Текст книги "Осколки разбитой кружки"

Он лишь краем глаза успел увидеть взметнувшиеся в удивлении брови Кристин и услышать от Артура невозмутимое:

– Сердца здесь разбиваешь только ты.

Он намеревался сегодня доделать все задания по криминальному праву, иначе в дополнение к уже имеющимся долгам по судейскому просмотру ему будет не видать допуска к экзаменам. Как бы парадоксально это ни звучало, но Арану приходилось читать в день в четыре раза больше, чем Нэту Гоббинсу. Как-то ради любопытства Аран спросил у своего однокурсника, как у него получается прочитывать по сто страниц ежедневно и при этом сдавать все задания в сроки. Тогда и выяснилось, что мышление Нэта работает настолько структурированно, что ему не приходится перелопачивать тома книг или все лекции подряд, чтобы найти нужное решение дела. У него в голове прорисовывается целая картина, в таблицах и графиках, где сразу видно, из какой области дело: гражданское или криминальное, а дальше – дело контрактов, или собственности, или частной жизни и прочего. И в результате изучения всей этой схемы в собственной голове ему оставалось лишь найти одну единственную книжку и открыть один единственный закон, отбросив все остальное ненужное чтение в сторону.

Мозг же Арана не то чтобы не работал схематично, он, скорее, не работал совсем. Постоянно уходя в своих мыслях в другие дела, он никак не мог сконцентрироваться на учебе и забывал практически сразу после прочтения то, что успевал проглядеть несколько минут назад.

– Я нам пиво взял, – с двумя бутылками в руках сел на диванчик напротив Артур.

– Арти, не покупай, пожалуйста, больше мне выпивку, – хмуро проговорил Аран, отрывая взгляд от своих книг. – У меня денег нет все тебе возвращать.

– Кто сказал, что я тебе купил пиво? Я сам хочу выпить, но не сидеть же мне с ним одному. Должна же быть компания. Вот и будешь моей компанией.

– Откуда такие способности все переиначивать?

– Кстати, твоя психолог очень даже ничего, – проигнорировал его комментарий Артур, наслаждаясь пивом и осматриваясь по сторонам. – Только либо ты ей очень много чего про меня рассказал, либо она всех насквозь видит.

– Второе. Я же говорил, что она в людях разбирается.

– А ты что опять делаешь-то? Все криминалку? Тоже что ли ее сделать? Или просто повспоминать, как мы сегодня поужинали с ней и прогулялись немного? Ладно, вспоминать буду ночью.

Артур поднялся с диванчика и на удивление и любопытство Арана без слов вышел из бара, однако вернулся минуту спустя с кипой собственных книг и лекций. Они разложились своими учебными принадлежностями на всем столе и с пивом, полной окурков пепельницей и чипсами в молчании пытались что-то наскрести в своих работах, что более-менее подходило бы под решение задач. Время от времени тот или другой отрывались от своих тетрадей, чтобы просто послушать джаз и дать отдохнуть своим разболевшимся глазам, или пройтись по залу, рассматривая фотографии на стенах или заказать кофе. В перерывы Кристин присоединялась к ним за столик, и, откинув голову на плечо Арана, рассматривала потолок или перечитывала задания Арана в его тетради.

– Что за суд справедливости? – ткнула она пальцем в лекции Арана, уткнувшись подбородком в его плечо.

– Ну, в Англии и ее колониях или как их там называют, у них есть парламентский суд и вот этот суд справедливости, где законы делает… Арти, кто делает, церковь же?

– М, – не отрываясь от своей книги и просто ее перелистывая, даже не вчитываясь, неоднозначно промычал Артур.

– Ну вот, если в гражданских делах парламентский закон не может решить дело, то тогда идут в церковь. Ну, в суд справедливости. Они там всякие мотивы смотрят. Знал – не знал, нарочно – не нарочно и все такое.

– Н-да? – отозвалась Кристин. – И как этот суд может определить, нарочно или нет, знал или не знал?

– Э-э, да кто его знает. Мне лишь бы сейчас написать чего-нибудь.

