Текст книги "Ловушка для Лисы"

– Знаю… Вы думаете это – про нас?

– Да. У меня никогда ни с кем так не «сходились» механизмы. Не только с женщинами, но и вообще с людьми. Сразу – и безо всяких сомнений.

– Да, мне тоже с вами на удивление легко.

От выпитого вина у Дженни кружилась голова и путались мысли. Или это – от общества Спенсера?

– А, между прочим, ваш домик отражает вашу сущность.

– Вы же знаете, что он не мой. И я даже не была дизайнером. Я просто сняла его, потому, что он выходит окнами на океан.

– Все равно. Эта комната вся – золотисто-рыжая, как и вы. Словно так и должно быть в маленькой уютной норе Лисички.

Дженни чуть не выронила бокал.

– Как вы сказали?

– А разве вас в школе не дразнили Лисой? Я бы дразнил. Особенно когда вы улыбаетесь, вы такая хитрая… Настоящая Лисичка из сказок.

Дженни немного передохнула. Вряд ли он что-то знает. Это чистое совпадение. Если бы знал, не стал бы говорить… Или все-таки знает и ведет двойную игру?

– …Но сущность ваша совсем другая, – продолжал между тем Спенсер. – И у вас, и у домика.

– И какая же у нас с домиком сущность?

Он поудобней уселся на коврике и замолчал. Дженни со страхом и восхищением любовалась его сильным тренированным телом, от которого исходила почти первобытная мощь. Мощь и опасность. Теперь, когда он сидел совсем рядом, иногда случайно касаясь ее, и вокруг не было посторонних, Дженни почувствовала оцепенение. Ей вдруг захотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался. А завтра, послезавтра и всю жизнь они встречали бы вечера именно так, когда в комнате кроме них – только пламя камина, вино и дождь за окном…

– Итак, вы и домик. – Тут Брет впервые глубоко задумался. Она изумилась, увидев, каким одухотворенным и почему-то беззащитным стало его лицо, когда он, осторожно подбирая слова, начал говорить. – Вы… во-первых, вы очень красивы… Я имею в виду не только вас лично!

Дженни рассмеялась, поняв его смущение:

– Да, конечно.

– Дженни… Теперь без шуток. Красота ваша яркая, броская, но в то же время там, где-то под вашим рыжим обликом, который так привлекает мужчин, сидит совсем другая Дженни. Она хороша красотой непроявленной, но более глубокой и подлинной. Вы по каким-то причинам заперли эту вторую Дженни и давно уже никому не показываете… Я говорю «давно», потому что вижу, как вы срослись с внешним обликом и приняли его за ваше истинное лицо… Вы – резкая и решительная, но по природе совсем не такая. В душе вы нежны и беззащитны. Вы убедили себя, что можете обойтись без любви, а любите только одиночество, но на самом деле вы просто сторонитесь людей и не открываете свою душу, потому что когда-то вам сделали очень больно. У вас нет друзей? Да, у таких, как вы, не бывает друзей.

Где-то она уже слышала эти слова: «У таких, как ты, не бывает друзей». Дженни сидела, выпрямив спину, словно проглотила палку, и смотрела на огонь остановившимся взором. Так ее никто еще не «раздевал». Брет надолго замолчал.

– Почему? – Она проговорила это одними губами, не меняя позы и выражения лица, но он услышал.

– Почему?

– Да. Почему вы увидели это?.. В смысле, почему вам так показалось?

– Потому что я… разгадал вас. Разгадал в первый же день. Вы хорошо вошли в роль, но слишком старательно ее играете. У вас получается. Вы – прирожденная актриса.

– Я не играю.

– Со мной – уже нет. – Спенсер улыбался. – А со всеми остальными – да.

– Вы самонадеянны.

– Дженни, интересно, а по ночам вы тоже не снимаете маски?

– Мне кажется, я к ней приросла, – вырвалось у нее.

– Я так и думал.

