Текст книги "Доказательство любви"

Глава 12

Дженни Кибл.

Гарет был увлечен перспективами, которые сулило ему знание ее имени, всю утомительную и действовавшую подавляюще дорогу домой, в фешенебельный Мейфэр. Скрестив руки, Нед недвижимо сидел перед ним на соседнем сиденье.

Гарет мысленно повторял ее имя, когда его кузен с молчаливым кивком покинул экипаж. После этого он отослал кучера вместе с экипажем домой, в теплые конюшни, а сам быстрым шагом отправился в другую сторону, шепча сладостные звуки в ритме быстрой ходьбы.

Дженни. Дженни.

В этот глухой час ночи улицы города погрузились в серебряную тишину. Зеленовато-желтый свет газовых фонарей едва проникал сквозь густую пелену тумана. Когда он, уже в третий раз за сегодняшний вечер, приблизился к ее двери, стелющиеся облачка тумана проникали по ступенькам, ведущим в полуподвальные помещения. Влажный, почти осязаемо плотный ночной воздух заглушил звук его шагов, когда он спускался по лестнице.

Гарет постучал.

Туман поглотил писклявый звук открывающихся засовов. Оранжевый свет уличных фонарей просочился в приоткрытую дверь. Отблески этого неяркого света превратили ее лицо в безмолвную маску. Она казалась отлитой из бронзы богиней, статуей, закутанной в белый муслин и черные тени. Гарет сделал глоток холодного влажного воздуха.

Она проглотила застрявший в горле комок и взглянула в его глаза.

– Вы здесь.

Язык Гарета, казалось, присох к гортани.

– Да, Дженни, – наконец раздался его голос, сухой и отрывистый. Он впервые произнес ее имя вслух.

На несколько мгновений они словно застыли на месте. Потом она схватила пальцами его локоть и потянула в темную пещеру комнаты. Ее пальцы покоились на его руке, когда дверь за ними едва слышно затворилась. Он медленно дотронулся до ее лица, почувствовал напряжение слегка запрокинутого вверх подбородка. Он обвел пальцем линию скул и подбородка, коснулся губ.

Когда-то он хотел завоевать ее. Теперь это случилось. Он выиграл все. Ее признание во лжи, подчинение Неда. Она даже выказала ему свое уважение. Он должен был чувствовать триумф. Разум восторжествовал над абсурдом и нелогичностью.

Но его пальцы нащупали незаметную, скорбную складку в уголках ее губ. Не было влажных дорожек на ее щеках. Нет, лишь грусть и разочарование ощутил он, когда она ответила на его прикосновение.

После всего произошедшего Гарет не хотел отмщения, он хотел ее.

– Не останавливайся. – Ее рука накрыла его руку. Она прижала его холодную ладонь к своему горящему лицу. Ее пальцы дрожали.

Конечно, Гарет еще пожалеет о своем необдуманном решении завтра утром, но…

– Вы не несете передо мной никаких обязательств из-за того, что я выиграл это наше маленькое пари. – Несмотря на свои слова, он не мог удержаться, чтобы не коснуться ее губ еще раз.

Она хранила неподвижность под его нежными прикосновениями.

– Вы выиграли? – Его ладони медленно качнулись из стороны в сторону, следуя за поворотом ее головы. – Нет. Вы проиграли. Вы были правы, но это не победа.

Ее свободная рука опустилась ему на грудь. Однако вместо того, чтобы оттолкнуть его, Дженни лишь теснее к нему прижалась.

Беспрепятственно рука его нащупала темный шелк ее волос.

– Зачем в таком случае, если не обязательства?

– Я проиграла тоже.

Правда настигла его. Во мраке ночи они пытались убедить друг друга, что никто из них не украл победу. Ее губы вздрогнули от его прикосновения.

– И что же тогда это?

– Утешение, – ответила она. Ее дыхание согревало кончики его пальцев. – Утешение и прощание.

Прощание. Гарет застыл. Он не хотел признавать этого, но другой возможности не существовало. Только не между лживой предсказательницей, не пожелавшей становиться содержанкой, и маркизом Блейкли. Однако на сегодня следует оставить маркиза в покое. Сегодняшняя ночь предназначена только для Гарета и Дженни… и прощай.

В призрачном лунном свете Дженни взяла его за руку. Она повела его в темноту, в дальнюю комнату, ее шаги звучали уверенно. Совсем недавно он пил чай за этим ветхим столом, который потом дрожал под его ногами. Совсем недавно он видел эту кровать и представлял Дженни лежащую на ней обнаженной.

