – Я ведь пришла, рыцарь, не ради ссоры, а, чтобы утешить тебя в твоем одиночестве.

– Я не знаю, кто ты, и слава Богу! – в сердцах ответил рыцарь Пантоки. – Надеюсь, ты без труда сумеешь найти отсюда обратную дорогу?

– Я взываю к твоей рыцарской чести, не прогоняй меня, как паршивую собаку! – незнакомка встала на колени у самой постели. – Помни, рыцарь, я – женщина, а значит, мне свойственны ошибки и заблуждения.

– Скажи, что ты хочешь? – нетерпеливо оборвал её Сержио, уже жалея, что ввязался в этот бесплодный разговор с незнакомой ему женщиной, которая из прихоти умудрилась достать ключи от дворцовой тюрьмы, как мысленно успел окрестить Сержио Пантоки эти две смежные комнаты, расположенные на первом этаже в самом конце длинного коридора.

– Спасти тебя, рыцарь, от погибели, – вкрадчивым голосом промолвила женщина, грациозно присаживаясь на краешек постели. – В последние дни тебе пришлось немало поволноваться, ухаживая за захворавшей бабушкой, а после того, как в пути околел твой верный конь Локо, ты вынужден был идти пешком до Ластока. Ты сильно устал, а впереди – очередные испытания. Тебе просто необходимо хоть ненадолго отвлечься и расслабиться. Доверься мне, ведь я – твой друг и знаю, в чём ты сейчас более всего нуждаешься.

Голос незнакомки звучал все тише и тише, но от него веяло какой-то удивительной магической силой. Она мягко попросила Сержио лечь на живот, и в то же мгновение, внезапно почувствовав огромную усталость, он испытал такое же желание и лег, повернув голову набок. Закаленному и духом, и телом рыцарю Пантоки впервые в жизни вдруг захотелось плыть по течению, не думая вообще ни о чём. Тем временем женщина уверенным жестом достала с прибитой над кроватью полки какую-то маленькую склянку и, решительно откинув одеяло, обнажила мускулистую спину Сержио, а потом без промедления мягкими круговыми движениями начала втирать в кожу мазь. Сама незнакомка, очевидно, пристроилась где-то сбоку, благо, ложе было достаточно широким. Как бы то ни было, рыцарь абсолютно не ощущал давления и даже прикосновения её тела, только легкое и быстрое движение рук, которое напоминало порхание крыльев бабочки.

Закончив растирать спину, женщина принялась её массировать. Сержио вновь поразило, насколько легки и приятны её прикосновения, похожие теперь на дуновение весеннего нежного шаловливого ветра. Прикрыв глаза, он полностью отдался во власть непривычных для себя ощущений, которые постепенно освобождали его тело от накопившейся усталости и напряжения. Пожалуй, так уютно и безмятежно Сержио чувствовал себя только в далеком детстве. Позабыв просто обо всём на свете, он погрузился в удивительное ощущение, будто его неспешно несут ласковые волны теплого моря, и где-то вдалеке слышен шум прибоя.

Рыцарь Пантоки так увлекся своими грезами, что не сразу расслышал обращенный к нему негромкий голос. Он удивленно открыл глаза, медленно перевернулся на спину, не понимая, почему вокруг темно, когда, казалось бы, только что его грели теплые нежные лучи солнца. Его недоумение ещё более возросло, когда на краю постели Сержио вдруг увидел некую женщину в белом. В темноте ему почудилось, будто бы дама загадочно улыбнулась. Нахмурив брови, рыцарь Пантоки сел на постели, и только тогда обнаружил, что на нём нет абсолютно никакой одежды. Он машинально потянулся за одеялом, но его неожиданно остановил голос одетой в белое дамы:

– Прошу тебя, не торопись, ведь ты ещё не все удовольствия получил!

Буквально за мгновение Сержио вспомнил события минувшего вечера.

– Черт возьми, что за наваждение! – пробормотал рыцарь Пантоки, набросив на себя одеяло. – У меня такое ощущение, будто я потерялся во времени.

– Я рада, что тебе удалось расслабиться, – проворковала женщина, – однако для настоящего мужчины этого мало. Ложись на спину и будь уверен, я сумею доставить тебе наслаждение!

С этими словами она потянулась вперед и наклонила голову, словно намеревалась отбросить одеяло и приникнуть к стволу.

– Самое лучшее, что ты можешь сделать – это немедленно покинуть сие помещение! – гневно сказал Сержио, одним рывком поднялся с ложа, обернув себя до талии покрывалом, что было перекинуто через спинку кровати.

