Текст книги "Белая масаи"

София

София очень мне обрадовалась. Когда я сообщила, что некоторое время хотела бы пожить у них, она сказала, что с едой проблем нет, а вот спать негде, так как заднюю комнату ее друг оборудовал под фитнес-зал. Мы стали думать, куда мне идти. Ее друг отправился на поиски и, вернувшись через несколько часов, сказал, что нашел подходящую комнату. Она находится неподалеку и выглядит как номер в гостинице, только кровать там больше и красивее, а кроме кровати, ничего нет. Окруженная толпой любопытных женщин и детей, я осмотрела комнату и сразу согласилась ее снять.

Время тянулось медленно. София была превосходным поваром, и я прибавляла в весе с каждым днем. Но ночи были ужасны. Допоздна со всех сторон раздавалась музыка и громкие голоса. Стены были такими тонкими, что казалось, будто соседи находятся со мной в одной комнате. Каждый вечер я засыпала с трудом.

Иногда шум до того донимал меня, что мне хотелось заорать самой, но я боялась потерять жилье. По утрам я мылась прямо в комнате. Каждые два дня я устраивала стирку, скорее ради развлечения. София постоянно ругалась со своим другом, так что после еды я почти всегда уходила к себе. Мой живот быстро рос, чем я очень гордилась.

За неделю жизни в Маралале муж ни разу не пришел меня навестить. Меня это очень огорчало. Зато я встретила здесь Джеймса и его друзей. Время от времени Сали, друг Софии, приводил в дом своего знакомого. Мы вместе ужинали, а потом играли в карты. Такие вечера проходили очень весело.

Как-то раз, когда мы сидели в квартире вчетвером и играли в карты, на пороге внезапно возник мой муж. В руке он сжимал свои копья. Не успела я с ним поздороваться, как он спросил, кто второй мужчина. Все рассмеялись, кроме меня. София махнула ему, приглашая войти, но он продолжал стоять на пороге и резко спросил: «Коринна, это твой приятель?» Мне было ужасно стыдно за его поведение. София попыталась разрядить обстановку, но Лкетинга развернулся и исчез. Оправившись от оцепенения, я пришла в ярость. Я сижу в Маралале, на девятом месяце беременности, муж не появлялся больше двух недель, а теперь приходит и обвиняет меня в измене!

Сали вышел вслед за ним, София принялась меня успокаивать. Знакомый Сали поспешил исчезнуть. Долго ничего не происходило, я пошла в свою комнату и стала ждать. Через некоторое время появился Лкетинга. Он был навеселе и жевал мираа. Я неподвижно лежала в постели и думала о будущем. Через час он извинился: «Коринна, жена, нет проблем. Я давно не видел тебя и ребенка и сошел с ума. Пожалуйста, Коринна, теперь я в порядке, нет проблем!» Я попыталась улыбнуться и через силу простила его. На следующий день он ушел домой. После этого я не видела его еще две недели, мне только передавали от него приветы.

Наконец настал день, когда мы с Софией отправились в больницу. Софии до родов оставалась примерно неделя, мне – две, но из-за плохого состояния дорог нам советовали поехать заранее. Мы сели в автобус, друг Софии поехал с нами. Нам повезло: в больнице нам выделили отдельную палату. Медсестры взвесили меня и с облегчением отметили, что я поправилась до семидесяти килограммов. Теперь оставалось только ждать. Каждый день я вязала для ребеночка какие-нибудь вещи, а София целыми днями читала книги о беременности и родах. Я же не хотела об этом ничего знать и лишь с нетерпением ждала этого нового для себя события. Сали приносил нам из деревни вкусную еду.

Время шло. Каждый день в больнице на свет появлялись дети. Часто женские крики доносились и до нашей палаты, и София нервничала все больше. У нее до родов оставались считаные дни. На одном из ежедневных осмотров врачи увидели, что моя матка уже немного раскрылась. Мне назначили постельный режим, но до него дело не дошло: не успела врач выйти из палаты, как у меня отошли воды. Удивленная и счастливая, я посмотрела на Софию и сказала: «По-моему, мой ребенок сейчас родится!» Поначалу она мне не поверила, ведь мне оставалась еще, как минимум, неделя. София позвала врача, и врач, осмотрев меня, с серьезным лицом подтвердила, что я рожу этой ночью.