Простое соприкосновение – касание ее теплых пальцев, обвивших его запястье, иллюзия того, что след этих мягких подушечек навсегда впечатался в его руку, – вот и все, что нужно было его телу, чтобы рвануться ей навстречу, чтобы снова начать узнавать ее. Ты. Это было не столько слово, вырвавшееся у него от ее прикосновений, сколько его эхо. Подобно тонкому стеклу бокала, отзывавшемуся на звуки оперного сопрано, его душа трепетала под ее чуткими пальцами. Да. Ты.

За время знакомства Гарета с этой женщиной он выработал целый словарь эпитетов, относившихся к ней. Мошенница. Шарлатанка. Мадам Эсмеральда. Обманщица.

Тихая ночь поглотила все эти бранные слова, не дав ему их озвучить. Нет, не они звучали в его голове.

Наперсница. Подруга. Любовница. Он не произносил и этих слов, но они вошли в его плоть. Простого прикосновения к ее щеке было недостаточно. Он обнял ее, он прижал ее грудь к своей. Ее дыхание согрело его подбородок. Эти невысказанные звуки окружали их обоих.

Все эти недели он дожидался этого поцелуя – того самого, что предшествует сокровенному слиянию двух тел, – чтобы он наполнил его вожделением, встряхнул его дрожью желания, разжег в нем огонь страсти. И после того, как яркое пламя погаснет, ничего не останется, кроме пепла.

Пепла и победы.

Однако с того самого первого момента, когда их губы встретились, он понял, насколько был не прав. Ее нежные губы не были лишь сиюминутным утолением его желания, не казались они и временным спасением от пожиравшего его одиночества. Ее губы коснулись его, сладкие и доверчивые, несмотря на все эти недели, несмотря на то, что они сказали друг другу. Ее руки нащупали его локти, обвили его плечи. Она прижалась к нему всем своим телом, окружив его словно горячий источник.

Их уста слились в жарком поцелуе. Он потерялся в ее желанном вкусе, в сладостном аромате ее дыхания. Поцелуй был извинением за обман и каждое грубое слово. Он был признанием и пониманием. Поцелуй передал то, что невозможно было высказать словами. Ты. Ты. Я хочу тебя.

В безмолвной тишине он позволил своему телу говорить правду. Он хотел ее. Он желал храбрость женщины, рассказавшей Неду о своем обмане. Он жаждал ум, нарушивший равновесие его размеренной жизни.

– Дженни, – шептал он ей прямо в губы. Ее имя. Обращение, молитву.

Поцелуй сменился от узнавания к желанию и надежде. Он надеялся, что она запомнит Гарета больше, чем лорда Блейкли. Подобно тому, как она отбросила личину мадам Эсмеральды и стала в поцелуе просто Дженни. Именно эта надежда заставляла его страстно ощупывать руками малейшие изгибы ее тела. Он жаждал человеческих отношений. Простого, искреннего контакта – плоть с плотью, душа с душою. И с его именем, его самым сокровенным, личным именем, на устах Дженни.

Кожа, плоть и душа – все смешалось, и Гарет был опьянен выпуклостью ее бедер, скрытых лишь тонким материалом рубашки. Его ладони ощупывали изгибы ее тела, проступавшие сквозь полупрозрачный муслин. Полукружия ее грудей, упругие шишечки ее сосков. И снова идеальная линия ее плеч. Он склонил голову и упивался восхитительным ароматом ее шеи.

Она вздохнула, ее руки запутались в его волосах.

По голове словно пробежали мурашки, кровь горячо заструилась по жилам.

Последние двадцать четыре года жизни Гарета представляли собой одну длинную, одинокую цепь дней – прочные, холодные, железные путы, наложенные титулом, переданным ему его дедом. Неразрывная нить ответственности, переходящая от отца к сыну. Однако вовсе не лорд Блейкли, связанный оковами своего титула, стремился соединиться с этой женщиной.

Это был Гарет. И губы Дженни нашли его. Ее губы открылись ему. Не его титулу. Не его состоянию. Нет, они открылись человеку, мужчине.

Ее руки, холодные в ночной темноте, обвились вокруг его шеи и развязали его галстук. Он сдержал себя, позволив ей стащить тонкое полотнище. Галстук плавно приземлился на пол. Гарету пришлось приложить последние свои силы, чтобы в едином порыве не избавиться сразу от всей одежды. Вместо этого он нежно поглаживал ее тело – от бедра к груди, останавливаясь, чтобы обвести налившиеся бутоны ее сосков. И вновь бедро.

– Дженни, – прошептал он ей на ухо.

