Текст книги "Семь способов тебя завоевать"

На следующее утро, несмотря на то что я в не выспалась, я уложила волосы, накрасилась и надела джинсы в обтяжку, асимметричный фиолетовый топ и сандалии на ремешках.

Я тщательно накрасилась и была уверена в том, что выгляжу фантастично.

По пути в школу я слушала радио. Нашла потрясающее место на парковке и заняла его. Вышла из машины, взяла свой рюкзак, взбила волосы и отправилась в школу, намереваясь найти Люка и заставить его объяснить, что не так с моим вложением. Если придется пофлиртовать и использовать весь свой шарм, я не против. Скорее я даже была к этому готова.

Но я сразу поняла, что что-то не так. Вернулись косые взгляды. И ехидный прищур. Я слышала, как ребята шептались за спиной. Почему? Что случилось? Что-то произошло с «Гонкой старшеклассников»? Наверное, нас вычислили. Я срезала путь до крыла выпускников, чтобы найти Люка и выяснить, знал ли он что-нибудь. Но когда добралась туда, его там вообще не было. Я передвигалась по коридорам школы, удивляясь тому, как хорошо уже их изучила. Но Люка так и не нашла.

Прозвенел звонок, поэтому мне пришлось отправиться в класс. Я снова сидела в заднем углу, потому что это место было самым безопасным. Но даже там я слышала, как шепотом по классу разносились слова «лицемерка» и «сука». Что-то в самом деле пошло не так, и я понятия не имела что именно.

Мне удалось все выяснить за ланчем. Я села возле Сая и Дженны, но они не сказали мне ни слова.

– Что происходит? – вскрикнула я.

Сай приподнял бровь:

– В смысле «что происходит»? Ты чертовски отлично знаешь, что происходит.

– Нет, не знаю, – решительно произнесла я. – Клянусь!

Дженна и Сай обменялись взглядами, а потом Дженна сказала:

– Ты правда не знаешь?

– Клянусь, я понятия не имею.

Дженна сползла со скамейки, чтобы тихо проговорить:

– Ты не посылала ту фотографию Люка?

– Какую фотографию? Нет! – настаивала я.

– Всем разослали фотографию Люка. Где он роется в мусорном баке. Но это не самое худшее. Посмотри, что там написано.

Девушка достала свой сотовый и показала мне фотографию.

О, нет!

Фотография. Моя фотография. Та, на которой Люк роется в мусорном баке. Я все не решалась прочитать надпись. Но должна была это сделать.

«Смотрите, „Гонка старшеклассников“ производит впечатление на девушек!

Но девушка из Меритона никогда не пойдет с ним гулять по бедному району, даже чтобы победить в ОХОТЕ НА МУСОР!»

Глава 22

НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! ОТКУДА ОНА ВЗЯЛАСЬ?

Эта фотография не только унизила Люка, но и полностью разоблачила «Гонку старшеклассников»! Кто мог это сделать? Кто мог настолько ненавидеть меня? Как этот кто-то сумел заполучить эту фотографию? Никто о ней даже не знал!

И тут до меня дошло.

– О господи! – Я растерянно посмотрела на Сая и Дженну. – Тара.

– Кто такая Тара? – спросил Сай.

– Моя лучшая подруга, – вновь с ужасом перечитывая надпись, пробормотала я.

– Поправочка, – сказал Сай. – Бывшая лучшая подруга.

Тара была единственным человеком, кто видел эту фотографию. Должно быть, она отправила ее себе, или загрузила на свою страничку на «Фейсбук», или сделала что-то подобное, пока я была в примерочной. Она разозлилась из-за пятничного вечера? Ее злость была такой сильной, что она сделала это? Чтобы целенаправленно испортить мои отношения с ребятами в Эш-Гроув? Чтобы унизить того, кого никогда не встречала? Того, кто был важен для меня? Я не знала, что Тара может быть настолько жестокой.

– Я не знаю, что делать, – еле слышно прошептала я.

Сай глянул за мое плечо и подпер руками подбородок:

– Лучше придумать что-нибудь побыстрее, потому что здесь Люк.