Напираи

Ребенок Софии не торопился увидеть свет, и это приводило ее в отчаяние. У меня же в восемь часов вечера начались первые слабые схватки, которые через два часа стали очень интенсивными. С этого момента меня осматривали каждые полчаса. В полночь терпеть уже было невыносимо, меня постоянно рвало от боли. Наконец меня отвели в родильный зал. Это был тот же самый кабинет, в котором я когда-то сидела в гинекологическом кресле во время осмотра. Врач и две черные медсестры что-то мне говорили, но, как ни странно, я больше не понимала по-английски ни слова. Между схватками я во все глаза смотрела на женщин, но видела только, как открываются и закрываются их рты. Меня охватила паника, ведь я не знала, все ли делаю правильно. Дышать, нужно правильно дышать – стучало у меня в голове. Потом мои ноги привязали к креслу, и я почувствовала себя совершенно беспомощной. Силы покинули меня, и когда я уже собиралась закричать, что больше не могу, сестра зажала мне рот рукой. Охваченная страхом, я посмотрела на врача, и она сказала, что видит головку ребенка и он должен появиться на свет при следующей схватке. Я стала тужиться из последних сил и почувствовала взрыв внизу живота. Моя девочка родилась. Часы показывали четверть второго ночи. На свет появилась здоровая девочка весом два килограмма девятьсот шестьдесят граммов. Я была счастлива. Она была такая же красивая, как ее отец, и я решила, что мы назовем ее Напираи.

Пока врач принимала плаценту и накладывала швы, дверь открылась, и София радостно бросилась мне на шею. Она наблюдала за родами через окно. Мне еще раз показали моего ребеночка и отнесли его к остальным новорожденным. Для меня это было лучше, потому что я обессилела до такой степени, что не смогла бы его удержать. Даже чашка с чаем, которую мне тут же протянули, выскальзывала у меня из рук. Мне хотелось только одного – спать. Меня пересадили в кресло-каталку, отвезли в палату и дали снотворное.

В пять утра я проснулась от адской боли между ног. Я разбудила Софию, и она привела дежурную. Мне дали болеутоляющее. В восемь утра я еле-еле дотащилась до детской комнаты, чтобы посмотреть на своего ребенка. С трудом найдя дочку среди других младенцев, я увидела, что она плачет от голода. Мне нужно было ее покормить, но это оказалось непросто. Из моих грудей, ставших к тому времени гигантскими, я не могла выдавить ни капли молока. Сцеживать тоже не получалось. К вечеру я уже не могла этого выносить. Мои груди стали твердыми как камень и ужасно болели, а Напираи постоянно плакала. Черная медсестра обругала меня, сказав, что я плохо стараюсь. Молочные железы обязательно должны открыться, иначе начнется воспаление. Претерпевая мучительную боль, я перепробовала все способы. Наконец ко мне подошли две женщины самбуру и «доили» мои груди почти полчаса, пока из них не полилось первое молоко. Теперь оно текло, не переставая. Его было так много, что мой ребенок не мог его пить. Только после обеда я впервые покормила Напираи.

У Софии уже несколько часов назад начались схватки, но ребенок выходить не спешил. Она кричала и требовала сделать ей кесарево сечение. Врач ее просьбу отклонил, сказав, что для операции нет показаний. Я еще никогда не видела Софию в таком состоянии. Ее крики надоели врачу, и он пригрозил, что не будет принимать у нее роды, если она не возьмет себя в руки. Он был итальянцем, и они разговаривали по-итальянски. Спустя ужасные тридцать шесть часов на свет с помощью вакуумной присоски появилась и ее девочка.

