Текст книги "Белая масаи"

В поисках

Марко передумал и остался в отеле. Он по-прежнему пытался меня отговорить, но неведомая сила толкала меня вперед, и всякие доводы были бессильны. Я собралась и ушла, пообещав вернуться не позднее двух часов дня. В Момбасу Эди и я поехали на матату. Этой разновидностью такси я пользовалась впервые. Матату, небольшой автобус, был рассчитан примерно на восемь пассажиров, но в нем сидело как минимум вдвое больше. Все пространство внутри автобуса было забито тюками, а контролер и вовсе висел снаружи. Я беспомощно уставилась на матату, но Эди воскликнул: «Заходи, заходи!», и я забралась в автобус, перелезла через чьи-то сумки и ноги и, согнувшись, крепко ухватилась за поручень, чтобы на кочках не свалиться на других пассажиров.

Слава богу, примерно через пятнадцать километров мы вышли в Укунде, первой крупной деревне, в которой была тюрьма. Не успели мы войти внутрь, как нас остановил здоровенный тип. Я вопросительно посмотрела на Эди. Он переговорил с мужчиной, тот велел ждать и через несколько минут открыл дверь, которая находилась у него за спиной. Внутри было темно, а я стояла снаружи, на солнце, поэтому почти ничего не увидела. Зато сразу почувствовала жуткую вонь, от которой меня едва не стошнило. Толстяк что-то прокричал в темную дыру, и через несколько секунд на пороге появился человек самого жалкого вида. Это, скорее всего, был масаи, только без украшений. Я в ужасе покачала головой и спросила Эди: «Здесь только этот масаи?» Судя по всему, так оно и было, и надзиратель, толкнув масаи, отправил его обратно к скрючившимся на полу заключенным. Мы ушли, и Эди сказал: «Пойдем, снова сядем на матату. Они быстрее, чем большие автобусы. Будем искать дальше в Момбасе».

Мы снова переправились на пароме в Ликони и на другом автобусе доехали до окраины города, где находилась местная тюрьма. Она оказалась значительно больше предыдущей. Здесь меня, белую, опять встретили недовольные взгляды. Мужчина за стойкой нас будто не замечал. Он со скучающим видом читал газету, а мы смущенно стояли рядом. Я сказала Эди: «Спроси у него!» Наконец Эди объяснил мне, что я должна незаметно передать этому парню пару кенийских шиллингов. Но сколько именно? Никогда в жизни мне не приходилось давать взятку. Я положила на стол сотню кенийских шиллингов, то есть примерно десять франков. С невозмутимым видом мужчина загреб деньги и наконец-то поднял на нас глаза. Нет, в последнее время масаи по имени Лкетинга к ним не поступал. У него есть два масаи, но они значительно ниже описанного нами. Я все равно захотела на них взглянуть, потому что он мог ошибаться, а деньги уже были заплачены. Бросив на меня мрачный взгляд, мужчина поднялся и отворил дверь.

Открывшееся моим глазам зрелище повергло меня в шок. В комнате без окон, на корточках, тесно прижавшись друг к другу, сидели люди, некоторые на картоне, другие на газетах, а кто и вовсе на бетонном полу. Ослепленные лучом света, они испуганно прикрыли глаза ладонью. Между скорчившимися людьми был оставлен узкий проход. В следующее же мгновение я поняла, для чего он был нужен: служащий высыпал бадью с «едой» прямо на бетонный пол. Уму непостижимо, ведь даже свиней – и тех лучше кормят! При слове «масаи» из толпы вышли два человека, но ни один из них не был Лкетингой. Меня охватило отчаяние. В каком состоянии я найду его?

Мы поехали в центр города, сели на другой матату и примерно час двигались в сторону северного побережья. Стараясь меня успокоить, Эди сказал, что здесь-то он точно должен быть. Но сначала нам даже до входа добраться не удалось. Вооруженный полицейский спросил, что нам нужно. Эди объяснил нашу ситуацию, но полицейский покачал головой и сказал, что уже два дня новых заключенных к ним не привозили. Нам пришлось уехать, я была в полном отчаянии.