– Да ты просто слеп! – простонала дама. – Вообразил, будто графиня Ангалесская в тебя влюблена, а она взяла, да и отправилась невесть куда, бросив Генриха Бесстрашного, маленького сына, а также тебя, рыцарь!

– Хотел бы я знать, какое тебе дело до меня и до графини Ангалесской? – холодно произнес Сержио.

– Я хочу спасти тебя от верной погибели, но только прежде ты должен подарить мне одну ночь любви, дабы душа моя, наконец, смогла покой обрести! – воскликнула незнакомка и, сделав паузу, мягко продолжила: Прошу тебя, умерь свой гнев и просто доверься мне. Вот увидишь, рыцарь, тебе не придется ни о чём жалеть.

– Что ты можешь, неразумная, знать о любви, коли догадалась устроить здесь нынче столь омерзительные торги? – с горечью сказал Сержио и сделал шаг вперед, очевидно, намереваясь выпроводить настырную даму за порог, раз уж она не понимала обычных слов.

И вдруг грянул невиданной силы гром, от которого в окнах задрожали стекла. К удивлению рыцаря Пантоки, незнакомка не шелохнулась и даже не вздрогнула, как будто слышать грозные раскаты грома для неё было самым привычным делом. Она лишь подняла голову, словно хотела что-то сказать, и тут яркая вспышка молнии осветила её лицо. На какое-то мгновение Сержио оцепенел и просто-напросто лишился дара речи, когда нечаянно обнаружил, что всё это время он общался с покойной фрейлиной графини Ангалесской, которую он в темноте не признал, к тому же, её голову с высоко зачесанным волосом покрывала полупрозрачная накидка, наполовину скрывавшая лицо Мелиссы, а главное, всё это было совершенно невероятно и не укладывалось ни в какие разумные понятия.

– Прости, я не хотела тебя пугать, – сказала Мелисса, едва за окном более-менее стихло.

– Нет, ты не испугала меня, а скорее, удивила, правда, удивила очень сильно, – признался Сержио и, помолчав, добавил: Я сожалею о случившемся с тобой несчастье.

– Наверное, расставаться с жизнью тяжело любому человеку, однако, когда ты любишь, уходить отсюда ещё больнее, – печально промолвила мадемуазель Эстуаль, после чего поспешно продолжила: Насильно мил не будешь, я знаю, да только сердцу тоже не прикажешь.

– Сердцу действительно не прикажешь, – подтвердил Сержио, нахмурив брови.

– Но сейчас ты говоришь о себе? – догадалась фрейлина и с досадой сказала: Ах, как я раньше не понимала, что ты влюблен в мою хозяйку!

– И что б дало тебе это знание? – помрачнев, спросил рыцарь Пантоки.

– Уж я-то сумела бы обратить его себе на пользу! – живо ответила ему Мелисса. – Думаю, тогда не я, а графиня Ангалесская бродила нынче по дворцу привидением, пугая по ночам глупых лакеев!

– Уходи, – только и смог выдохнуть Сержио, в ярости сжимая кулаки.

– Ты опять гонишь меня! – с упреком сказала фрейлина и направилась к окну, но на полпути остановилась и с грустью оглянулась вокруг: Подумать только, ещё не так давно я жила в этих комнатах и, как все люди, надеялась на счастье. Конечно, тогда здесь обстановка выглядела гораздо уютнее, а потом всё растащили жадные слуги. Мне это очень не понравилось и, стоило среди дворцовой прислуги разнестись слуху, будто бы в этих двух дальних комнатах поселилось привидение, как она тут же оставила в покое мои вещи. Правда, осталось их немного…

Блуждающий взгляд Мелиссы остановился на рыцаре Пантоки:

– Ах, ты нашел свой крест! Не сердись, мне пришлось позаимствовать его, когда я навестила тебя в шалаше в ту памятную для меня ночь. Я очень хотела иметь у себя какую-нибудь вещь, которая напоминала бы мне о тебе, однако крест вернулся к своему хозяину. Что ты скажешь мне на прощание?

– Уходи с миром!

Рыцарь Пантоки был немногословен.

– Ну, хорошо, тебе никогда не нужна была моя любовь. Ну, тогда хотя б отрекись от графини Ангалесской, и в следующее мгновение ты окажешься за этими стенами, я укажу тебе путь к спасению!

