Текст книги "Элайзабел Крэй и Темное Братство"

– Братство! – воскликнул Таниэль, поднимаясь на ноги и прохаживаясь по чердаку. – Помнишь, она говорила, что ее сюда вызвало Братство?

– И теперь Элайзабел одержима этим духом, – сказала Кэтлин. – И я не сомневаюсь, что они жаждут заполучить ее назад – Внезапно она вскинула голову и хлопнула Таниэля по плечу. – Пошли в святилище! Мне кое-что пришло в голову.

В жилище каждого истребителя нечисти имелось по крайней мере одно святилище. Там они могли в полной изоляции от окружающего мира совершать свои ритуалы, производить необходимые эксперименты и процедуры. Обычно этим целям служили чердаки или подвалы. Святилище могло быть устроено в любом помещении, но независимо от его размеров, меблировки и внешнего убранства наличие большого числа амулетов, магических орудий, различных талисманов и оберегов придавало ему в глазах всякого, кто переступал его порог, некую таинственную значительность.

Святилище Таниэля и Кэтлин находилось в подвале их дома номер 273 по Крофтерс-Гейт. Это было просторное квадратное помещение с низким потолком, куда можно было попасть, открыв одну из дверей вестибюля и спустившись по каменным ступеням. Комната с ее деревянными панелями и блестящими черными плитами каменного пола освещалась газовыми лампами, укрепленными в нишах стен. Всякий, кто входил в нее и вдыхал ее тяжелый, неподвижный воздух, ощущал на себе гнетущую мрачность помещения. В одном из углов стояло ветвистое дерево, высохшее в камень, от ствола его во все стороны торчали заостренные на концах жесткие ветви. Под маленьким, задернутым шторой окошком, выходившим на Крофтерс-Гейт, над самым тротуаром, помещались две уродливые человекообразные фигуры, вырезанные из цельного куска древесины. Один из уродцев, приземистый, жирный и одновременно мускулистый, с отвратительным лицом горгульи и оскаленными заостренными зубами, отлитыми из меди, сидел на корточках, как жаба, и упирался ладонями в пол для равновесия. Другой стоял в полный рост за спиной первого, чуть наклонившись, и его непропорционально длинные волосатые руки свисали вдоль туловища. Лицо у него было плоским, широким, свирепые черты почти скрывала копна густых длинных волос. Оба были одеты в длинные рубахи без рукавов. Внизу, на подставке, блестела медная дощечка с выгравированными именами уродов: Живоглот и Костолом. Таниэль ненавидел эти изваяния, которые достались ему в наследство от отца. Кэтлин они, напротив, нравились.

Но главным в комнате несомненно был алтарь из черного мрамора и полированного металла, помещенный в дальнем углу. На нем в безупречном порядке были расставлены спиртовки, сосуды различной формы и восковые палочки. Поблизости от алтаря стояла дубовая этажерка, полки которой были уставлены всевозможной утварью – орудиями, необходимыми в деле охотников за нечистью. Тут имелись талисманы, склянки с высушенной кровью, плавильные тигли, всевозможные силки, кинжалы и тому подобное. Сведения о пользе многих из этих предметов в борьбе против всяческой нежити были почерпнуты из одних лишь народных поверий, и однако их применение неизменно оказывалось действенным. То, что большинство легенд основывается на реальных событиях, стало почти общепризнанным фактом, и не раз случалось, что тот или иной охотник за нечистью, оказавшись один на один с чудовищем, принимал подходящее к случаю народное сказание как руководство к действию – и тем спасал свою жизнь.

Едва они вошли в святилище, Кэтлин сразу же повлекла Таниэля к магическому кругу в центре помещения. Это был простой обруч из золота, вделанный в каменные плиты. Внутри него помещался в точности такой же золотой круг, только меньшего диаметра. Пространство между кругами было испещрено магическими знаками, выполненными также из золота. Если смотреть на них достаточно долго не отводя взгляда, казалось, что ровная цепь символов начинала медленно ползти по окружности.