Эди сказал, что уже поздно и, если я хочу вернуться к двум часам, нам стоит поторопиться. Но возвращаться я не хотела, ведь это был последний день, когда я могла найти Лкетингу. Тогда Эди предложил спросить еще раз в первой тюрьме, ведь заключенных часто перевозили. Измученные жарой, мы поехали обратно в Момбасу.

По пути наш паром пересекся с другим, встречным. Меня поразило то, что на нем почти не было людей, а только машины, среди которых особенно выделялась одна, ярко-зеленая, с решетчатыми окнами. Эди сказал, что в таких машинах перевозят заключенных. При мысли об этих несчастных мне стало нехорошо, но углубляться в размышления я не стала. Я была измучена, мне безумно хотелось пить, пот струился с меня градом. В половине третьего мы снова были в Укунде.

У входа в тюрьму стоял уже другой охранник, который выглядел куда более дружелюбно. Эди еще раз объяснил, кого мы ищем, и у них завязался оживленный разговор. Я ничего не понимала. «Эди, что случилось?» Он сказал, что меньше получаса назад Лкетингу перевезли на северное побережье, откуда мы только что приехали. Он был в Квале, затем недолго пробыл здесь, и теперь его везли в тюрьму, в которой он должен был оставаться до слушания дела.

Я была на гране срыва. Мы провели в разъездах все утро, а полчаса назад Лкетинга проплыл мимо нас на пароме, в машине для заключенных. Эди растерянно посмотрел на меня и сказал, что нам лучше вернуться в отель, а завтра он снова попробует что-нибудь сделать, ведь теперь он знает, где находится Лкетинга. Я могу оставить деньги ему, а он его освободит.

Недолго думая я попросила Эди еще раз отвезти меня на северное побережье. Нехотя он все же согласился. Мы молча проделали длинный путь назад, и всю дорогу я спрашивала себя: зачем, Коринна, зачем ты это делаешь? Что ты скажешь Лкетинге? Я этого не знала, просто подчинялась силе, толкавшей меня на все новые безумства.

Около шести вечера мы снова оказались возле тюрьмы на северном побережье. Перед входом стоял все тот же вооруженный охранник. Он узнал нас и сказал, что Лкетинга прибыл около двух с половиной часов назад. Мою усталость как рукой сняло. Эди объяснил, что мы хотим освободить масаи. Охранник покачал головой и сказал, что до Нового года это невозможно, потому что слушания дела еще не было, а до того времени начальник тюрьмы в отпуске.

Я могла предвидеть все, только не это. Даже за деньги вызволить Лкетингу из тюрьмы не представлялось возможным. С огромным трудом я убедила охранника разрешить мне повидаться с Лкетингой хотя бы на десять минут; он понял, что завтра я улетаю. Через мгновение, ослепительно улыбаясь, вышел он. Меня сковал ужас. На нем больше не было украшений, волосы он завернул в грязный платок, от него жутко воняло. Он обрадовался, но удивился, почему Марко не со мной. Я едва не завопила от отчаяния: значит, он ничего не замечал?! Я сказала, что завтра мы улетаем домой, но я бы хотела как можно скорее вернуться. Я написала ему свой адрес и попросила адрес у него. Он нерешительно и с трудом написал свое имя и индекс. Я едва успела всучить ему деньги, как охранник уже повел его обратно. Уходя, он оглянулся, поблагодарил меня и попросил передать привет Марко.

Мы медленно тронулись в обратный путь и в сгущающихся сумерках стали ждать автобус. Только тогда я заметила, как сильно устала. Я вдруг разрыдалась и никак не могла остановиться. В переполненном матату все, вытаращив глаза, смотрели на белую женщину с масаи. Мне было на это наплевать, мне хотелось умереть.

Лишь в девятом часу вечера мы оказались у парома. Я вспомнила про Марко, и мне стало стыдно. Я опаздывала почти на шесть часов.