– Халатность пишется через «а», а не «о», – поправила его Кристин и снова убежала работать.

В результате трехчасовой работы с кодексами и актами Аран только под самое закрытие бара смог наскрести необходимый объем на описание дел и, зная, что высшей или даже хорошей оценки за такое расхоложенное отношение к заданиям можно не ждать, со спокойной совестью захлопнул учебник и посмотрел на друга. Артур уже не пытался заниматься учебой. Он просто откинулся на диванчике и флегматично курил сигарету. Кристин подошла секунду спустя, притянув соседний стул и сев за столик посредине между ними.

– Раз день учебы – Аран, кто это?

Он понял, о чем она говорила, и прислушался к музыке:

– Синатра.

– Экзамен сдан.

Артур усмехнулся.

– Арти, а ты разбираешься в музыке? – повернулась к нему Кристин. Странно, но Артур даже бровью не повел, что она назвала его сокращенным именем. Он ответил спокойно и естественно:

– В классике. У меня няня была на ней помешана. Круглыми сутками слушала ее. Да и семьей постоянно на оперу ходим.

– Няня, значит, ага, – с намеком на язвительность проговорил Аран, доставая из кармана сигареты и дотягиваясь до зажигалки Артура.

– Аран, – укоризненно и с тоном учительницы устыдила его Кристин, – это не его вина, что у него была личная няня.

– Ну, он хоть бы покраснел при этом, – ответил ей Аран, махнув рукой на Артура.

– А если вина не его, зачем ему краснеть?

– Эй, вы тут о чем вообще сейчас? – не выдержал Артур. – Почему мне должно быть стыдно, что у меня личная горничная была?

– У него еще и водитель личный есть, – не обратил внимания на него Аран, продолжая цинично комментировать детали его жизни Кристин, при этом многозначительно приподняв брови.

– Ну, что тут скажешь, с кем не бывает.

– Ну, хватит вам обоим!

Кристин улыбнулась Арану:

– Стянем-ка мы его с небес на землю, а? – она повернулась к Артуру. – Как насчет того, чтобы подпортить классический вкус диким джазом?

– Джазом? А у вас из хип-хопа или R&B ничего нет? – взмолился Артур.

– Начнем с классики по-нашему. Свинг. Слышал про Мифа Моула? Нет? А про Бикса Бидербека? Ууу!

Аран смотрел на них двоих и еле заметно улыбался, любуясь своей новой дружеской компанией, собранной в единое целое. Он думал над тем, как, должно быть, хорошо и естественно они смотрятся все втроем.

Когда они выбрались на темную улицу, Аран хотел распрощаться с Артуром до встречи в университете и проводить Кристин до дома, однако Артур, без лишних слов подвел девушку к своей машине и открыл для нее переднюю дверь. На этот раз никто спорить не стал: на машине всегда комфортнее и быстрее добираться до дома.

Аран без вопросов забрался на заднее сиденье и, подложив под голову свернутое пальто Артура, улегся на креслах.

– Рудберг, это дизайнерская вещь, между прочим, дорогой кашемир, – без упрека произнес Артур, глядя в зеркало на то, как бесцеремонно Аран взбивает пальто в качестве подушки.

– Да, я тоже заметил, очень мягкое. Удобное.

– Аран, смотри там лейблочку не оторви случайно, – опять саркастично пожурила его Кристин. – А то потом и не скажешь, дизайнерская она или нет.

Артур только выдохнул, окончательно сдавшись, и покачал головой. Он включил радио, и в салоне негромко заиграла Мадонна «Все хотят в Голливуд». Лежа на задних сиденьях, Аран отрешенно слушал фоновые звуки гитары и голос Мадонны и рассматривал полосы света от уличных фонарей или фар проезжающих мимо автомобилей, наползающие на крышу или дверные каркасы машины. Никто из них троих не произносил ни слова, и они молча петляли по ночным улицам под расслабляющие аккорды.

На машине дорога заняла не больше трех минут, и Мадонна не закончила даже свою песню, как Кристин уже отстегивала свой ремень безопасности, а Артур снова посмотрел на него в зеркало:

– Перебирайся сюда.

