Текст книги "TESO DOS BICHOS (Курган двух тварей). Файл №307"

– Ты думаешь, что Билак подозреваемый? – удивляется Призрак.

– Нет, – «Я еще злюсь, не видишь, что ли?» – Я думаю, что он единственный подозреваемый.

И на чем ты основываешься? – не отстает напарник.

На том, что он не разбирается в политике, – начинает привычно препираться Скалли, – на его раздорах с доктором Лью-тоном, на симпатии к индейцам. И на отсутствии любого другого подозреваемого.

Хотя что-то все-таки у нее не складывается, потому что ее не распирает, как обычно, от удовольствия. Что-то ей там не нравится.

– Выглядел он не слишком хорошо, – озабоченно сообщил Молдер.

– Может быть потому, что вчера ночью он был очень занят убийством доктора Хорнинга? – мгновенно парировала Скалли. Но морщинка на лбу еще не разгладилась: шарики в ее голове вращаются с невероятной скоростью, прокручивая возможные сценарии и варианты. Любо-дорого посмотреть, как добросовестно человек работает. Ее бы энергию да в мирных целях…

– Можно я напомню тебе, что тела мы не нашли, как и ни единой улики, кроме лужи крови?.. – подкидывает еще пищи для размышлений Молдер и опять с интересом смотрит, что получится.

Получилось.

– Крови Крега Хорнинга, – уточнила Скалли. – Как ты думаешь, что он с ним сделал?

– Не уверен, что он вообще что-либо с ним делал,

– Ты думаешь, что Билак не виновен? – усмехнулась Скалли. – Что жертва была не убита, а сожрана мифическим духом ягуара?

Молдер просиял.

– Верно, Скалли. Давай попробуем и эту версию, – радостно сообщил он, усаживаясь в машину.

Так. Опять у него получилось спихнуть все на соседа. Он просто светится от того, какая у него умная напарница, и как ловко она подвела разговор к нужной ниточке расследования, и какое нестандартное у нее мышление…

Забираясь на свое место, Скалли невольно оглянулась, почти уверенная, что Билак втихаря наблюдает за ними. Но ни на одном окне не качалась ни одна занавеска.

* * *

Мона говорила по телефону. Свет настольной лампы слепил глаза, но не мог справиться с полумраком кабинета. Сегодня все было не так, не по правилам. Обычно в старом здании музея было холодно даже летом, а любой звук звонким эхом раскатывался под сводчатыми потолками. Мона задыхалась в вязкой влажной духоте. Откуда-то тянуло экзотической смесью ароматов – гнили и незнакомых цветов. Тишина ватой забила уши. Наверное поэтому она не слышала и без того негромких шагов по коридору.

– Почему ты им солгал? – изнывала у телефона малышка Мона. Челка лезла в глаза и ужасно раздражала. Трубка что-то невнятно бормотала в ответ. – Лонни, ты только привлекаешь к себе внимание этой ложью. Надо было сказать им правду. Я беспокоюсь за тебя.

У нее за спиной бесшумно приоткрылась дверь.

– Давай я приеду… Трубка хмуро забубнила.

– Почему? Почему нет?

Дверь скрипнула, раскрываясь шире, и через порог шагнула не различимая в полумраке фигура. Поправила перекинутый через руку плащ.

– Пришел доктор Льготой, – шепнула в трубку Мона, – я потом перезвоню.

– Я думал, вы уже ушли, – сказал за ее спиной доктор Льютон.

Мона смутилась и поэтому не сразу поняла, что боится.

– Честно говоря, мне еще надо поработать.

– Мне было бы легче, если бы я знал, что вы здесь не одна.

– Охрана знает, что я здесь, – торопливо добавила Мона. Страх щекотал ей лопатки.

Льютон сделал еще один шаг.

– Кто это звонил? – спросил он, надвигаясь. – Доктор Билак?

Льютон не сводил с нее пристального взгляда, и Мона не отважилась соврать:

– Да.

– Мона, – проникновенно начал Льютон, заглядывая ей в глаза. Хорошо поставленный, привычный к большим аудиториям голос профессионально и плавно тек, пеленая Мону, словно мумию, – на нас лежит определенная ответственность. Перед историей и перед потомками. Доктор Рузвельт сделал то, что должен был сделать. Любой на его месте привез бы урну с амару и законсервировал бы ее. Иначе ее наверняка уничтожили бы…

– Я знаю, – кивнула Мона.

