Текст книги "Зачем мир воюет. Причины вражды и пути к примирению"

Администрация Буша после 2001 года продолжала угрожать вторжением. Саддаму оказалось нелегко отличить реальную угрозу от блефа. Стратегия диктатора заключалась в следующем: использовать неопределенность ситуации и тщательно поддерживать двусмысленность относительно своих намерений и военной силы, в особенности – ОМП. Он использовал Францию и Россию против США и Великобритании, применяя все доступные тактические ходы и средства. Никто не знал наверняка, какое оружие у него есть и что он собирается с ним делать. Все это могло бы позволить Саддаму получить максимально выгодные условия для переговоров с расколовшимся Западом. На примерах с дележкой пирога мы знаем, что там, где есть частная информация, лучшая стратегия для каждой из сторон не должна полностью исключать риск войны. Так, не будучи уверенным, что Америка введет войска и свергнет его, Саддам решил блефовать, сыграв таким образом в важнейшую игру своей политической карьеры [18].

Но блефовал Хусейн не только против администраций Буша и Клинтона. О том, что в этой игре было больше двух игроков, мы знаем из интервью, которые американцы взяли у ряда иракских военачальников, и бесчисленное количество магнитофонных записей, сделанных Саддам во время своих заседаний. Из этих свидительств стало известно, что Америка была далеко не главной угрозой для Саддама Хусейна.

Гораздо больше Саддам страшился внутреннего заговора или народного восстания, Болезненным опытом для иракского диктатора было не его поражение в 1991 году, а восстание, которое за этим последовало, включая несколько попыток покушения на его жизнь. Накануне войны Саддам решил не укреплять оборону против американцев, а оградить себя от рисков со стороны собственных вооруженных сил. К слову, банды поступают аналогичным образом: тот же Нап должен был думать об опасности Стоунз и Дисайплс, но вынужден был опасаться и Вайс Лорде, которые могли найти повод пристрелить «своего».

Возвращаясь к Саддаму, еще одной его заботой были Иран и Израиль – главные соперники Ирака за власть в регионе. Оба хотели избавиться от Хусейна. Но вера давних врагов в то, что Ирак обладает секретным оружием массового поражения, удерживала их от нападения. Так или иначе, все это означает, что вторжение США в Багдад не входило даже в первую тройку опасностей, которые видел перед собой Саддам Хусейн.

Частная информация даже двух соперников – Ирака и США – могла бы объяснить их блеф и колл. Если добавить соперников, которые внимательно наблюдают за ситуацией со стороны, количество стимулов для обмана возрастает. Это помогает понять, почему Ирак так противился допуску военных инспекторов и снятию подозрений относительно ОМП. По словам Химического Али, высокопоставленного иракского военного деятеля, который заслужил свое прозвище после применения отравляющих газов для подавления курдов, Саддам категорически отвергал идею о том, чтобы режим развеял сомнения относительно химического и биологического оружия. Если Ирак сделает такое заявление в ООН, разъяснял Саддам, это только стимулирует врагов к нападению [19].

В этой игре Саддам был не единственным правителем, который беспокоился о своей репутации. Пока иракский лидер оценивал будущих противников, администрация Буша размышляла над сигналами, которые подает другим своим противникам, в том числе Ирану, по поводу их стремления обзавестись ядерным оружием. За последнее десятилетие репутация США как решительного игрока пошатнулась, так что вторжение в Ирак могло стать весьма однозначным сигналом [20].

Таким образом, Саддам Хусейн и Джордж У. Буш должны были действовать в напряженном и полном неопределенностей мире – примерно как Вайс Лорде и Стоунз. У обоих было много врагов. Саддам должен был поддерживать репутацию, чтобы не допустить открытия сезона охоты на свою власть и жизнь. Буш должен был думать о репутации, иначе о себе заявили бы другие страны, жаждущие обзавестись ядерным оружием. Чтобы понять причины и степень их готовности к войне, нужно принять во внимание наличие частной информации, способность блефовать и желание вписать свое имя в историю.

