Текст книги "Кровь невинных"

– Боже, Курт. О Господи! – воскликнула Шанталь, когда я встретил ее на лестнице. – Ты знаешь, какой сегодня день?

– Какой?

– Ровно два года назад армия Саддама Хусейна была разгромлена в Кувейте! Два года назад. По-твоему, это ничего не значит?

Часть 5
Господин миров

Пусть лучше впаду в руки Господа, ибо весьма велико милосердие Его, только бы не впасть мне в руки человеческие.

Первая книга Паралипоменон 21:13

Библия. Ветхий Завет

Попаду я в ад, спросит меня черт:

– Чем ты жил, солдат? Чем платил за счет?

Я ему тотчас дам простой ответ:

– Тем, что отправлял души на тот свет.

Строевая речевка воздушно-десантных рейнджеров США

Глава 26

До Судного дня оставался один день.

В предрассветной мгле я стоял посреди парка, обратившись лицом к юго-востоку, и готовился к молитве. Мои лицо и затылок были влажными после омовения, а воздух – холоден и свеж. Ветви деревьев, еще неделю назад голые, как скелеты, стали постепенно оживать, и лес наполнился запахом зелени. Смутные очертания небоскребов поднимались над верхушками деревьев, как огромный частокол. «Господи, как же прекрасна жизнь», – подумал я. «Во имя Аллаха, – я стал читать про себя молитву, – Милостивого и Милосердного. – Слова наполняли меня особой радостью, которая заставила улыбнуться. – Хвала Аллаху Господину миров; Милостивому и Милосердному; Царю в День Суда». Я еще раз повторил эти строки, чтобы успокоиться, а затем снова прочитал молитву.

В тот день, пробегая после молитвы в утреннем тумане, я чувствовал себя как человек, долгое время просидевший в заточении и наконец-то вырвавшийся на свободу. Всю свою жизнь я хотел испытать подобное чувство. Казалось безумием, что это произошло именно так. Тем февральским днем все, что я считал родным, оказалось разрушено, втоптано в землю, уничтожено. Как будто мои родители заново умерли для меня, а вместе с ними и я. Я оплакивал их с особой горечью в сердце. В следующие два дня я был настолько подавлен, что до сих пор удивляюсь, почему Шанталь не выгнала меня из квартиры. Но она не сделала этого. Она выслушивала меня. И в те редкие моменты, когда ко мне возвращалась способность мыслить, меня удивляло ее поведение. Она не давала мне советов. Не осуждала. Просто слушала. Как будто я оказался на дне океана, смотрю наверх, туда, где тонкая серебряная пленка воды соприкасается с воздухом, и знаю, что никогда не доберусь до нее. Но однажды тебе удается пробраться к солнцу и воздуху. И я это сделал.

Но, несмотря на скорбь, я сказал ей далеко не все. Я рассказывал Шанталь о моих отце и матери, о том, как я открыл для себя ислам. Я думал, что она придет в ужас, но ошибся. Я рассказал о кузине моей матери – монашке – и о пустой деревне моего отца, если это была его деревня. Шанталь могла задать много вопросов, например, почему я не рассказал ей обо всем раньше, но не стала. Как будто она уже все знала или догадывалась, хотя и не признавалась в этом. И наконец, я рассказал ей о том, что узнал от Джорджа о «Ханджар». На мгновение в ее взгляде промелькнуло отвращение, и я отстранился от нее. Я видел, что она пытается взять себя в руки. «Ты не знаешь, было ли это на самом деле, – успокоила она меня. – А если и было, то вы с отцом – разные люди». Не думаю, что она верила в то, что говорила. Да и я не верил. Но в тот момент мне просто необходимо было услышать именно эти слова, и после этого мое доверие к Шанталь только возросло. Но я ничего не рассказал ей о Рашиде. Ничего.

Я должен был сам уладить свои проблемы с Рашидом, который обманывал меня, использовал, а потом подставил, как никто в моей жизни. Я обязательно найду его. И когда бы это ни случилось, будет лучше, если Шанталь ничего не узнает.