Обустройство святилища требовало долгих месяцев кропотливого труда. В первую очередь его надлежало оснастить множеством амулетов и оберегов, чтобы никакая внешняя сила не смогла проникнуть внутрь и помешать проведению обрядов. Не менее важно было позаботиться, чтобы никакая нечисть не могла вырываться из святилища наружу в том случае, если какой-либо ритуал пройдет неудачно или будет нарушен порядок обрядовых действий. Таниэль мог бы без запинки назвать адреса некоторых из домов в Старом Городе, где прежде имелись святилища, устроители которых погибли из-за собственной беспечности или неопытности. Те сущности, которые их умертвили, навеки поселились в заброшенных помещениях для обрядов. Такие места быстро приобрели дурную славу, о них шепотом говорили, что там живут привидения. Жители в панике покидали ближайшие дома, и целые кварталы приходили в запустение.

Преобладающая часть талисманов и оберегов любого из святилищ находилась внутри или поблизости от магического круга. Ведь именно в нем совершалось большинство самых важных обрядов, и законы физики работали на этом участке пространства не столь безупречно, как в любом ином месте вселенной. В этом круге порой обнажалась истинная сущность некоторых монстров, что позволяло судить об их природе. Нередко здесь творились вещи поистине невозможные, неосуществимые, неподвластные разуму.

Кэтлин принялась отправлять один из самых простых обрядов, известных большинству охотников с первых лет ученичества. Из кармана брюк она выудила камешек, осколок вулканической породы, по форме напоминавший сосновую шишку. На его поверхности длинными глубокими штрихами был нацарапан магический знак. Она положила камешек на пол, присела на корточки и налила на него сверху немного кабаньей крови из маленького пузырька. Камень жадно впитал всю ее до капли.

Таниэль следил за ее действиями и все больше хмурился. Наконец, не выдержав, он недовольно произнес:

– Но это же Ворожба Страклеи. Я ее проделывал, когда мне было десять. Что ты с ее помощью хочешь доказать?

– Не сомневаюсь, что ты это умел еще младенцем, – пряча улыбку, пробормотала Кэтлин и подхватила с пола трещотку, какую в древности, вероятно, применяли для изгнания ведьм – скрепленные воедино вороньи кости и голубиные перья, унизанные цепочками с кусками янтаря и кошачьими зубами и щедро политые кабаньей кровью.

Она стала водить трещоткой по кругу над камнем и потряхивать ее то сильнее, то слабее. От звука, производимого этой нелепой погремушкой, кровь стыла в жилах, а стоило Кэтлин взмахнуть ею порезче, как закладывало уши. Не прекращая своего занятия, она громко, чтобы перекрыть шум трещотки, спросила Таниэля:

– А раз ты такой умный, будь любезен, напомни мне, для чего она предназначена.

– Для определения направления, в котором наличествует наибольшее скопление монстров, – без запинки ответил Таниэль. – Но метод этот довольно груб и страдает погрешностями, а к тому же в Лондоне Старый Город искажает его действие, как магнит – показания компаса.

– Это ответ, почерпнутый из учебника, дружок, – произнесла Кэтлин тоном строгой наставницы. Камень в магическом круге начал между тем подрагивать и поворачиваться вокруг своей оси. – Старый Город ведь лежит к югу от нас, так? Ну-ка, которая из стен южная?

– Та, за алтарем, – он указал большим пальцем через плечо.

– Верно. А теперь смотри. – И рука ее с трещоткой внезапно замерла.

Камень остановился, затем стремительно завертелся вокруг своей оси и вдруг оторвался от пола, с невероятной скоростью понесся вверх и вонзился в деревянный потолок.

Кэтлин, ни слова не говоря, выразительно взглянула на Таниэля.

– Ну-ка припомни, чья комната находится как раз над этим местом двумя этажами выше?