Это провал! Это срыв и полнейшее разоблачение! – кричало что-то внутри нее. Соберись! Не раскисай!

Но она уже не могла остановиться. Просто летела в пространстве и времени, не помня себя.

– Брет. – Она повернула к нему лицо и внимательно смотрела в глаза.

– Дженни… – Он тоже напряженно ждал чего-то, не отводя взгляда. – Дженни, а давайте выпьем с вами на брудершафт и перейдем на ты? Мы так долго общаемся, но не можем позволить себе этой незначительной фамильярности…

– Давайте, – прошептала она.

Сейчас, вот сейчас она должна была уложить его «на лопатки», добить, довести до кондиции и, что называется, подавать к столу. Потому что Спенсер полностью готов к употреблению. Завтра она уже смогла бы вить из него веревки. Но вместо этого Дженни с трудом проговаривала слова, а сердце колотилось, как на первом свидании. Они выпьют на брудершафт? Да, они выпьют на брудершафт. А потом? А потом он поцелует ее. Или она поцелует его.

Дженни придвинулась ближе к «столу». Ее колени касались его колен. Но это было не главное. Главное было лицо. Оно стало совсем близко, а рука очень осторожно обвила ее руку и поднесла бокал к губам. К его губам. Дженни дрожала всем телом. Доводы разума что-то кричали, но их было не слышно за стуком сердца. В ушах стоял звон, так же пусто и гулко было в голове. Такого с ней не было никогда. Никогда.

Брет аккуратно выпил свой бокал до дна и так же медленно и осторожно вынул руку из кольца ее руки. Любое слово могло разорвать тонкие электрические нити, которые искрились между ними. Поэтому Дженни молчала. Но не только поэтому. Горло сдавило спазмом, похожим на тот, когда хочется плакать. Говорить она, кажется, вдруг разучилась. И думать – тоже.

Она не могла осознать, не могла вместить в сердце происходящее. Его глаза очень близко. Его губы – у ее щеки. Его дыхание. Оно жжет. Он. Это – он. Брет Спенсер. Ее главный «клиент», у которого она крадет деньги. Сильный, опасный мужчина. Очень сильный. И очень опасный. Какие плечи. Какое обжигающее дыхание.

Брет Спенсер ворвался в ее одиночество и потеснил ее неприкосновенную территорию поцелуем. Таким, какого в ее жизни еще не было. Поцелуй прокалил ее насквозь чем-то горячим и смертельным. Таким на вкус бывает только яд. Дженни умирала. Она умирала и была счастлива. Она полетела, расправив крылья, прямо на это горячее и острое, которое прокололо ее. Но вместо боли сердце наполнялось светом и радостью…

Кто знает, сколько прошло времени между той, старой жизнью, и новой, которая началась у нее, когда она разомкнула веки. И снова увидела его лицо. Очень близко.

Они оба молчали. А что нужно говорить?

Нет, он не остался у нее на ночь. Брет Спенсер медленно встал, прошептал «Спокойной ночи!» и тихо вышел из дома. Провожать его Дженни не пошла. Она так и сидела у камина. Может, час. А может – до утра. Кто знает? Время-то остановилось…

– Дженни! Дженни! Что происходит, черт побери! Почему ты не выходишь на связь?

– Ой. Бойд.

– Да! А ты думала – Дева Мария пришла навестить тебя?

– Бойд.

– Дженни, я уже час звоню тебе на мобильный. Почему ты не берешь трубку?

– Я думаю.

– Это заметно. И давно?

– Со вчерашнего вечера.

– Дженни, прошло три дня. Ты ни разу мне не позвонила.

– Угу. – Она смотрела остановившимся взором в потухший камин. Она больше не может жить без Брета Спенсера. И это чудовищно. И это возносит до небес. И это единственная правда, которую она теперь знает.

– Почему?

– Почему? Наверно, я сошла с ума.