Сложив на груди свои руки в умоляющем жесте, Мелисса неотрывно смотрела на Сержио, ибо даже на том свете её продолжала мучить ревность.

– Никогда!

Одно-единственное слово рыцаря Пантоки прозвучало в ночной тиши, подобно приговору.

Мадемуазель Эстуаль слегка покачнулась, а её вытянутая вперед для равновесия рука задела наброшенную на голову накидку, которая легким облачком соскользнула на пол, но фрейлина не обратила на это внимания. Бросив последний взгляд на Сержио, она шагнула к окну и исчезла.

…На следующий день, на заседании закрытого королевского суда, рыцарь Пантоки за оскорбление чести графини Ангалесской был приговорен к десяти годам заключения в тюрьме Ластока – города, освобожденного им от тайного ордена кустодов.

Дорога на Восток

К исходу третьего дня путешественники добрались до Фаркона. Здесь, при въезде в город, графиня Ангалесская и её друзья попрощались с веселым и дружным семейством Басонов. Как ни уговаривала Эльза остановиться у них на ночлег, Эльнара решительно отказалась от заманчивого предложения, поскольку знала, что завтра утром из маленького портового городка Фужи, что располагался чуть западнее Фаркона, отправлялось торговое судно, которое держало курс на Афины, а следующий корабль в нужном им направлении ожидался лишь через десять дней. Попрощавшись на развилке дорог с семейством Басонов, путешественники свернули направо, и карета графини Ангалесской стремительно понеслась вперед, ведь солнце уже клонилось к закату.

Незаметно наступила ночь. Похолодало. Зябко поеживаясь, кучер Мучо правил лошадьми и печально размышлял о том, что все его наихудшие подозрения относительно Жанетты, увы, подтвердились, в чём она сама же и призналась жениху накануне его отъезда с графиней Ангалесской из Ластока. Собственно, куда ей было деваться, если несколько дней назад, вернувшись поздно ночью со свадьбы одного своего приятеля, служившего конюхом в королевской конюшне, Мучо носом к носу столкнулся с кухаркой, которая, будучи только в ночной сорочке, да в чепце, осторожно затворяла за собой дверь комнаты мажордома.

Увидев кучера, Жанетта на мгновенье растерялась, а потом принялась торопливо пояснять, что мсье Пуссен велел зайти к нему, чтоб дать срочное поручение на завтра. Разумеется, Мучо ей не поверил, однако после хорошей пирушки сказать что-либо членораздельное у него не получилось. А к утру следующего дня кухарка успела прийти в себя и стала самым решительным образом отвергать все его обвинения, очевидно, полагая, что приятель вряд ли что помнит, но потом всё же была вынуждена сознаться, что мсье Пуссен действительно пользуется её расположением и даже имеет на неё серьезные виды.

А ведь Мучо собирался жениться на Жанетте! В следующем году ему должно было исполниться целых тридцать лет, а следовательно, пора было задуматься о собственном домашнем очаге. Он уже не раз намекал о своих намерениях Жанетте, и она весьма благосклонно принимала его ухаживания. Будучи бездетной вдовой, кухарка отнюдь не прочь была повторно выйти замуж, но кучер, не в силах расстаться с холостяцкими привычками, всё тянул с решающим шагом. В сущности, ему и сейчас-то жилось совсем-таки неплохо: Жанетта не отказывалась стирать и штопать его белье, старалась получше накормить, а дважды в неделю баловала его любовными утехами. Одним словом, кучер графини Ангалесской был вполне-таки доволен своей жизнью, однако хозяйственный крестьянский разум, а предки Мучо испокон веков занимались земледелием, подсказывал, что пришло время обзавестись потомством, дабы на старости лет за ним было кому присмотреть.

Коренастый, крепко-сбитый, с лихо закрученными усами и короткими кривыми ногами, Мучо был похож на добротный бочонок, способный при хорошем с ним обращении прослужить многие годы. Глядя на него, сразу можно было понять: этот мужчина крепко стоит на ногах! Ну, во всяком случае, до тех пор, пока сильно не перепьет. Впрочем, такие вещи с ним случались довольно редко. Обычно кучер умудрялся найти дорогу домой даже, если его ноги заплетались при этом самым замысловатым узором. В общем, в глазах окружающих он выглядел просто молодцом! Неудивительно, что добрая половина женской прислуги в королевском дворце, едва завидев кучера графини Ангалесской, начинала заметно волноваться.