Она дрожала. Однако она не произнесла его имени в ответ. Вместо этого руки ее скользнули ему на грудь, расстегнув фрак, и принялись за жилет. Гарет одним движением освободился от него и через голову сорвал рубашку. Холодный ночной воздух коснулся его кожи.

Ее руки прижались к его обнаженной груди. Каждый пальчик, ощупывавший его тело, наполнял его ее теплом. Ее ароматом. Желание охватило его, и он мог не ждать более.

Он подхватил ее на руки – его мускулы напряглись – и отнес на кровать. Было темно. Слабый лунный свет едва струился сквозь мутное желтоватое стекло и кто знает сколько щелей ее ветхого окошка. Он видел общие очертания ее тела, распростершегося перед ним, но отдельные детали – цвет ее кожи, полукружия бедер – оставались сокрытыми сгустившимися тенями.

Гарет нашел нежную кожу ее обнаженных коленок точно такой же, как он запомнил ее. Он обвел рукой напряженный контур ее бедра. Теплота ее членов обратилась в жар, когда он достиг заветной складки между ногами. По мере того как его пальцы продвигались выше, он оборачивал тонкую материю ее рубашки вокруг своей руки. Груди, их нежные очертания, увенчанные твердыми коричневыми сосками, соприкоснулись с его руками. Подол рубашки задрался ей до подбородка, когда она подняла руки. Секунду спустя они взметнулись выше ее головы, и она оказалась полностью нагой.

Нагой для его рук и его губ. На этот раз, вместо того чтобы ласкать ее сосок пальцем, он поймал его губами, упиваясь сладким соком ее кожи. Он кружил языком вокруг напрягшегося бутона. Она изогнулась всем телом, прижавшись животом к его напрягшемуся торсу. Ее бедра оказались едва ли не в дюйме от его члена.

– О господи! – простонала она.

Он бы предпочел «О, Гарет»!

И он решил сорвать с ее уст этот драгоценный крик.

Ее руки скользили по его обнаженным плечам. Эти прикосновения напоминали взмахи крыльев бабочки, не ведающей, следует ли ей присесть на цветок, или лететь прочь. Гарет снова вкусил солоноватый привкус ее груди, и ее пальцы вонзились в его плечи. Она опрокинула его на себя. Он не отрывался от упругого и твердого бутона, словно поддразнивая его кончиком языка, едва сжимая зубами. Ее руки медленно ощупывали его ребра, возжигая в нем нестерпимый огонь желания. Они обнаружили застежку его брюк. Она нащупала ее в темноте. Он почувствовал, как ткань поддалась. Несколько рывков, и сковывавший его движения материал слетел на пол.

Ее руки заскользили по его коже. Сердце Гарета громко забилось от охватившего его желания. Ее пальцы коснулись его возбужденного члена. Жар и удовольствие переполнили его, и он закрыл глаза. Волна возбуждения накрыла его, подчинила все его чувства. Теплое прикосновение ее руки, нежный, но требовательный захват ее подрагивающих пальцев. В темноте их тела тесно прижались друг к другу. Жаждая. Желая.

Господи, благодарю тебя за падших женщин.

Гарет тоже чувствовал себя падшим. Потерявшимся и ждущим ее, чтобы разрушить последний из барьеров, оставшихся между ними. Сорвать эту завесу анонимности и заставить ее произнести его имя.

Однако Дженни никак не давался этот барьер. И вместо того, чтобы раздвинуть ее покорные ноги, он решил поцелуями проложить себе путь к ее телу. Он провел языком по ее пупку, и она содрогнулась в его объятиях. Он поцеловал нежный холмик, за которым открывался путь в ее сокровенное лоно.

Но, бог мой, в страстных стенаниях, срывавшихся с ее уст, он так и не услышал своего имени. Гарет чувствовал, что ее переполняет желание, ее бедра возбужденно подрагивали от малейших его прикосновений. Руки ее судорожно сжимали тонкое покрывало. Он ответил на вопросы, задаваемые ее телом, действием: широко развел ее ноги и поцеловал теплую, сладкую щелочку. Он раздвинул языком ее нежную плоть, упиваясь солоноватым нектаром женщины. Ощутил ее возбуждающую влажность и готовность, однако ему нужно было больше.

