Текст книги "37 ночей"

Ночь №5

Мой муж любит другую женщину. Я знаю, что такое любовь, ведь сама люблю его всю жизнь. Такое ни с чем не спутаешь. Я подспудно чувствовала, но поняла только сейчас, что меня он не любит – он был просто влюблен. Все эти годы. Мы ходили, как пара подростков, которая только щупает пальцем любовь как воду – подходит ли она для купания. Вечно счастливые. Цветы, сюрпризы, театр, ночные прогулки.

Хотя бы я ценила каждый миг, хотя бы я не зря это потеряла, хотя бы у меня в жизни была большая любовь. Правда, с моей стороны. И, к сожалению, она ещё не умерла, да и никогда не умрёт – на то она и любовь. Нельзя скрывать от себя очевидные факты. Однажды мы смотрели фильм, где жена спросила мужа: «Ты до сих пор её любишь?», – «Кто тебе это сказал?» – возмущённо спросил он. «Твои глаза». И здесь также. Не думала, что такое случится со мной.

Сижу возле зеркала – предо мной симпатичная женщина сорока пяти лет, которой и не припишешь такой возраст первого взгляда. У меня красивые аристократические руки с длинными пальцами – он всегда восхищался их изяществом. Чью голову теперь им гладить? Мягким подушечкам какие перебирать пряди? К чему теперь мои лёгкие прикосновения?

Самая большая ошибка в моей жизни, что я не родила ему ребёнка. Или себе. Главное – от него. Может быть, он бы тогда и не смог влюбиться в неё? Нет, это неизбежно. Любовь – это что-то предназначенное свыше. Ребенок был бы только ещё одним пострадавшим в этой истории.

Всё так, как должно быть. И всё-таки у малыша была бы я, да и отец не бросил бы его – никогда, в этом я могу быть уверена. Какая я была глупая! Почему у меня нет ребёнка? Ещё несколько лет назад было бы не поздно. У меня сейчас был бы кудрявый ягнёнок, счастливый, сияющий, с заливистым смехом. Способный к математике, как отец.

У меня стройная фигура – очень, ведь я ни разу не вынашивала ребёнка. Длинные ноги, тонкие руки, благородная лебединая шея, правильная форма лица. Все восхищаются моими большими синими глазами и правильным тонким носом. Губы пухлые, чуть меньше, чем нужно для такого лица, поэтому кажется, что я всё время смущаюсь. Замечательная внешность для сорокапятилетнего подростка. Лицо у меня даже сейчас свежее, ведь я не плакала.

Глаза мои такие же томные и ясные – только что-то погасло в них. Зрачки больше не выпускают в мир «теплые ласкающие искры», как говорил мой муж. Я говорю «мой муж», чтобы ещё хоть как-то обозначить нашу связь. Кроме слов, у меня ничего не осталось.

Нет, он не ушёл. И не знаю, уйдёт ли вообще. Он, похоже, и сам не понял, что случилось. Счастливый большой ребенок. Сначала я тоже не хотела верить – всё искала объяснения его поведению. Хотя, в поведении так ничего и не изменилось. Только счастье и тайна наполняют его. Невозможно не заметить. Прошёл уже год – пришла пора сказать себе – мой муж любит другую женщину.

Она – невысокая пухленькая короткостриженая блондинка с серыми глазами и вздернутым меж двух пухлых щёк носом. Кожа жирная, лоснится, с широкими порами. Она производит впечатление приветливой булочницы или мороженщицы. Игривая чёлка чуть прикрывает блестящие смеющиеся глаза.

Она не лишена привлекательности. Но ведь речь не о внешности. Я видела её пару раз – и с первой же встречи, когда мой муж представил нас друг другу, я почувствовала, как в районе солнечного сплетения что-то тревожно встрепенулось. С этого дня я всё-таки бывала счастлива, я постаралась забыть этот укол.

Потом, когда он стал мечтать уже не синхронно со мной, был счастливым обособленно, я всё поняла – но только нутром. Закрывала глаза на его разговоры о ней. Он очень редко упоминал её имя. Но ведь человек может часами рассказывать о чём-то, не испытывая чувств, и ты это забудешь, а одно слово, сказанное с чувством, может запомниться на всю жизнь.