– С твоего дизайнерского пальто? – лениво пошутил Аран, но поднялся с кресла.

Однако он не успел сесть в машину, потому что Кристин снова заглянула в салон и сказала Артуру:

– Я тебе сейчас кое-что передам с Араном. Подождешь три секунды? Он со мной поднимется, чтобы мне не спускаться снова.

– А вас можно двоих-то оставлять? Рудберг, слышь, ты там! Если решишь на ночь задержаться, имей совесть мне хотя бы сказать, раз у тебя теперь телефон есть, чтоб я тут ночь напролет не торчал. Я тоже домой хочу.

Аран с усмешкой показал ему неприличный жест, но тут же смущенно извинился, пристыженный суровым взглядом Кристин.

Уже в лифте она произнесла:

– Хотела сказать тебе, Серж тебе гитару сам сделает. Переделает под левую руку. Он просил сегодня тебе передать, когда ты придешь. Надо было повод вытащить тебя из машины.

– О, правда? – обрадовался Аран, не веря собственным ушам. – Ты серьезно?

– Да, так что дай пару месяцев… ну, чуть больше, и будет тебе гитара. За цену не волнуйся.

– В каком смысле? Я немного волнуюсь…

– Сказала, не волнуйся! Наш этаж, кстати.

Девушка жила на шестом этаже в однокомнатной квартире с небольшой гостиной и смежной кухней, и окна жилища выходили на мотель, в подвале которого располагался интернет-бар. Если он что и ожидал увидеть в квартире Кристин, то оно явно не попадало под реалию. Повсюду был полный беспорядок, и Аран не знал, куда смотреть, чтобы нечаянно не выказать своего бестактного удивления. Девушка будто прочла его мысли, потому что без стеснения тут же просто сказала:

– Не обращай внимания на беспорядок. Мне совершенно некогда заниматься уборкой. Я здесь только ночую. Даже готовить толком не готовлю – обедаю в столовой университета, а ужинаю на работе.

Она прошла в свою спальню, включив там свет, а Аран, застыв на пороге, огляделся. На диване, стульях, даже на полу была разбросана одежда и обувь, и Аран с улыбкой представил, как ранним утром Кристин в суматохе носится по квартире с чашкой кофе в одной руке, пытаясь подобрать гардероб, выглядывая чистые и глаженые кофты и джинсы, и тут же бросает их где попало, не удовлетворенная результатом в зеркале.

На столе лежали вперемешку с музыкальными дисками раскрытые книги по психологии, целый фолиант Зигмунда Фрейда, толковые словари и прочие учебники и газетные статьи, и там же был брошен неаккуратно вскрытый пакет печенья, рядом с которым стояла пустая чашка. Ту часть кухни, которую освещал свет из гостиной, Аран мог ознаменовать как дежа вю. Вспоминая свою собственную кухню, когда Овида не было поблизости, чтобы исправить все беспорядки Арана, он сейчас видел повторение своего жилья в качестве посуды в раковине и неубранных на полки пачки овсяных хлопьев и упаковки кофе.

Кристин снова появилась в гостиной с дисками в руках:

– Вот, ему должно понравиться. Это не джаз, но и не хип-хоп.

Аран посмотрел на названия, но они ни о чем ему не говорили. Basement Jaxx, Iron and Wine, Touch and Go, TV on the Radio – это все было словно тот же иностранный язык, который он слышал от ее друзей.

– Ладно. Тебе от него – спасибо. Заранее.

– Ну, он не сразу начнет их слушать. Гордость не позволит. Но, глядишь, недельки через две-три любопытство возьмет верх.

– Откуда… А, психолог же, – ответил сам себе Аран и улыбнулся. – До завтра?

– Если придешь.

Аран развернулся и вышел из квартиры. Как и говорила Кристин, стоило ему протянуть диски Артуру, как он, едва на них взглянув, саркастично хмыкнул и кинул их на заднее сиденье, делая громче радио.