Неопределенности, возможно, было достаточно для того, чтобы подтолкнуть к войне Вайс Лорде и Стоунз. Точно так же можно объяснить и другие конфликты. Но политологи, изучавшие вторжение Америки в Ирак, не считают, что шума, частной информации и стимулов блефовать было достаточно, чтобы Америка развязала войну. Дело в том, что накануне вторжения Саддам ясно дал понять, что его ядерной программы больше не существует. Почти в последнюю минуту он разрешил военным инспекторам вернуться в страну. Чувствуя, что на его блеф соперник ответит повышением ставок, Саддам пошел на достаточные, по его мнению, уступки ради сохранения мира. Разумеется, определенный шум и закрытая частная информация сохранились, но не в такой степени, чтобы объяснить вторжение в марте 2003 года. По крайней мере, такое мнение существует.

Таким образом, неопределенность помогает объяснить длительную подготовку к войне с сужением диапазона переговоров, но не ее кульминацию. Последним, решающим толчком к решительным действиям большинство специалистов считают проблему обязательств – четвертое логическое объяснение причин войны.

Глава 5
Проблемы обязательств

В 1962 году малоизвестная журналистка и историк Барбара Такман опубликовала материал, посвященный нескольким неделям, предшествовавшим началу Первой мировой войны, У нее не было ни научной степени, ни университетской должности, так что никто до этого момента не воспринимал ее всерьез. Однако исследование под названием «Августовские пушки» было распродано в количестве сотен тысяч экземпляров и принесло ей Пулитцеровскую премию. В октябре 1962 года эта книжка оказалась на прикроватной тумбочке Джона Ф. Кеннеди. Ее исследование оказало сильное влияние на американского президента, который в это время решал проблему противодействия размещению советских ракет с ядерными боеголовками в 90 милях от побережья Флориды – так называемую проблему кубинского ракетного кризиса.

Такман дала простое объяснение Первой мировой войне, указав в качестве ее главной причины слабость политического руководства. Орудийные залпы, как она утверждала, загремели в августе потому, что в июле провалилась дипломатия. Один из крупнейших мировых конфликтов был непреднамеренным и случайным. Европейские генералы и политики полагали, что война будет недорогой, краткосрочной и закончится к Рождеству. Они недооценили своих противников и нагородили ошибок из-за плохой коммуникации, тщеславия и чрезмерной самоуверенности.

Особенно поразил президента Кеннеди описанный Такман разговор между экс-канцлером Германии и его преемником. «Как это могло произойти?» – спросил бывший лидер. «Ах, если бы кто-то знал», – ответил новый. Джону Кеннеди не хотелось беседовать в похожем тоне с будущим президентом. История, рассказанная Такман, подтолкнула его к сдержанности и поиску контакта с советскими лидерами. «Если кто-то будет все это описывать, – говорил Джон своему брату Роберту, – он должен понять, что мы приложили все усилия для сохранения мира, оставив противнику пространство для маневра».

Многие исследователи сравнивали Кубинский ракетный кризис и Первую мировую войну. Выводы были схожими: темперамент и умения лидера плюс капелька удачи могут сохранить и даже спасти мир, Историк из Оксфорда Маргарет Макмиллан объясняет причины Первой мировой милитаризмом и ошибками европейских лидеров наряду с нематериальными стимулами широких слоев населения: социальным дарвинизмом и этническим национализмом. Политологи Стивен Ван Эвера и Джек Снайдер указывают на проблемы бюрократической культуры, которые привели германских военных к сильному преувеличению преимуществ быстрого наступления [1]. Распространенные свидетельства американоиракского конфликта 2003 года подтверждают, что огромную роль в нем сыграли личные интересы лидеров, идеология, предвзятость и администрация, совершенно иррационально уповавшая на легкость смены режима.

Я принимаю все эти объяснения и полагаю, что они играют свою роль в каждой войне. Также я понимаю, почему таким привлекательным кажется прямолинейный нарратив, который концентрируется на индивидуальных просчетах и предвзятости, дающих возможность возложить вину на злодеев. Журналисты и историки знают, что для успешного продвижения нарратива приходится опускать некоторые детали. Иногда это неплохо. Однако проблема анализа войн заключается в том, что опускаются, судя по всему, всегда одни и те же детали – в основном связанные с логикой стратегических решений. При этом частная информация – одна из сил, которым уделяется недостаточно внимания. Другая – то, как изменения баланса сил затрудняют возможность достижения мирного соглашения.