– Дженни! Очнись. Ты с кем разговариваешь? Я тебе задал вопрос.

– Бойд. Да. Я собиралась тебе сказать. Возможно, он не тот, за кого себя выдает. Это я тебе еще вчера хотела сказать. – Дженни невероятными усилиями заставила себе думать о деле.

– Что?!! – заорал Бойд, схватив ее за плечи и как следует встряхнув. – Что произошло, ты мне можешь объяснить?!

– Возможно, он знает мое настоящее имя.

– Что-о?

– Да. Он знает, что я – Дженни Фокс. И еще… Я отказываюсь работать дальше.

– Так. С работой обсудим, когда придешь в себя. А насчет имени… Ты ему сама сказала?

– Я что – идиотка?

– Вообще – сейчас очень похожа.

– Нет. Я потом тебе расскажу, ладно?

– Ладно. Но у меня тоже ест чем тебя порадовать. Я только что видел Мишель возле номера Спенсера. Она припустила бегом, когда заметила меня. Ну как тебе?

Дженни перевела на него пустой немигающий взгляд:

– Никак.

10

Когда ей было двадцать три года, она впервые влюбилась по-настоящему. Он был бильярдист и вор. Про него говорили, что он родился с кием в руках и что во всем Чикаго ему нет равных. Его звали Блейк. Настоящего имени она не знала. Стив его ненавидел за какие-то загадочные долги и мечтал свести счеты. Поговаривали, что у Блейка есть еще какой-то бизнес, но он об этом молчал. Их с Дженни связала нелепая история: он буквально вытащил ее из рук полицейских, заплатив приличную сумму в виде залога. А если бы этому делу дали ход, Дженни оказалась бы в тюрьме…

Их недолгий роман был яркой вспышкой в ее жизни, вспышкой, которая всколыхнула также и определенные слои чикагской публики, потому что на Блейка охотились практически все женщины их круга. Они недоумевали, почему этот шикарный красавец связался с какой-то рыжей стервой, которая едва вылезла из нью-йоркских трущоб.

Дженни сходила с ума от счастья и страданий. Она не могла выдержать без Блейка и часа. Она заболела, эта любовь стала для нее наваждением… День начинался с того, что Дженни выходила на балкон и ждала звонка, который должен был состояться только вечером. Просто на балконе ей удобней ждалось, и еще появлялась тайная мечта: а вдруг он решит прийти без предупреждения?..

На балконе она пила много кофе и выкуривала почти целую пачку за утро, потом шла в душ, чтобы заставить себя как-то жить. Жить до вечера. Она ничего не ела, только пила кофе, и даже не покупала себе еду. Кофе стал ее единственным источником питания. Она не могла дышать, когда время приближалось к пяти, когда Блейк должен был позвонить ей, чтобы назвать, в каком клубе они сегодня играют. Наконец, через силу поговорив по телефону, Дженни быстро собиралась и мчалась туда самой длинной дорогой. Через весь город. Просто она не могла сидеть дома, она ненавидела эти стены. Она любила эти стены, потому что именно среди этих стен жил телефонный аппарат. Он связывал ее с голосом Блейка. Через этот аппарат Дженни слышала самые дорогие слова:

– Малыш, я скучал. Правда. Приходи по новому адресу… Бай.