Уже буквально с утра Арану пришлось разбираться в своем новом телефоне, про который он напрочь забыл за ночь. Раскуривая сигарету, он в некоторой отстраненности разглядывал серое с рваными синими лоскутами небо, и лениво гадал, откуда исходит странный монотонный гудящий звук. Он пытался думать о мечтах, но мыслей никаких не приходило, потому он просто уже курил и ни о чем не беспокоился. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он опустил глаза и встретился взглядом с Артуром, который раздраженно сжал губы и невысоко поднял руку со своим телефоном. Тогда Аран понял, что монотонный звук снова исходит из его сумки и принадлежит он вибрирующему телефону. Виновато усмехнувшись, он сунул сигарету в зубы и полез в рюкзак, пытаясь тут же припомнить, сколько минут уже слышал это надоедливое жужжание. К тому времени как он все же раздобыл телефон, звонок отключился. Но зато Аран увидел невообразимый список сообщений и в ужасе расширил глаза, не зная, с какого начать читать. Все они были от Артура, и все сделаны за последние десять минут, пока друг пытался достучаться до Арана по телефону. Последнее сообщение гласило: «Да ответишь ты мне сегодня или нет???!!!!!!», и Аран вернулся к самому первому, игнорируя гневные послания между ними.

Артур планировал сразу после занятий ехать покупать подарок для своей таинственной возлюбленной, а вечером встречаться с ней на свидании, потому интересовался, идет ли он в джаз-бар после работы, если ему надумается поделиться своими эмоциями после свидания. После десяти или более сообщений от Артура, Аран, медлительно и постоянно попадая не в те кнопки, все же сумел написать лаконичное «да» и отправить ответ. А потом тихо рассмеялся, глядя на то, как Артур крайне эмоционально и все еще раздраженно возвел руки к небу, благодаря небеса за долгожданный и наконец полученный ответ. Возмущенно качая головой и не смотря на него, Гард сердито прошел мимо Арана, так ни разу на него и не взглянув. А Аран поймал себя на мысли, что сейчас, зная, что на тех же лекциях есть его друг, уже было легче заставлять себя входить в здание университета. Он больше не чувствовал себя одним против всего мира.

Однако смотреть глобально на мир было несколько иначе, чем на собственную жизнь и на узкий мир знаний и профессий. Каждый человек в любом случае вынужден встретиться с собственной жизнью лишь один на один, ведь у каждого она своя. Он пытался понять, от того ли он не может найти мечту, что он просто ничего не желает в этой жизни?

Томный голос Барбары Дейн в грустной мелодии «Я – утомленный одинокий путешественник» мягко погружал холл джазбара в тоскливую меланхолию, и все посетители, не отдавая себе в этом полного отчета, непроизвольно поддавались его гипнотизирующему влиянию, предаваясь ностальгическим мыслям, молча подперев рукой склоненные головы. Аран уныло смотрел в барную стойку и едва ли осознавал, что начинает уже пьянеть после третьей бутылки пива и двух шотов виски до этого, которые пришлось получить с боем и то лишь в тот момент, когда Кристин все же была вынуждена вернуться к посетителям.

Он размышлял о том, что виноватый человек не может, должно быть, физически вырабатывать своим сознанием, или сердцем, или душой мечты. Каждый раз, когда он только начинает подумывать о своих желаниях, чувство вины сжимает все его внутренности и не позволяет развивать идею до размера мечтаний. А он взращивал свое чувство вины и буквально боготворил его в мазохистских стремлениях удержать его, напоминая себе же о своем подлом поступке в качестве наказания, которое так и не получил, и в то же время пытаясь исторгнуть эту вину из всего своего существа, чтобы уже начать жить собственную жизнь. Аран не мог даже начать раздумывать о своих возможных желаниях, постоянно мучимый совестью, из которой создал своеобразный идеализированный кнут справедливости и возмездия. Его личная болезненная совесть являлась единственным его спасением от падения в своих собственных глазах. Пока он может мучиться и ощущать свою вину – он еще может зваться человеком, потому что только живой человек может обладать живой чувствующей совестью. Аран являлся живым склепом, где он идеализировал свою вину в попытках ее же и искупить.