Я развернулась и увидела, что он марширует ко мне, как солдат. Выражение его лица было очень серьезным. Мое сердце съежилось. Я встала и побежала к нему:

– Люк, это была не я, клянусь! Пожалуйста, позволь мне объяснить…

Он поднял руку, чтобы остановить меня:

– Я все утро провел в администрации с твоим отцом и его заместителем. Мне не нужна еще одна лекция. Особенно если ты собираешься врать мне.

– Я бы никогда не стала тебе врать, – прошептала я.

Люк вел себя так, будто не слышал меня.

– Потому что не думаю, что смогу принять это, Блайт. С одной стороны, есть великолепная, замечательная девушка, из-за которой мне трудно сосредоточиться на чем-то другом. С другой – девушка, о которой я не знаю ничего. Девушка, которая верит, что я осознанно унизил ее – как ни странно! – разместив неприглядную фотографию. Какая неожиданность. Фотография? Может, это просто совпадение? Потому что напрашивается вопрос: это был твой план мести мне и всей школе за то, что тебя унизили?

– Нет! – Я попыталась взять Люка за руки, но он отступил. – Яне…

– И если дело в этом…

– Не в этом!

– И если дело в этом, должен сказать, я потрясен тем, на что ты способна. Причем до такой степени, что провела какое-то время в том баке со мной. – Люк ткнул пальцем в пол, будто этот бак был возле нас. – Я имею в виду, чертовски продуманный план мести! Ты так красиво все устроила. Ты могла уничтожить «Гонку старшеклассников» вместе со мной и большей частью одиннадцатиклассников и выпускников. И если бы тебе повезло, то меня бы могли отстранить от занятий или даже исключить из школы.

– Это неправда! – закричала я.

Почему Люк не может замолчать и дать мне все объяснить?

– Хочется надеяться, что так и есть, – сказал он. – И хочется верить, что ты с этим никак не связана. Очень сильно хочется. Но именно ты сделала этот снимок. Да и вообще, зачем ты его сделала?

– Я тогда злилась, но…

– Конечно, соглашусь, это поставило меня в неловкое положение. Это трудно отрицать. Особенно когда тебя допрашивают в администрации по поводу скрытого значения надписи, которую ты даже не писал. Хотя, на мой взгляд, эта надпись говорит сама за себя, Блайт.

Я увидела боль и разочарование в его глазах.

– Это была Тара! – Слезы струились по моим щекам. – Я даже не делала эту надпись!

– К тому же я правда ничего о тебе не знаю, Блайт. Я думал, что знал… Думал, ты стала со мной настоящей. Но, насколько я понял, ты просто потрясающая лгунья.

– Я ужасная лгунья! – закричала я. – Спроси Сая и Дженну! Они подтвердят! Люк, я ни за что не стала бы распространять эту фотографию! Тогда в баке я сказала тебе, что сделала ее! Зачем бы я стала тебе это говорить, если планировала использовать ее против тебя? Я не пытаюсь отомстить всем за ту дурацкую фотографию. Господи, да мне даже плевать на нее!

Я развернулась и оглядела всех присутствующих. Они смотрели на нас с Люком.

– Смотрите! – прокричала я, затем засунула указательные пальцы в обе ноздри. – Я ковыряю в носу! Блайт Маккенна ковыряет в носу! Вы все, берите свои телефоны и снимайте! У вас получатся отличные снимки!

Никто не двигался.

Я опустила руки и повернулась к Люку:

– Я бы предпочла, чтобы десять тысяч моих унизительных фотографий расклеили по всему Восточному побережью, чем столкнуться с твоим недоверием.

Лицо Люка было каменным, руки скрещены на груди. Но казалось, он задумался над тем, что я сказала.

– Что значит: «Это была Тара»? – спросил он.

Я бросилась объяснять ему:

– Она единственная, кому я показала эту фотографию, и сейчас она очень злится на меня. Хотя я не особенно придала этому значения. Предполагаю, что она отправила себе фотографию с моего телефона, добавила надпись и разослала ее по всему Эш-Гроув, чтобы в этом обвинили меня. Тогда ты меня возненавидишь, о «Гонке старшеклассников» станет известно, а значит, и все остальные возненавидят меня. Она пытается сделать больно мне, Люк, а не тебе. Прости, что она использовала тебя для достижения своей цели.

Внезапно где-то в глубине меня зародились рыдания и вырвались наружу. Я не могла удержать их. Не могла даже сделать вдох.