Я хотел рассказать ей о том, что узнал про Ирак и Саддама, о том, как она права. Я не сомневался, что Рашид работал на Саддама и втянул в это меня, хотя я ни о чем не догадывался. Я даже чувствовал себя виноватым перед ней из-за того, что скрывал это. Но все же я ей не признался. Как не сказал ничего о Мече Ангела. И о Судном дне. Я собирался разобраться во всем сам.

Я бежал на юг по Ист-драйв, оставляя позади музей «Метрополитен». Отсюда я мог взглянуть на окна Шанталь. Было около четверти седьмого, но в ее комнате горел свет. Обычно она не вставала так рано. Наверное, я разбудил ее, когда уходил. Я вышел из парка около Семьдесят второй улицы и направился к Третьей авеню. Ровно в шесть пятнадцать я стоял на углу около бубличной.

Я отдал Азизу огнетушитель три дня назад. У него оставалось достаточно времени, чтобы заправить его. Вся процедура занимала несколько минут. Согласно нашему плану, я ждал его с минуты на минуту, неся огнетушитель в рюкзаке, который я ему принес. Он войдет в магазин, я последую за ним. Я буду его первым клиентом и выйду из лавки с рюкзаком и пакетом бубликов. Я не сообщал Азизу, как собираюсь доставить огнетушитель в Мэдисон-гарден, а также другие детали операции. Считал, что ему не нужно об этом знать. На самом деле у меня больше не имелось планов относительно Мэдисон-гарден. Я лишь хотел заполучить вирус. Потом Азиз должен был умереть.

Обычно он открывал магазин ровно в шесть двадцать. Но сегодня задержался. С каждой минутой ожидание становилось все невыносимее. Я чувствовал себя как полицейский, попавший в компанию воров. Пять минут – слишком большой срок, чтобы шататься без дела по Манхэттену, если только ты не ночуешь на улице. Через десять минут у тебя могут возникнуть неприятности. Я осмотрелся по сторонам. Газетный киоск открыт. Как и небольшой магазинчик рядом с ним. Пакистанцы и корейцы встают рано или вообще не закрываются ночью. Я не хотел, чтобы они или их камеры наблюдения запомнили меня, поэтому старался их избегать. Мимо промчался высокий бегун, одетый в костюм из черной лайкры, подчеркивающий каждый мускул его натренированного тела, в лыжной шапочке и темных очках. Я подумал, что он хочет привлечь внимание к своим мускулам, а не к лицу. Он бежал еще некоторое время по Третьей авеню, затем свернул на Семьдесят вторую улицу и исчез. Азиз так и не появился.

Я тоже побежал, так как не мог больше стоять. Может, я что-то перепутал. В такие минуты начинаешь прокручивать в голове все детали, пытаешься найти выход. Интуиция подсказывает идти в одно место, но умом ты понимаешь, что нужно направиться совсем в другую сторону. Возможно, Азиз ждал меня в колледже Льюиса.

Когда я завернул за угол, на улице по-прежнему было темно и горевшие вдалеке красно-синие огни полицейских машин наполняли сумрак тревожным светом. Я побежал по направлению к ним. Около здания биологического факультета стояли машины полиции и «скорой помощи». Позади меня послышался рев сирен, и появились новые машины, не привычные бело-синие полицейские автомобили, а зеленые армейские фургоны. Несмотря на ранний час, перед зданием собралась небольшая толпа, двое полицейских оттесняли людей от огороженной желтой лентой территории. Из фургона выходили солдаты. Они пока не натянули противогазы, но уже были одеты в специальные защитные костюмы МОПП-4.

– Что случилось? – поинтересовался я у женщины-полицейского, которая пыталась сдержать толпу. Она только покачала головой.

«Началось», – подумал я. Они знают, что там произошел какой-то несчастный случай. Возможно, мне стоило уйти. Поскорее убраться отсюда. Из Нью-Йорка. Но сначала я должен выяснить, что случилось.

Приехали телевизионщики. Их белые прожекторы освещали вход в биологический корпус, полицию вокруг него и входящих в здание солдат. Оставалось только ждать и наблюдать за происходящим. Люди вокруг стали перешептываться. «Отравляющий газ», – послышалось в толпе. Им не понравилось появление военных в масках.