За четвертой по счету бутылкой пива он стоически признал, что ни мечты, ни даже слабого желания у него в жизни нет. Его совесть и вина не позволяли ему пойти против родителей, в чьих глазах он до сих пор в моменты воображаемых видений так ясно видел разочарование в сыне, из которого – они поняли уже тогда – не вырастит достойный человек. Аран болезненно пытался представить, каково родителям знать и мириться с тем, что твой ребенок в жизни не будет способным придерживаться собственного слова, своей чести и достоинства. Им остается лишь пытаться удержать его от еще больших гнусных ошибок. А он даже сейчас не может в полной мере ощутить благодарность за их старания и жертвы ради него.

Именно на этом моменте на соседнем барном стуле возник Артур.

– А я думал, уже не успею до закрытия! – он был счастлив.

– Успел, – уныло проговорил Аран.

– Ага, здорово, что ты еще тут. Я думал, сначала позвоню, но за рулем не хотел… Ты чего такой? – он искоса подозрительно взглянул на Арана и тут же перевел взгляд на бутылку пива. – Это уже какая по счету?

– Четвертая плюс три шота виски, – укоризненно ответил за него Ян. – И Кристи вся кипит от злости, поэтому либо ты его остановишь, либо сегодня влетит всем причастным и непричастным.

– Дай-ка я допью, – Артур бесцеремонно дотянулся до бутылки Арана и сделал большой глоток. – Мне как раз столько и надо, я ведь за рулем.

– Боже, я этого не слышал, – взмолился Ян и отошел от них в другой конец барной стойки.

– Ты че творишь, Гард? – Аран был не сердит, но немного обескуражен. – Ты пьешь из моей бутылки! Что случилось с твоей мужской гордостью? За столик у окна так не захотел садиться.

– Ну, мы уже с тобой как одна семья, нам уже и зубными щетками делиться можно, – пошутил Артур, по-свойски обхватив его за плечи и при этом ставя пиво подальше от Арана. – О чем думаешь, Рудберг? Скучал и поэтому в тоске?

На Арана вдруг снизошло озарение:

– Ха, а ведь и точно. Именно, скучал.

Артур подозрительно нахмурился и тут же убрал руку с его плеч.

– Я понял, – вяло, но при этом с сосредоточенным видом кивнул Аран. – Когда у человека ничего нет или наоборот есть все, в его жизнь незаметно приходит Скука. Она не просто какое-то там состояние психическое или эмоциональное – я не знаю разницы. Она смертельно опасна для человечества. Как яд, нет, как зараза, вирус, который проникает в сознание людей, сводит их с ума и толкает на безумные поступки!

– Что тут происходит? О, привет, Арти! – подбежала к ним за стойку Кристин.

– Привет, красотка. Вот этот вот несет какую-то ахинею, – Артур кивнул головой на Арана. – Я ни слова не понимаю.

– Я говорю про то, что Скука – смертельно опасна для человечества.

– Ага, – многозначительно ответила Кристин, уперев руки в бока и разглядывая лицо Арана, слегка наклонив голову.

– По-моему, можно разрешить официально все: ошибки, преступления, промашки, грехи, – Аран, будто, разговаривал сам с собой. – Что угодно, но скуку нужно запретить! Потому что только когда человеку становится скучно, он пускается во все тяжкие. Думаете, почему всякие рок-звезды и знаменитости связываются с наркотиками, начинают пьяные за руль садиться и на вечеринках отжигают так, что их арестовывать приходится? Все только из-за нее, из-за Скуки! Когда у человека наступает, э-э, как это лучше назвать, черт, слово вылетело… А! Пресыщение! Вот когда оно у них наступает, тогда они ищут острых ощущений. А эта подлая виновница замаскировалась под невинную лень или какое-то безобидное создание, типа равнодушие, и творит что хочет! А все начинают винить гнилую натуру человека, избалованность, эгоизм, слабости характера или даже искушения. А винить-то нужно только ее одну, скуку, чтоб ее!