Его речь смутно напоминала выступление на Ученом совете, Моне даже показалось, что он слово в слово повторяет ее. Во всяком случае, взор доктора Льютона пылал непреклонным благородством и уверенностью.

– Вам так же известно, что если мы впутаемся в политику, то истинные цели сразу скроются в тумане…

Мона по мере сил изображала понимание возложенного на ее хрупкие плечи бремени. Да, она ни в коем случае… разумеется, она никаким образом… Конечно, она всеми силами… История запомнит имена своих скромных героев. Светлое будущее и все такое – студенческие привычки еще не выветрились из ее лохматой головы, хотя получалось у нее, прямо скажем, неважно.

Наконец, Льютон запнулся на половине фразы, вздохнул и пошел к дверям.

– Мона, – сказал он, задержавшись на пороге, – я дам вам один бесплатный совет. Вас ждет здесь блестящее будущее. Аккуратнее выбирайте, на чью сторону встать.

* * *

«31 марта, воскресение.

Вчерашней ночью приснился сон. Как будто мой дом полон странных зверей. Их было много, десятки, сотни, тысячи. Я проснулся, потому что один из них сидел у меня на гру ди, мешая дышать. Он увидел, что я смотрю на него, и зевнул прямо мне в лицо. У него была розовая пасть и острые белые клыки, с которых капала слюна. Потом он обнюхал меня и растворился во тьме. Я опять проснулся и понял, что все это происходило во сне, но тошнотворный запах свежей крови, исходивший из пасти зверя, чудился мне весь день.»

* * *

Науаль не особенно осторожничал. Где-то здесь бродила собака, но он лишь смеялся над ней. Он удобно разлегся на ветке дерева и принялся ждать, когда из каменного сооружения выйдет добыча.

Сестра Той-Чье-Платье-Из-Змей снова требовала свежей пищи. Острые грани обсидиановых крыльев женщины-скорпиона затупились, и обида не была забыта. Науаль втянул и вновь выпустил когти, любуясь их остротой. Пробивавшийся сквозь тучи бледный свет ласкал пятнистую шкуру воина-охотника.

Наконец, кто-то вышел наружу, подошел и сел в дурно пахнущий металлический ящик на колесах. Науаль чуть не зашипел от обиды – он увлекся и пропустил добычу. Но сегодня ему везло. Ящик никуда не убежал, а двуногий выругался, вылез и стал копаться в недрах его, подсвечивая себе маленькой луной. Науаль собрался в тугой комок, радуясь своей силе, и бесшумно и точно прыгнул вниз, на добычу.

Крепкие челюсти сомкнулись на шее жертвы. Жертва была сильна, она сдалась не сразу. Она боролась, и это радовало науаля. Нет ни чести, ни удовольствия в том, чтобы охотиться на слабого. Но следовало торопиться… Сильным коротким движением науаль сломал добыче шею.

Воин-охотник поднял испачканную кровью морду к выглянувшей из вуали ночных облаков Койольшауки и улыбнулся.

* * *

Деловито-ритуальная суета возле музея становится почти привычной. Машина доктора Льютона напоминала неаккуратно вскрытую консервную банку. Скалли, брезгливо морща нос, выудила оттуда за хвост половинку крысы и сунула в ловко подставленный пластиковый пакет для вещественных доказательств.

– Налепите наклейку.

– И что я там напишу? – с интересом спросил здоровенный глянцево-черный негр, по цвету почти сливающийся с полицейской патрульной униформой.

– Частично сохранившаяся крыса, – продиктовала Скалли, стаскивая с рук перчатки.

Оставив копа разглядывать мало приятную на вид улику, Дэйна откочевала к стоящей в стороне Моне. Девушка зябко куталась в красную куртку, но была гораздо спокойнее, чем во время прошлой встречи. Ко всему можно привыкнуть? К ноге Моны сиротливо жалась лохматая рыжая псина.

– Простите, можно я с вами поговорю? Мона охотно идет следом за Скалли. Она, действительно, уже далеко не на том градусе тревоги, но– до полного штиля тут еще очень далеко.