Пока мы ждали паром, Эди сказал: «Нет автобуса, нет матату до Дайани-Бич». Я решила, что ослышалась. «После восьми часов вечера общественные автобусы до отеля не ходят». Не может быть! Мы стояли в темноте возле парома, а дальше дороги не было. Я стала ходить мимо скопившихся на берегу машин, смотрела, нет ли среди водителей белых. Я постучала в окно одной машины, но водитель сказал, что ему нельзя подвозить незнакомцев. В его машине сидели индусы, и все места были уже заняты. В последний момент по платформе проехала машина, и на этот раз мне повезло. В автомобиле сидели две итальянские монахини, которым я смогла объяснить свое положение. Проникнувшись к нам сочувствием, они согласились довезти меня и Эди до отеля.

Три четверти часа мы ехали в полной темноте, и я начала бояться за Марко. Как он отреагирует? Даже если встретит меня пощечиной, я его пойму, он будет совершенно прав. Я даже надеялась, что он так и сделает, потому что это привело бы меня в чувство. Я по-прежнему не понимала, что на меня нашло и почему я потеряла голову. Я устала так, как не уставала никогда в жизни, и мне впервые было так страшно, за Марко и за себя.

У отеля я попрощалась с Эди и вскоре уже стояла перед Марко. Он молча посмотрел на меня, в его глазах была грусть. Ни криков, ни длинных речей, просто этот взгляд. Я упала Марко на грудь и снова расплакалась. Он отвел меня в наш домик и стал успокаивать. Я могла представить себе все что угодно, только не такой теплый прием. Он сказал: «Коринна, все в порядке. Я так рад, что ты вообще жива. Я уже собирался идти в полицию и заявить о твоем исчезновении. Я потерял всякую надежду и думал, что больше никогда тебя не увижу. Может, принести тебе чего-нибудь поесть?» Не дожидаясь моего ответа, он вышел и вернулся с полной тарелкой еды. Она выглядела великолепно, и, чтобы сделать ему приятное, я съела, сколько смогла. Только после этого он спросил: «Ну ты его хотя бы нашла?» «Да», – ответила я и все ему рассказала. Он посмотрел на меня и сказал: «Ты сумасшедшая, но очень сильная женщина. Если ты чего-то хочешь, то не сдашься, пока не добьешься своего. Только почему место этого масаи не могу занять я?» Этого-то я и не знала. Я также не могла объяснить себе, какая магическая тайна окутывала этого мужчину. Если бы две недели назад мне кто-то сказал, что я влюблюсь в воина масаи, я бы рассмеялась. А теперь в моей голове царил хаос.

Когда мы летели на самолете домой, Марко спросил: «Что будет с нами дальше, Коринна? Все зависит от тебя». Показать Марко всю силу смятения мне было очень тяжело. «Я постараюсь как можно скорее найти квартиру, пускай ненадолго, потому что хочу вернуться в Кению. Возможно, навсегда», – ответила я. Марко лишь грустно покачал головой.

Бесконечные полгода

Лишь через два месяца мне удалось найти новую квартиру неподалеку от Биля. Переезд прошел легко, так как я почти все оставила Марко, взяв только одежду и некоторые личные вещи. Тяжелее всего мне было расстаться с моими двумя кошками, но, поскольку я все равно собиралась в Кению, это был единственный выход. Я продолжала заниматься своим бутиком, однако с меньшим энтузиазмом, потому что постоянно думала о Кении. Я прочитала все, что смогла найти об этой стране, а также о ее музыке. С утра до вечера в магазине я слушала песни на суахили. Клиенты, разумеется, заметили мою отрешенность, но делиться с ними своими переживаниями мне не хотелось.

Каждый день я ждала писем. Наконец спустя три месяца я получила первую весточку. Не от Лкетинги, а от Присциллы. В ее письме содержалась масса незначительных подробностей, однако она все же сообщила, что через три дня после нашего отъезда Лкетингу выпустили из тюрьмы. В тот же день я написала письмо и отправила его Лкетинге. Я предупредила его, что собираюсь вернуться в Кению в июне или июле, на этот раз одна.

Наконец через месяц пришло письмо от Лкетинги. Он благодарил меня за помощь и писал, что будет рад, если я снова приеду в его страну. В тот же день я помчалась в ближайшую туристическую фирму и забронировала номер в том же отеле на три недели в июле.