– Ну, видимо, именно из-за нее ты сейчас пьешь как африканское животное на водопое в жару, – цинично дополнила Кристин. – Алкоголь по твоей теории тоже входит в категорию «пуститься во все тяжкие из-за скуки».

– Это мне-то скучно? – язык Арана не очень шевелился, но, возможно, от долгого молчания, пока сидел за стойкой один без друзей. – Не, мне скучать не дают.

– Ян, – повернулась она к бармену, – я тебя умоляю…

– Да не волнуйся ты, я не буду больше пить. Мне еще домой надо. К родителям.

Оба – и Кристин и Артур – внимательно посмотрели на Арана, который тут же пояснил:

– Хочу понять, кто убил мои мечты.

Как он ни отнекивался, пытаясь убедить Артура, что доберется до дома родителей пешком, друг слушать его не стал и едва не силой грубо запихал в машину. Они ехали с открытыми настежь окнами, чтобы проветрить голову Арана и слегка его протрезвить.

– Уверен, что тебе туда надо? Или что прямо сейчас? – уже в третий раз спрашивал Артур.

– Хуже все равно не будет, – с закрытыми глазами ответил Аран, впитывая своим лицом обжигающий холод встречного ветра.

Прямо с порога он объяснил маме, что был неподалеку, а возвращаться на квартиру было уже поздно. Сославшись на усталость, он лишь позвонил из дома Овиду, чтобы предупредить его о своей ночевке у родителей, и отправился в свою бывшую спальню, в которой вырос. В которой проводил часть своей жизни.

Выждав секунд пять, решаясь погрузиться в свое детство, он толкнул пошарпанную дверь в комнату, ощущая пылинки облупившейся и осыпавшейся краски на пальцах, и переступил порог. По памяти он сразу выставил руку и справа на стене нащупал выключатель. Тусклая лампа без люстры с потолка слабо осветила спальню двух братьев. Здесь практически ничего не изменилось со дня их переезда. В последний раз он здесь был около года назад, когда они с Овидом приезжали, чтобы забрать две тумбочки на новую квартиру. Он, словно, вернулся в свое прошлое. Все то же: две кровати, огромный письменный стол с двумя стульями по обеим его сторонам, шкаф, этажерка с детскими книгами. Не хватало только двух тумбочек и еще одного стола, который раньше стоял у стены рядом с гардеробом. Здесь было чисто. Скорее всего, мама еженедельно наводила порядок в спальне сыновей.

– Где ты? – тихо произнес Аран, боясь пошевелиться. – Где ты, Аран?

Он неуверенно прошел до середины комнаты, но как будто обессилил и опустился на колени. Его глаза сначала заболели, а затем все расплылось от накативших слез. Он сглотнул, чтобы избавиться от давящего ощущения кома в горле.

В его уме судорожно мелькали и путались обрывки мыслей и слов. Ведь когда-то все было по-другому, так почему же ничего не осталось? Почему сейчас каждый раз, когда он видел мечты и желания других людей, в нем зарождались тупая боль и зависть? Неужели ни одной мечты не осталось?

Аран закрыл руками глаза, пытаясь усмирить непонятную, нефизическую боль. Успокоив немного сердцебиение, он не смог утихомирить злость на себя и на весь мир. На коленях Аран подполз к шкафу, широко распахивая его дверцы, и вытащил оттуда старый коричневый кожаный чемодан, в котором хранились детские вещи братьев. Он порывистыми движениями отстегнул ремни, открывая его, и с яростью стал перерывать все вещи в поисках чего-то, что сам еще пока не знал. Из чемодана посыпались многочисленные предметы: теннисные мячики, вратарские перчатки, цветные карандаши и мелки, монетки и карточки знаменитых футболистов, крошечные модели самолетов Овида, какие-то рисунки и тетради – все, словно вулканическое извержение всего его детства, разлеталось в стороны, являя собой всю жизнь двух мальчишек.

Аран схватил чемодан и перевернул его вверх дном, высыпая все на пол, и принялся с еще большей ожесточенностью перерывать руками кучу бесполезных, не имеющих ценности для него мелочей, которые он, возможно, берег как зеницу ока в детстве.