– Вчера вы ночью работали здесь, когда убили доктора Льютона, – это не вопрос, это вводное утверждение, но тем не менее малышка Мона с готовностью кивает:

– Да, он заходил ко мне перед уходом.

Кстати, малышка Мона не такая уж малышка, она даже немного выше Скалли, у которой немедленно развивается чувство несправедливого отношения к ней, Дэйне, со стороны мироздания. Но на мироздание обижаться сейчас некогда, так что лишь тон вопросов становится придирчивее, а взгляд внимательнее.

– Вы не замечали чего-нибудь необычного в его поведении? Что-нибудь странное? Может быть, он нервничал по какому-нибудь поводу?

Браво, Скалли. Из всех тупых вопросов ты сумела выбрать самый распространенный. Еще ни один свидетель не отвечал на них положительно. Если Мона сейчас ответит «да», ты будешь первой, кто изумится и не поверит.

– Нет, – не разочаровывает ее Мона, пожимая плечами. – Совершенно ничего.

Нет, определенно, вчера она была гораздо более дерганая. Что-то она узнала такое, что ее немного успокоило.

– Он говорил что-нибудь про доктора Билака?

Взгляд Моны мечется из стороны в сторону из-под длинной челки, потом девушка поспешно качает головой.

– Нет, ничего.

Но морщинка занимает привычное место между бровей. Теплее. Еще теплее. Скоро станет совсем горячо. Это когда мы труп найдем, осадила лошадей Скалли, не спускавшая с Моны глаз.

– Вы не представляете, когда они могли говорить в последний раз?

– Я не знаю… честно…

Скалли кивает, больше сама себе, нежели собеседнице, и принимается рыться в кармане.

– Вот моя визитка, – произносит она еще одну хрестоматийную фразу. – Звоните, если что вспомните.

Тем временем Молдер в компании полицейских бродил по окрестным лесам. Лес был скромный, размером с парк, но запущенный и непролазный из-за густого подлеска и колючего кустарника. Впрочем, сейчас, по весне, он был насквозь прозрачный, и не совсем было понятно, как тут можно спрятать тело. Разве что засунуть в какой-нибудь неожиданный овражек. Но ни оврагов, ни низин пока не попадалось, и все мероприятие больше походило на прогулку. Молдер отстал от весело переговаривающихся копов.

Хотелось сидеть на солнечной поляне под березой, жмурясь от яркого света, а не лазать по грязи в поисках пропавшего трупа. Сверху за Молдером наблюдали, но он этого не знал. Наблюдатель негромко сопел в густые усы и прижимал уши, недовольный вторжением в свои владения.

– Молдер! – этот сипловатый мальчишеский голос мог принадлежать только одному человеку.

Точно. Сквозь кусты колобком катилась Скалли, взмокшая в теплом пальто. Рыжие волосы солнечным зайчиком светились между ветками молодых деревьев.

Наблюдатель, фырча, поволок охотничий трофей, но тот зацепился за сучок почти над головами у людей. Шипя от досады, охотник обмотал добычу вокруг ветки. Если двуногим придет в голову покуситься на нее, они будут вынуждены хорошенько потрудиться.

– Ну как? Труп не нашли? – без особого вдохновения поинтересовался Молдер, не подозревающий о возне сверху.

– Нет, – Скалли чуть было не помотала головой, как малышка Мона, но вовремя спохватилась. – Перерыли всю территорию музея. А ты нашел здесь что-нибудь?

Пришла очередь Фокса мотать головой:

– Нет. Но если доктора Льютона и притащили сюда, это будет очень сложно определить. Похоже, всю ночь шел сильный дождь.

– Ну, по крайней мере, установили, что он открывал капот, и еще нашли фонарик возле машины, – сообщила Скалли. – Похоже, что он проверял двигатель, когда на него напали.

Почему-то эта информация повергла Призрака в очередной приступ разглядывания горизонта – очень интересную, по его мнению, линию, соединяющую земную твердь и небеса.

– Может быть, кто-то хотел, чтобы машина не завелась? – наконец предположил он, вернувшись к жизни через несколько секунд.

– Я так не думаю, Молдер.

– Почему?

– Мы нашли там улики…

Богатое воображение вот, что меня погу-. бит, решила развеселившаяся при воспоминании об «уликах» Скалли:

– По крайней мере два расчлененных крысиных трупа в двигателе.