Вечером пришел мой любимый. Утром он по радио услышал о рождении нашей дочери и сразу отправился пешком в Вамбу. С праздничной прической и с красивым раскрасом он выглядел великолепно. Он радостно поздоровался со мной. Лкетинга принес мне мясо и великолепное платье. Он хотел немедленно посмотреть на Напираи, но сестры запретили и пообещали показать ее на следующий день. Несмотря на разочарование, он выглядел гордым и счастливым, что вновь вселило в меня надежду. Уходя из больницы, он сказал, что переночует в Вамбе, чтобы завтра снова прийти к нам. На следующий день он вошел в палату, когда я кормила Напираи. Счастливый, он взял дочь на руки и подошел с ней к окну, в которое светило солнце. Она смотрела на него с любопытством, и он уже не хотел выпускать ее из рук. Таким радостным я его давно не видела. Я была тронута и знала, что теперь все будет хорошо.

Первые несколько дней после рождения ребенка были очень трудными. Я по-прежнему была очень слаба, у меня был слишком маленький вес, а шов в промежности начинал жутко болеть, стоило мне сесть. Дочка будила меня два-три раза за ночь, и я кормила ее или меняла пеленки. Стоило ей заснуть, как начинал плакать ребенок Софии. Здесь пользовались матерчатыми пеленками, детишек купали в тазу. Пеленать я еще как следует не научилась. Связанные вещи я на нее не надевала из страха поранить ей ручку или ножку. Она лежала в своей кроватке голенькая, в одних пеленках. Внимательно ее осмотрев, мой муж удовлетворенно констатировал: «Она похожа на меня!»

Он приходил к нам каждый день, и каждый день выглядел все более беспокойным: ему не терпелось вернуться домой со своей семьей. Но я была по-прежнему очень слаба и боялась, что не справлюсь одна с ребенком. Стирать пеленки, готовить еду, ходить за дровами и, возможно, помогать в магазине – это казалось мне непосильной нагрузкой. Магазин не работал уже три недели, потому что из продуктов осталась только кукурузная мука. Кроме того, юноше Лкетинга не доверял. Как нам добраться до Барсалоя, тоже оставалось неясным. В нашей машине снова что-то было не в порядке, и Лкетинга пришел к нам пешком. На этот раз, по мнению Джулиани, барахлила коробка передач. Значит, Лкетинга должен был сходить домой, забрать «лендровер» (в случае, если его уже починили) и потом заехать за нами.

Это дало мне повод задержаться в больнице еще на несколько дней. Врач, узнав об этом, очень обрадовалась. София, напротив, на пятый день после родов выписалась из больницы и вернулась в Маралал. Через три дня на отремонтированной машине за нами приехал Лкетинга. Чтобы бы мы делали без пастора Джулиани? Мне тоже не терпелось уехать из Вамбы, так как после выписки Софии в палату подселяли уже вторую женщину самбуру. Первая, на вид старая и тощая, родила здесь своего недоношенного десятого ребенка и в ту же ночь скончалась от анемии и слабости. Врачи не успели уведомить семью женщины, чтобы найти подходящего донора. Эта тревожная ночь отняла у меня столько сил, что мне не терпелось уехать из больницы.

Новоиспеченный папаша с дочкой на руках гордо стоял возле регистратуры, в то время как я оплачивала счет. Двадцать два дня пребывания в больнице, включая роды, обошлись мне в восемьдесят франков. В это было невозможно поверить! Однако, чтобы оплатить услуги «крылатого доктора», мне пришлось раскошелиться и выложить целых восемьсот франков. Но какое это имело значение? Главное, что мы обе были живы.

Я сидела за рулем, муж держал Напираи. Уже через сотню метров ребенок, напуганный ревом автомобиля, громко завопил. Лкетинга попытался успокоить дочку пением, но это не помогло. Тогда муж пересел за руль, а я, насколько это было возможно в дороге, попыталась покормить Напираи. До Маралала мы добрались засветло. Мне нужно было купить пеленки, немного детской одежды и одеял. Мы также собирались закупить продуктов, потому что в Барсалое уже несколько недель ничего не было. Нам не оставалось ничего другого, кроме как пойти в гостиницу. Чтобы найти дюжину пеленок, я обежала весь Маралал. Лкетинга в это время сидел с нашей дочкой.