– Она моя лучшая подруга! – закричала я. – Почему она так поступила?

Я прижала ладони к глазам, чтобы заглушить слезы. Мне очень хотелось, чтобы Люк обнял меня. Хотелось зарыться лицом в его шею. Почувствовать его дыхание.

Но он не двигался.

Я вытерла глаза рукавами и попыталась отыскать на лице Люка хоть проблеск понимания. Он молча смотрел в пол. Сжал челюсть, а мышцы на его шее то напрягались, то расслаблялись. Наконец Люк встретился со мной взглядом.

А через несколько мгновений он отступил на два шага, развернулся и вышел из столовой, не сказав ни слова.

Я онемела и стояла так, пока не почувствовала, как мое плечо сжала рука. Рядом был Сай.

– Слушай, Люк Павел никогда не пропускает уроки. Если он прогулял, чтобы найти тебя, значит, ты ему точно небезразлична.

Дженна встала с другого бока, держа в руках наши рюкзаки.

– Пойдем, Блайт, – сказала она. – Пусть эти помешанные на скандалах спокойно поедят.

Мы вышли из дверей столовой и заметили, что к нам шагает заместитель директора Хинклер, которая выглядела как крыса, съевшая что-то кислое.

– Мистер Мейсон и мисс ДеЛука, возвращайтесь на ланч. Мисс Маккенна, пройдемте со мной. Нам с директором надо перекинуться с вами парой слов.

Сай и Дженна стояли возле меня, пока я не сказала им, что все в порядке. Дженна сжала мою руку, и ребята отошли. Сай сердито посмотрел на заместителя директора. Я была готова расцеловать этих отбросов, эмо, панков и «плохих» ребят. Никогда не знала более искренних и чутких людей.

Заместитель директора Хинклер, как и Дарлин, не позволила бы мне идти рядом с ней, поэтому я тащилась позади. И каждый раз, как я пыталась нагнать ее, она ускоряла шаг. У этой женщины серьезные проблемы с самоконтролем.

Мы дошли до помещения школьной администрации, и Хинклер прошла мимо всех секретарш так, будто их там не было. Я вежливо кивнула женщинам, и они робко улыбнулись мне. Даже Глэдис бросила на меня сочувствующий взгляд, сидя за украшенным котятами столом. Оказавшись в папином кабинете, Хинклер захлопнула дверь и встала возле папы, как часовой.

Папа указал мне на стул:

– Присаживайся, Блайт.

Я села. И догадайтесь что? Вышвырнула эту чертову маску леди прямо в окно. Я позволила злости и разочарованию, отражавшимся на моем лице, вырваться наружу.

– Никогда не думал, что встречусь с тобой в этом кабинете и при таких обстоятельствах. – Папа тяжело выдохнул, раздувая щеки. – Можешь объяснить это?

Он пододвинул ко мне листок бумаги. Мне даже не надо было смотреть на него – я знала, что это фотография Люка.

– Эту фотографию сделала я. – Больше я не стала ничего добавлять.

Седьмое правило врунишки: избегайте лжи, если это возможно.

– Ты не отрицаешь, что сделала ее сама? – спросила Хинклер, приподнявшись на носочках, – она, несомненно, радовалась моему признанию.

– Я же только что сказала вам это, – ответила я.

– На что? На фотоаппарат? На телефон? На что?

Голос заместителя директора стал резким.

– На телефон.

– Ты отправляла это фото кому-нибудь? – спросил папа, сложив руки перед собой на столе.

– Нет.

– У кого-то еще есть доступ к твоему телефону? – спросила Хинклер.

– Конечно, – ответила я.

– Кому, например?

– У кого? – исправила я заместителя директора. Она, нахмурившись, посмотрела на меня. – Дайте подумать. У многих. У моих друзей, брата… родителей, конечно.

После этих слов папа выпрямился и разгладил свой галстук. Он бросил взгляд на своего заместителя, которая, без сомнений, любила обвинять родителей в неподобающем поведении детей.

Он прочистил горло.

– Ты знаешь, как она распространилась среди учеников?

– Нет, не знаю.

И это тоже правда. Я не знала наверняка; да, у меня был главный подозреваемый, но не было доказательств.

– Ты, конечно, понятия не имеешь, кто отправил эту фотографию, – недовольно пробормотала Хинклер.