Таниэль выругался сквозь зубы.

– И что, по-твоему, это означает?

Кэтлин снова присела на корточки. От ее веселости не осталось и следа.

– Это означает, что все до единого монстры в городе знают, где она находится. Она для них как свет маяка. Вернее, не сама девушка, а злой дух внутри нее. Можешь не сомневаться, если она здесь останется, нынешней же ночью кто-нибудь из них опять заявится сюда, чтоб ее забрать. И следующей, и так до тех пор, пока они ее не заполучат.

Таниэль откинул волосы со лба.

– Можешь придумать, как этому помешать?

– Есть один обряд, который можно совершить, чтобы спрятать ее, сделать невидимой для любой нечисти на мили вокруг. – Кэтлин поднялась и рассеянно взглянула на изгибы тел Живоглота и Костолома, полированная поверхность которых блестела в свете газовых ламп. – Но это не решит проблемы. Нечисть будет знать, что наша гостья здесь, хотя и не сможет ее увидеть. И если не чудовища, то Братство до нас точно доберется.

– Сколько на это уйдет?

– На проведение обряда? Шесть-семь часов.

– Значит, до ночи мы успеем. Я развешу обереги по всему дому. Ночь мы как-нибудь продержимся, а на рассвете придется уйти.

– Куда? У Братства повсюду глаза и уши.

– Но не в Кривых Дорожках, – возразил Таниэль.

В течение двух последующих часов Таниэль бродил по комнатам дома, развешивая обереги, талисманы и амулеты над всеми окнами и дверьми. Он заново начертил магические знаки под дверью своей спальни, где поселилась Элайзабел, и запер комнату снаружи, спрятав ключ в карман. На сей раз, чтобы защитить саму девушку. Только когда после всех этих усилий дом наконец превратился в неприступную крепость, Таниэль устроился в одном из кресел в гостиной и позволил себе заснуть.

7

Ночное вторжение

Братство дает о себе знать

Элайзабел разбудило ощущение, что она в комнате не одна.

Солнце только что опустилось за горизонт. Девушка понятия не имела, откуда у нее такая уверенность. Казалось, будто ее внутренний взор пристально следил во сне за тем, как багровый диск медленно скользил вниз по закатному небу, становясь все меньше, как наконец на его месте осталась одна лишь пурпурно-алая полоса, которая вскоре растаяла в сероватой дымке надвигающейся ночи. Вот тогда-то Элайзабел и открыла глаза, и первым, что им представилось, были тонкие лучи лунного света, пробивавшиеся в щель между занавесками в спальне Таниэля. Сквозняк легонько шевелил занавески, и лунные лучи узкими полосами скользили по дощатым половицам и золотили талисман, который висел над кроватью.

Элайзабел все это видела и осознавала, и в то же время она ощущала, что не до конца еще проснулась, не вполне владеет своими чувствами. Это было неприятно, она точно раздвоилась: одна часть ее существа, а именно тело – члены и мышцы – была бодра и готова к действиям, другая – мозг и воля – находилась точно в каком-то тумане и жаждала снова погрузиться в сонное забытье, но отдохнувшее молодое тело этому противилось. Ей нелегко было разобраться в своих ощущениях: неповоротливый, медлительный разум, не иначе как одурманенный снотворным, не мог додумать до конца ни одну мысль, они смешивались, путались, комкались.

Элайзабел встала с постели и тотчас же с ужасом поняла, что она не в себе. Потому что она вовсе не собиралась вставать, у нее в данную минуту не было желания сбрасывать с себя одеяло и подниматься на ноги. Ее тело подчинилось чьей-то чужой команде, она подверглась какому-то чудовищному, изощренному насилию. Она пыталась закричать, позвать на помощь, но мысли и побуждения, которые в течение всей ее жизни повелевали мышцами тела, на сей раз не повлекли за собой никакого действия. Внезапно она ощутила, что ей теперь принадлежит безраздельно один только ее мозг, и находится он в черепе отвратительной машины из плоти и крови, в полном распоряжении неведомого монстра. В этот момент как никогда прежде Элайзабел действительно была близка к безумию.