Первая ночь за пределами больницы оказалась беспокойной и неуютной. По ночам в Маралале было очень холодно, и менять Напираи пеленки было неудобно. Мы обе промерзли до костей. Кормить ее грудью в темноте я еще как следует не умела. Утром я проснулась совершенно разбитая, у меня начался насморк. Половина пеленок была израсходована, и я постирала их прямо в отеле. К полудню мы заполнили автомобиль продуктами и тронулись в путь. Разумеется, ехать нужно было в объезд. Однако муж узнал, что в горах в направлении Барагоя идут дожди и, если в реках появилась вода, мы через них не проедем. Поэтому мы решили воспользоваться дорогой на Вамбу, чтобы подъехать к Марсалою с другой стороны. Лкетинга уже неплохо водил машину, и по пути мы постоянно сменяли друг друга за рулем. Изредка он все же начинал ехать слишком быстро и заезжал в ямы. Напираи езда на автомобиле совсем не нравилась. Она постоянно кричала и затихала сразу, как только автомобиль останавливался. Мы останавливались несколько раз.

Возвращение домой

По дороге к нам подсели два воина. Через пять часов мы оказались на берегу огромной реки Вамба, которая из-за зыбучих песков, приходивших в движение при появлении воды, пользовалась дурной славой. Несколько лет назад здесь застрял автомобиль миссионеров. Я испуганно остановилась у спускавшегося к реке крутого обрыва. Мы увидели воду. Обеспокоенные масаи спустились к реке. Уровень воды был небольшой, может быть два или три сантиметра, в некоторых местах проглядывались сухие бугорки песка. Однако пастор Джулиани предупреждал меня, что, если в реке есть хотя бы немного воды, ехать по ней нельзя. Ширина русла составляла не менее ста пятидесяти метров. Я сидела за рулем и с разочарованием думала о том, что нам, скорее всего, придется вернуться в Вамбу. Один из воинов погрузился в песок почти по колено, но другой масаи всего в метре от него спокойно шел дальше. Лкетинга тоже попробовал пойти вперед. Он то и дело проваливался в песок. Мне было страшно, рисковать я не хотела и вышла, чтобы сообщить об этом мужу. Но он уже уверенно шагал ко мне, забрал у меня Напираи и велел на полном ходу проехать между двумя воинами. Я отчаянно пыталась отговорить его, но он меня не слушал. Он хотел домой, если не на машине, так пешком. Возвращаться на машине одна с ребенком я тоже не могла.

Уровень воды в реке медленно поднимался. Я не решалась ехать. Разъяренный Лкетинга сунул мне Напираи, сам сел за руль и потребовал ключ зажигания. У меня ключа не было, и я думала, что он в замке, потому что двигатель работал. «Нет, Коринна, пожалуйста, дай мне ключ, ты вела машину, а теперь забрала ключ, чтобы мы вернулись в Вамбу!» – раздраженно сказал он, в его глазах вспыхнул гнев. Я пошла к машине и, к своему изумлению, обнаружила, что автомобиль работает без ключа зажигания! Я стала лихорадочно искать его на полу и на сиденьях, но ключ, наш единственный ключ, исчез.

Осыпая меня обвинениями, Лкетинга запрыгнул в машину и на четырехколесном приводе помчался в сторону реки. При виде такого безрассудства я не выдержала и разревелась. Напираи громко заплакала. Автомобиль заехал в русло реки. Первые несколько метров дались ему легко, колеса погружались лишь слегка, но чем дальше, тем медленнее он ехал, и тем больше проседали задние колеса. До твердой песчаной дюны оставалось всего несколько метров, когда колеса стали прокручиваться, и машина едва не остановилась. Я молилась, ревела и проклинала все на свете. Оба воина, тяжело ступая, подошли к машине, приподняли ее и подтолкнули. Автомобиль преодолел оставшиеся два метра, и шины снова оказались на твердой поверхности. Вторую половину русла автомобиль пересек на одном дыхании. Мой муж сотворил настоящий подвиг, но гордости я не испытывала. Слишком легкомысленно он поставил на карту все. Кроме того, ключа зажигания у нас по-прежнему не было.