Я пожала плечами. Формально, заместитель директора не задала вопрос, а значит, от меня и не требовалось ответа. Я не знала, почему решила защитить Тару, ведь она даже не ходит в Эш-Гроув. Возможно, по привычке. Или я не хотела ябедничать. Или все дело в том, что я до сих пор не смирилась с тем, что она навредила мне таким образом. Я хотела во всем убедиться.

Папа опустил голову и взмахнул над фотографией рукой, будто отгонял все доводы:

– Суть в том, что она была отправлена всем по почте и сейчас находится на просторах Интернета. Так как ты сделала эту фотографию, то именно на тебя и падает подозрение.

– Как человек, ответственный за дисциплину, – сказала Хинклер, – хочу тебе напомнить о политике нулевой нетерпимости к издевательствам. – Ее глаза вспыхнули от восторга. – Это влечет за собой наказание в виде исключения из школы.

Папа поднял руку, чтобы остановить своего заместителя. И Хинклер закрыла рот.

– Конечно, нам не хочется этого делать, – сказал папа. Судя по кислому лицу заместителя директора, это заявление к ней не относилось.

Папа продолжил:

– Поэтому мы с моим заместителем пришли к такому решению. – Он посмотрел на самодовольное лицо Хинклер. Затем снова на меня. – Судя по надписи в школе, несмотря на мой официальный запрет, проходит «Гонка старшеклассников».

После этих слов меня охватила тревога. Но я ничем не выдала себя.

Восьмое правило врунишки: не позволяйте вашему телу предать вас и дать понять оппоненту, что вы блефуете.

– И как нам кажется, ты принимаешь в ней участие, – продолжал папа. – Хотя я искренне надеюсь, что это не так. В любом случае, если ты укажешь на учеников, которые ответственны за противоправную «Гонку старшеклассников», мы с моим заместителем согласимся скорректировать меру наказания и вместо исключения отстраним тебя на две недели от занятий.

Хинклер фыркнула:

– Я считаю, что это создаст опасный прецедент, но, конечно, не могу не согласиться с мнением директора Маккенна.

И она поджала губы.

Абсурдность сложившейся ситуации просто забавляла. Месяц назад, когда я не хотела даже появляться поблизости от Эш-Гроув, меня заставили прийти сюда. Сейчас, когда я хотела здесь остаться, угрожали меня выгнать. Они и правда думали, что могут так легко мной манипулировать? И если потрясут передо мной «личным делом», как косточкой перед собакой, то я для них станцую?

Будто я предам Люка, Дженну и Сая? Будто сдам всех, кто вовлечен в «Гонку старшеклассников»?

Будто я могла их предать! Будто была настолько жестокой! Или слабой!

Но не тут-то было.

– Я могу назвать вам всех, – соврала я.

Затем замолчала, позволив этой дезинформации просочиться в крошечный мозг заместителя директора и вызвать потоки слюны.

– Но не назову, – продолжала я. – Я не стукачка. Кроме того, я уже совершила ошибку, разрушив гонку. И больше так не поступлю.

Лицо заместителя Хинклер напряглось.

– Так ты принимаешь в ней участие? – прошипела она.

Папа молча смотрел на меня, ожидая ответа, и на его лице отражалось отчаяние. Я поняла, что ему все равно, что подумают члены школьного совета и как это скажется на его авторитете. Папа беспокоился за меня. Его заботили моя безопасность и мое будущее. А не собственные перспективы. Если бы этот вопрос задал он, то я сказала бы ему правду. Признала бы свою роль в случившемся и согласилась с любыми последствиями.

Но вопрос задала Хинклер. Я посмотрела прямо в ее безжизненные глаза:

– Я этого не говорила. Я только сказала, что могу назвать имена участвующих.

Папа выдохнул, раздувая щеки.

– Ну, не могу не испытывать облегчения, – пробормотал он.

Он не осознал того, что я ушла от ответа. Он услышал то, что хотел услышать. Или то, что ему нужно было услышать.

– Мы все выясним, – прорычала Хинклер. – И отстраним всех участников, можешь быть уверена. Одиннадцатиклассников, выпускников – всех! – Она наклонилась и постучала своим костлявым пальцем по фотографии Люка. – На самом деле по этой фотографии понятно, что Люк Павел тесно связан с этим запрещенным мероприятием. – Она прищурилась и улыбнулась мне. – Возможно, его исключение станет сигналом для остальных непокорных участников, и они откажутся от игры.