Наверное, теперь он думает, что и не жил раньше. Сейчас он живет обновлённым, его жизнь «обрела смысл». А я? Должна быть счастлива, оттого, что счастлив он? Должна. Но, наверное, я слишком сильно люблю себя. Раньше жизнь меня не била – текла спокойно, сладко, счастливо. Теперь – ничего, по сути, не изменилось. Всё так же.

Только я чувствую, что её образ вытесняет моё любое присутствие. Мы также гуляем, ходим в кафе, танцуем по вечерам, смеёмся. Но он ускользает. Теперь для меня он – автомат, хотя сам этого не понимает, бедный, изображает пылкого влюблённого, которым был когда-то.

Больше нет сил. Чувствовать себя ненужной – не для меня. Да и, чёрт возьми, я люблю его! Любовь ведь не проходит. Надо что-то делать, пока он не начал лгать. Пока не стал тяготиться мной. Этого я не выдержу.

Я почувствовала его запах. Он опять подошёл своей походкой пантеры позади и набросил свои мягкие лапы мне на плечи, коснулся носом макушки и прошептал мне в голову: «Здравствуй, моя радость». Мне кажется, что с его лап сквозь мои плечи опустился огромный тяжёлый, но драгоценный камень и придавил лёгкие и солнечное сплетение. Я не смогла ничего ответить.

Ночь №6

Я собиралась на интервью к часовщику. За окном стояла апрельская теплынь, и воздух был прозрачный и по-весеннему лёгкий. Ароматные почки предвещали чудесные взрывы в скорейшем времени, а трава набиралась смелости для того, чтобы стать, наконец, зелёной. Асфальт ничем не выдавал дорожных подвохов, а пыль на обочине изредка возмущалась, когда незадачливая машина задевала её протёртой шиной.

Время как-то неожиданно перескочило полдень и остановилось приблизительно в районе четырёх часов дня. Мне это не понравилось: опаздывать на интервью к часовщику – дело щекотливое.

Машина быстро донесла меня до нужного места (что-то я не припомню дороги), к двери, выполненной в старинном английском стиле. Чуть отдышавшись, моя рука толкнула её. Приглушенный свет спускался по пыльным лучам на деревянный пол с таинственными расщелинами между досок. Большие напольные часы стояли в разных местах и угрюмо тикали, словно укоряя меня за то, что я пришла и нарушила их мир и покой. Стол с бумагами, который, вероятно, служил для приёма заказов и расчёта был слегка зеленоват, пылен и излучал теплое сияние дерева. По стенам висели часы самого разного вида: от крошек с тремя циферблатами, которые наверняка должны были обосноваться на руке и по ошибке забрели на стену, до огромных, размером с тракторное колесо часищ, должно быть, они сбежали с вокзала. Всё здесь было необычно для меня и очень приятно. Разноголосое тиканье, диапазоном от визгливого и возмущённого до нежного и шепчущего создавало забавный складный ансамбль. Все ждало появления хозяина. Как только я подумала о том, что пора бы ему выйти, ведь после того, как скрипнула входная дверь, прошло около минуты, я услышала шаги. Из вежливости он не стал появляться сразу, а дал мне время освоиться в его царстве.

Он оказался совершенно таким, каким я его и представляла: старый человек, светящиеся голубые христовские глаза, смеющиеся и излучающие морщинки, светлая пушистая борода, сладкой ватой обрамлявшая худое лицо. Удивительно красивые руки. С длинными пальцами и овальными крепкими чистыми ногтями. Пальцы тонкие с выпуклыми костяшками и суставами. Слегка согнуты безымянный палец и мизинец.

Белая льняная рубаха прикрыта чёрным широким жилетом. На шее висят закрытые часы-кулон, потёртые и тускло сияющие. Мне понравились. Хозяин подошёл слегка сутулясь и подал руку.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, я тебя ждал, проходи, пожалуйста. Чаю.

– Спасибо, нет-нет.

– Разве я спрашивал? Попьем чаю. Время со мной летит незаметно.

– Не сомневаюсь, ведь у вас такая профессия.

– Хочешь, чтобы я рассказал что-нибудь о профессии?

– Очень.

– Ты пей чай, а я буду рассказывать. Только ты меня останавливай вовремя – я очень болтлив.