Ей хотелось рыдать и прыгать от радости. Находиться дома было невозможно ни одной лишней секунды. Но Блейк называл время встречи на час-два позже их разговора, разумно полагая, что девушке надо собраться и привести себя в порядок. Нет, Дженни никогда не собиралась. Она сбегала тут же вниз и мчалась, мчалась во весь дух, чтобы хоть как-то выпустить из себя этого демона, это чудовищное напряжение, которое с каждым днем все крепче врастало в нее своими щупальцами и сосало кровь… Потом, пробежав несколько лишних километров, она получала подарок судьбы: объятия Блейка. Тот целовал ее, как обычно, при встрече: жадно, страстно, не стесняясь окружающих, и за этот миг Дженни готова была продавать душу дьяволу хоть тысячи раз подряд. Мужчины играли, Дженни сидела рядом, вокруг были женщины и деньги. Много денег. Деньги постоянно шуршали возле Блейка. У Дженни даже остался в памяти запах долларов, как символ их романа. Он осыпал ее подарками, он возил ее в самые дорогие отели и рестораны. Но он всегда уходил спать к себе. Ни одно утро они не встретили вместе. «Если я дарю тебе свое утро, значит – я твой. А я не хочу кому-то принадлежать», – говорил Блейк, и Дженни еще много лет потом жила под этим девизом.

Она была больна. Сильно больна. Стив и Бойд серьезно опасались за ее психическое состояние и потихоньку старались отвлечь от Блейка. Со временем Дженни начала втягиваться в «работу» и более спокойно относиться к их роману. И, наверное, она смогла бы со временем адекватно взглянуть на вещи и даже бросить его, если бы… Однажды Блейк проиграл все. А потом – ее. Он проиграл Дженни. По условиям сделки она должна была полгода жить с его партнером по игре и выполнять все его прихоти…

Ее спас Марк, с которым Дженни тогда была едва знакома. Они со Стивом уговорили того парня взять деньги, и еще несколько месяцев Марк не отходил от нее, внушительно давая всем понять, что не даст девушку в обиду. Блейк исчез из города. Самое интересное, что Дженни потом рыдала на груди вовсе не у Марка, а у Стива. Прошло три года, прежде чем у них с Марком начался настоящий роман. Три года хорошей, искренней дружбы.

Когда она смогла все это пережить, она дала себе очень много обещаний. И по сей день строго выполняла их. Пока не встретила Брета Спенсера…

Дженни вытерла слезы и отошла от окна. Да, прекрасный вид на океан. Да, они с этим домиком – под стать друг другу. Неужели снова начинается сумасшествие? Почему так противно ноет где-то в груди? Почему опять не хватает воздуха и хочется разорвать себя на тысячу кусочков, чтобы просто вдохнуть?

Нет, уже поздно себя останавливать. Это как детская скарлатина: если не переболел, пока был маленьким, то взрослого накрывает в серьезной форме. Должно быть, она не до конца переболела тогда. Не до конца переболела любовью. Можно представить, какой силы кошмар ожидает ее теперь. Если только Брет не будет находиться рядом двадцать четыре часа в сутки, держать ее за руку и не отпускать совсем.

Тем временем Брет Спенсер и Мишель встретились в баре и перекинулись весьма загадочными, с точки зрения непосвященного человека, фразами:

– Ну как? У меня хорошо получается?

– Да. Только на этом мы остановимся. Остальное я сделаю сам. Тебе достаточно гонорара?

Мишель закатила глаза:

– Ну… Можно, конечно, было бы накинуть и еще… Впрочем, хватит. Я ведь тоже получу с этого свои дивиденды.

– Хорошо. Иди. Не нужно, чтобы кто-нибудь видел нас вместе.

Мишель ушла, а Спенсер немного посидел, допил свой кофе и взволнованной походкой направился в цветочный магазин.

Он постеснялся появиться лично. Он заплатил посыльному, чтобы тот отнес букет, а сам притаился неподалеку. Телефона Дженни он не знал (за все это время они почему-то ни разу не созванивались, планируя встречи заранее), а просто прийти в гости после вчерашнего поцелуя у него не хватало духу.

Дженни получила букет ярко-оранжевых роз, точно такого же оттенка, что и ее волосы, и сразу поняла, от кого цветы. Она машинально поставила их в вазу, не осознавая, что делают ее руки, машинально подошла к окну, которое выходило в город, и увидела возле ворот своего дома лакированный «вольво» Спенсера. Сердце ее застучало. Вот оно. Что он скажет ей? Как начнет разговор? Что вообще нужно говорить в таких случаях? Может, им лучше всего было бы просто молчать?..