Но Мучо был искренне привязан к своей Жанетте. Она понимала его и жалела, ему нравилось засыпать с ней в одной постели, уткнувшись носом в её пухлое белое плечо, нравилось думать, что все эти выдающиеся прелести принадлежат ему одному, и вдруг такая незадача! Его, мужчину в самом соку, променяли на мсье Пуссена, единственным достоинством которого являлось наличие денег! В конце-то концов, Мучо тоже достаточно хорошо зарабатывал, но при этом, в отличие от мажордома, он был молод, имел пышную, кудрявую шевелюру, бравые усы и, вообще, считался завидным женихом в округе!

Накануне его отъезда Жанетта пыталась не раз помириться со своим приятелем. Приготовила отдельную корзину со всевозможной провизией, смазала его сапоги из свиной кожи барсучьим жиром так, что они стали выглядеть не хуже хромовых, бегала к нему за советом по каждому пустяку, в общем, всячески старалась выказать ему своё расположение, однако Мучо оставался неприступным, как скала. Нешуточная обида жгла сердце кучера. Он жаждал мести за попранную любовь и уже с тайным злорадством представлял, как вернувшись из поездки, заведет любовную интрижку с кухаркой графини де Брюшон, которая была подружкой Жанетты, но при этом она не упускала случая бросить томный взгляд на бравого кучера. Эта мысль так приободрила Мучо, что он стегнул лошадей кнутом сильней, чем было нужно. Испуганные лошади понеслись вскачь, а одно колесо кареты отлетело в сторону. Ещё несколько мгновений животные продолжали бежать, а потом экипаж начал крениться к обочине. К счастью, Пабло сумел вовремя выбраться из кареты и не дал ей упасть в придорожную канаву. Затем из экипажа, кряхтя и потирая ушибленное колено, вылез Султан. Придерживая дверцу, они помогли сойти Эльнаре и Мари. Обсуждая случившееся, друзья обступили карету, пока Мучо бегал за колесом.

Возвращение кучера не принесло путешественникам особой радости. Выяснилось, что у колеса экипажа сломалась ось, а для починки требовался каретный мастер. Пабло, когда-то бывавший в этих местах, огляделся по сторонам и, увидев черневший впереди лиственный лес, вспомнил, что сразу за лесом находится большая деревня, где наверняка имеется каретная мастерская. Посовещавшись, решили, что Пабло с Мучо пойдут в деревню, а Султан останется охранять женщин, ведь на дворе уже наступила ночь.

Вооружившись ножами и дубинками, бывший мажордом и кучер без промедления отправились в дорогу, а сломанное колесо договорились нести по очереди. Боязливо поглядывая в направлении леса, Мучо предложил обойти его стороной, однако Пабло, не отличавшийся большим терпением, заверил кучера, что этот лес на самом деле маленький, и им гораздо проще будет пройти его напрямик, нежели в темноте обходить. Стараясь не шуметь, они углубились в лес. Долговязому Пабло приходилось сдерживать свой шаг, поскольку низкорослый коротконогий кучер за ним просто не поспевал. Приятеля Эльнары, жаждавшего поскорее увидеть другие земли, очень беспокоило, успеют ли они добраться в Фужи до отплытия торгового судна, а Мучо не переставал клясть в душе свою подружку, неверность которой послужила причиной их дорожных неурядиц, ведь если б не его мысли о Жанетте, они бы сейчас по-прежнему ехали в карете, а не шли по темному лесу, где, казалось, чуть ли не за каждым деревом таилась некая опасность.

К счастью, вскоре на небе взошла полная луна, и идти стало гораздо веселее. Однако радость путников продолжалась, увы, недолго. Неожиданно Пабло остановился посреди дороги, немного наклонив набок голову, как будто хотел к чему-то прислушаться, а в следующее мгновение он приложил палец к губам и сделал знак Мучо следовать за ним. Бесшумно ступая, они нырнули в лесную чащу. Не успели сделать и десятка шагов, как впереди раздались чьи-то грубые и громкие голоса. Даже не сговариваясь, бывший мажордом с кучером одновременно пригнулись и спрятались за высокими густыми зарослями.

Убедившись, что их никто не заметил, они осторожно раздвинули ветви. Перед глазами предстала следующая картина. На небольшой полянке догорал костер, перед ним на утоптанной траве лежали остатки ужина: ломти хлеба, кости, куски недоеденного мяса, огрызки печеной картошки и сыра. Двое высоких мужчин в черных плащах, окантованных по краю серебристой каймой, запрягали лошадей, лениво обмениваясь между собой после сытного ужина грубоватыми шутками. Один из них обратился к другому:

– Что-то я не пойму, куда запропастились Клинок с Ястребом? Говорил я им: в этом лесу нечем поживиться, а они, видишь ли, захотели убедиться, так ли это на самом деле!