– Я тоже, так что я к вам надолго. Тем более, у меня к вам столько вопросов.

– А тебе часто задают вопросы те люди, у которых ты берёшь интервью?

– Нет, у них другая цель.

– Можно я задам парочку?

– Конечно, я люблю вопросы.

– Не боишься? – он сказал это посмеиваясь, как бы в шутку.

– После такого вопроса мне сразу стало не по себе.

Часовщик улыбнулся, усадил меня на мягкий стул перед маленьким-маленьким круглым столиком, с которого, как только хозяин отошёл, я сдула толстый слой пыли. Оказалось, что по периметру стола вырезан искусный орнамент (он очень напоминал тонкие рисунки моей однокурсницы, у которой завитушки и симметричные фигуры, виньетки и мелкая графика получались просто превосходно). Я нагнулась, чтобы рассмотреть ножку стола, которая своим видом превзошла все мои ожидания. Тонкая с круглыми и ромбовидными переходами и украшениями она заканчивалась (или начиналась) тремя подпорками-разветвлениями. Когда мой взгляд скользнул чуть выше ножки, глаза сфокусировались на удивительном камине неподалеку. Правда весенним теплым днем он чинно покоился.

– Я и забыл, что мой стол с орнаментом. Давно не навещал его, – сказал часовщик и опустил на столешницу серебряный поднос, на котором стояли длинный металлический чайник, две чашки с блюдцами и небольшая вазочка с пухлым печеньем ванильного цвета, – надеюсь, ты сможешь пить чай без сахара? Я не держу такого добра.

– Конечно.

– В жизни каждого человека есть то, что хочется исправить. У тебя есть такие моменты?

– Думаю, я не исключение.

– А если бы это было возможно, ты бы воспользовалась случаем?

– Нет.

– Точно?

– Наверняка.

– Почему?

– А вы бы изменили?

– Сначала твой ответ.

– Потому что я считаю, что всё, что произошло по какой-то причине в моей жизни, должно было произойти. Всё это – череда последствий разных моих поступков. Не было бы чего-то одного, и вся пирамида бы рухнула. Сейчас я бы не была уже собой.

– Я изменял свою жизнь много раз.

– Как же?

– Ты веришь в чудеса?

– Сначала ваш ответ.

– Наши ответы – одно и то же.

– Да, я верю в чудеса. Я думаю, они вокруг нас.

– Природа, люди, поступки?

– Да.

– А тогда волшебство?

Как ни странно, после этого вопроса мне не стало не по себе. Я поднесла чашку ко рту и вдохнула свежий аромат. Там определенно была мята, а я обожаю напитки, в которых есть мята. Вкус чая был необычным, тающим во рту, медово-мятно-базиличным. Или мне так показалось.

– Верю, иначе бы люди не говорили об этом так много.

– И правда.

– Вы тоже верите?

– И не только верю.

– Практикуете?

– Я же часовщик.

– Вот именно. Вы путешествуете во времени. Можете изменять то, что не нравится вам в вашем прошлом?

– Какую погоду ты любишь?

– Больше всего я люблю осень.

– А снегопад?

– Да, мягкий, укутывающий, ласковый.

– Оглянись к окошку.

Я выполнила эту просьбу. За окном медленно падал снег.

– Опять «зима недаром злится»? Это уже не очень приятно – апрель подходит к концу, а тут – такое. Только недавно всё окончательно растаяло.

– Подойдём поближе?

Мы пошли смотреть за окно. Там пухли огромные сугробы, словно вкусное печенье на подносе. К мастерской часовщика была протоптана тропинка. Люди шли медленно, поддаваясь томной ласке ленивого снегопада. Они были одеты по-зимнему.

– Вот это сюрприз!

– Удивлена?

– Не то слово.

– Это зима 2009 года. Хочешь изменить её?

– Неужели 2009? Вот это да! Это была прекрасная зима. Не хочу ничего менять.

– Ты уверена?

– Думаете, я должна поменять что-то?

– Я ничего не знаю о твоей жизни.

– Почему тогда вы перенесли нас именно в это время?

– Потому что эта зима – моя любимая.

– Вы каждый раз переживаете её по-новому?

– Давно забросил это дело.