Один воин вернулся назад и перевел меня через реку. Я часто проваливалась в песок по колено. Лкетинга с гордым и неприступным видом стоял около машины и сказал, что теперь-то я должна отдать ему ключ. «У меня его нет!» – возмущенно воскликнула я, подошла к машине и снова все обыскала. Ничего. Лкетинга, не веря своим глазам, покачал головой и стал искать сам. Через несколько секунд он держал ключ в руке: он застрял между сиденьем и спинкой. Как это могло произойти, осталось для меня загадкой. Лкетинга же нисколько не сомневался, что я сама его туда засунула, потому что не хотела переезжать через реку. Оставшуюся часть пути мы проделали молча.

Когда мы наконец добрались до Барсалоя, была уже ночь. Конечно, первым делом мы пошли в мамину маньятту. Боже мой, как же она обрадовалась! Она сразу взяла Напираи на руки и благословила ее, поплевав ей на пятки, ладошки и лоб, при этом неустанно взывая к Енкаи. Мне она тоже сказала несколько слов, которых я не поняла. Из-за дыма мне было трудно дышать, Напираи тоже закашлялась. Но первую ночь мы провели у нее.

Утром многим не терпелось взглянуть на моего ребенка, но мама сказала, чтобы первые несколько недель я не показывала ребенка никому, кроме тех, кому позволит она. Я удивленно спросила: «Почему? Ведь она такая красивая!» Лкетинга обругал меня, сказав, что я не должна говорить, что она красивая, это принесет несчастье. Чужим нельзя на нее смотреть, потому что ее могут сглазить. В Швейцарии люди гордо показывают своих детей, а здесь я должна прятать свою дочь и прикрывать ее головку кангой, если выхожу вместе с ней. Однако мне пришлось с этим смириться, хотя и против своей воли.

Три дня я почти безвылазно просидела с ребенком в темной маньятте, в то время как мама охраняла вход. Муж готовил праздник по случаю рождения нашей дочери. Для этого следовало зарезать большого быка. На праздник пришло много стариков, они ели мясо и благословляли нашу дочь. Мне достались лучшие кусочки, ведь мне нужно было набираться сил.

Ночью воины исполнили с моим мужем танец в его честь. Разумеется, их тоже нужно было накормить. Мама сварила для меня дурно пахнущую жидкость, которая должна была защитить меня от болезней. Пока я ее пила, все смотрели на меня и повторяли слово «Енкаи». После первого же глотка мне стало плохо. К счастью, большую часть этого отвара мне удалось незаметно выплеснуть.

На праздник пришел и ветеринар с женой. Я была очень рада их видеть. Они сказали, что соседний с ними дом освободился. Мысль о новом двухкомнатном доме с туалетом привела меня в восторг. На следующий же день мы съехали из нашего магазина-барака и переехали в домик, расположенный примерно в ста пятидесяти метрах от магазина. Для начала я произвела в нем тщательную уборку, а мама в это время сидела с нашей дочкой перед домом. Она так ловко прятала ребенка под своими кангами, что его совсем не было видно.

Люди снова и снова приходили в магазин с намерением что-то купить. Магазин выглядел пустым и заброшенным. Тетрадка с кредитами была почти вся исписана. Я понимала, что вырученных денег снова не хватит на грузовик, но в данный момент не хотела и не могла работать. Магазин оставался закрытым.

Каждый день до полудня я стирала пеленки, испачканные за предыдущий день. Вскоре на мои руки стало страшно смотреть. Там продолжаться больше не могло. Я нашла девочку, чтобы та помогала мне по хозяйству, прежде всего стирала пеленки. Так у меня оставалось больше времени на Напираи и готовку. Лкетинга нашел бывшую школьницу, которая примерно за тридцать франков в месяц согласилась приносить воду и стирать. Теперь я наконец могла насладиться общением со своей дочуркой. Она была очень красивая и веселая и почти никогда не плакала. Мой муж подолгу лежал с ней под деревом перед нашим домиком.