Теперь оставалось только ждать. Мне казалось, что время остановилось, дни тянулись невероятно медленно. Из наших общих с Марко друзей со мной поддерживал контакт лишь один, и мы время от времени встречались. Судя по всему, он хотя бы немного меня понимал. По мере того как приближался день отъезда, я становилась все беспокойнее. На мои письма отвечала только Присцилла, но ничто не могло поколебать моей уверенности. Как и прежде, я была убеждена, что для счастья мне не хватает только этого мужчины.

Тем временем благодаря стараниям моей подруги Джелли я научилась худо-бедно изъясняться по-английски. Она занималась со мной каждый день. За три недели до отъезда мой младший брат Эрик и Джелли, с которой он тогда встречался, решили ко мне присоединиться. Самые длинные полгода моей жизни подошли к концу. Мы вылетели в Кению.

Встреча

Через девять часов, в июле тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, мы приземлились в Момбасе. Нас встретила та же жара, та же аура. Только на этот раз мне все было знакомо: Момбаса, паром и долгая дорога в отель.

Мне не терпелось узнать, что меня ждет. Там он или нет? У стойки регистрации за моей спиной раздалось «Привет!». Мы обернулись и увидели его! Он улыбнулся и радостно пошел мне навстречу. Шести месяцев как не бывало. По-дружески подтолкнув его, я сказала: «Смотрите! Это Лкетинга!» Эрик смущенно копался в сумке, Джелли улыбнулась и поздоровалась. Я представила их друг другу и пожала ему руку. На большее я пока не решалась.

Мы пошли в наше бунгало, а Лкетинга остался ждать в баре. Я с нетерпением спросила у Джелли: «Ну как он тебе?» Осторожно подбирая слова, она ответила: «Немного необычный, может быть, мне нужно просто привыкнуть. Пока он мне кажется немного диким и чужим». Брат вообще не стал высказываться по этому поводу. Значит, восхищение испытываю я одна, разочарованно подумала я.

Я переоделась и пошла в бар. Лкетинга там сидел уже не один, а с Эди, которого я тоже была очень рада видеть. С трудом преодолевая языковой барьер, мы стали делиться новостями. От Лкетинги я узнала, что вскоре после выхода из тюрьмы он вернулся в свою деревню, а в Момбасу приехал всего неделю назад. О моем приезде ему сообщила Присцилла. Это большая удача, что они смогли нас встретить, так как темнокожим, не работающим в отеле, вход в него воспрещен.

Я заметила, что без помощи Эди почти ничего не могу рассказать Лкетинге. Мой английский находился на самом начальном уровне, словарный запас Лкетинги был крайне скудным. Некоторое время мы просто молча сидели на пляже и смотрели друг на друга, в то время как моя подруга и Эрик купались в бассейне или отдыхали в номере. Медленно спустились сумерки, и я стала думать, что делать дальше. В отеле мы дольше оставаться не могли, а кроме приветственного рукопожатия, между нами ничего не произошло. Я ждала мужчину полгода, и мне было нелегко. Мысленно я часто видела себя в объятиях этого красавца, представляла себе поцелуи и ночи, полные самой дикой страсти. А теперь, когда он был рядом, я даже боялась дотронуться до его темной руки. Так что я просто отдалась всепоглощающему ощущению счастья, которое дарила мне его близость.

Эрик и Джелли, уставшие от дороги и жары, пошли спать. Лкетинга и я отправились на «Буш Бейби Диско». Рядом с моим «принцем» я чувствовала себя королевой. Мы сели за столик и стали смотреть на танцующих. Он то и дело смеялся. Мы почти не могли разговаривать и поэтому просто сидели и слушали музыку. Его близость и окружающая атмосфера будоражили меня, мне хотелось погладить его лицо или даже попробовать его поцеловать. Когда наконец зазвучала медленная мелодия, я взяла его за руки и указала на танцплощадку. Он беспомощно поднялся, видимо не зная, что делать дальше.