– Это биологический факультет, – прокомментировала стоявшая рядом молодая женщина с набитой книгами сумкой через плечо.

– И что? – спросил парень рядом с ней.

– Здесь проводят генетические исследования.

Я почувствовал, как людей, слышавших эти слова, охватил трепет.

– Что случилось? – крикнул кто-то полицейским.

– Все под контролем, – ответила женщина-полицейский напротив нас.

– К черту! – заорал маленький мужчина в дорогом костюме вроде тех, что я видел в кофейне «Мэйфер». Его лицо покраснело и перекосилось от гнева. – Скажите нам правду!

Толпа быстро росла, люди рассказывали друг другу о солдатах в противогазах, атмосфера ужаса сгустилась над толпой только от одних разговоров о том, что здесь могло произойти. Женщина средних лет с ребенком в «кенгуру» не могла решить, остаться ей или уйти. Она закрыла голову ребенка руками, как будто хотела защитить его от неизвестной опасности, таившейся в безликом здании.

– Послушайте! – обратился капитан полиции с всклокоченными волосами и аккуратно подстриженными усами к представителям прессы неподалеку от нас. – Вы видели, как в здание заходят представители Национальной гвардии, и должны сделать правильные выводы. Сейчас я быстро введу вас в курс дела. Договорились? – Камеры и микрофоны сгрудились над ним, как игроки на футбольном поле, освещая все горячим белым светом. Мы больше не видели лицо капитана, но слышали его голос достаточно хорошо. – В лаборатории биологического факультета убит человек.

– Как? – выкрикнул один из репортеров.

– Дайте мне закончить. Человек убит в лаборатории биологического факультета, пострадало кое-какое оборудование.

– Это газ? Он ядовитый? Как произошло убийство, Карл?

– Это определит следствие. Могу лишь сказать, что ему перерезали горло.

– Множественные рваные раны?

– Нет, только горло.

– Скажите, Карл, зачем же тогда Национальная гвардия?

– Мы должны убедиться, что в лаборатории нет опасных веществ. Это обычная процедура в подобных случаях.

«Карл, – подумал я, – ты еще никогда не имел дело с подобными случаями».

Двери здания открылись, и появилась каталка с телом, завернутым в полиэтиленовый пакет. Толпа развернулась и устремилась к трупу и машине «скорой помощи», столпившись вокруг другого ограждения. Несколько репортеров без камер остались в стороне и опрашивали офицера по связям с общественностью. Когда двери «скорой помощи» закрылись, камеры развернулись и корреспонденты стали вести репортаж с места событий. Я старался держаться к ним как можно ближе, чтобы услышать, о чем они говорят, избегая при этом объективов камер.

– Да, Джонатан, – сказала репортер, хорошенькая женщина восточной внешности, закрепляя что-то на ухе. – Мы находимся около колледжа Льюиса, где сегодня утром в научной лаборатории было обнаружено мертвое тело. Согласно полицейским отчетам, это убийство, возможно, ограбление. – Она прислушалась к голосу, звучавшему у нее в наушниках. – Да, верно, прибыла группа солдат из Национальной гвардии, они вошли в здание в противогазах, но, согласно отчетам полиции, это всего лишь мера предосторожности. Возможно, в лаборатории содержится небольшое количество – они подчеркивают слово «небольшое» – опасных веществ. – Она снова прислушалась и посмотрела в свой блокнот. – Нет, мы не обладаем подобной информацией. Но жертва опознана. Это Хелми Азиз, двадцати девяти лет, аспирант колледжа Льюиса. – Она снова прислушалась. – Спасибо, Джонатан, – сказала она.

Возможно, вирус уже на свободе. Или какой-нибудь ничего не подозревающий человек его случайно выпустил. А может, вирус забрал убийца Азиза? Здание оцеплено. У меня не было никакой возможности проверить мои предположения. Я не знал, с чего начать. Азиз, мой единственный связной, теперь мертв. Только Рашид знал обо всем, но я не имел представления, где он сейчас находится. Вернулся в Боснию? Или он в Афганистане? Или в Ираке? Черт с ним, подумал я. Черт с ним, раз он посвятил в свой секрет стольких людей и так многое скрыл от меня.