Постепенно я вошла в ритм, у меня выработался четкий распорядок дня. Девочка работала очень медленно, и я никак не могла найти к ней подход. Кроме того, я заметила, что средство для стирки очень быстро заканчивается, а наши запасы риса и сахара тают на глазах. Напираи, намочив пеленку, начинала громко плакать, и я заметила, что между ножками у нее краснота и сильное раздражение. Мое терпение лопнуло. Я объяснила девочке, что пеленки нужно полоскать так, чтобы смыть все остатки «Омо». Она выслушала это с полным безразличием и сказала, что за предложенные деньги ходить за водой на речку больше одного раза не будет. Рассердившись, я отправила ее домой. Лучше уж я буду стирать сама.

Голод

Люди голодали и стали нетерпеливы. Больше месяца магазины были пусты, и каждый день в наш дом приходили местные жители и спрашивали, когда мы снова откроемся. Но я по-прежнему не видела для себя возможности выйти на работу. Для этого нужно было ехать в Маралал и организовывать грузовик, а я очень боялась застрять на машине с ребенком. Коробка передач барахлила, замок зажигания был продавлен, многие детали требовали ремонта.

Однажды к нам пришел местный шериф и стал жаловаться на то, что люди голодают. Он знал, что в магазине осталось несколько мешков кукурузной муки, и попросил нас продать хотя бы их. Я неохотно пошла в магазин, чтобы пересчитать мешки. Муж пошел со мной. Когда мы вскрыли первый мешок, мне стало дурно. Сверху ползали жирные белые червяки, между ними копошились мелкие черные жучки. Мы открыли другие мешки, и повсюду нас ждала одна и та же картина. Шериф порылся в мешке и сказал, что это верхний слой, а внутри должно быть лучше. Однако я не решалась продавать людям такой товар.

Тем временем слух о том, что у нас есть кукурузная мука, разнесся уже по всей округе. В магазин повалили женщины, они были готовы купить и такой товар. Мы обсудили ситуацию, и я предложила раздать муку даром. Местный шериф мое предложение отклонил, сказав, что это немедленно приведет к убийствам. Он посоветовал продать муку по самой низкой цене. В магазине и вокруг него уже собралось не менее пятидесяти человек. Они нетерпеливо ждали, приготовив мешки и пакеты. Я не могла заставить себя залезть в мешки, так как при мысли о червяках мне становилось плохо. В конце концов, у меня был маленький ребенок. Я пошла домой к маме, чтобы спросить, где старший брат Лкетинги. Он оказался на месте и пришел со мной в магазин. Мы подоспели как раз вовремя. Шериф сдерживал натиск людей, а Лкетинга продавал муку. Каждому покупателю разрешалось приобрести не более трех килограммов. Я взвешивала муку и рассчитывала покупателей, мужчины наполняли тары клиентов неаппетитным товаром. Мы работали как сумасшедшие и радовались, что шериф в силу своих возможностей следит за порядком. В восемь часов вечера все мешки были распроданы, и мы падали с ног от усталости. Зато в кассе снова появились деньги.

Закончив работу, я в кромешной темноте помчалась домой к ребенку. Я очень волновалась, ведь я не прикладывала дочку к груди уже шесть часов, и не сомневалась, что застану ребенка в слезах. Однако из маньятты доносился вовсе не детский плач, а пение мамы. Я забралась в хижину и в изумлении увидела, как моя девочка сосет огромную длинную черную грудь мамы. Я смотрела на них во все глаза, не в силах произнести ни слова. Мама засмеялась и протянула мне моего голыша. Услышав мой голос, Напираи громко расплакалась, но, нащупав грудь, сразу успокоилась. Я никак не могла оправиться от изумления и не понимала, как маме удалось так долго успокаивать ребенка своей пустой грудью.

В скором времени пришел мой муж, и я рассказала ему о случившемся. Он рассмеялся и сказал, что здесь это нормально. Сагуну тоже отдали маме совсем маленькой, здесь так принято. Первая дочь сыновей достается маме как помощница по хозяйству. Мама вскармливает ее практически с самого рождения своей грудью и коровьим молоком. Я посмотрела на свою девочку, грязную и пропахшую дымом. Я знала, что никогда никому ее не отдам.