А Спенсер тем временем шел по дорожке к ее двери и улыбался. Неужели? – почему-то пронеслось у нее в голове, но мысль не успела сформироваться до конца, только сердце сильно-пресильно сжалось, и в эту секунду Брет заговорил.

– Дженни. Доброе утро.

– Доброе.

– Я надеюсь, вы хорошо выспались? У вас странный вид.

Она поперхнулась. Конечно, хорошо, ведь, уходя, он пожелал ей спокойной ночи…

– Да, спасибо. И за цветы тоже спасибо. Очень красивые.

– Главное – рыжие. Как вы. Как обе Дженни, про которых я вам вчера рассказал.

Вот так просто. А она о чем только не думала! Она так боялась, что он будет вести себя, словно вчера ничего не случилось! Или наоборот – стесняться и прятаться за глупые намеки. И то и другое было бы верхом глупости и, пожалуй, сразу разочаровало бы ее. Нет, Брет упомянул вчерашнее с таким серьезным спокойствием, как будто они уже выбрали день свадьбы, а все, что происходило между ними, отныне – абсолютная, неизменная данность.

– Брет, я…

– Что это с нами, Дженни? Мы же перешли на «ты»?

Она криво улыбнулась:

– Точно.

Но вспомнив обстоятельства этого «перехода», снова опустила глаза.

– На самом деле я пришел сказать тебе, что уезжаю из отеля.

– Как!

– Ну… Видишь ли, я тоже решил переехать в домик.

Дженни снова поперхнулась. Неужели он отважится показать ей свой дом?

– Вы… Ты снял домик?

– Да. То есть нет. Это дом моего друга…

– Того самого, с машиной.

– Точно! – Спенсер сделал наиглупейшее лицо. – Он улетел на несколько дней и попросил присмотреть за домом. Отдал мне ключи и… вот. Поможешь мне переехать?

– Тебе нужны помощники? – Они стояли близко-близко, и у Дженни снова пошел холодок по спине.

– Нет, но мне просто всегда так страшно и неуютно на новом месте…

– Ах да. А со мной – уютно.

– Точно! – Теперь он явно дурачился.

Она смотрела в его лицо, и у нее захватывало дух. Образы всех прошлых мужчин и даже пресловутого мистера Блейка – таяли в памяти, словно картинки на конфетных фантиках.

– Дженни… – Брет едва уловимо коснулся кончиками пальцев ее подбородка. – На самом деле я…

– Да-да! Мы едем! Сейчас, только я что-нибудь надену полегче. Мне кажется, сегодня будет жаркий день! – Она начала болтать, перемещаясь по комнатам, она говорила, не останавливаясь, лишь бы Спенсер не смог вставить слово. Если он еще раз коснется ее, она умрет тут же на месте. Или разденет его, не уходя с крыльца!

В нескольких километрах от Сан-Франциско по южному направлению побережья стоял сказочный замок. Такого Дженни никогда еще не видела. Он был красив, необычен и навевал ассоциации со старинными ирландскими легендами о лесных духах. Среди пальм и океанской глади это смотрелось нереально. Словно из другого мира.

Дженни восхищенно присвистнула.

– Нравится? – с неподражаемой гордостью спросил Спенсер.

– Очень!

«Я тут буду жить, пока ты меня не выгонишь!» – хотела добавить она, но вовремя спохватилась.

– У теб… у твоего друга отличный вкус.

– Да, мне тоже нравится его вкус.

Ей вдруг стало не по себе от того, что он снова врет. Теперь между ними не должно быть тайн. Ну… почти не должно. Кроме ее собственных…

– Пойдем, посмотрим, что внутри?

– Пойдем.

Он махнул рукой дворецкому, который сидел у дверей, махнул небрежно, так, словно каждый день ходит тут. Тот почтительно посторонился, придирчиво осматривая Дженни.