Но то самое снотворное, которое сделало ее мысли и реакции замедленными, смягчило этот удар, спасло от распада ее сознание, и оно просто отказалось принять происходящее. Иначе, возможно, Элайзабел до конца своих дней не смогла бы оправиться от потрясения. К тому же у нее просто не было времени на раздумья. Тело ее, все так же повинуясь чужой воле и полностью игнорируя ужас, охвативший разум, подошло к двери и повернуло ручку.

Дверь оказалась заперта.

Что-то внутри Элайзабел пришло в ярость, повергнув ее в еще больший ужас. Эта неподвластная ей самой, совершенно недоступная часть ее разума заставила ее пройтись взад-вперед мимо запертой двери, ссутулясь от злости и досады. Элайзабел чувствовала, что не имеет никакой власти над этой частью себя, она лишь ощущала ее присутствие, наблюдала словно со стороны за ее действиями и вдруг поняла, что это нечто постороннее, совершенно чуждое ей.

«Кто ты?» – спросила она мысленно.

«!!Умолкни, девчонка!!» – последовал ответ, резкий, свистящий, словно удар кнута. Элайзабел отступила. В недра своего собственного сознания.

«Я сплю, – подумала она. Это, по крайней мере, все объясняло. – Это из-за снотворного я так крепко заснула и мне теперь точно наяву привиделся такой кошмар…»

«!!Молчать!! Молчать, я сказала!»

Элайзабел подчинилась. Скрипучий старческий голос был исполнен злобы и резал ухо. Лучше уж ему повиноваться и терпеливо ждать окончания сна.

Она снова попыталась открыть дверь. Рука, словно чужая, протянулась к ручке и нажала на нее. На сей раз она проделала это резче, и пальцы отозвались на движение тупой болью. Ныла спина, сильно болели колени. Она чувствовала, что сутулится, но у нее не было сил распрямиться. Но на душу Элайзабел снизошло странное спокойствие. Паника, вызванная вторжением в ее мозг и мысли чего-то чуждого, полностью улеглась. Страх сменился категорическим неприятием фактов. Наилучшим объяснением происходящего было его отрицание. Элайзабел отстраненно наблюдала, как ее руки пришли в движение и стали рисовать в воздухе у запертой двери какие-то фигуры. Поначалу ей казалось, что они движутся хаотично, без какой-либо цели (неужели ее пальцы стали узловатыми и скрюченными или это только чудится?), но вскоре она обнаружила, что многие из движений повторяются снова и снова. Ее руки, повинуясь чьей-то чужой воле, несколько раз начертили в воздухе перед дверью какой-то узор.

Вскоре ей стала ясна цель этих странных действий: в тех местах, где пальцы проводили штрихи и линии, тьма немного разредилась, как бывает с волокнами ткани, расползающимися от ветхости и частых стирок. С каждым новым взмахом линии эти становились все отчетливее, они все яснее проступали на темной ткани ночи. Нестерпимый жар затопил грудь, горячая кровь запульсировала в висках.

А руки все продолжали мелькать в воздухе, пока наконец не вычертили последний штрих, и тогда неподвижная фигура странной формы, висевшая в воздухе перед дверью, вспыхнула кроваво-красным цветом, и линии ее с легким щелчком лопнули по всей длине, разошлись вдоль, как вспоротые кишки. На какое-то мгновение магический знак продолжал висеть перед лицом Элайзабел, затопляя все вокруг алым светом. Она успела разглядеть все его дисгармоничные детали, все закругления, штрихи, изломанные и плавные линии, прежде чем он потускнел и погас, растворившись в той тьме, из которой возник.

Послышался громкий щелчок – дверной замок открылся.