Для объяснения причин войны требуется нечто большее, чем индивидуальные ошибки: ошибающиеся лидеры, сверхуверенность и идеологическая страсть могут привести страны на поле битвы, Но для таких событий, как Первая мировая война, нам придется объяснять четыре года окопной войны, миллионы погибших и четыре империи, развалившиеся в долгой и беспрецедентной битве на уничтожение. Примерно те же вопросы можно задать об Ираке. Что заставляло противников продолжать воевать? Нет ли более глубокого объяснения, чем просто просчеты и ошибки? Идея Такман может быть безупречной для краткосрочного ракетного кризиса 1962 года или для спешных решений июля 1914 года. Но у длительных и разрушительных войн наверняка есть более глубокие корни.

Вопрос об этом подводит нас к проблеме обязательств, Может показаться, что речь идет о ситуации, когда двое влюбленных разбегаются в разные стороны, боясь, что между ними завяжутся слишком серьезные отношения. Однако, когда о проблеме обязательств говорят политические экономисты, они имеют в виду совсем другое: договоренности, которые рушатся, потому что нельзя рассчитывать, что одна из сторон действительно собирается их соблюдать. Обе стороны хотят стабильных отношений, потому что их разрыв может обойтись слишком дорого. Но если хотя бы одна из сторон не верит, что другая выполнит свою часть обязательств, сделка неизбежно распадается.

Классический пример проблемы обязательств – так называемая превентивная война. Представьте, что вы сильная сторона, но это продлится надолго: ваш соперник, как вы оба знаете, скоро вас превзойдет. Вы можете атаковать сейчас, предотвратив его усиление. Война все равно окажется для вас разрушительной. Вы можете потерпеть поражение, поэтому знаете, что лучший вариант – договориться. Ваш соперник может пообещать не использовать свое будущее преимущество. Он может предложить множество трофеев. Но кто гарантирует, что он выполнит свои обязательства? Такая сделка ненадежна, ведь она требует от вас пожертвовать своим сегодняшним влиянием ради пустых обещаний в будущем.

Логика превентивных действий лежит в основе многих конфликтов, включая Первую мировую войну, Пелопоннесскую войну в Древней Греции и вторжение США в Ирак. Но проблема обязательств может быть куда более разнообразной. Она лежит в основе гражданских войн, этнических чисток и геноцидов. Чтобы разобраться, как это работает, начнем с 1914 года.

Столетие, предшествовавшее Первой мировой войне, было одним из самых мирных в Европе. Начиная с 1815 года, промышленная революция постепенно захватывала весь континент. Телеграф, пароходы, железные дороги сокращали расстояния и способствовали беспрецедентному развитию торговли, экономики и глобализации. Вместе с тем у людей формировались новые представления о политических правах, изменения в экономике создавали новые классы, Коммерсанты и рабочие, став основной силой промышленной экономики, желали обрести право голоса, угрожая в противном случае революцией. Тем временем старые многонациональные империи – Австро-Венгерская и Османская – оказались на грани распада, С каждым годом имперская хватка ослабевала на фоне все более громких требований национального самоопределения. Новые могущественные национальные государства, такие как Германия и Италия, сплачивались вокруг языковой и этнической идентичности [2].

Несмотря на это, Европе на протяжении почти 100 лет удавалось избегать мировой войны. Военные конфликты между отдельными государствами, включая Крымскую войну 1853 года, войны между Пруссией и Австрией 1866 года и между Францией и новорожденной Германией 1870 года, в континентальное противостояние не перестали.

Европейские государственные деятели предпочитали делить между собой другие части планеты. Это происходило жестко, но преимущественно мирным путем. Уровень технологического развития предполагал почти неизбежный передел мира. Так, западноевропейские державы поделили Африку к югу от Сахары. Они спорили о том, кто будет контролировать североафриканские государства Средиземноморья. Россия, Австрия и страны Балканского полуострова боролись за фрагменты распадающейся Османской империи, а Британская и Российская империи спешили распространить свое влияние на Персию, Китай и страны Центральной Азии.

Европа в 1914 году

Несмотря на высокие ставки, европейские державы в основном вели себя как разумные участники сделки, заинтересованные в дележке пирога. Никто при этом не хотел вступать в кровопролитную войну за периферию. На протяжении столетия уполномоченные представители собирались на конгрессы, конференции и разного рода встречи, чтобы поделить отдаленные общества, не проливая крови европейцев. Они враждовали, сохраняя мир.