Мое сердце остановилось.

Хинклер знала. Либо поняла это по фотографии, либо видела нас в коридорах, либо слышала слухи, но эта ведьма знала, что мы с Люком встречаемся. И теперь она угрожала исключить не только меня, но и его, если я не сдам остальных участников «Гонки».

– Возможно, Блайт надо немного подумать, – опираясь на стол, сказал папа. – Возможно, ей стоит переспать с этой мыслью.

Заместитель Хинклер стиснула свои желтые неровные зубы.

– Ладно, – усмехнулась она.

Хотя ее тон свидетельствовал о том, что она с удовольствием исключила бы меня из школы прямо сейчас.

Папа потер коленки и встал:

– Хорошо, Блайт. У тебя есть время до завтрашнего утра, чтобы наметить план действий. Пожалуйста, приди сюда до классного часа… – Он посмотрел на часы: – А сейчас можешь вернуться в класс.

И в этот момент он вновь стал директором, а я всего лишь безымянным учеником. Тем, кого он не увидит до завтрашнего утра, а не тем, с кем жил в одном доме.

Настало время надеть маску леди, потому что я не намеревалась возвращаться в класс. Как я могла это сделать, когда все так злятся на меня? После стычки с папой и Люком во мне не осталось никаких эмоций. Не осталось ничего, что помогло бы мне защититься от оскорблений и смешков. Мне нужно было убраться отсюда, и поскорее. Поэтому я вышла из кабинета, завернула в коридор и не останавливалась до тех пор, пока не оказалась на улице.

Я села в машину и снова расплакалась. Я потеряла свою лучшую подругу, Люка, утратила все шансы выжить в Эш-Гроув и отправила все свои планы в тартарары. Я завела машину, но не знала, куда поехать. Я не могла отправиться домой. Или в Меритон. Но и здесь остаться тоже не могла. А значит, осталось только одно место.

Глава 23

Как только я вошла в комнату старушек в «Шэди Эйкес», я поняла, что что-то не так. Миссис Фрэнни закричала на меня:

– Катись отсюда!

Щеки ее пожелтели и ввалились. Палец, указывающий на меня, дрожал. Голова соскальзывала с подушки.

– Миссис Фрэнни, это я, Блайт!

Я подбежала к старушке, чтобы она рассмотрела меня. Кровать миссис Эулалии была пуста. Должно быть, она ушла принять ванну, постричься или что-нибудь подобное. Хотя обычно она не планировала такие вещи на понедельник.

– Где миссис Эулалия?

– Это ты, Блайт? – спросила миссис Фрэнни, всматриваясь в меня сквозь опухшие веки. – Я не могу… Я не могу ничего понять. Это ты?

Она, казалось, смотрела прямо сквозь меня, будто ответ находился где-то за моей спиной.

Я присела возле нее на краешек кровати:

– Это я, миссис Фрэнни. Блайт. Я просто плакала, и макияж потек. – Я достала платок из коробки на прикроватном столике и попыталась стереть потекшую тушь. – Это я.

Я ждала, что миссис Фрэнни спросит, почему я плакала, но она молчала.

Взгляд старушки сфокусировался на моем лице.

– О, Блайт! Когда ты пришла? Ты же должна приходить по понедельникам. – Ее голос сорвался.

Что происходит?

– Сегодня понедельник, миссис Фрэнни. Вы в порядке? Где миссис Эулалия?

– Ушла, – сказала миссис Фрэнни, показывая на аккуратно заправленную кровать миссис Эулалии. – Старая ворчунья наконец ушла.

Она коснулась своего лица дрожащей рукой, словно проверяла что-то, но не могла вспомнить что именно.

Я робко взяла ее руку в свои и заставила ее посмотреть на меня:

– Что значит «ушла»?

Пряди незаплетенных седых волос упали на лицо миссис Фрэнни, когда она повернулась к пустой кровати миссис Эулалии.