– Небось встретили на ночной дороге какого-нибудь захудалого купчишку, – отозвался его товарищ. – Ты же знаешь Ястреба: он ни в жисть не успокоится, пока всё, что можно, не выпотрошит.

– Боюсь, излишняя жадность не доведет Ястреба до добра, – заметил первый. – Конечно, его жизнь – его забота, да только плохо, что из-за него мы можем нынче пострадать. Объяснял же дурню, что надо поторапливаться, пока нас тут тайные агенты короля не сцапали.

– Ты всегда дело говоришь, Барс, – согласился второй. – Мне тоже не по душе, что мы в Ланшероне так задержались, ведь удача не может слишком долго продолжаться. Хорошо уже то, что нам удалось в своё время вырваться из Ластока, иначе гремели бы сейчас кандалами на каторге.

– То-то и оно, – проворчал Барс. – Всё-таки кое-каким золотишком мы сумели в этом чертовом Ланшероне разжиться. Теперь бы ещё до Франции добраться, а там пусть каждый сам за свою жизнь отвечает, верно, Удав?

– Да я вообще подумываю на Тибет вернуться, – откликнулся Удав. – Скучно мне тут!

– Надо бы тебе кого-нибудь ножом пырнуть, и скуки как ни бывало! – хохотнул Барс.

Услышав сей добрый совет, высказанный самым беспечным тоном, Мучо почувствовал, что у него волосы на голове дыбом встают. Как и Пабло, он уже догадался, что по воле рока они очутились в лесу, где, пробираясь к границе с Францией, остановились на привал воспитанники тибетского монастыря, те самые знаменитые коршуны, перед которыми дрожала вся Европа. Около дюжины этих беспощадных убийц поспешили летом в Ласток на помощь своей общине, захватившей столицу королевства, правда, в ожидании настоящих боев они занимались там заурядным грабежом. После того, как братство кустодов потерпело поражение, воспитанники тибетского монастыря были сосланы на каторгу, но нескольким из них удалось бежать из города.

Помертвев от ужаса при мысли, что с ними будет, если эти убийцы и разбойники их с Пабло обнаружат, Мучо принялся про себя истово молиться. Он даже поклялся простить Жанетту и взять её в жены, если им удастся выйти из лесу живыми и невредимыми. Поразмышляв несколько мгновений, Мучо также поклялся впредь слишком сильно не напиваться, ведь только оказавшись лицом к лицу с опасностью, беспечный кучер понял, как жизнь чертовски прекрасна! Он так увлекся своими молитвами и клятвами, что вздрогнул, услышав брань разбойника, которого его товарищ звал Барсом. Тут совсем некстати под Мучо хрустнула ветка, но, к счастью, этот звук заглушил голос Барса.

– Тысяча чертей, Ястреб! Какого дьявола ты сюда кого-то приволок, когда нам надо поскорее из этого леса убираться? – разбушевался разбойник при виде товарищей, которые появились на поляне, подталкивая перед собой двух мужчин в монашеском одеянии и со связанными за спиной руками.

Товарищ Ястреба Клинок вывел пленников на середину полянки и кончиком остро отточенного кинжала небрежно сбросил с головы каждого из них капюшон, наполовину прикрывавший лицо. Монах, находившийся ближе к Барсу, отличался высоким ростом и дородностью, имел крупную голову, обрамленную густым черным волосом, смуглый цвет лица, на котором гневно сверкали огромные голубые глаза. Второй, державшийся на шаг позади и переминавшийся с ноги на ногу, напротив, был мелок и тощ и обладал непримечательным лицом, он был явно моложе первого.

– Похоже, эти бродяги зарыли в здешнем лесу золотишко, которое принадлежит их ордену, а вы, братцы, об этом узнали и решили негодников наказать за возмутительную жадность? – усмехнулся Удав, широко расставив ноги и поигрывая складным ножиком.

– Смейтесь-смейтесь, – присаживаясь на пень, пробурчал Клинок, – только сначала послушайте, какие небылицы эти бродяги плетут. Мы с Ястребом решили, что вам тоже будет любопытно их узнать, а нет, тогда я помогу им схоронить свои секреты в земле.