Мы попили у мамы чаю и вернулись в наш дом. Лкетинга гордо нес Напираи. Перед дверью стоял шериф. Разумеется, мне пришлось угостить его чаем, хотя мне этого совсем не хотелось. Внезапно Лкетинга поднялся, достал из коробочки с деньгами двести шиллингов и протянул их шерифу. Я не знала, зачем он это сделал, но промолчала. После его ухода Лкетинга объяснил, что он потребовал эти деньги в качестве оплаты за то, что сегодня в магазине держал все под контролем. Он нас снова провел, и меня это безумно разозлило. Это он непременно хотел, чтобы мы продали муку, и его долг как местного шерифа заключался в том, чтобы следить за порядком, ведь за это он и получает деньги от государства. Я попыталась спокойно объяснить это Лкетинге и с радостью заметила, что на этот раз он со мной согласился.

С того дня магазин был закрыт. Юноша, который торговал в магазине вместе с Лкетингой, часто к нам заходил. Со мной он особо не разговаривал, что меня совсем не огорчало. По разговорам я поняла, что он чего-то хочет. Муж, отмахнувшись, сказал, что юноша требует выплатить ему последнюю зарплату, которую он, однако, уже давно получил. Я не стала вмешиваться в их дела, так как долго пробыла в Маралале и в больнице и была не в курсе происходящего.

Наша жизнь спокойно шла своим чередом. Напираи превратилась в настоящую пышку. Чужим я, как и прежде, не имела права ее показывать. Каждый раз, когда к нам кто-то подходил, Лкетинга прятал ее под одеялом, что ей совсем не нравилось.

Однажды мы вернулись с реки и собирались пойти в чайный дом, когда к нам подошел какой-то старик. Снова завязался разговор. Муж сказал, чтобы я ждала на месте, а сам пошел в «домик полицейского». Там я увидела шерифа, пастуха и юношу из магазина. Стоя в некотором отдалении, я с тревогой наблюдала за их разговором. Напираи висела в моей канге, и спала, прижавшись ко мне. Прождав Лкетингу больше четверти часа, я поспешила к мужчинам.

По выражению лица мужа я поняла, что происходит что-то серьезное. Он был в ярости и громко о чем-то спорил. Юноша сидел в стороне и лениво следил за происходящим. То и дело я слышала слова «деньги» и «магазин». Я знала, что шериф говорит по-английски, и спросила у него, в чем дело. Ответа я не получила, вместо этого мужчины пожали друг другу руки, и Лкетинга смущенно вышел на улицу. Я мигом настигла его, схватила за плечо и спросила, что происходит. Он устало повернулся ко мне и сказал, что должен отдать юноше за его работу в магазине еще пять коз, иначе его отец донесет на него в полицию. А он в тюрьму не хочет. Я же никак не могла понять, что происходит.

Я стала настойчиво допытываться у мужа, получал ли мальчик каждый месяц зарплату. «Да, Коринна, я не знаю, почему они хотят пять коз, но я не хочу снова в тюрьму, я хороший человек. Отец этого юноши – большой человек!» Я верила Лкетинге. Угрожать ему ни за что тюрьмой – это было последнее, что я была готова стерпеть, тем более что виноват был юноша. Охваченная яростью, я бросилась на парня и крикнула: «Что тебе от меня нужно?» «От тебя ничего, только от твоего мужа», – глупо улыбнувшись, ответил он. Не сдержавшись, я бросилась на него с кулаками. Он хотел улизнуть, но я схватила его за рубашку и притянула к себе, продолжая осыпать самыми грязными немецкими ругательствами.