Внезапно мы оказались в объятиях друг друга и стали двигаться в такт музыке. Напряжение достигло таких высот, что я едва не потеряла сознание. Я дрожала всем телом, но на этот раз могла держаться за него. Время как будто остановилось, и во мне стало медленно просыпаться желание, дремавшее целых полгода. Я не решалась поднять глаза и посмотреть на него. Что он обо мне подумает? Я так мало о нем знаю! Только когда зазвучала другая мелодия, мы вернулись на наше место, и я заметила, что, кроме нас, никто не танцевал. Мне казалось, что я чувствую, как за нами следят десятки любопытных глаз.

Посидев некоторое время, мы ушли. Когда он проводил меня до отеля, было уже далеко за полночь. Мы посмотрели друг другу в глаза, и мне показалось, что выражение его лица изменилось. В его диких глазах я увидела нечто похожее на удивление и возбуждение. Наконец я решилась и мягко прижалась губами к его губам. Я тотчас почувствовала, что мужчина оцепенел и смотрит на меня почти с ужасом.

«Что ты делаешь?» – спросил он и отступил на шаг. Протрезвев, я стояла перед ним, ничего не понимая, сгорая от стыда. Я развернулась и побежала в отель. Оказавшись в постели, я дала волю чувствам. У меня началась истерика, мне казалось, что мир рухнул. В голове стучала одна и та же мысль: я до безумия хочу этого мужчину, а он ко мне совершенно равнодушен. В конце концов я заснула.

Я проснулась очень поздно, проспав завтрак. Меня это не расстроило, потому что есть все равно не хотелось. Неужели интуиция меня подвела? Нет, кричало все мое существо, иначе откуда бы взялись силы расстаться с Марко и на полгода отказаться от любых отношений, если не ради этого мужчины?!

Внезапно меня накрыла чья-то тень, кто-то мягко коснулся моей руки. Я открыла глаза и увидела его красивое лицо. Он радостно посмотрел на меня и сказал: «Hello!» Я обрадовалась, что на мне были солнечные очки. Он долго смотрел на меня, как будто изучая мое лицо. Через некоторое время он спросил про Эрика и Джелли и сказал, что вечером Присцилла приглашает нас на чай. Лежа на спине, я смотрела в его глаза, которые светились надеждой и нежностью. Я медлила с ответом, и выражение его глаз изменилось: они потемнели, и в них вспыхнул «гордый» огонек. Переборов себя, я спросила, к какому времени мы приглашены.

Эрик и Джелли согласились со мной пойти, и в условленный час мы стояли у входа в отель. Примерно через десять минут возле нас остановился переполненный матату. Из него показались две длинные ноги, за которыми последовало длинное тело Лкетинги. С ним был Эди. Я помнила дорогу к жилищу Присциллы еще с первого раза, а мой брат с опаской наблюдал за скачущими вокруг нас обезьянами.

Встреча с Присциллой прошла очень душевно. Она достала спиртовую плиту и заварила чай. Пока мы ждали, они втроем что-то бурно обсуждали, а мы, ничего не понимая, смотрели на них. То и дело раздавались взрывы хохота, и я чувствовала, что говорят в том числе и обо мне. Примерно через два часа мы собрались уходить, и Присцилла сказала, что я и Лкетинга можем приходить к ней в любое время.

Мой номер был оплачен на две недели вперед, но я решила выехать из отеля и поселиться у Присциллы. Мне надоело ходить на дискотеку и ужинать без него. В отеле меня предупредили, что я рискую остаться без денег и одежды. Мой брат отнесся к этой идее более чем скептически, но все же помог перетащить мои вещи в деревню. Лкетинга нес большую сумку и, казалось, был доволен.

Присцилла прибралась в хижине и ушла к подруге. Когда на улице стемнело и телесной близости было не избежать, я села на узкую кровать и стала ждать заветной минуты. Мое сердце колотилось как бешеное. Лкетинга сел рядом, и я видела только белки его глаз, перламутровую пуговицу на лбу и белые серьги из слоновьей кости. Вдруг все пошло невероятно быстро. Лкетинга прижал меня к кушетке, и я тут же почувствовала его возбуждение. Не успев понять, готово ли мое тело, я ощутила резкую боль, услышала странные звуки, и через мгновение все кончилось. Близость с мужчиной я представляла себе совершенно иначе и от разочарования едва не разрыдалась. Только тогда я поняла, что имею дело с человеком совсем другой культуры. Развить эту мысль мне, однако, не удалось, поскольку вскоре все повторилось. Таких приступов было много, и после третьего или четвертого «акта» я прекратила попытки продлить действо с помощью прикосновений и поцелуев. Судя по всему, Лкетинге это не нравилось.