«Не может этого быть!» – подумала Элайзабел, позабыв, что ей было приказано молчать. Но в данную минуту она, вернее, та часть ее сознания, которая принадлежала ей безраздельно, воспринимала все происходящее несколько отстраненно, словно сквозь какую-то дымку. Это ощущение легкого головокружения и заторможенности появлялось совершенно внезапно и, отуманив ее голову на несколько секунд, так же неожиданно исчезало, уступая место полной ясности мысли. Элайзабел сравнила себя с прибрежным рифом, который попеременно то выступает из-под воды во время отлива, то вновь скрывается под приливными волнами. Во время очередного из таких просветлений ей вдруг пришла в голову удивительная и обнадеживающая мысль: «Если бы не снотворное, тебе со мной было бы не совладать».

И тотчас же старуха, завладевшая частью ее существа, словно бы сжалась в комок, опасаясь удара. Но продолжалось это недолго: вот она уже распрямилась, и все стало как прежде. Внутренний голос Элайзабел, окрепший было ненадолго, снова сделался слабым и монотонным – сказывалось действие успокоительного.

«Она меня боится, – машинально отметила про себя Элайзабел. – Я сильнее».

Потом она, словно со стороны, увидела себя идущей к лестнице. В доме было прохладно, кожа ее под тонкой лиловой сорочкой покрылась мурашками.

Она чувствовала, что старуха – Тэтч, так ее звали, – старается ступать бесшумно, но старые кости плохо ей повиновались, и она то и дело тяжело и неловко опускала ногу на половицу, отчего доски издавали протяжный скрип. Солнце скрылось за горизонтом совсем недавно, Таниэль и Кэтлин наверняка крепко спали.

«!!О, вот уж я до них доберусь!!! Вот уж мало им не покажется! – взвыл голос Тэтч в черепной коробке Элайзабел. – Придет, придет их времечко, и очень даже скоро придет!»

Впереди была лестница. Крепкие деревянные ступени круто спускались вниз. Снизу на них пятнами ложился свет газовых фонарей, проникавший с улицы сквозь окна в холле. Она ухватилась за перила и поставила трясущуюся ногу на первую из ступенек.

Таниэль проснулся, словно от толчка, и открыл глаза.

Спать, скорчившись в кресле, – не слишком-то большое удовольствие, в особенности после ночи, проведенной в трудах. Он потер ладонью шею, которая затекла и немилосердно ныла с той стороны, куда во сне склонилась его голова. Он обнаружил, что изо рта у него вытекла струйка слюны, вымочив щеку и прядь прилипших к ней волос. Он отер лицо рукавом и оглядел комнату. Огонь в камине давно потух, и время, судя по всему, было уже позднее. Таниэль встал, потянулся, размял затекшие руки и, зевая, подумал, как нелегко быть джентльменом: приходится отказываться от своей собственной мягкой постели и уступать ее гостье.

Элайзабел. При мысли о ней он помрачнел. Нынче же им всем о многом надо поговорить. Она находится в гораздо большей опасности, чем они думали поначалу.

Услыхав, как на лестнице скрипнула ступенька, он замер с растопыренными пальцами, погруженными в гущу волос, которые он как раз пытался пригладить. Взгляд его метнулся к закрытой двери, что вела из гостиной в холл, к лестнице. Внезапно он понял, что этот звук он уже слышал – во сне. Так вот что его разбудило. Во сне он увидел отца. Тот уходил прочь от него, взбираясь вверх по бесконечной лестнице. А Таниэль не в силах был взойти даже на первую ступеньку, чтобы его догнать. Ступенька эта поначалу выглядела низкой, но, стоило ему занести над ней ногу, немедленно вырастала до невероятных размеров. А потом отец ступил на гнилую доску, и Таниэля разбудил треск, который раздался вслед за этим.

Сонное сознание вплело звук, который он слышал наяву, в ткань его сновидения. А наяву кто-то крался по лестнице.