Улица полнилась огнями, вспышками фотокамер; толпа из полицейских, репортеров и зевак не собиралась расходиться, и я ничего не мог сделать. Оставалось только вернуться в квартиру.

Я бежал по лестнице, стремясь поскорее добраться до телевизора. Постучал в дверь. Никто не ответил. Я открыл ее. Шанталь не было дома.

Слава Богу, она оставила записку: «Не могу спать, поехала в офис работать над новыми проектами. ХХХОООО. Ш».

Новости о происшествии давались во всех утренних программах, но я не услышал почти ничего нового. Репортеры, полиция, Национальная гвардия – никто из них не понимал, что искать. Заметят ли они колбу с надписью «Не трогать»? Что они сделают с огнетушителем в сумке для книг?

Пару раз я брал трубку, собираясь позвонить в полицию и рассказать в общих чертах о том, что происходит. Но каждый раз, услышав голос дежурного офицера, вешал трубку.

Я собирался вернуться на то место, но решил не спешить. Принял душ. Побрился. Надел белую рубашку, костюм и черные кроссовки, которые использовал как выходную обувь. Если я буду выглядеть как федеральный агент, мне это только пойдет на пользу. К тому же в этой обуви я смогу бежать.

Я начал спокойно спускаться по лестнице. Затем что-то тяжелое ударило меня сзади по голове. Колени подогнулись, и я полетел вниз. Все закружилось перед глазами, но на мгновение мне показалось, что я заметил фигуру в черном. Потом потерял сознание.

Затем я услышал голос управляющего Кантровича, воскликнувшего:

– Боже всемогущий! Что же это такое! В следующий раз пользуйтесь лифтом!

– Что случилось?

– Думаю, вы упали.

– Вы видели, кто это?

– На лестнице никого, кроме вас, не было, – возразил он.

– Мне нужно идти. – Я поднялся на ноги, но почувствовал головокружение.

– Смотрите, что вы натворили! – воскликнул он.

Кровь испачкала пол и мою рубашку. Я потрогал затылок. Он болел не очень сильно, но ладонь стала красной от крови.

Управляющий хотел вызвать «скорую», но я отказался и вернулся в квартиру. На меня началась охота. И охотник выдал себя. Он притаился где-то поблизости и ждал меня. Кажется, я знал, кто это. Бегун в черном лайкровом костюме. Но это лишь предположение. Однако кем бы он ни был, где бы ни находился, я должен найти его первым.

Я опустил голову под струю воды, чтобы смыть кровь. Пришлось израсходовать полролика бумажных полотенец, прежде чем кровь остановилась. Рубашка испачкана. Маленькая кухня и ванная стали похожи на приемную в отделении «Скорой помощи». Шанталь это не понравится. Я уже собирался переодеться, когда зазвонил телефон. Я подумал, что это Шанталь.

Но звонила Селма, которая, судя по голосу, пребывала в отчаянии. Сказала, что Дэйв ввязался во что-то ужасное, но она не знает, во что именно. Он улетел в Атланту с Дюком Болайдом, чтобы посмотреть решающий матч между «Ястребами» и «Чикагскими быками». Я с трудом представлял себе, как все это связано. Она говорила невнятно и призналась, что звонит из больницы. Дэйв сильно избил ее на этот раз.

– Что может быть опасного в поездке на баскетбольный матч? – удивился я.

Селма сказала, что это лишь отговорки, она в этом уверена. Дэйв лгал ей по поводу поездки на игру. Здесь крылось что-то еще. Постоянные намеки, улыбки. И эти телефонные звонки Дэйва в Нью-Джерси. Ему тоже кто-то звонил. Мужчина с иностранным акцентом. Возможно, мексиканец.

– Прости, Селма, но у меня нет на это времени.

– Курт, ты должен мне помочь.

– Не знаю, что я могу с этим поделать, Селма. Мне нужно...

– Только ты способен помочь. Ты – единственный, кто у меня остался. Не оставляй меня. Я не хочу умереть в одиночестве.