Наконец рассвело, и я стала ждать прихода Присциллы. Примерно в семь утра я услышала голоса, выглянула наружу и увидела у двери таз с водой. Я затащила его внутрь и основательно вымылась, потому что все мое тело было красным от краски Лкетинги.

Когда я зашла к Присцилле, он еще спал. Она уже успела приготовить чай и угостила меня. Она спросила, как прошла моя первая ночь в африканской хижине, и я, не удержавшись, все ей рассказала. Она выслушала меня с явным смущением и сказала: «Коринна, мы другие. Возвращайся к Марко, приезжай в Кению в отпуск, но не ищи здесь спутника жизни». От белых она знала, что они хорошо относятся к женщине, в том числе и в постели. Мужчины масаи другие, и то, что произошло сегодня, для них совершенно нормально. Масаи не целуются. Рот дан для того, чтобы есть, а целоваться (ее лицо при этом исказилось) – просто отвратительно. Мужчина никогда не трогает женщину ниже живота, и женщина не имеет права прикасаться к половому члену мужчины. Волосы и лицо мужчины для нее также табу.

Я не знала, плакать мне или смеяться. Я сгорала от желания и не могла прикоснуться к мужчине. На память пришел эпизод с поцелуем, и рассказу Присциллы пришлось поверить.

Во время разговора Присцилла даже не смотрела на меня. Наверное, говорить на эту тему ей было очень сложно. Много мыслей пронеслось у меня в голове, и я стала сомневаться, все ли поняла правильно. Вдруг в лучах солнечного света возник Лкетинга. Обнаженный торс, красная набедренная повязка, длинные красные волосы – он был великолепен. Ночные события отодвинулись в моей памяти на самый дальний план, и я поняла одно: я хочу только этого мужчину, и никакого другого. Я люблю его, а научиться можно всему.

Позже мы поехали в переполненном матату в Укунду, ближайшую крупную деревню. Там, в местном чайном доме, мы встретились с другими масаи. Чайный дом состоял из досок, кое-как скрепленных гвоздями, крыши, длинного стола и нескольких стульев. Чай готовился в большой бадье на огне. Когда мы сели, я ощутила на себе как любопытные, так и критические взгляды. И снова завязалась оживленная беседа. Судя по всему, они говорили обо мне. Я внимательно изучила каждого собеседника и пришла к выводу, что таких красивых и добрых, как мой Лкетинга, среди них больше нет.

Мы просидели там несколько часов. Я не понимала их языка, но меня это не смущало. Лкетинга был заботлив и предупредителен. Нам то и дело приносили что-нибудь попить, а потом он заказал тарелку с мясом. Это оказались мелкие кусочки козьего мяса, которые я проглотила с большим трудом, потому что они были еще в крови и очень жесткие. После третьего куска меня затошнило, и я объяснила Лкетинге, что он может доесть за меня. Однако ни он, ни другие мужчины к моей тарелке не притронулись, хотя было видно, что они голодные.

Через полчаса мы встали, и Лкетинга попытался жестами мне что-то объяснить. Я поняла только то, что они собираются пойти перекусить, но я должна оставаться здесь. Мне очень хотелось пойти с ними, и я стала возражать, но услышала в ответ: «Нет, нельзя. Ты жди здесь». Мужчины скрылись за стеной, и вскоре я увидела целые горы мяса. Через некоторое время мой масаи вернулся. Судя по всему, он наелся досыта. Я так и не поняла, почему не могла пойти с ним. «Ты жена, плохое мясо». Я решила вечером спросить об этом у Присциллы.