Наверное, он часто водил женщин во все свои дома, подумала Дженни. Если этот старикан у него давно служит, с ним было бы любопытно поболтать, чтобы узнать о Спенсере много нового, чего нет в Интернете… Интересно, а с женщинами он…

В эту секунду Брет быстро закрыл дверь в коридор и обнял Дженни.

– Между прочим, – проговорил он, касаясь ее губ, – мы еще не поздоровались. Я едва дотерпел.

– То есть? – От неожиданности она даже не успела испугаться.

– Просто после этого было бы трудно ехать в машине. Если бы мы… поздоровались у тебя на крыльце. А теперь – мы дома. То есть… в гостях. Ну… это не важно.

– И как же ты хотел поздороваться?

– По-настоящему. Вот так. – Брет прижал ее к стене (и почему все мужчины любят с ней делать это?) и начал медленно целовать, будто сомневаясь, стоит ли за это браться.

Должно быть, он знал какие-то волшебные точки, иначе почему Дженни показалось, что у нее нет больше тела? Оно стало невесомым и бесчувственным, а жили только одни губы. Причем самостоятельной жизнью.

А еще жила шея и плечи, потому что Брет нежно придерживал их руками, словно боялся, что Дженни вырвется и убежит. А еще отдельной жизнью жили ее руки, потому что ими она обнимала Брета. А еще – грудь и живот… А когда он сильно прижался к ней бедрами, Дженни поняла, что сейчас потеряет сознание.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, лениво отрываясь от поцелуя.

– Отвратительно… – Голос ее осип и срывался.

– Почему?

– Потому что я хочу еще, а ты вместо этого болтаешь…

– Но я и дальше собираюсь болтать, вот в чем дело.

– Правда?

– Да. И надеюсь проболтать с тобой еще много, много лет. Может быть, всю жизнь.

Дженни во все глаза смотрела на него. Но думать больше ни о чем не хотелось. Хотелось умирать в его руках.

– Тогда говори быстрей все, что ты хотел сказать мне, и… Иди ко мне!

– Да?

– Да.

Они разговаривали, не прекращая поцелуя, и Дженни с сомнением косилась на предметы вокруг. Еще секунда, и она взорвется, разлетится на тысячи мелких осколков и разденет его прямо здесь. В коридоре, возле лестницы.

– Дженни, я забыл кое-что сделать…

– Это не важно…

– Важно…

– Все равно не важно…

– Очень важно…

– Что, черт побери, ты забыл сделать?

– Я забыл сказать, что люблю тебя.

– А-а, Брет… Я это знаю… – Руки уже сами расстегивали на нем одежду, губы сами шептали маловразумительную чушь, а Дженни плавала в синей-синей океанской воде и погружалась все глубже.

Глубже…

Глубже…

Был дивный вечерний дождь. Брет и Дженни вышли на веранду, чтобы встретить его. Темно-серые облака постепенно закрывали горизонт, но это было вдалеке, над океаном. А на побережье уже падали капли…

– Здесь, кстати, есть яхта, – сказал Брет, нарушая внимательное молчание. – Мой друг – большой любитель роскоши.

– Это я уже заметила, – с едким смешком проговорила Дженни.

– Когда-нибудь мы все-таки поплаваем на ней.

– Я не сомневаюсь. Если друг разрешит.

– Он разрешит. Он добрый. – Дженни показалось, что сейчас Спенсер признается во всем. По крайней мере, это желание отчетливо читалось на его лице.

Наверно, ему и впрямь было уютно с ней в любую погоду.

– Стало холодно, Брет.

– Пойдем в дом. Кажется, здесь где-то тоже был камин. Представляешь? Как у тебя.

Дженни усмехнулась: поэтому Спенсер так профессионально осмотрел вчера ее камин. Он в них разбирается. Интересно, а есть хоть что-то, в чем он не разбирается? Да, кажется, у него плохо получается врать.