– Успокойся, Селма. С тобой ничего не случится. Может, мне стоит поговорить с парнем, который названивал Дэйву. Что скажешь? Ты сможешь найти его номер?

– Курт, я не знаю! Я...

– Давай поговорим об этом вечером. Хорошо?

– Нет. Подожди. – И она повесила трубку.

Я пытался перезвонить, но мне понадобилось время, чтобы найти телефон больницы в Уэстфилде, а потом линия была занята. Несколько минут спустя Селма перезвонила мне. Она записала номер телефона в Нью-Джерси несколько месяцев назад: 329-3868. Я позвонил по нему. Меня не соединили. Я ничего не мог поделать. Снова позвонил Селме.

– Курт, мне так страшно, – пожаловалась она.

– Не бойся. Все хорошо. Я позвоню тебе вечером. Обещаю, – сказал я и снова вышел на улицу.

Толпа пешеходов заполнила парк и Лексингтон-авеню. Люди шли, размышляя о годовом балансе, который им предстояло сдать, о повышении по службе или о том, какой их босс сукин сын. Они направлялись на работу. А я – на войну. Все эти люди напоминали лес, сквозь который я ничего не видел, в котором прятался мой враг.

Стараясь не привлекать к себе внимания, я шел к колледжу Льюиса. Если он не нападет на меня по дороге, то это может случиться там, где я приготовлюсь к встрече с ним. Я старался ни о чем не думать и настроился реагировать на любую неожиданность. Но из головы не выходил телефонный номер, и я стал повторять его про себя. Три два девять, тридцать восемь, шестьдесят восемь. Цифры показались мне знакомыми, но я не мог понять откуда.

«Три два девять, тридцать восемь, шестьдесят восемь, – повторил я вслух. – Боже всемогущий!» Я вытащил из кармана бумажник и достал оттуда маленький листок бумаги с арабскими буквами: «Алиф Лам Мим. Сад. Нун».

Я повернул в сторону Мэдисон-гарден и зашел в книжный магазин. «У вас есть Коран?» – спросил я у продавца, указывая на стенд позади него. Этого не может быть. Такого просто не могло случиться. Память сыграла со мной дурную шутку, и я должен убедиться, что не прав. Я быстро пролистывал суры, проверяя начало каждой из них. Буквы «Алиф Лам Мим» начинали третью и двадцать девятую суры. Проклятие. Это был маленький код, который я придумал, прежде чем узнал, что задолго до меня Коран использовали как шифровальную книгу. Я изобрел код, чтобы запомнить номер, по которому редко звонил и не хотел, чтобы кто-нибудь знал о нем. Я нашел суру 38. Она начиналась с таинственной буквы «Сад». Затем суру 68. «Нун». Дэйв звонил Рашиду.

Этого не могло быть! И тем не менее это так. Отрывочные воспоминания, похожие на ночной кошмар, помогли мне сделать такой вывод. То, как Рашид расспрашивал меня о моей семье, и все, что я рассказывал ему, когда мы находились в Боснии. Он знал об убеждениях Дэйва. Расовая чистота. Христианское самосознание. Правительство, оккупированное сионистами. Помню, Рашид обратил на это особое внимание. «ПОС». Он повторял это снова и снова и даже засмеялся. «В этом есть доля правды», – сказал он. «Нет, раз в это верит Дэйв», – ответил я.

Рашид знал о письмах Селмы, о вырезках про взрывы, которые она мне присылала. «По-твоему, Селма думает, что он к этому причастен?» – поинтересовался Рашид. «Дэйв не сможет зажечь и бикфордов шнур», – возразил я. Рашид мог узнать о Дэйве все, что ему нужно, включая адрес. Возможно, он знал о нем больше, намного больше, чем я.

«Как дела в еврейском городе Нью-Йорке?» Во время нашей последней беседы Дэйв говорил странным тоном, как будто мы обменивались шутками. Черт! Меня передернуло от этой мысли, как от зловония в воздухе. Он думал, что мы занимаемся одним делом, участвуем в едином заговоре. Но не был уверен. Да, он не был уверен во мне. И теперь меня потребовалось устранить со сцены.