– Ничего? Неужели совсем ничего? Со всего моего детства! Со всей моей жизни – ничего?

Его слезы, наконец, выкатились из глаз, ослабляя болезненное давление, но где-то в районе груди стало даже тяжелее. Его распирала горькая обида на что-то неопределенное. На кого-то неопределенного. Винить было некого – Аран это признавал, и от этого становилось лишь больнее. Злость переполняла его, но выхода для нее он не находил – его не существовало. Он схватил тетради и рисунки и стал в горечи разрывать их, сминать листы, пытаясь изничтожить свое бесполезное детство.

Его рука гневно сжала знакомую тетрадь и отбросила ее со всем своим противлением на пол. Она с шелестом упала, раскрывая перед ним свои страницы. Аран замер. Влажными от слез глазами он различал собственный детский почерк, с трудом разбирал зарисовки и свои детские мысли. Он коротко выдохнул и дрожащими пальцами, едва касаясь, провел по тетради, по своему давнему сочинению, по своей мечте, которая почти умерла от времени.

В ту ночь Аран заснул в кровати прямо в одежде, крепко прижав к груди свою школьную тетрадь.

Так крепко он не спал уже давно. Настала суббота, и когда Аран неохотно вернулся в сознание к реальности из-за доносящихся из кухни голосов мамы и Руви, он не сразу поверил, что идти никуда не нужно. Нет ни учебы, ни работы, никаких обязательств на сегодня. Некоторое время он просто лежал на кровати, пытаясь вспомнить, какой неведомой силой его привело домой. За окном было слышно щебетание воробьев во дворе. Дыхание Арана было очень ровным и глубоким, а руки и ноги затекли из-за долгого сна без движений. Попытавшись вытянуть левую руку, чтобы дать приток крови, он услышал, как на пол что-то мягко упало. Приподняв голову, он зажмурился на один глаз и сонно оглядел комнату. Вокруг был сплошной кавардак: детские игрушки, обрывки бумаги, сломанные карандаши, растрепанные тетради. Аран все вспомнил. Он просто откинулся на подушки и стал смотреть на потолок, вдыхая доносившийся из кухни запах блинчиков. Время будто повернулось вспять. Он снова стал двенадцатилетним мальчиком. Как он любил просыпаться от аромата маминой выпечки по утрам, когда солнце уже пробивалось в окна, а уютная и мягкая постель давно была прогрета теплом собственного тела, что не хотелось из нее выбираться! Аран даже на секунду почувствовал, будто сейчас в комнату вой дет Овид с еще короткой стрижкой и в своей любимой футболке с рисунком самолета на груди. И они вместе выйдут на кухню, где за столом уже будут сидеть веселые родители, смеющиеся над нечаянной шуткой Руви. И они все вместе будут завтракать мамиными блинчиками, переговариваясь о мелочах, а потом к ним постучится Сим, и они вдвоем умчатся играть в мяч.

Аран лениво улыбнулся потолку и закрыл глаза, чтобы подольше удержать в голове этот образ. А затем свесил руку с кровати и нащупал на полу упавшую тетрадь. Притянув ее к себе, он открыл и бережно разгладил страницы и, лежа на спине, прочел все от начала до конца, каждое слово.

Он вышел на кухню, где мама стояла у плиты и пекла блины, а Руви выставляла на стол чашки.

– О, дорогой, наконец-то! Ничего себе ты поспал.

– А я хотела идти тебя будить, – согласилась с мамой Руви. – Давай, садись за стол, блины уже готовы. Столько спать, ничего себе!

– Суббота же, – виновато объяснил Аран.

– И причешись, – мама кинула на него оценивающий взгляд, выставляя на середину стола тарелку с блинами. – Тебе уже пора подстригаться, Аран. Посмотри на себя.

Но Аран сидел за столом с плавающей улыбкой, не вслушиваясь в то, что ему рассказывала мама про парикмахерские и про то, что отец теперь работает по выходным вместо понедельника.

– Что это у тебя тут? – спросила мама, садясь за стол вместе с детьми. – Лекции?