– Как зовут твоего друга? – спросила она.

– А-а-а… мы с ним тезки.

– О. Интересно. Я почему-то так и думала.

– А зачем тебе это знать?

– Нужно же знать, кто приютил нас и сделал… сделал…

– Счастливыми? – Брет приподнял ее подбородок и внимательно смотрел в лицо.

– Да.

– А ты счастлива?

– Да. Начинается дождь, и мне с тобой уютно.

– А когда закончится?

– Тоже будет уютно.

– А… мы что, все время будем вместе?

У нее все похолодело внутри:

– Этого я не знаю.

– Я люблю тебя, Дженни, – просто сказал он, и она почувствовала, что сердце сейчас разорвется. – Я хочу, чтобы мы все время были вместе. Всегда.

Она уткнулась головой в его грудь. Что же делать? Что ей снова делать?!

– Брет! Брет! Это самое сильное сумасшествие, которое случилось со мной за всю жизнь…

– Дженни!

– Да… Я влюбилась в тебя, но…

– Что «но»?

Она, казалось, говорила сама с собой:

– Да… И надо же было этому случиться во второй раз.

– Я не вижу в этом ничего плохого.

– Я тоже. Но просто… Наверное, нам не стоит быть вместе. Я не знаю, что говорю! Брет! Я не знаю, что говорю! Я не знаю…

– Успокойся. Ну все, все, успокойся. – Он нежно прижал ее голову к груди и гладил по волосам.

– Извини. Я просто… Не придавай значения.

– Почему?

– Нам лучше не говорить на тему будущего.

– Ты мне можешь объяснить, что происходит?

– Нет.

– Дженни, я так не играю. Несколько часов назад я впервые в жизни испытал настоящее счастье. У меня было много женщин, но сегодня я узнал, что никогда и никого не любил. А раньше мне казалось по-другому. Теперь я знаю, что чувствуешь, когда любишь, и когда… когда любят тебя. Дженни, ведь ты любишь меня?

– Нет.

– Врешь.

– Вру.

– Тогда скажи почему?

– Я не могу.

– Почему?

– Это не моя… Это… это не важно.

– Да, у всех свои тайны.

– Что ты сказал?

– Я говорю, и у тебя, и у меня – свои тайны.

– У меня нет никаких тайн, Брет. Я просто сошла с ума. Такое уже было в моей жизни один раз. И я не хочу…

– Я знаю.

– Откуда? – Она исподлобья смотрела на него.

– Просто понял, что ты уже пережила какую-то драму.

– А.

– И поэтому… пока ты не пришла в себя и пока ты – сошла с ума… Соглашайся выйти за меня замуж.

Она закрыла лицо руками.

– Дженни!

Всхлипнула.

– Дженни, что с тобой?!

– Я не могу, – сказала она сквозь ладони, и голос получился, словно из кувшина.

– Почему? Ты замужем?

– Нет. Я… лучше тебе не знать.

Она отняла руки от лица и с тоской уставилась на океан. Сейчас она ему скажет, что недостойна его. Что хочет обокрасть. Что она – не та, за кого себя выдает. Что она знает все о нем: и про дом, и про миллионы, и про «трудное» детство в Оксфорде, и про Марка…

– Ты не можешь выйти за меня замуж, потому что твой друг мне должен денег?

До нее даже не сразу дошло:

– Какой друг?

– Марк, разумеется.

Дженни показалось, что вокруг все побелело, как при вспышке молнии. А может, началась гроза?

Она слышала его голос, мягкий и родной, но это был не его голос. Брет Спенсер не мог такое сказать. Не должен был.

– Тебе нужны мои деньги? Возьми, сколько хочешь. Ты выиграла. Можешь отдать их Марку, чтобы он отдал мне. Но я действительно предлагаю тебе выйти за меня замуж, Дженни. Я люблю тебя, кем бы ты ни была на самом деле.