Но Дэйв, этот расистский сукин сын, как он мог сотрудничать с Рашидом, похожим на одного из тех смуглых «песчаных ниггеров», которых он ненавидел? «Еврейский город Нью-Йорк». О Боже. Теперь я услышал голос Рашида, как он рассказывает Дэйву о евреях, о несправедливости, о зловещих заговорах в правительстве и о тайных союзах! Он играл с Дэйвом, как играл и со мной. Только в случае со мной Рашид применял другую тактику. Ну конечно! Дэйв такой глупый и простодушный. Рашид с самого начала задел его за живое. Правительство, оккупированное сионистами. «Великий сатана». И все в том же духе. «Какая чертовски удачная партия, – произнес я. – И я помог вам ее организовать». Этот великолепный план, который придумали мы с Рашидом, теперь, когда к нему прикоснулся Дэйв, показался мне полной дешевкой.

– Вы будете платить за книгу? – спросил продавец, когда я машинально направился к выходу из магазина, сжимая в руке Коран.

– Извините. – Я положил книгу на место.

Я по-прежнему не знал, кто следит за мной и где сейчас находится. По Мэдисон-гарден проезжало пустое такси. Я сел в него. Водитель в тюрбане повернулся ко мне.

– Салам алейкум, – поздоровался он.

– В аэропорт Ла-Гуардиа, – распорядился я.

Глава 27

Центр «Омни» в Атланте – огромное здание, оба корпуса которого располагаются друг против друга. В одном – отель «Омни» причудливого розово-фиолетового цвета с улыбчивым персоналом у входа. В другом – офисы Си-эн-эн. А в самой середине находится большой ресторанный дворик. Такие заведения можно встретить в любом крупном супермаркете Америки. В Центре «Омни» был «Тако-Белл» и местечко под названием «Парни и девчонки». Кажется, я еще не бывал в таких забегаловках. Но здесь так же потрескивал лед в стаканчиках с колой и пахло горячим маслом, как в любом американском кафе. Единственное отличие заключалось в том, что потолок располагался на высоте пятнадцатого этажа.

Это место вызывало во мне чувство тревоги. Слишком большая территория. Флагов на балконах больше, чем в здании ООН. Стены украшали афиши старых фильмов. Витрины офисов и магазинов сделаны из одинакового зеркального стекла. Я ожидал увидеть здесь толпу народа. Но людей оказалось не так уж и много. На почте – ни одного сотрудника, только автоматы. В полицейском участке тоже никого. По этажу ходили несколько охранников. Но они болтали друг с другом и явно слонялись без дела. Обращаться к ним бессмысленно. Я должен был найти того, кто отдает приказы.

У подножия эскалатора на первом этаже, напротив почтового отделения и полицейского участка, стояли телефоны-автоматы. Если я смогу дозвониться до Гриффина, возможно, ему удастся что-нибудь предпринять. Но, похоже, все против меня. Пришлось сделать четыре звонка и потратить кучу монет, прежде чем я дозвонился до Вашингтона и узнал номер Белого дома. Потом оператор сказала, что я должен позвонить еще по одному номеру в службу охраны министерства финансов. Я снова звонил. Ждал, пока меня соединят. Старался говорить спокойным и уверенным голосом, но каждый щелчок на линии, каждая секунда ожидания переполняли меня отчаянием. Не знаю, почему его не могли найти так долго. Возможно, он просто не хотел подходить к телефону. Сколько раз в жизни мне приходилось ждать? Обычно ты не задумываешься о подобных вещах. Но теперь мне казалось, что я заблудился в лабиринте безмолвия.

– Гриффин, – услышал я его голос.

Теперь наступила его очередь вслушиваться в молчание. Я не сумел ничего сказать ему. Я понял, что ему нельзя доверять. Он сам слишком многое скрывает. Нельзя рассказать ему все и быть уверенным, что после этого он оставит меня в покое. А если я расскажу ему не все, а только часть правды, то не смогу убедить его в том, что заговор настоящий, что он представляет реальную угрозу и что это истинный билет в ад для сотен тысяч людей и их детей.

– Гриффин слушает. Кто это?