Этот долгий мирный период закончился в 1914 году на Балканах, Регион представлял собой нестабильный буфер между двумя империями: клонившейся к упадку Австро-Венгерской и входящей в расцвет сил Российской, В конце июня в Сараево молодой сербский террорист совершил покушение на наследника умирающей империи, застрелив австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену. Это убийство вызвало череду напряженных дипломатических переговоров. Историки называют это период июльским кризисом. На протяжении нескольких недель стороны формировали союзы и строили планы массовой мобилизации. К концу лета все великие европейские державы находились в состоянии войны: Австро-Венгрия и Германия с одной стороны, Россия и Франция, к которым вскоре присоединилась Британия, – с другой. Таким образом, центральные державы противостояли союзным.

В поисках ответа на вопрос, почему они вступили в кровопролитную войну, важно помнить о проблеме избирательности. На протяжении десятилетий великим державам удавалось разрешать серьезные кризисы без открытых конфликтов. Только за последние 15 лет до 1914 года можно насчитать множество поводов для континентальных войн, которые в них не вылились. Это и британско-французское противостояние, или Фашодский кризис 1898 года, за владение бывшим египетским аванпостом в Судане, и игра мускулами России против британских и японских интересов в Китае по захвату дальневосточных морских портов в 1900 году, и захват Австрией Боснии в 1908 году, и пара стычек за контроль над марионеточным марокканским государством в 1905 и 19И годах, и две войны между различными балканскими странами в неустойчивой буферной зоне между Австро-Венгрией и Россией в 1912 и 1913 годах. В любом из этих уголков мира могла вспыхнуть война, способная распространиться на весь континент. Но стимулы к миру каждый раз оказывались слишком сильными, так что великим державам удавалось находить приемлемые решения, которые предотвращали катастрофу.

Почему же 1914 год оказался другим? Допустим, европейские лидеры были заурядными для своего времени воинственными политиками, а население их стран – чрезвычайно националистическим. Однако прежде тем же самым государственным деятелям удавалось урегулировать кризисы без насилия. Может быть, они оказались менее разумными и удачливыми в июле 1914 года? Отвечая на этот вопрос, многие политологи и историки приходят к выводу о том, что всему виной сложившиеся к тому моменту условия для превентивной войны [3].

Если подняться высоко над Германией начала прошлого века и посмотреть на страну глазами ее политических лидеров, окажется, что она буквально окружена угрозами. Исторически Германия фокусировала внимание на своем западном соседе и извечном противнике – Франции. Но теперь не меньшее беспокойство вызывал взгляд на восток, где германское правительство видело в лице России левиафана, начинающего осознавать свое могущество. Огромная Российская империя постепенно превращалась в индустриальную державу и все более эффективно использовала свои безграничные ресурсы.

В 1914 году Россия все еще оправлялась от поражения, которое ей нанесла Японии десятилетием ранее. Но с помощью Франции она начала производить вооружения и прокладывать железные дороги к своим западным границам, чтобы при необходимости иметь возможность быстро перебросить войска. Многие германские военачальники полагали, что к 1917 году они проиграют любую войну против России.

Понимание последствий дало Германии возможность упредить рост могущества опасного соседа. Противники при этом даже не пытались унять опасения немецкого руководства – по крайней мере, так считали сами официальные лица Германии. Каким образом Россия и Франция могут гарантировать, что не превратят их страну во второстепенное государство или не захотят отхватить себе часть ее территории? Это классическая проблема обязательств, которая занимает центральное место в любой превентивной войне: значительное и непредсказуемое изменение соотношений военного могущества, при котором слабеющая сторона уверена, что усиливающаяся не может гарантировать, что в будущем удержится от использования своего господства. Если действовать быстро, считали немецкие генералы, страна успеет предотвратить укрепление России. В противном случае окно возможностей закроется – эту мысль некоторые генералы повторяли перед политическим руководством на протяжении 20 лет.