Затем мы на матату вернулись на пляж, высадились возле отеля «Африка Си Лодж» и пошли навестить Эрика и Джелли. При входе нас остановили, но после того, как я сказала, что пришла в гости к брату и подруге, сразу пропустили. У стойки регистрации администратор, смеясь, спросил: «Ну что, решили вернуться?» Я ответила, что нет, и добавила, что в деревне мне очень нравится. Он пожал плечами и сказал: «Посмотрим, надолго ли вас хватит».

Эрика и Джелли мы нашли возле бассейна. Эрик взволнованно подбежал ко мне: «Наконец-то!» Спросил, хорошо ли мне спалось. Я рассмеялась и ответила: «Конечно, мне приходилось ночевать и с большим комфортом, но я счастлива!» Лкетинга улыбнулся и спросил: «Эрик, какая проблема?» Некоторые из купающихся белых с интересом посмотрели на нас. Женщины, проходя мимо, замедляли шаг и внимательно разглядывали моего масаи, его боевую раскраску и сверкающие украшения. Он же вообще старался не смотреть по сторонам, так как вид стольких обнаженных белых тел явно его смущал.

Мы пробыли в отеле недолго, потому что я собиралась еще кое-что купить: керосин, туалетную бумагу и, прежде всего, фонарь. Прошлой ночью деревенский туалет мне не понадобился, но в будущем его посещения было не избежать. Он находился за деревней. К нему вела узкая доска, закрепленная на высоте двух метров над землей и напоминавшая куриный насест. Сломать себе шею там ничего не стоило. Туалет представлял собой подобие хижины, сплетенной из пальмовых листьев, в которой находились две доски и огромная дыра посередине.

Все необходимые вещи мы нашли в маленьком магазинчике. Скорее всего, в нем делали покупки и служащие отеля. Только тогда я заметила, как там все дешево. По моим меркам эта покупка, если не считать батареек для фонаря, ничего не стоила.

В нескольких метрах от магазина находилась еще одна жалкая лачуга, на которой красными буквами было выведено «Мясо». Лкетинга направился туда. С потолка лачуги свисал огромный крюк, на который была нанизана освежеванная туша козы. Лкетинга вопросительно посмотрел на меня и сказал: «Очень свежее! Ты возьмешь килограмм для себя и Присциллы». При мысли о том, что мне придется есть это мясо, я содрогнулась от ужаса, но согласилась. Продавец взял нож и отрубил животному заднюю ногу, после чего несколькими умелыми ударами отделил нашу порцию. Оставшееся мясо снова было подвешено на крючок. Покупку завернули в газету, и мы направились к деревне.

Увидев мясо, Присцилла страшно обрадовалась. Она взяла у соседки вторую плиту и стала готовить чай. Мясо она мелко нарезала, промыла, опустила в соленую воду и поставила на два часа на огонь. Тем временем мы попили чаю, который с каждым разом нравился мне все больше. Присцилла и Лкетинга оживленно беседовали. Через некоторое время Лкетинга встал и сказал, что должен ненадолго уйти. Я попыталась выяснить, что он собирается делать, но он только сказал: «Нет проблем, Коринна, я вернусь», – улыбнулся и исчез. Я спросила у Присциллы, куда он пошел. Она ответила, что точно не знает, потому что напрямую у масаи этого спрашивать нельзя, так как это его дело, но она предполагает, что он пошел в Укунду. «Боже, зачем ему в Укунду, ведь мы только что оттуда!» – возмутилась я. «Возможно, он хочет поесть», – ответила Присцилла. Я посмотрела на кипящее в огромной кастрюле мясо и спросила: «Для кого же это мясо?» «Для нас, женщин», – поучительно сказала она. «Лкетинга не может есть это мясо. Воины масаи никогда не едят того, к чему притронулась или на что посмотрела женщина. Им нельзя есть в присутствии женщины, можно только пить чай».

Я вспомнила странную сцену в Укунде, и спрашивать у Присциллы, почему все мужчины спрятались за стеной, уже не имело смысла. Значит, Лкетинга не может есть вместе со мной и я никогда не смогу для него готовить. Странным образом этот факт потряс меня гораздо больше, чем необходимость отказаться от хорошего секса. Более или менее придя в чувство, я решила узнать обо всем подробнее и спросила у Присциллы, как живут люди после женитьбы. Ее ответ меня разочаровал. Женщина занимается детьми, а мужчина проводит время в обществе других мужчин своего возрастного класса, в данном случае воинов. По меньшей мере один из них должен составлять ему компанию во время еды, так как есть в одиночестве запрещено.