Простота замысла делала его чрезвычайно трудным для объяснения. Он был таким заурядным, таким легким и вместе с тем таким масштабным, что в это почти невозможно поверить. Я пытался подыскать нужные слова, чтобы объяснить все Гриффину, но мне по-прежнему не удалось заставить себя говорить. Ужас того, что мы собирались сделать или уже сделали, парализовал меня. Возможно, все это время я отказывался в это верить. Или находился во власти заблуждений. Но это происходило. Со мной.

– Если вы слышите меня, перезвоните, связь оборвалась.

Я понимал, что совершаю убийство, и чувствовал запах смерти вокруг. Люди не видели и не ощущали ее, но я-то знал, что происходит на самом деле, и чувствовал, как смерть ложится тяжелым грузом мне на плечи, погребает под своей тяжестью, душит изуродованными телами, топит в холодной густой крови.

У меня не оставалось времени кого-то убеждать. Я даже не знал, где нужно начать поиски, чтобы попытаться предотвратить катастрофу. Я смотрел на красный, синий и зеленый неон, свет прожекторов, солнца, на отражения на полированном полу балконов, эскалаторов и атриумов, на стеклянные лифты, которые поднимались и опускались с полоской света вокруг кабин. Здесь нельзя полагаться на свет или на темноту, чтобы разобраться в происходящем. Иногда даже трудно определить, день сейчас или ночь. Я потерял ощущение времени. Зрение играло со мной злую шутку. Так же, как и слух. Я прислушивался к каждому звуку, даже к тем, на которые мы обычно не обращаем внимания. И за всем этим гудением кондиционеров, звоном посуды, низким непрерывным гулом двигателей эскалаторов, шумом автомобилей на улице, обрывками разговоров о бизнесе, спорте и о чем-то еще – за всем этим я услышал резкие выкрики гида, проводившего на студии Си-эн-эн экскурсию, начинавшуюся около металлоискателей. «О, здесь отличная охрана, – раздался гнусавый женский голос. – Почти как в Форте-Нокс». Туристы стали подниматься подлинному эскалатору, который заканчивался посередине здания под тремя манекенами астронавтов, покачивающихся в воздухе, как в фантастическом фильме. За ними, напротив огромного окна, висел гигантский, как спортивная площадка, американский флаг. Солнечные лучи просвечивали сквозь него, и белые полоски горели огненно-оранжевым светом.

«В целях экономии энергии здесь установлены специальные датчики, реагирующие на движение, которые включают и выключают свет автоматически», – услышал я объяснения еще одного гида. Когда люди выходят из офисов, свет выключается. Но пока они работают там, свет остается включенным, Я осмотрел с дюжины окон с зеркальными стеклами, маленькими , как клетки в террариуме. Сидя в кафе, можно было сказать, кто сейчас работает, а кто нет, достаточно взглянуть, в каком кабинете горит свет. В стеклянных кубах сидели, как правило, мужчины: белые рубашки, галстуки в полоску. Они разбирали бумаги или смотрели телевизор. В одном из офисов на третьем этаже свет горел, но на диване различался силуэт человека, склонившего голову на грудь. Он не шевелился. Я решил, что он скорее всего спит.

Хотелось поговорить с Шанталь. Возможно, ей удастся помочь мне. Я сходил с ума из-за того, что не мог связаться с ней. Я должен был рассказать ей о том, что происходит. Я переживал за нее. Вернувшись к таксофонам около эскалатора, я позвонил в Совет. «Мисс Зильберман не было весь день», – ответила секретарь. Это удивило меня. Я не мог себе представить причину, по которой Шанталь не пошла бы на работу. Позвонил ей домой. Телефон прозвонил три, четыре раза. Скоро должен был включиться автоответчик.

Вдруг в ста ярдах от себя я увидел Рашида, который заходил в здание Си-эн-эн. Я не шелохнулся. В трубке послышался голос: «Меня нет дома, но если вы оставите ваш номер телефона и сообщите ваше имя...» Автоответчик пискнул. Я ничего не сказал. Рашид шел с улицы. Я не мог рассмотреть его лицо, но узнал его по походке – уверенной и стремительной. Он держал руки в карманах куртки, но шел прямо, как солдат, даже не оглядываясь по сторонам. Казалось, его не волнует происходящее вокруг. Я спрятался в тени эскалатора, и он меня не заметил. Рашид быстро повернул направо и двинулся к высокой спиральной лестнице, ведущей в фойе отеля «Омни». Я смотрел, как он прошел первый пролет, затем – второй, и последовал за ним.