Но эти аргументы действовали не на всех политических и военных лидеров. К примеру, кайзер Германии Вильгельм и эрцгерцог Австрии Франц Фердинанд скептически относились к идее превентивной войны и склонялись в пользу мира. Однако во время июльского кризиса 1914 года, когда окно возможностей для Германии стремительно закрывалось, а эрцгерцог уже был убит, партия войны взяла верх. «У нас никогда не будет лучшей возможности для нападения», – утверждал Хельмут фон Мольтке, один из высших немецких военачальников.

Кроме того, июльский кризис дал Германии повод напасть на Францию и Россию с меньшим риском, чем это было прежде. Дело в том, что немцы опасались, что другие великие державы, включая Великобританию, могут присоединиться к противникам. Но покушение в Сараево предоставило Германии удобный случай: Австрия теперь намеревалась наказать Сербию за убийство наследного принца. В этом конфликте Россия с большой вероятностью направила бы свои войска на помощь Сербии. Если бы это произошло, немецкие дипломаты могли бы сказать, что их страна просто пришла на помощь своему давнему союзнику – Австрии. В этом случае, полагали они, есть шанс, что Британия останется в стороне от конфликта или, по крайней мере, будет воздерживаться от вступления в него достаточно долго для того, чтобы Германия успела покончить с Францией и навсегда ослабить Россию. Таким образом, июльский кризис открыл для Германии возможности для снятия с себя проблемы обязательств.

Если сформулировать общий «рецепт» превентивной войны, в него обязательно войдут два ключевых компонента: с одной стороны, должен начаться процесс изменения баланса сил, с другой – соперники должны заранее его предчувствовать. В сочетании друг с другом эти факторы открывают окно возможностей для слабеющей стороны, которая получает шанс повлиять на баланс сил в свою пользу, помешав противнику набрать силу. Но получить такое окно – только половина дела. Есть еще два ингредиента превентивной войны: во-первых, изменение баланса сил должно быть очень существенным, во-вторых, его сложно предотвратить каким-либо другим способом.

Именно два последних ингредиента исключают возможность сделки. Это важно, потому что стороны до самого конца предпочитают договариваться, зная, что война обойдется дорого и торговаться всегда выгоднее, чем воевать. Например, Германия предпочла бы, чтобы Россия притормозила свой рост или нашла способ убедить противника, что не станет использовать ему во вред свое будущее преимущество. Третий и четвертый ингредиенты говорят о том, что такие уступки невозможны. Значительное изменение баланса военной силы означает, что державе, находящейся на подъеме, сложнее компенсировать той, что клонится к упадку, неизбежное снижение ее влияния. Изменение баланса должно быть трудно предотвратить, потому что в ином случае держава на подъеме может что-то сделать, чтобы замедлить свой рост и предложить мирную сделку: передать какой-то источник своего могущества или уступить нечто ценное слабеющей стороне, что удержит ее от превентивного нападения [4].

Изменение баланса сил, как правило, не такой быстрый и масштабный процесс, чтобы его нельзя было предотвратить. Проблемы обязательств возникают не при каждом изменении военной мощи. Например, в столетие, предшествовавшее 1914 году, европейским державам, несмотря на все экономические, технологические и политические изменения, удавалось находить компромиссы. Когда происходит внезапное, но не очень большое изменение, соперники начинают переговоры об уступках, сохраняя тем самым мир. Европейские лидеры упорно стремились избегать войн, в том числе перегруппировывая альянсы для сдерживания государств, находящихся на подъеме, и ослабления их стимулов к нападению. Это и называется изменением баланса сил, Создание альянсов – это власть, которой делятся и торгуют ради сохранения мира. Один из лучших переговорщиков в истории – канцлер Германии Отто фон Бисмарк. Он занимал доминирующее положение в европейской политике два десятилетия подряд до своей смерти в 1890 году. Он прославился умением находить компромиссные решения, которые позволяли избегать войн. Кроме того, он нашел в себе силы не пользоваться победами Германии, чтобы снизить вероятность создания сбалансированной коалиции против нее [5].

Но иногда изменение баланса сил оказывается настолько значительным и неизбежным, что восстановить равновесие и найти компромисс почти невозможно. Многие политологи и историки именно такой видят ситуацию 1914 года. Некоторые утверждают, что большинство продолжительных войн в истории начинались из-за проблемы обязательств. Рассмотрим этот тезис на других примерах из древности и современности [6].