– Крысы? – скривился Фокс.

– У музея всегда была проблема с крысами, – пожала плечами Скалли. – Наверное, крысы залезли в теплый двигатель погреться.

– Уй..-.

На этот раз любой мог спокойно и недвусмысленно распознать выражение лица Фокса Молдера. То ли у него тоже было богатое воображение, и он представил обмазанный шерстью и кровью двигатель. То ли просто не любил крыс.

Скалли бросилась вдогонку за бредущим куда-то вдаль напарником.

– Знаешь что, Молдер? В этих смертях что-то не сходится.., Фокс без удивления мотнул головой:

– Как примерно ты оцениваешь время смерти?

– Где-то между девятью тридцатью и полуночью, когда охранник обнаружил кровь…

Высокие каблуки заскользили по грязному склону. Пришлось поднажать, чтобы догнать Призрака, который как раз кивнул, не заметив неожиданного исчезновения Скалли из поля зрения.

– Примерно во столько же, что и в случае с Крегом Хорнингом, – сообщил в пространство Молдер.

Ну и что?

– А какая связь? – теперь длинные полы пальто Скалли запутались в кустах, зацепившись за колючки.

– Не знаю, – честно отозвался Молдер.

– Думаю, Мона Вустнер может что-то знать, – Дэйна с победой вышла из схватки с шиповником.

– Почему?

– Ну, она вроде как нервничала, когда я спросила ее про Билака. Может, она пытается его защитить?

В этот момент Молдеру приспичило опуститься на корточки и переворошить толстый слой прошлогодних листьев. Поэтому ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на Скалли – наверное, впервые за все время их знакомства. И тут что-то мокрое и холодное капнуло ему на лицо.

– Это что, дождь опять пошел? Очень уместное замечание, учитывая, что с самого утра все вокруг просто тонет в ярком солнечном свете. Молдеру захотелось посмотреть наверх, что это за дождь такой с ясного неба, но особого энтузиазма он почему-то не испытал.

Скалли протянула руку и стерла темно-красные капли с его скулы.

– Да нет, Молдер, – медленно сказала она, показывая напарнику испачканные пальцы, – не похоже.

Молдер подскочил, мазнув ладонью по скуле. Оба агента разом задрали головы. Прямо над ними на ветку березы был намотан приличный кусок окровавленного кишечника.

– Это еще что за чертовщина? – удивился Молдер, яростно растирая щеку ладонью.

* * *

Мона торопливо поднялась по щербатым высоким ступенькам, напоминающим об индейских пирамидах. Решимость таяла по мере приближения к двери. Стук получился совсем уж робким, и Мона постучала еще, и еще, в перерыве попытавшись заглянуть внутрь через темное стекло дверного окошка. За стеклом было темно и тихо. Мона нажала на дверную ручку, и дверь, уступив, приоткрылась. Собравшись с силами, девушка сутгула в щель голову.

– Лонни?

Из щели потянуло запахом незнакомых трав и влажным спертым воздухом. Камин не освещал комнату, лишь рассеивал по ней красноватый полумрак.

– Лонни!

Жалюзи на окнах были опущены, и Мона удивилась, потому что Лонни никогда не трогал их, он не любил тени. Она протянула руку, чтобы впустить в комнату немного дневного света.

– Не надо, – сказал у нее за спиной незнакомый голос.

– Лонни…

Полумрак сгустился в человеческую фигуру. Мона приготовилась удариться в бега, но призрак сделал еще один шаг, и она узнала хозяина дома.

Ввалившиеся щеки доктора Билака покрывала давно небритая щетина. Волосы прилипли к мокрому лбу.

– Я пришла сказать тебе…

Он не реагирует. Стоит, пошатываясь, как слишком рано вставший с постели больной.

– … доктор Льютон мертв.

Никакой реакции, если не считать странных движений губами, как будто он пытается то ли что-то беззвучно сказать, то ли сглотнуть липкий ком в горле.

– Ты слышал, что я сказала?

Билак все-таки предпринимает попытку вырваться из паутины дурмана.

– Доктор Льютон мертв, – послушно повторяет он вслед за Моной.

– Прошу тебя, – наседает девушка, – поговори со мной, а то ты начинаешь меня пугать.

– Я тебе говорил, чтобы ты не приходила сюда, – злость приносит обманную победу, но невидимый паук плотно соткал свою сеть.