Мужчины схватили меня, Напираи заорала как укушенная. Тем временем подошел Лкетинга и гневно сказал: «Коринна, ты с ума сошла, иди домой!» – «Я не сошла с ума, совсем нет, но если ты отдашь этому парню пять коз, я больше не открою магазин!» Юношу крепко держал его отец, иначе бы он точно бросился на меня. Я не понимала, почему мой муж позволяет себя запугивать. Не понимала я и шерифа, и решила, что с этой минуты заставлю местных платить за все. Никто больше не сядет в наш автомобиль, не заплатив за проезд! Я мчалась домой, и многие смотрели мне вслед, но мне это было безразлично. Я понимала, что сильно оскорбила юношу и его отца: мужчины здесь могли бить женщин, но не наоборот.

Вскоре Лкетинга пришел домой вместе с шерифом. Они спросили, зачем я это сделала. Мой муж выглядел сконфуженным и испуганным, что снова вывело меня из себя. Я сунула шерифу тетрадку с кредитами, чтобы он увидел, сколько тысяч шиллингов мы недосчитались из-за этого парня. Он сам, шериф, задолжал нам триста шиллингов. И этот мальчишка требует отдать ему пять коз, что равносильно полугодовому заработку! Пораскинув мозгами, шериф извинился перед нами за свое решение. Нам нужно было найти способ договориться со стариком, потому что Лкетинга уже закрепил уговор пожатием руки.

Из вежливости я должна была приготовить шерифу чай. Я подожгла уголь в нашей печке и выставила ее на улицу, так как на ветру уголь разгорается быстрее. Ночь была ясная, на небе сверкали звезды. Я уже собиралась вернуться в хижину, как увидела в нескольких метрах от себя силуэт с блестящим предметом в руке. Мгновенно почуяв опасность, я нырнула в хижину и сказала об этом мужу. Он вышел, я следовала за ним по пятам. Шериф остался в хижине. Лкетинга спросил, кто здесь. Я узнала силуэт и голос юноши. Он сжимал в руке мачете. Я гневно спросила, что ему нужно. Он ответил, что пришел, чтобы покончить с мзунгу. Я сразу помчалась в хижину и спросила шерифа, слышал ли он, что только что сказал этот парень. Он кивнул и вышел на улицу.

Перепуганный юноша бросился бежать, но Лкетинга схватил его и вырвал у него из рук опасное оружие. Я с триумфом посмотрела на шерифа, ставшего только что свидетелем покушения. Я сказала, чтобы он его арестовал, а завтра мы все поедем в Маралал. Этого идиота я больше не хотела видеть рядом со своим домом, ведь он был опасен. Юноша попытался уговорить шерифа, но я настояла на аресте. Шериф с парнем ушли. Мой муж тоже исчез, и я впервые заперла дверь на замок.

Через какое-то время в дверь постучали. Осторожно спросив, кто там, я открыла дверь ветеринару. Он слышал шум и пришел узнать, что случилось. Я угостила его чаем и рассказала о случившемся. Ветеринар поддержал меня в моем намерении и предложил свою помощь. Он сказал, что вообще не понимает, почему мы взяли на работу этого сумасшедшего, ведь он совершил уже много нехороших дел, которые пришлось расхлебывать его отцу. Пока мы разговаривали, вернулся мой муж. Он озадаченно посмотрел сначала на ветеринара, потом на меня. Ветеринар о чем-то с ним заговорил. Попрощавшись с ним, я забралась под москитную сетку к своей Напираи.

Этот случай не выходил у меня из головы, и я никак не могла уснуть. Позднее в постель лег Лкетинга и стал ко мне приставать. Я не испытывала никакого желания, кроме того, рядом спала Напираи. Но ему просто хотелось секса. Мы попробовали, но мне стало невыносимо больно. Оглушенная болью, я яростно оттолкнула его и потребовала проявить терпение, ведь Напираи родилась всего пять недель назад. Лкетинга не понял, почему я его отталкиваю, и злобно добавил, что с ветеринаром я уж точно уже переспала. Услышав этот упрек, я поняла, что на сегодня с меня довольно. Я разрыдалась, но говорить больше не могла и не хотела. Единственное, что я сказала, так это чтобы он убирался вон из нашей постели. После его упрека и всего, что мне пришлось пережить за этот день, его близость была мне невыносима. Он улегся в передней комнате. За ночь я кормила Напираи два-три раза, кроме того, нужно было менять пеленки.