Я помолчала. Перемена года удивила, но мне было приятно находиться в зимнем 2009 году. Снова находиться. В это время я в другом городе наверняка играла в снежки с нашей школьной компанией. А может, изображала Белоснежку на катке. Или сидела дома, пила чай и читала то, что обычно читают люди в шестнадцать лет.

– Что произошло этой зимой?

– Это был последний год, когда моя жена была ещё здесь.

– Что вы пытаетесь изменить?

– Ничего.

Я молчала. Это была слишком личная тема.

– Я могу быть в этой зиме только час, и каждый раз я подгадываю время, чтобы побыть с ней ещё, и не встретиться у неё в гостях с самим собой.

– Вы давно не виделись?

– Я вижусь с ней каждый день.

– Этой зимой?

– Ты хочешь узнать, почему я не вижусь с ней в том времени, когда мы с тобой встретились?

– Если честно, то не знаю, хочу ли я узнать, почему это происходит.

– Вот и правильно. Почему ты не спрашиваешь, когда мы вернемся назад?

– Потому что я не думаю, что мы останемся в этой зиме навечно.

– Доверяешь мне?

– Просто вы меня перенесли в эту зиму без моего ведома, поэтому вся ответственность за путешествие лежит на вас.

– Доверяешь?

– Ещё сюрпризы?

– Сначала твой ответ.

– Да. Доверяю. Вы добрый.

– Тогда ещё сюрпризы. Я дарю тебе эти часы.

– Они мне не нужны.

– Именно поэтому.

– Вы хотите остаться здесь?

– Да, хочу стать нормальным человеком.

– Вы же из будущего, как?

– Я похож на глупца?

– Всё равно не по себе.

– Эти часы – очень соблазнительная вещь. Будь с ними осторожна.

– Я всё равно не буду их использовать. Может, я их спрячу потом?

– Это твое дело, распоряжайся как тебе захочется. Тебе пора.

Я улыбнулась, принимая в руки те красивые часы, которые висели у часовщика на шее. Я повесила их на свою шею. Они были теплыми и согревающе тикали в районе солнечного сплетения.

– Удачи вам.

– Ты не спросишь, как ими пользоваться?

– Очень надеюсь, что для того, чтобы я смогла вернуться домой, вы всё сделали.

– Ты не спросишь, почему именно ты?

– Вы же сказали, что ждали меня.

– Правильно.

– Мы больше не увидимся?

– Не знаю. Не знаю, сколько я проживу без часов.

– Тогда будьте счастливы, я думаю, вы всё продумали. Всё будет хорошо.

– Прощай.

Я села за столик, а мой странный собеседник надел чёрное зимнее пальто и обернувшись перед дверью, вышел в зиму 2009 года.

Чай был всё так же горяч, издавал аромат, но почему-то зима не желала смениться апрелем. На часах было 15:58, поэтому я была спокойна. Они всё также мирно тикали и отдыхали, мне кажется, они привыкли к моему присутствию. Я откусила кусочек печенья. «Он же сказал, что мне пора. Почему всё ещё зима? Может, зря я не спросила, как выбраться отсюда? Может, он ошибся в расчетах? Вдруг, я останусь здесь? Почему я ему поверила? Это так странно. Я была в апреле, а теперь – зима. А если мне придется проживать эти годы по—другому? Меня же могут узнать. Где я буду жить? У меня ничего с собой нет. Документы…»

Часы пробили 16:00, из одних настенных часиков даже выскочила кукушка. Я посмотрела за окно – зима. Зажмурилась. Просидела так десять вздохов. Открыла глаза – зима. «Нет, это уже не нормально». И тут дверь начала лениво и скрипуче открываться. Я вжалась в стул. Время стало течь очень медленно. В моей голове пронеслось семьсот мыслей по поводу того, кто пришёл, но это оказался часовщик.

– Испугалась?

– Мне придется жить здесь?

– Да, – спокойно сказал часовщик, а мои глаза стали размером с вокзальные часы, – Целый час.

– Слава богу.

– Тогда, может, интервью?

– Я думаю, что редакция ошиблась, и назначила мне интервью только ради вас.

– Почему?

– Вы сказали, что ждали меня. Как ваша жена?