Таниэль неслышно подошел к двери и взялся за ручку, но тут до слуха его донеслись какие-то странные звуки. Из-за двери раздавались голоса!

Он замер, насторожившись, но как ни напрягал слух, разобрать что-либо в невнятном бормотании, которое доносилось откуда-то снаружи, было невозможно. Все, что ему удавалось уловить, – невнятный гул нескольких голосов. Казалось, каждый из тех, кто там находился, вполголоса беседовал сам с собой. Порой Таниэль все же различал в этом хаосе звуков обрывки слов, которые завершало его воображение, иногда приглушенное бормотание прерывалось визгливым смехом, похожим на икоту. Судя по всему, в вестибюле дома номер 273 по Крофтерс-Гейт собралось несколько злоумышленников, которые вполголоса обсуждали коварные планы в отношении хозяев. Вслед за хихиканьем тотчас же раздавалось чье-то предостерегающее шипение. Собравшиеся явно опасались, что их услышат.

Таниэль отошел от двери. Его плащ был перекинут через спинку одного из кресел, на сиденье которого остался пистолет. Бесшумно ступая по каменным плитам пола, юноша добрался до кресла и взял в руки оружие. Нынешней ночью, как, впрочем, и минувшей, он спал в одежде, так что ему не пришлось тратить время на одевание. Ступая все так же неслышно, он снова подкрался к двери и прижал ухо к одной из створок. Из холла по-прежнему доносилось бормотание, звук которого то стихал, то нарастал, время от времени оно прерывалось взрывами истерического смеха, настолько громкими, что Таниэль в недоумении отстранялся от двери, размышляя, уж не померещилось ли ему все это. Для тех, кто не желал быть прежде времени обнаруженным, незваные гости вели себя как-то уж слишком неосторожно и несолидно. Вот кто-то снова разразился всхлипывающим, кудахтающим смехом. Звук этот раздался почти у самого уха Таниэля. В нем было что-то нездоровое, наводившее на мысль о безумии. Стоило только смолкнуть этому взрыву веселья, заглушившему ненадолго прочие звуки, как Таниэль снова уловил все то же бормотание, ему удалось даже различить свое имя, произносимое разными голосами в разных частях холла, а также невнятные угрозы в свой адрес. Собравшиеся рассуждали о том, что они сделают, когда доберутся до него, спящего.

Вот снова скрипнула одна из ступенек где-то у самого подножия лестницы. Кто-то спускался в вестибюль.

Элайзабел, подумал он, и в ужасе представил себе, что кто-то или что-то может вести ее сейчас вниз против ее воли, чтобы похитить и заставить служить себе. Он рывком повернул дверную ручку и выбежал в вестибюль с пистолетом наготове.

В вестибюле было совершенно пусто. Благодаря свету газовых фонарей, проникавшему внутрь сквозь незашторенные окна, в просторном помещении царил таинственный полумрак. Гул голосов стал теперь громче, хотя и не сделался более внятным. И полубезумные смешки, как и прежде, то и дело перекрывали его. Слева от Таниэля находилась солидная, прочная парадная дверь из дубовых досок, справа – лестница. С того места, где он стоял, ему были видны только три нижние ступени. Он сделал шаг вперед и, держа пистолет двумя руками, навел его на середину лестницы.

Там стояла Элайзабел. Она оцепенела от испуга и неожиданности, словно кошка, застигнутая во время поедания хозяйской сметаны. Скупой свет газовых фонарей как-то странно отражался в ее зрачках, которые показались Таниэлю какими-то пустыми и блеклыми. Она затравленно посмотрела на него и слегка попятилась. Затем медленно повернулась, чтобы спастись бегством, взобравшись вверх по лестнице. Голоса не смолкали ни на минуту. Теперь Таниэль мог безошибочно определить их источник – звучали они из-за наружной двери.

Он опустил пистолет.

– Элайзабел! – Ему не пришло в голову задуматься о том, как ей удалось выйти из запертой спальни.