У меня пропал дар речи. Мои мечты о том, как мы будем вместе готовить и ужинать в маленькой уютной хижине, рухнули. Я с трудом сдерживала слезы, и Присцилла смотрела на меня с явным испугом. Затем она расхохоталась, чем сильно меня разозлила. Я вдруг почувствовала себя очень одинокой и поняла, что Присцилла для меня тоже человек совершенно чужой, из другого мира.

Лкетинга все не возвращался. Стемнело, и Присцилла выложила мясо в две видавшие виды алюминиевые тарелки. К тому времени я успела сильно проголодаться и, попробовав мясо, удивилась его мягкости. Однако оно было очень соленым, и вкус у него был специфический. Мы ели молча, руками.

Поздним вечером я попрощалась с Присциллой и вернулась в ее бывшую хижину. Я очень устала, зажгла керосиновую лампу и сразу легла на кровать. Снаружи стрекотали сверчки. Мне вспомнились Швейцария, мама, мой магазин и повседневная жизнь в Биле. Какие же разные эти два мира! Несмотря на всю простоту местной жизни, люди здесь выглядели более счастливыми – возможно, как раз потому, что жили гораздо скромнее. Эта мысль меня успокоила, и мне сразу стало лучше.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге возник Лкетинга. Нагнувшись, он вошел, осмотрелся и присел ко мне на кровать. «Привет, ты как? Ты ела мясо?» – спросил он. В его глазах я прочла заботу и нежность, и желание вспыхнуло во мне с новой силой. В свете керосиновой лампы он выглядел великолепно. Его украшения блестели, обнаженный торс перехватывали две цепочки из бус. Я знала, что под его набедренной повязкой ничего нет, и это меня очень возбуждало. Я взяла его тонкую прохладную руку и крепко прижала ее к лицу. В это мгновение я чувствовала себя связанной с этим в общем и целом совершенно чужим для меня мужчиной и знала, что люблю его. Я притянула его к себе и ощутила на себе вес его тела. Я прижалась щекой к его щеке и полной грудью вдохнула дикий аромат его красных волос. Так мы лежали, застыв, целую вечность. Нас разделяло лишь мое тонкое платье, которое я поспешила снять. Он вошел в меня, и на этот раз меня наполнило, хотя и на краткий миг, совершенно новое ощущение счастья. Не дойдя до высшей точки наслаждения, я все же почувствовала себя с этим человеком единым целым и поняла, что, несмотря на все преграды, стала заложницей его мира.

Ночью у меня сильно заболел живот, и я стремительно выскочила на улицу. К счастью, фонарь стоял у изголовья. Дверь хижины отворилась со страшным скрипом, и я подумала, что разбудила всю деревню, ведь, если не считать стрекота сверчков, окрестную тишину не нарушал ни один звук. Я поспешила к «куриному туалету», последние несколько метров преодолела одним прыжком и успела как раз вовремя. Все приходилось проделывать на корточках, и у меня вскоре задрожали колени. Собрав последние силы, я выпрямилась, взяла фонарь и вернулась в нашу хижину. Лкетинга мирно спал. Я легла на узкую кушетку, с трудом втиснувшись между ним и стеной.

Проснулась я в восемь часов утра. Солнце уже палило так нещадно, что в хижине было нечем дышать. Выпив, как обычно, чаю и ополоснувшись водой, я решила помыть голову. Но как это сделать, если нет воды? Воду мы получали в двадцатилитровых канистрах, которые Присцилла наполняла для меня каждый день у расположенного неподалеку колодца. Я попыталась на пальцах объяснить свое намерение Лкетинге, и он с готовностью воскликнул: «Нет проблем, я тебе помогу!» Воспользовавшись жестяной кружкой, он намочил мне волосы, а затем, громко смеясь, намылил голову шампунем. Глядя на пышную пену, он удивился, что после мытья все мои волосы остались на месте.