– Прекрасно. Время…

– Удивительная вещь.

– Точно. Ах, нет, тебе пора. Прямо сейчас. Прощай.

– Прощайте.

Зажмурилась. Открыла глаза и никогда ещё не была настолько рада апрелю. Я вышла из обители часовщика и решила прогуляться по мосту. Шла над кипучим Енисеем, он сегодня как-то слишком торопился – наверное, стал больше ценить время. Думаю, ему нужно побольше часов и минут. Я сняла красивые часы с шеи и быстро отпустила их над густой водой. Они летели 45 метров, а потом познакомились с самой красивой и могучей рекой России.

Ночь №7

фото Анны Медведевой с МК Сергея Сараханова

Я открыла глаза и увидела темноту сквозь пальцы моей руки, прикрывшей лицо. Лежу на животе и стараюсь не шевелиться – нужно сориентироваться и решить, что делать. Голова удобно расположилась на подушке, от которой исходит аромат свежевыстиранной наволочки. Тело накрыто хлопчатобумажной простыней или пододеяльником, чем-то лёгким, правая нога оказалась неприкрытой, и её мучит чувство осиротелости, пока левая томно нежится в тепле простынного вакуума.

Рука, расположившаяся на моём лице оказалась правой и стала сочувствовать оголенной ноге, ибо левая её сестра спряталась с головой (только если можно предположить, что у руки тоже есть голова) под мягкую широкую и уютную подушку. Ещё пару секунд я лежала неподвижно, но потом тело захотело действия. Захотелось резко подорваться, но что-то остановило меня. Я действовала тихо и медленно, чтобы не разбудить сон.

Правая рука начала лениво сползать с лица и тут перед моим взором в кромешной тьме медленно начало обрисовываться бытие комнаты, в которой я по какому-то странному случаю оказалась. Странная гора, располагающаяся сантиметрах в тридцати от моих испуганных глаз вдруг резко перевернулась и превратилась в профиль. От неожиданности моё сердце в одночасье попыталось достучаться до мозга, кровати и, наверное, до соседей снизу, если таковые вообще существовали.

Понятно. Моё тело в неизвестном месте лежит в позе, которая начала ему надоедать, рядом с каким-то абсолютно неизвестным телом, спящим, и, надеюсь, не собирающимся просыпаться. Мой несчастный мозг предложил мне семь тысяч вариантов действий в этой ситуации, но я поняла, что лучше мне оставаться на месте и постараться не разбудить мозг, находящийся где-то в тридцати сантиметрах от моего. Конечно, две головы лучше, чем одна, но пусть вторая пока отдыхает.

Пока моя голова очухивается от шока, глаза, уже окончательно привыкшие к тьме, бродят по объекту справа. Это молодой мужчина. От него пахнет водой и ветром, наверное, он пришёл с улицы и лег спать. Или принимал уличный душ. А, может быть, возле дома есть водоем? Я слышу только ветер. Никакого шума воды. Тихонько поскрипывает ставня, закрытая снаружи, я вижу, как она пытается открыть моему взору то, что находится на улице, но пока её действия увенчались лишь маленькой победой – мне виден просвет между ставнями толщиной с палец. Но крепкий скрипучий крючок делит мой просвет напополам чёрной чертой. Это всё он, сердитый, не позволяет познакомиться с улицей.

Тёмные кудри молодого человека мягко лежат на подушке, они были мокрыми, а теперь – влажные. Наверное, очень мягкие, но трогать не рискую. Высокий лоб заканчивается линиями бровей, они чертят прямые, уходящие к вискам под сорокапятиградусным углом. Чёткие, летящие. А под ними гладкие веки, неожиданно выпячивающие, словно пятерню, густые чёрные спутанные иксами ресницы.

Приподнятые скулы покрыты чуть смуглой кожей, матовой и бархатистой. Такая светится в вечернюю зарю и излучает тепло. Впадины щек не покрыты щетиной, а, может её не видно в темноте. Аккуратный тонкий нос чуть раздувает ноздри в мерном дыхании. Красиво очерченные правильные губы, немного грустные, сложены в расплывчатое сердце. Линия подбородка ровная. Длинная шея с острым кадыком наполовину прикрыта простынёй. Но левая рука выглядывает из-под простыни, она удобно расположилась возле головы и расслабленно изогнута.