Девушка, поколебавшись, все же оставила попытку скрыться от него и спустилась в холл. От взгляда его не укрылось, что она изо всех сил старалась держать спину прямо, но старые кости плохо ее слушались – выглядела она согбенной, страдающей артритом старухой, в точности как тогда, у камина. У Таниэля перехватило дыхание, по коже пробежал холодок.

«Татуировка», – подумал он, снова взяв девушку на прицел.

– Тэтч?!

Лицо Элайзабел мгновенно превратилось в маску лютой ненависти: верхняя губа приподнялась, обнажая зубы, рот приоткрылся. Зло зашипев, она бросилась на Таниэля и, благодаря его замешательству, ухитрилась выбить у него из рук пистолет. Затем она метнулась к выходу, дважды повернула ключ в замке и потянула дверь на себя.

– Нет!!! – выкрикнул Таниэль, всем своим весом налегая на дверь, чтобы успеть ее захлопнуть, прежде чем случится непоправимое.

На какую-то долю секунды перед ним предстало одно из тех существ, голоса которых он слышал за дверью. Вопль чудовища ворвался в полуоткрытый дверной проем подобно урагану. У Таниэля волосы встали дыбом, барабанные перепонки едва не лопнули. С маленького столика у перил лестницы словно вихрем смело цветочную вазу и телефонный аппарат. Что-то огромное и бесформенное напирало с внешней стороны, но Таниэль в последнюю секунду сумел опередить своего неведомого противника и захлопнул дверь, оттеснив Элайзабел, которая всеми силами пыталась ему помешать. В холле снова стало тихо. Безумный рев создания, которое так стремилось проникнуть в дом, смолк где-то вдалеке.

Таниэль зажмурился, прикрыв веки ладонью, словно пытаясь вытеснить из памяти образ страшного ночного гостя, дикий вопль которого все еще звучал у него в ушах. Свободной рукой он направил дуло пистолета, который успел подхватить с пола, в ту сторону, где предположительно находилась Элайзабел. Меньше всего на свете он сейчас желал, чтобы она снова попыталась проскользнуть мимо него и отворить входную дверь. Он чувствовал, как по щекам заструились слезы: глаза его были опалены тем чудовищным зрелищем, которое предстало перед ним несколько секунд назад.

– Таниэль? – донеслось до его слуха. Голос принадлежал не Тэтч, а Элайзабел. В нем звучали растерянность и испуг.

Он заставил себя открыть глаза. Она стояла несколько в стороне от того места, куда было направлено дуло его пистолета, и с тревогой смотрела на Таниэля. Он услышал ее вздох, затем она всхлипнула и зажала рот ладонью.

– Ваши глаза… – сказала она.

Он устало опустил руку. Глаза точно огнем жгло.

– Таниэль, что с вашими глазами? – повторила девушка, подходя к нему и беря его за руку.

– Вы… Вы что-нибудь помните? – допытывался он, покорно следуя за ней наверх, в ванную.

– Смотрите же! – сказала Элайзабел, подводя его к зеркальной стене ванной комнаты. Он нехотя взглянул на свое отражение.

Белки его глаз стали почти сплошь кроваво-красными. Не иначе как все капилляры под слизистой оболочкой лопнули. Из внутренних уголков обоих глаз по щекам медленно ползли кровавые слезы.

Таниэль уверял, что ничего страшного с ним не случилось и он чувствует себя вполне сносно, и все же Кэтлин настояла, чтобы вызвать врача. Эскулап оттягивал Таниэлю веки, заглядывал попеременно то в один, то в другой глаз и наконец изрек, что им следует дождаться утра и определить, появится ли к тому времени какое-нибудь улучшение. Капилляры пострадали довольно серьезно, но они быстро придут в норму, все случившееся не более опасно, чем если бы кто-то крепко врезал ему в глаз кулаком. Словом, у больного имелся повод для определенного беспокойства, но никак не для паники. Таниэлю предписано было избегать слишком яркого света и алкоголя.