– Пару ночей назад ей стало трудно дышать, – вздохнула она. – А потом дыхание остановилось. Они забрали ее в больницу, и она не вернулась. Вот что я имела в виду под «ушла». – Взгляд миссис Фрэнни скользнул по окну. – Я всегда говорила, что хотела эту комнату себе.

Она крепко сжала глаза и скорчила гримасу, будто ее больно кольнули иголкой. Затем выкрутила свою руку из моей хватки.

– Миссис Фрэнни! Я сейчас вернусь, хорошо?

Я слезла с кровати и побежала на поиски Дарлин. Она выходила из комнаты одного из постояльцев, засовывая в рот кусочек шоколадки.

– Дарлин! – позвала я.

Медсестра скользнула по мне взглядом, не узнавая меня. Затем проковыляла к своему посту и села за стол. Я рванула к ней, положила обе руки на стол и наклонилась к ней.

– Когда кто-то зовет вас по имени, невежливо не отвечать, – прорычала я.

Должно быть, мои опухшие глаза и размазанный макияж выглядели устрашающе, потому что медсестра отпрянула к спинке своего скрипящего стула.

– Я… Я не слышала тебя, – соврала она.

– Что случилось с миссис Эулалией? – спросила я.

Дарлин зашуршала бумажками, раскиданными по ее захлам ленному столу. Она прятала от меня свои равнодушные глаза.

– В пятницу ее увезли в больницу Святого Михаила с пневмонией, – сказала медсестра таким тоном, будто мы говорили о погоде. – Возможно, заболела, когда ты на прошлой неделе вывозила ее погулять.

Я сердито посмотрела на Дарлин, будто представляла, как стираю с обуви ту бесформенную массу, в которую ее превращу.

– Нет, она не могла тогда заболеть, – сказала я. – Намекнете на это еще раз, и я вас ударю.

Откуда во мне взялась такая агрессия?

Но я твердо знала одно – Дарлин была помехой между мной и правдой о миссис Эулалии, и ничто не помешает мне узнать, что случилось.

– А теперь расскажите мне, как она, – зло прошипела я.

Мои внутренности скрутились в комок. Миссис Эулалия не могла умереть. Это невозможно.

Казалось, Дарлин получала какое-то извращенное удовольствие, видя мою обеспокоенность.

– Состояние было критическим, – хмыкнула она. – Старушка умирала.

Мое сердце ушло в пятки.

Затем Дарлин добавила:

– Дважды. И дважды врачи возвращали ее к жизни. Сейчас она в реанимации.

Я очень старалась, чтобы мой голос звучал спокойно.

– Она вернется? – спросила я.

– Насколько я слышала, дела идут не очень, – усмехнулась Дарлин.

Медсестра облизнула губы и одарила меня слащавой улыбкой. Мне никогда прежде не хотелось ударить какого-нибудь человека так сильно. Мне вообще никогда не хотелось никого ударить. Теперь только благодаря маминым урокам мои руки лежали на столе, а не сомкнулись вокруг жирной шеи Дарлин.

– Миссис Фрэнни знает? – спросила я.

– Знает что? – ухмыльнулась Дарлин.

Она закинула в рот жвачку и громко зачавкала.

– Что миссис Эулалия НЕ УМЕРЛА!

Дарлин безразлично пожала плечами:

– Откуда мне знать?

Невероятно.

Я наклонилась к противной тетке очень близко. Она отодвинулась.

– Вы должны знать, потому что обязаны заботиться о благополучии постояльцев, а не о том, сколько конфет можете у них стащить, пока они спят. Ну вы и дрянь!

Дарлин, скрестив руки, откинулась на спинку стула с довольным видом.

– Блайт Маккенна, вы официально исключены из волонтерской программы «Шэди Эйкес». Оставьте свой бейджик на стойке в администрации. – Она подняла руку и помахала мне: – Пока-пока!

Я сорвала бейджик с кофты и швырнула в нее. А затем развернулась, чтобы вернуться к миссис Фрэнни, но Дарлин сказала:

– И куда это ты направляешься?

Я быстро обернулась:

– Я могу до семи часов посещать постояльцев. А у меня здесь подруга.

И пошла по коридору.

– Я вызываю охрану! – крикнула Дарлин мне вслед.

– Вперед! – не оборачиваясь, ответила я.