Аран молча открыл свою школьную тетрадь на нужной странице и положил перед ней. Она развернула ее к себе и пролистала сочинение на две страницы, под которым стояла оценка «Три».

– О, Господи, помню я это сочинение. Ну и помучил же ты нас им! Это же ведь из-за него госпожа, о… – Хэлдски что ли? – вызывала меня на собрание раза два. Тройка? – она цыкнула и покачала головой, отодвигая тетрадь обратно к Арану. – Ты его так и не переделал, да? Ну и упрямый же ты был ребенок.

– А вот у меня только одна четверка за четверть вышла, – похвасталась Руви. – Все остальное на отлично.

Аран посмотрел на сестру и подумал, как сильно выросли ее черные блестящие волосы за последние месяцы. А потом как-то без причины поймал себя на мысли, что точно такой же цвет волос видит почти каждый день у своего брата. Быть шатеном для Арана уже было настолько привычно, что он давно перестал об этом думать.

Не желая по необъяснимой причине встречаться за обедом с отцом, Аран еще немного побыл с сестрой и мамой, а затем, прихватив упакованные в пакетик мамины оладьи для брата и сунув их в свой рюкзак, не спеша побрел на автобусную остановку с рюкзаком за плечом, но с одной единственной тетрадью отдельно в руке. Ему было очень спокойно. Он не ощущал восторга или энтузиазма, но лишь покой и некоторое умиротворение от своей драгоценной находки. Почти весь тот день он провел в библиотеке, где не делал ничего по учебе, а лишь листал путеводители, проверяя все факты, написанные собственной рукой в сочинении. А потом долго сидел в парке и смотрел в неопределенную точку, чувствуя, как время от времени на лицо наползает ленивая улыбка.

Он рано появился в баре, сразу после его открытия: ему не терпелось поделиться своей мечтой. Посетителей еще не было, и Ян лишь лениво подготавливался к вечерней смене, а Кристин стояла у проигрывателя, выбирая пластинку. Когда она заметила вошедшего Арана, она все же решилась на скорый выбор музыкальной композиции, и выбор пал на Диззи Гиллеспи, и присоединилась на кофе к нему за столик. Он положил перед ней тетрадь.

– И что это?

– Учителя оценили мою мечту на «тройку», – ответил Аран, кивая в свое сочинение.

– Ага, мечту, говоришь? – она с интересом взяла тетрадь в руки и прочла сочинение.

Он смотрел на ее лицо, на котором прорисовывалось удивление вперемешку с изумлением.

– Ты это в каком возрасте написал? – подняла она одну бровь, когда дочитала текст до конца.

– В двенадцать. Все те же двенадцать. Такая история была, ты бы знала! Я уж и забыл совсем. Из-за этого сочинения и вся моя семья вымоталась, и я, и моя учительница. Старушка Хэлди. Честно слово, сейчас мне ее жалко даже, а тогда…

– Почему «тройка»? Такое сочинение!

– А, ну… Это, по-моему, третья по счету версия сочинения. До этого еще две было, но их она зарезала. Помню, что она меня мучила чтением вслух про эту Новую Зеландию. Я, конечно, сам виноват был, невнимательный на уроке, вот она мне и дала наказание. Мне пришлось два часа перечитывать про географическое расположение страны, ее реки и все такое. Ух, как я злился, что я из-за этого пропустил игру в футбол, и мы целый сезон проиграли! Под конец меня уже тошнило от Новой Зеландии и всех океанов, которые там ее омывают. Настоящее мучение. Но в дополнение старушка Хэлди заставила меня писать еще и реферат про Новую Зеландию. У нас дома не было особо энциклопедий: слишком дорогие они были. И мне пришлось чуть не ночевать в библиотеке, и не в школьной, а в городской, ну, той, что в самом центре.

Ему вспомнилась ночь, когда он сидел на ступенях городской библиотеки, промокший насквозь от дождя. Незажженная сигарета, Артур Гард и лишение родительского прощения. Взгляд Арана на мгновение потерял фокус, и он смолк на середине предложения.