Небольшая, но жилистая, она увенчана тонкими пальцами. Наверное, они держат в руках кисть по утрам и изображают на холсте водоем, в котором этот человек купался перед сном. А, может быть, карандаш или уголь. Нажимают на кнопку фотоаппарата. Или пишут, печатают, со скоростью света. Или бегают по другим клавишам – чёрно-белым, ласковым, мягким, и извлекают оттуда мелодии, отзывающиеся в душе. Перебирают неподатливые струны гитары, а может быть, держат смычок. Или разминают в руках безвольную глину, чтобы потом превратить её во что-то необыкновенное.

Что может делать этот человек здесь? Живет? Приехал в гости? Путешествует? Почему он оказался здесь, и сейчас? Так крепко спит, наверное, весь день занимался прекрасными делами: купался, разводил костер и рисовал. Пел под гитару, строил скамейку, чтобы удобно было смотреть на удивительный пейзаж. Подвязывал ветки яблоне или бросал палку собаке. Катался на старом мотоцикле или горном велосипеде. Забирался на крышу и смотрел на закат? Читал умную книгу и курил трубку? Бился над неподдающейся мелодией за роялем?

А я? Почему моё «здесь и сейчас» оказалось здесь? И сейчас. Странный портал перенес меня сюда. Что я должна сделать? Как мне быть? А вдруг человек проснётся? За кого он меня примет – отличная картина, просыпаешься, а рядом незнакомый человек. Прямо как у меня сейчас и здесь. Нет, пусть спит крепко и сладко.

Интересно, как я выгляжу? Может быть, я приехала сюда с ним, или живу здесь, может быть, я сейчас попала в тело девушки, которую он давно знает. Увидеть бы, как я выгляжу. Вдруг я изображаю его возлюбленную, которую он привез сюда, чтобы показать замечательные места, где он вырос, или чтобы увидеть вместе что-то новое. Или они только что познакомились, и между ними вспыхнуло чувство, как бывает: кажется, что навсегда. Думаешь: «всё – я никуда не денусь от этого человека, а он – он меня любит также как я его, в такой ситуации возможен только хороший исход». Или это молодожены, которые приехали на медовый месяц в романтичную хижину на берегу чего-нибудь. Может, я привела его домой, пока нет родителей, или это дача, и мы сбежали на его байке в ночь прямо сюда, так далеко от дома, так далеко от города, так романтично…

Человек справа снова перевернулся и закинул на меня руку. Отлично. Тяжело, но не сильно. Только бы не проснулся. Потерплю. Раз он обнимает девушку, которую я изображаю, наверняка у них любовь. На данный момент, по крайней мере. Интересно, а я смогла бы полюбить его, я, настоящая, а не та, которая здесь, в чужом обличье. Или в своём? Не важно. Могла бы полюбить, думаю. Это очень красивый мужчина. У него большие глаза, наверное, умопомрачительного цвета, глубокие и не блестящие, потому что ресницы не подпускают к ним солнце. Они притягивают и не отпускают, очаровывают и забирают надолго. В кудрявой голове наверняка много идей как сделать мир лучше, как провести время весело и с пользой, интересно и необычно. Поэтические руки переделали массу добрых дел, а глаза, удивительные, красивые глаза, повидали так много, что можно написать целую книгу, нет, много книг, основанных на реальных событиях.

И тут он открыл глаза. Так любит неожиданные поступки – два раза за одну ночь напугал меня до полусмерти.

– Тебе приснился кошмар? – спросил низкий приглушенный со сна голос. Бархатистый и теплый.

Я помотала головой. Глаза у него, наверное, карие, в темноте не видно, но ясно, что они – тёмные.

– Ты такая испуганная, что-то случилось?

Я снова помотала головой и улыбнулась. Глаза смотрели ласково и доверительно, как будто бы раскрывали мне тайну бытия. А потом стали извиняющимися:

– Будем дальше спать?

Я закивала головой. Боялась услышать свой голос – не знаю, какая я здесь и сейчас, вдруг напугаюсь «своего» голоса.

– Тогда закрывай глаза, я не буду спать до тех пор, пока ты не уснёшь.

Я так и сделала.