Я бежал, перепрыгивая через две ступени, и настиг его на повороте. Услышав мои шаги, он обернулся, одновременно отведя руку за спину. Но я ударил его плечом в грудь и прижал к стене. Я был на четыре дюйма выше и на тридцать фунтов тяжелее Рашида, но безоружный, хотя это не имело значения. Прежде чем он успел перевести дух, я скрутил его, схватил за правую руку и вывернул назад так быстро, что он разжал ладонь. Пистолет упал, и я потянулся за ним. Необдуманный поступок. Он вывернулся и бросился бежать. Я подобрал пистолет, сунул его за пояс и побежал за ним, но Рашид уже скрылся из виду.

Проклятие!

Покрытая ковром лестница заканчивалась внутренним двориком около ресторана под названием «Американское кафе». В нескольких ярдах от него стоял высокий лысый мужчина с меню. Он пристально посмотрел на меня.

«Охрана», – уверенно сказал я. Потом указал в сторону лифтов и спросил, не побежал ли туда мужчина. Сотрудник кафе покачал головой и кивнул направо в сторону небольшого коридора. Я жестом поблагодарил его. «Удачи», – пожелал мне он.

Под красной табличкой с надписью «Посторонним вход воспрещен» находилась дверь. Я вошел в нее и услышал, как она захлопнулась за мной. Бетонные лестницы вели вверх и вниз. Кругом было тихо. Если Рашид и прятался на лестнице, то стоял не шелохнувшись. Стараясь двигаться как можно тише, я стал спускаться вниз. Там был только один пролет. Дверь внизу оказалась запертой. Никого. Единственный путь – наверх.

Один пролет. Затем – другой. Третий. Каждая дверь в конце коридора заперта. Если его здесь не окажется, значит, я его потерял. А это очень плохо. Я остановился. Прислушался. Сверху доносился низкий гул и рокот. На каждом повороте лестницы я ждал, что на меня набросится Рашид. Этаж за этажом, одна запертая дверь за другой, я поднимался наверх. По-прежнему никаких звуков, которые выдали бы присутствие Рашида.

Лестница закончилась на четырнадцатом этаже. Дверь заперта так же плотно, как и остальные. На верхних ступенях валялись сигаретные окурки. Люди выцарапывали надписи на бетоне: «Бо + Мисси», «Anthrax круче всех!»

Тонкая решетка преграждала путь к системе теплоснабжения в здании. Но в двух футах над моей головой располагался еще один люк, ведущий на вершину центра. Сквозь стеклянную крышу я видел темнеющее небо и стальные брусья наверху. Единственный путь отсюда. Люк узкий, но окружавшие его провода сдвинуты в сторону.

Нужно действовать как можно быстрее и надеяться, что Рашид не поджидает меня наверху. Я стал протискиваться в люк, но не мог пролезть в него сразу. Пришлось сначала просунуть руки, затем – голову. Ноги болтались над лестницей.

Рашид находился в двадцати футах надо мной, на узком карнизе под световыми люками, которые располагались под небольшим наклоном вдоль стальных балок над пустым атриумом. Внизу, через четырнадцать этажей под нами, – «Американское кафе». Рашид стоял, откинувшись назад, и балансировал над пропастью, держась руками за балки. Потом он пошел легко, быстро и ловко, как будто делал это не в первый раз. Еще несколько футов, и он достигнет помоста, который использовали мойщики окон, когда чистили крышу центра. Тогда он сможет идти спокойно. Заметив меня, Рашид остановился. Он прошел уже примерно треть пути. Мои плечи протиснулись в люк. Я стал подтягиваться наверх, опираясь на правую руку и локоть, но застрял, стал корчиться и извиваться, а моя левая рука оказалась прижатой к телу.