– Почему? – Мона делает шаг вперед. Билак молчит, пошатываясь и не глядя на гостью.

– Что с тобой такое?

Билак молчит. Он опять пытается что-то сказать, но лишь сглатывает рвоту. Он даже не потный – мокрый с головы до ног, будто на него выплеснули ведро воды.

– С тех пор, как ты вернулся из Эквадора, ты ведешь себя, как будто… будто… – с речью у Моны тоже все хорошо, только ее противник – слезы. – … будто ты чужой! Как будто ты – это не ты.

Билак спокоен, как мертвец.

– Кровь должна остановиться, – изрекает он равнодушно. Ему плохо, ему хочется лечь, забиться в самый дальний уголок кровати, натянув на голову одеяло, чтобы отгородиться от назойливой глупой девчонки и от второго непрошеного гостя, не спускающего с него пустых глазниц. В углу кто-то невнятно бормочет и ворочается. Оттуда явственно тянет запахом гнили.

– Ты что-то знаешь про все это?

Мона не сдается. Ей приспичило прорвать его оборону, и значит, она будет долбить и долбить без устали.

Билак вновь несколько раз открывает и закрывает рот. Потом:

– Ты все равно не поймешь.

– Ну так помоги мне понять!

Она делает еще один шаг вперед и замечает на столе плошку с желтовато-зеленой вязкой жидкостью, пахнущей травой и напоминающей кисель.

– Мне-то ты можешь рассказать…

Но растерянный взгляд выдает ее. Кажется, ей не настолько хочется знать подробности, как она думала раньше.

– Ты же знаешь меня.

Доктор Билак упорно смотрит в сторону. Точнее, он смотрит на плошку. Как будто в комнате есть кто-то еще, кто не может видеть, но слышит каждое слово. Мона тоже бросает на плошку испуганный взгляд.

– Что это?

И получает почти с вызовом:

– Лоза духов.

– Йахе? – с ужасом выдыхает Мона. – Ты пьешь йахе? Эту гадость?

Не так уж слаб оказался Алонсо Билак, сумел все-таки отобрать у Моны плошку, которой она собиралась запустить в камин. Моне очень хочется плакать.

– Лонни, ты больной…

Того, кто обернулся на ее голос, она не узнает. Словно кто-то другой смотрит сейчас на нее – равнодушно, спокойно.

– Тебе нужна помощь… Незнакомец делает к ней шаг. Мона пятится.

– Неужели ты не понимаешь, что происходит? – из последних сил лепечет она. – Неужели ты не понимаешь, что ты с собой творишь?

Ее обрывают коротким повелительным жестом. Голос застревает в гортани, язык немеет и не поворачивается.

– Иди, – приказывает стоящий перед ней незнакомец.

Мона продышалась:

– Дай мне помочь тебе…

Но в ответ – почти звериный вопль:

– Говорю тебе: убирайся!

* * *

– Что это за чертовщина? – упорствовал в своем желании узнать Молдер.

Скалли взяла полотенце и вытерла кровь с рук. Что-то на эту тему было у Шекспира…

– Тонкий кишечник человека, – невозмутимо отрапортовала она. – Чуть больше метра подвздошной кишки и еще сантиметров сорок тонкой.

– И можно с уверенностью считать, что это – Льготой?

– Точно известно, что он ел перед смертью, – Скалли поворошила пинцетом неприятного вида комочки в кювете. – Кукурузный хлеб. И, похоже, весь день он грыз семечки.

– Хороший был вкус у человека, – двусмысленно одобрил Молдер.

Скалли покусала губу в задумчивости. Признаваться, что очки пока набирает версия Молдера, очень не хотелось.

– Пока непонятно, как расчленили тело. Ножом его не резали, нет следов, – честность перевесила. – Больше всего похоже на то, что внутренности вырвали или вытащили через разрыв в теле.

– Так вытащили? – уточнил Молдер. – Или вырвали?

– Точнее сказать не могу. После смерти его здорово погрызли.

– Кто именно?

– Не знаю. Судя по следам зубов, небольшое животное. Вероятнее всего, крыса.

– И не одна, – с отвращением сообщил Молдер.