У меня не было сомнений, что именно так Дарлин и поступит. Но я знала, что у меня есть в запасе несколько минут, поэтому свернула в комнату миссис Фрэнни и снова села на ее кровать. Старушка продолжала смотреть в окно, выдергивая волоски из растрепанной косички.

– Миссис Фрэнни? – прошептала я.

Казалось, она заметила меня только сейчас, так как после этих слов вздрогнула и обернулась.

– Миссис Фрэнни, я не могу остаться сегодня. Извините. Я должна идти, но хочу, чтобы вы знали – миссис Эулалия до сих пор в больнице, и врачи надеются, что она скоро вернется. Так что не беспокойтесь насчет нее, хорошо?

Глаза миссис Фрэнни слегка прояснились, но она сказала:

– Кто сказал, что я беспокоюсь? – Ее лицо вновь омрачилось. Она сжала челюсти. – Мне не нужна эта старая корова.

Старушка отвернулась и сжалась в комок так сильно, насколько позволяли ее суставы. Я погладила бедняжку по спине, ощущая под ночнушкой ее ребра.

Вскоре за дверью раздались тяжелые шаги.

– До свидания, миссис Фрэнни, – прошептала я и вышла за дверь до того, как охранник произнес хоть слово.

Я очень расстроилась из-за миссис Фрэнни и тревожилась за миссис Эулалию. Я подумала о том, чтобы отправиться в больницу и проведать ее, но вспомнила, что в реанимацию пускают только членов семьи. Но муж и дети миссис Эулалии умерли, а оставшиеся родственники жили в Алабаме, так что здесь у нее никого не было. Они с миссис Фрэнни были единственными близкими людьми, несмотря на то что часто препирались и ссорились. Они были привязаны друг к другу больше, чем сестры.

Как и мы с Тарой. Мы все знали друг о друге, и казалось, что мы никогда не расстаемся. Мы понимали друг друга без слов. Заполняли анкеты друг за друга.

Как же Тара могла разрушить все это?

Я должна была узнать. Мне необходимо было понять, почему Тара поступила так, прямо сейчас. Немедленно! Плевать на то, что уроки еще не закончились. Мне не терпелось попасть в старшую школу Меритона.

Добравшись туда, я вошла через главный вход и попала в помещение администрации. Я вела себя так, будто до сих пор училась в этой школе, а так как секретарши меня не узнали, то они и глазом не моргнули, когда я написала вымышленное имя в журнале опоздавших учеников. Я даже помахала им, улыбнулась и поблагодарила, когда они пропустили меня в школьный коридор.

На часах было двадцать семь минут второго. И в это время занятия у Тары проходили в классе на втором этаже. Я поднялась по лестнице и понеслась по знакомым коридорам. Дошла до класса, постучала в дверь и приоткрыла ее. Я стояла в том месте, где учитель мистер Пападопулус мог видеть меня, а ученики – нет. Я всегда нравилась мистеру Пападопулусу, поэтому он улыбнулся. Но прежде чем он успел произнести мое имя, я сказала: «Мне нужна Тара Генри, пожалуйста», будто в этом не было ничего необычного. Учитель позвал Тару. Я отступила от двери, чтобы она увидела меня только после того, как выйдет. Закрыв дверь и повернувшись, Тара застыла, а ее глаза стали размером с чайные блюдца. Это было очень похоже на признание вины. Она открыла рот, но я не позволила ей ничего сказать.

– Немного побаловалась фоторедактором прошлым вечером, Ти? – саркастично произнесла я. – И составила отличный список для рассылки. Столько проделано работы, и только для того, чтобы продемонстрировать свою злобу и жестокость.

Тара посмотрела влево и погрызла ноготь. Я знала это движение. Она изображала скуку, чтобы замаскировать нервное напряжение.

– Это не «злоба и жестокость», – передразнила она меня. – Я сделала это для твоего же блага.

– Что? – закричала я. – Как именно? Заставив Люка и всех в Эш-Гроув ненавидеть меня? Как раньше? Ребята только начали принимать меня!

– Я не удивлена, что они принимают тебя, потому что ты превращаешься в одну из них. Ты как клон Эш-Гроув. Я не могу просто стоять и смотреть, как они превращают тебя в отброса. В буквальном смысле! Ради всего святого, Блайт, ты ползала в мусорном баке и считаешь, что это романтично. Знаешь, почему я разослала эту фотографию? Чтобы напомнить всем в Эш-Гроув, кто ты. Чтобы напомнить ТЕБЕ, кто ты. Чтобы там знали – ты лучше их, а они портят тебя. Люк Павел портит тебя. Эти кретины из Эш-Гроув заслуживают, чтобы в ответ им испортили все!