– Подождать до утра! – сердито повторил Таниэль после ухода врача. – К утру нас здесь уже не будет.

– Не будет? – удивилась Элайзабел. – Но куда же мы денемся?

– В Кривые Дорожки, – сказала Кэтлин. – У нас там есть… – она поколебалась, – друг, который сможет нам помочь.

Элайзабел рассеянно поигрывала оберегом, висевшим у нее на шее. Когда-то он принадлежал матери Таниэля: тонкая золотая спираль с нанизанными на нее камешками нефрита и крупным сапфиром посередине. Когда Кэтлин попыталась надеть на нее эту вещицу, девушка бурно запротестовала, заявив, что не может принять от них такой дорогой подарок, на что Таниэль ей ответил:

– Нет, вы его наденете, мисс Элайзабел, иначе нам всем несдобровать.

– Я хотела бы знать, что со мной происходит, – неожиданно и твердо сказала она. – Объясните мне. Какие-то силы манипулируют мной, а я даже не знаю, почему, за какие грехи стала игрушкой в их руках.

Таниэль пристально взглянул на девушку, сомневаясь, что она выдержит новое потрясение. Ей и так пришлось немало пережить за последние дни. Но взгляд Элайзабел был полон решимости. Ей нужны были ответы, любая, самая неприглядная правда устраивала сейчас ее больше, чем неизвестность.

– Ну, хорошо. Будь по-вашему, – согласился Таниэль.

И он рассказал ей все без утайки. О татуировке и ее предназначении, о духе, поселившемся в ней, о Братстве, упомянутом ее устами, когда над сознанием ее в очередной раз взяла верх Тэтч.

– Братство, – прошептала Элайзабел. – Это слово мне что-то говорит.

– Никто не ведает, сколько во всех рассказах о нем правды, а сколько вымысла, – вздохнул Таниэль. – Большинство вообще слыхом не слыхивали ни о чем подобном. Братство – это некий союз, куда входят как мужчины, так и женщины, объединились они якобы для того, чтобы приносить пользу и всячески помогать друг другу. Юристы, политики, банкиры, праздные аристократы, врачи, издатели газет… Говорят, их тысячи… Люди с достатком и солидным положением. Влиятельные леди и джентльмены…

– Однако едва ли не каждому из охотников за нечистью известно, что на самом деле все обстоит иначе. В действительности Братство – это секта, сборище оккультистов, своего рода шабаш ведьм, – сказала Кэтлин. – Тела многих, кто пытался привлечь к этому факту внимание общественности, вылавливали потом в Темзе. Но мы об истинной сущности Братства знаем все доподлинно. Это наша работа – знать то, о чем другие даже не догадываются.

– Да… Но… Но почему же их не остановят? – беспомощно спросила Элайзабел.

– Кто, по-вашему, способен на такое? – отозвался Таниэль, потирая веки. – Пресса молчит об их преступлениях. У них есть свои судьи, комиссары полиции, адвокаты. Они по сути дела правят Лондоном, но при этом большинство лондонцев не верят в их существование.

– И теперь им нужна я?

– Скорее то, что внедрилось в вас, – поправил ее Таниэль.

Элайзабел опустила голову и напряженно о чем-то задумалась. Когда она заговорила, голос ее звучал так тихо и жалобно, что у Таниэля защемило сердце.

– Я вот чего не могу понять, – сказала она. – Что я такого сделала, чтобы оказаться в столь ужасном положении?

– В частности это мы и должны выяснить, – сказал Таниэль.

– В таком случае, я предаю себя в ваши руки, Таниэль Фокс, – решительно произнесла девушка, – потому что мне больше не на кого положиться.

Над Лондоном сгустилась тьма, и каждый из них троих чувствовал, насколько опасен враг, который подстерегал их где-то там, снаружи. В ожидании рассвета они решили спать по очереди, сменяя друг друга.