В кармане пальто затрезвонил мобильник. Скалли пошла отвечать, на ходу сдирая перчатки, и предоставив Молдеру любоваться месивом на прозекторском столе. Чем он и занимался, пока проскользнувшее в разговоре имя не заставило его насторожить уши.

– Помедленнее, Мона, – попросила Скалли в трубку.

Малышка-археолог так волновалась, что ее звенящий голос был слышен даже наклонившемуся к Скалли Молдеру:

– Я была у доктора Билака… Он меня так напугал. Я даже решила, что он вот-вот на меня бросится…

– Что случилось, Мона?

– Он болен… Он не сознает, что делает…

– Где он сейчас, Мона?

– У себя дома… Я оставила его там и вернулась в музей. Но мне кажется, что здесь кто-то есть, кто-то наблюдает за мной.

Слышно было, как рядом с ней залаяла собака. Ну хоть какая-то охрана, подумала Скалли.

– Никуда не уходи, – приказала она. – Не сходи с места. Я пришлю к тебе агента Молдера, он о тебе позаботится.

* * *

– Гам-гам! Гам-гам-гам!!! – Конфет опять требовал внимания.

Мона положила трубку и огляделась. Тихо и темно. А что еще она, собственно, ожидала от закрытого на ночь музея? Но в прошлую ночь тоже было тихо и темно… Хорошо им говорить: не уходите со своего места… Чтобы не трястись от страха, сидя без дела на одном месте, Мона подтащила к столу ящик с раскопок. От мелкой противной дрожи работа, конечно, не избавит, но все-таки…

Из проема на нее пялился череп. Это всего лишь старые кости, сказала себе Мона. Ты насмотрелась фильмов про Индиану Джонса. Все, что мы тут плели раньше. – романтический бред археологов-иервокурс-ников. Верилось с трудом.

Утробно и глухо заворчал пес.

Мона оглянулась:

– В чем дело, Конфет?

Пес еще раз приглушенно гавкнул. Но смотрел он не на глиняный горшок с костями, как почему-то ожидала Мона, а в сторону коридора.

Там работает только дежурное освещение, и тут же возникает мысль сбегать за фонариком. Вторая и более здравая мысль – сбегать за охранником – тонет в волне страха. Странный шум доносится со стороны туалетов.

Пес дошел до середины коридорного закоулка, прижал уши и отказался идти дальше. Он застыл, точно каменный, не обращая внимания на увещевания хозяйки.

«Трус, – сказала ему Мона. – Ты трус». Конфет жалобно посмотрел на нее, но не сдвинулся с места.

Мона вытерла пот со лба и оглянулась в поисках какой-нибудь палки.

Звук, действительно, доносился из туалетной комнаты – как будто тряслись крышки унитазов. Словно кто-то хотел выбраться наружу из канализации. Странно, подумала девушка. Это не самый удобный способ… Она осторожно заглянула в одну из кабинок. Опущенная крышка на стульчаке и в самом деле подпрыгивала. Это было так ненормально и страшно, что Мона – как в бредовом сне – нагнулась и подняла крышку.

Кажется, она закричала, потому что целая армия крыс полезла из унитаза на долгожданную свободу.

* * *

Ночью дом с высокими каменными ступенями уже не казался Скалли зловещим. Вот только дверь нараспашку – пожалуй, чересчур. Дэйна включила прихваченный из машины фонарик.

– Доктор Билак! – воззвала она с порога.

Тишина.

Скалли расстегнула кобуру – так, на всякий случай – но вынимать пистолет воздержалась. Дом был пуст. Едва ли она сумела бы обосновать свое убеждение. Просто знала – никого нет.

Вместо прежнего прелого оранжерейного запаха – аптечно-травяные ароматы. В камине тускло тлеют прогоревшие угли. Со стены скалится индейская маска.

На цветастой индейской скатерти были расставлены разнокалиберные плошки с непонятными семенами и листьями, в одной из них даже что-то копошилось. Вскоре, правда, выяснилось, что Скалли примерещилось, просто высушенные цветы в этой плошке были странной формы. А в центре стола, словно супница на обеде, стояла чаша с остатками зеленоватой вязкой жидкости, похожей на кисель.

Скалли поднесла чашу к носу, втянула воздух… Уф-фф! Воняло гадостно.

* * *

– Что вы тут делаете? – проскрипел из темноты старческий голос.