Его рука медленно и осторожно коснулась влажной, шелковистой плоти между ее ног, палец скользнул в заветное отверстие, достигнув потаенной глубины ее лона. Ее женский проход был тесным и горячим, скользким и жаждущим. Мышцы ее сомкнулись вокруг его пальца, и он продвинул внутрь ее еще один, внимательно прислушиваясь к ее прерывистому, лихорадочному дыханию, изучая реакции ее тела. Он нащупал эту точку – ту самую, прикосновение к которой заставляло ее стонать и изгибаться в такт пружинящим движениям его пальцев. Он склонился над ней и принялся свободной рукой ласкать ее упругий сосок; мышцы ее лона судорожно сжались, твердея. Пламя желания окутало их обоих. Он нагнул голову и коснулся языком чувствительного бугорка между ее ногами.

Тело ее замерло. Стенки ее узкого отверстия зажали ласкающие их пальцы.

– О… – вырвался ее сдавленный крик. – О-о! – снова уже громче и отчетливее. И потом: – Гарет!

Словно молния пронеслась по его телу, доставляя ему чувства столь же мощные и сильные, как и первый аккорд ее сладостного освобождения. Волна за волной накрывали их. Он упивался ее наслаждением, чувствовал его пульсацию своими пальцами.

– Гарет! – выкрикнула Дженни вновь, и его имя на ее устах показалось ему более сокровенным, чем тот акт физической близости, что испытывали они вместе.

Казалось, она задыхалась, ее дыхание было тяжким и прерывистым. Гарет был возбужден, его мужской орган тверд и готов к действию. Он прижался к ней. Напрягшиеся кончики ее сосков коснулись его обнаженной груди. Она принялась жадно целовать его приблизившиеся к ней губы. Его язык поймал ее язык. О господи, как же он желал, как жадно вожделел ее в эту минуту.

Ты.

Его взметнувшийся орган требовательно уперся в низ ее живота. Дженни раздвинула ноги, словно устремляясь к нему всем телом. И едва его окрепший член дотронулся до ее жаждущей нежной и скользкой влажности, он понял, что пропал.

Он пропал, он потерял себя, но он словно продвигался к дому.

Ее бедра вздрогнули, и головка его затвердевшего члена вошла в ее заветное отверстие. Она рванулась ему навстречу, он сильнее прижался к ней – и принялся продвигаться дюйм за дюймом в ее нежное, открывшееся лоно. Оно было тугим и тесным, восхитительно тугим и тесным. Горячее удовлетворение обожгло его. Она подходила. И не только ее скользкий женский проход, но все ее тело, ее бедра, ее груди. Его руки были точно такого размера, чтобы сжимать в объятиях ее голову. Она была словно создана для него, она ему соответствовала. Она вобрала его в себя, и он заполнил ее.

– Гарет, – простонала она снова.

– Дженни. Бог мой, Дженни.

Их имена прозвучали одновременно. Гарет не мог больше сдерживаться. Он брал от нее. Он давал ей. Это был вековой танец любви, гораздо более сильный и захватывающий, чем логика. Она стала силой, приковывающей его, электрическими искрами, разбегавшимися по венам.

Она была его.

Ее пальцы вонзались ему в спину. В темноте она требовательно прижала его губы к своим. Она целовала его, и он пробовал на вкус звучание его имени, слетавшего с ее губ. Едва он вошел в нее, его сознание, его разум охватило бушующее пламя. Огонь страсти поглотил их. Она замерла в его объятиях. Стенки ее лона тесно сжали его в предвкушении наступления второго апогея желания. И Гарет позволил себе освободиться, низвергнув все, что было в нем, в последнем решающем движении.

Он прижал ее к себе, словно стараясь защитить от хаотичного шторма, рвущегося из его тела. Шторм миновал, оставив его выжатым как лимон и удовлетворенным.

Гарет нуждался в глотке свежего воздуха, надеясь, что рассудок вернется к нему вместе с ним. Однако время словно замедлило бег.

Что скажет она теперь? Несмотря на то что его тело скрывало ее, его грудь прижимала нежные изгибы ее тела к матрасу, казалось, лишь один Гарет попал в ловушку. Его легкие пылали от напряжения. Или эмоций. Не важно, от чего именно, но он никак не мог снова восстановить дыхание. Оно словно скрылось где-то внутри ее, глубже, чем его все еще подрагивающий орган, зажатый в ее лоне.

Что он только что испытал? Это было удовольствие. Объединение. Связь. Это было концом долгого, черного одиночества. Гарет не мог заставить себя оторваться от нее. Потому что это было всем.

Всем, но только не тем, чем просила она это назвать.

Это не было прощанием.

Ее грудь вздымалась и опадала под его тяжестью. Ровные удары ее сердца раздавались где-то рядом с его покрытой капельками пота кожей. Ему ни черта не было видно в этой проклятой темноте, но он явственно ощущал тяжкую пульсацию вен ее нежной шеи, прижавшейся к его практически бездыханной груди.