Все слова Тары были ложью. Ничего из сказанного не могло быть правдой. Тара выпалила эту нелепую речь, чтобы придать смысл своему поступку и скрыть злость, ревность и обиду. Я не становилась отбросом. Я знала это точно, потому что ребята в Эш-Гроув не отбросы. Но даже если Тара и поверит в это, ничего не изменится. Потому что ее оправдания основаны на такой огромной куче лжи, что Тара сама не верит в нее. Я сотни раз видела, как она таким образом манипулировала своими родителями.

Определенно настал момент для сквернословия.

– Дерьмо собачье, – сказала я. – Ты злилась и хотела причинить мне боль. Вот и все. Ты можешь искать себе оправдания, но я знаю тебя, Тара, и точно знаю, почему ты так поступила. Тебя выдало выражение лица, когда ты вышла из класса. Ты не обрадовалась встрече со мной. Ты испугалась. Так знала, что облажалась. А теперь врешь мне и, возможно, даже самой себе. Никто в Эш-Гроув не врал мне. Ни один человек. Да, иногда правда ранит, но знаешь что? Лучше услышать правду от врагов, чем ложь от друзей.

А затем я развернулась и ушла. Думала, Тара крикнет мне вслед. Позовет обратно, чтобы извиниться. Сделает все, чтобы мы помирились, вернулись к прежним отношениям.

Но она молчала. И каждый сделанный мной шаг отдалял нас друг от друга как минимум на километр.

Я села в машину и поехала куда глаза глядят. Мне не хотелось возвращаться домой и встречаться лицом к лицу с мамой. Мне хватит одного ее взгляда, чтобы разлететься на тысячи кусочков. И так моя жизнь покрыта паутиной трещинок. Казалось, будто некоторые ее части хотят отколоться, но чем сильнее я старалась удержать их на месте, тем больше становились разломы.

Мне надо было увидеть Люка.

Лишь в этом я была уверена. Все остальное неважно.

Уроки должны были закончиться только через полчаса. Поэтому я кружила по округе. И вдруг оказалась у нашего нового дома. Я ненавидела этот дом. Он обманул меня, пообещав новые начинания. Хотя на самом деле символизировал лишь конец всего, что я любила. Моего прежнего дома. Друзей. Будущего.

Отношений с Люком.

Дом соврал мне. «Не прячься, – говорил он. – Пусть все увидят тебя настоящую, включая недостатки и прочее». И я позволила это. И это стоило мне всего. Никому не понравилось, что они увидели. Все предпочитали идеальную Блайт. Веселую, организованную, целеустремленную Блайт. Всесторонне развитую, хорошо одетую и всеми любимую. Как пакетное предложение.

Я вышла из машины и встала на дорожке, выложенной плитами. Я посмотрела на панорамное окно, затем на крыльцо, карниз, крышу, наружную обшивку, двери гаража, трубу и снова на окно. Безупречный экстерьер. Идеальный фасад. Такой же идеальной была Блайт.

Я потянулась вниз, подняла один из камней, что лежали на краю дорожки, и швырнула как можно сильнее. Он врезался в панорамное окно, и осколки стекла разлетелись повсюду. Как приятно наблюдать за тем, как что-то рушится помимо тебя, слышать, как что-то разбивается. На раме болтался большой кусок стекла, который через пару мгновений упал на землю.

– Каково это? – насмехалась я над домом.

Зияющая дыра в окне портила фасад, как отсутствующий зуб портит улыбку. Я улыбнулась, показав зубы, чтобы передразнить дом. Однако я разбила еще не все окна. Поэтому наклонилась и снова взяла камень. Он был холодным и тяжелым.

– Может быть больно, – усмехнулась я.

Затем отвела руку, посмотрела на целое окно…

…и застыла.

Я говорила с домом. И пыталась причинить ему боль. «Дом ничего не чувствует», – сказала я себе. Тогда что я делала? Кому я причиняла боль? Своим друзьям? Папе?