Молдер шарахнулся в сторону. Желудок скрутило от ужаса, но тут луч фонаря осветил лицо охранника. Надо полагать, это доблестный ветеран Тим Деккер по-прежнему нес службу. Крепкий дед, уважительно решил Молдер.

– Ищу Мону Вустнер, – доложился он. – Она звонила мне. Она была в панике.

– Мона? – изумился охранник, не уточнив, правда, что именно его так удивило: то, что Мона звонила федералам, или то, что она была напугана.

– Да, – Призрак тоже не стал вдаваться в подробности. – А где она?

– Не знаю, – пожал плечами охранник. – Давайте поищем.

И они поискали ее. Привыкший к местным лабиринтам дед быстро довел Молдера, который тут же предпринял еще одну попытку заблудиться, до служебных помещений. Треснувшая глиняная урна одиноко стояла на рабочем столе посреди кабинета. Череп радостно улыбнулся вошедшим. Молдер в сердцах плюнул. Больше в кабинете никого не было.

Очень кстати зазвонил телефон:

– Молдер, это я. Ты нашел Мону? Молдер зачем-то сходил посмотреть на замытое и уже затоптанное пятно в проходе. Свежей крови нигде видно не было.

– Нет, ее здесь нет, – сообщил он, – но ее машина стоит на стоянке возле музея. А ты нашла Билака?

– Нет. Его тоже здесь нет, – Скалли чем-то шуршала на том конце провода. – Зато я нашла запись в его дневнике. Послушай.

Она еще немного пошебуршала, видимо, пристраивая поудобнее тетрадь. Потом начала читать:

– …Я видел амару. Она выходит из джунглей, глаза ее – глаза скорпиона, клыки ее – клыки ягуара, когти ее – когти кошки. Она бросается с деревьев… Она хватает мою голову руками и выедает мне глаза…

– Там даты проставлены? – Молдер поежился, почувствовав на себе чей-то взгляд.

Оглянулся.

Охранник включил в кабинете свет и ушел, и больше никого в кабинете по-прежнему не было. Кроме глиняного горшка на столе. И его содержимого, разумеется.

– Да, – откуда-то издалека, словно сквозь плотный туман донесся голос Скалли. – записи сделаны недавно.

– Вот видишь, – обреченно сказал Призрак почти шепотом. – Ягуар спустился с деревьев. Прочитай снова

– И что?

– Может быть, это объясняет, как внутренности Льютона попали на ветки.

Скалли долго молчала.

– Я тут нашла ритуальную чашу с чем-то странным, – наконец заговорила она. – Из записей Билака можно предположить, что это «йахе». Или «вино души».

– И что это значит?

– Мне кажется, он общался с амару посредством какой-то индейской церемонии… – осторожно сказала Скалли.

– И что ему понадобилось от старушки?

Мурашки, все это время ползавшие между лопаток у Призрака, наверное, решили устроить там парад. Молдер на всякий случай поспешно вымелся в коридор.

– Мне кажется, он навлекает проклятие…

– Скалли, – странным голосом перебил ее Фокс Молдер. – Я потом тебе перезвоню.

– Нашел Мону?

Молдер опять посмотрел на размазанную по полу темно-красную лаково блестящую жидкость. Помолчал.

– Надеюсь, что нет, – неуверенно сказал он.

Сунул телефон в карман и полез за пистолетом.

«1 апреля, понедельник.

Приходит амару и садится напротив меня. На этот раз она поет и шуршит листьями, что разбросаны вокруг меня. Голос ее так чист, так мелодичен, так звучен. Она поет колыбельную, предназначенную только для меня. Я так счастлив, что начинаю плакать, горько плакать. Печален ли я? Нет. Чувствую ли я печаль? Да. Я оплакиваю того, кто был так испуган, кто так упрямо боролся, я сочувствую ему, мне жаль его, я плачу. Я слышу песню, я плыву, мелодия ее качает меня…»

Кровавый след привел его в туалетную комнату. Пять кабинок налево, пять направо, несколько рукомойников, зеркала. Кафельный пол. Табличка «Только для персонала музея» на двери. И все это вымазано в крови. Кровь повсюду, даже на потолке.

Молдер опустил пистолет и огляделся еще раз. Рассеянно попытался вспомнить, сколько литров крови в одном человеке, прикинул, не из шланга ли поливали все вокруг.