Лондонская грязь и копоть плотной пеленой покрывала ее окна, сквозь которые пробивался лишь тоненький, призрачный ручеек уличного света. Он прижался челом к ее безмятежному лбу. Скажи мое имя снова.

Вместо этого ее мускулы напряглись, словно сопротивляясь ему. Сперва бедра, потом живот, плечи. Она положила руки ему на грудь. Едва ощутимое нажатие, не вызывающий сомнений знак. Оставь меня.

Со вздохом он поднялся и растянулся подле нее. Матрас прогнулся, сжимаясь под его весом. Это был всего лишь неудобный мешок, набитый соломой. Обнаженной спиной он чувствовал малейшую неровность этого ветхого ложа. Веревки, поддерживающие матрас, натянулись.

На этой маленькой, узкой кровати было практически невозможно лежать рядом, не касаясь друг друга. Однако каким-то волшебным образом ей это удавалось. Гарет закрыл глаза. Он представил некий нимб пламени и света, окружавший ее. Касавшийся его, словно нежный поцелуй. Когда она отодвинулась на свою сторону, холодный воздух окутал его обнаженную кожу.

– Ну что же. – Его собственный голос казался чужим, отрывистым, лишенным эмоций. – Возможно, нам следовало попрощаться рукопожатием.

– Разве это было бы забавно? Какая в том радость?

Так она снова привязала его. Потому что в этом заключалось все, к чему так безуспешно стремился Гарет, – этот интимный разговор, именно с этой женщиной. С женщиной, которая увидела, что образ надменного отшельника лорда Блейкли – такой же фасад, как и те цветастые костюмы, в которые рядилась когда-то она. Он хотел ее.

– Радость… забава… – Эти слова странно звучали в его устах. Ему казалось, они не могут вобрать в себя все, что произошло между ними.

– Да, радость, – повторила она твердо, слегка к нему повернувшись. – Это случается, когда людям доставляет удовольствие то, чем они занимаются. Я слышала, что это возможно даже для лордов с серьезными научными интересами.

Когда он ничего не ответил, она вздохнула.

– Скажешь, ты сам не испытываешь сейчас удовольствия?

– Надо думать, – тихо заметил Гарет. – Я был слишком занят, наслаждаясь тобой.

Проклятая тишина. Он сказал слишком много.

Гарет прекрасно знал, как поступить, если бы он хотел сохранить свое достоинство, – встать, собрать в темноте одежду и покинуть эту комнату. И пусть она получает прощание, на котором так настаивает. Однако едва в нем начал угасать огонь желания, что-то гораздо более сильное и примитивное родилось в нем. Его кожа стремилась касаться ее, его руки жаждали сжимать ее в объятиях. Он хотел ощущать, как вздымается и опадает ее грудь с каждым ее вдохом и выдохом, хотел чувствовать, как она прижимается к нему в прохладной темноте, хотел гладить ее кожу, покрытую бисеринками пота, пока они не испарятся в его горячей ладони.

Зажатое в тиски высокомерием и желанием, его тело, казалось, погрузилось на миллионы лет назад, в пору геологических образований, зажатое в расплавленной огненной лаве. Скалы могли разбиваться в каменную крошку в наступившей тишине. Мгновения превращались в геологические эры.

– Тебе не следует чувствовать никакой ответственности, – прошептала она едва слышно. – И тебе не надо бояться, что я буду докучать тебе просьбами.

– Я боюсь только того, что слишком утомлен, чтобы куда-либо двигаться. – Он расслабил усталые мышцы спины.

– Лорд… Гарет?

У него по-прежнему не было слов, чтобы ей ответить. Он неразборчиво пробормотал что-то и приобнял ее бедро, будто в полусне. Она застыла подле него, словно изготовившаяся к прыжку испуганная кошка. Потом она со вздохом села на кровати, укутав его одеялом. Шаткое ложе накренилось, когда она встала. Раздался звук льющейся воды. Спустя несколько минут она устроилась рядом с ним, ее кожа была обжигающе прохладна. Дженни постепенно расслабилась, ее дыхание стало медленнее.

Он был в безопасности. Она была рядом. Решения могли подождать до утра.

Когда же возбуждение полностью покинуло его, он осознал, что последние его слова были не такой уж неправдой. Несколько бессонных ночей и треволнения недавнего вечера дали о себе знать, сковав смертельной усталостью его члены. И Гарет провалился в глубокий сон.