В углу кто-то зашевелился. Призрак вновь поднял пистолет, осторожно подошел поближе. Кто-то корчился на полу в самой крайней кабинке в правом ряду. Не то, чтобы Молдер не ожидал встретить здесь именно этого человека, наверное, его удивило занятие подозреваемого. А может и нет. Мало ли чем может заняться сумасшедший человек на досуге? Почему бы ему не поплакать немного?

– Что вы здесь делаете? Доктор Билак молчал. Его трясло.

– Я спросил: что ты здесь делаешь? Алонсо Билак поднял грязное заплаканное лицо. И тут же отвел взгляд.

– Она… она мертва, – горестно выдохнул он.

* * *

– Где она? – сухо спросила Скалли.

– Не знаю…

Дело происходит уже не в полутемном туалете, а в кабинете директора музея. Молдер сидит на столе и, не спуская глаз с остальных, делает вид, что не принимает участия в разговоре. Скалли стоит перед доктором Билаком и пытается допрашивать подозреваемого. Доктор Билак раскачивается вперед-назад, точно слабоумный, и ему очень плохо.

– Вы сказали агенту Молдеру, что Мона мертва, и даже не знаете, где ее тело?

– Я ее не убивал…

– Тогда почему на вашей одежде кровь?

– Я уже говорил… Я пришел сюда, потому что амару нельзя задобрить…

Сзади беспокойно завозился Молдер.

– Я боялся за Мону…

Молдер слез со стола, прошелся по комнате. Даже раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но посмотрел на Скалли и передумал.

– Я пытался удержать ее, – доктор Билак поднял голову. Покрасневшие воспаленные веки, засохшая кровь; он был похож на вампира, – не впутывать ее… Она была не виновата…

Скалли это заявление не вдохновило. Зато изнывавший у нее за спиной Молдер, судя по всему, получил из одному ему известных источников подтверждение каким-то своим мыслям и выводам.

– Она сказала, что ей страшно, – холодно проговорила Скалли. – Она сказала, что вы чуть не набросились на нее.

– Она не хотела слушать меня, пожаловался Билак.

– А может быть, вы наглотались «йахе»? – Скалли нагнулась к Билаку. – Нет ведь никакого проклятия, доктор Билак, ведь так? Есть только вы. Вы сами.

– Проклятие гораздо могущественнее, чем кто-либо из людей, – Алонсо Билак как будто не слышал ее.

Призрак сокрушенно покачал головой. Но Дэйну было уже не остановить. Поэтому Молдер вышел из кабинета, понадеявшись, что там все обойдется без жертв и разрушений.

– На дух амару наручники не наденешь…

Молдер аккуратно прикрыл за собой дверь, но ледяной голос напарницы был слышен и в коридоре:

– Хорошо. Я спрашиваю вас еще раз, доктор Билак. Где находится тело Моны Вустнер?

Призрак возвышался посреди туалетной комнаты и рассеянно смотрел на зеркала. То ли пытался предсказывать будущее по кровавым подтекам на них, то ли, подобно кэрролловской Алисе, хотел попасть в Зазеркалье. На самом деле он просто ждал, когда мимо по коридору промчится напарница.

Грохот. Это дверь кабинета. «И не выпускайте его оттуда, пока не обыщут весь музей». Это Скалли дает указания полицейским. В дверном проеме метнулось пламя ее волос.

– Эй, Скалли! Подойди-ка сюда на секундочку.

Дэйна с разгона проскочила мимо дверей, поэтому Фоксу пришлось ждать, когда она вернется.

– Мне вот только что пришло в голову, – задумчиво разглядывая пол, сообщил Молдер. – Почему здесь так много воды?

Скалли тут же чуть было не поскользнулась в луже.

– Может, один из туалетов засорился, нет? – не слишком уверенно предположила она.

Молдер неторопливо прогулялся вдоль кабинок, толкая по дороге дверцы:

– Тут везде вода… Что, все туалеты разом засорились? Почему?

Скалли пожала плечами:

– Есть лишь один способ проверить.

И прикусила язык, сообразив, что ей могут напомнить о наказуемости инициативы, но Молдер уже морщил нос:

– Уй, как мне все это не нравится… Он подцепил крышку одного из унитазов: