Текст книги "Платье императрицы. Екатерина II и европейский костюм в Российской империи"

На протяжении всего XVIII века интерес европейских стран к восточной культуре неуклонно возрастал (Martin & Koda: 1994; Ribeiro 1984: 178). Вследствие этого платье на турецкий манер пользовалось устойчивой популярностью. Доказательства этому находим в первых периодических изданиях о модах (Galerie des modes предлагает в 1779–1782 годах: Robe à la Turque ou l’espèce de Circassienne (Galerie des modes 1778: 27^e Cahier); Robe à la Turque, la même expliquée (Ibid.: 30^e Cahier) Robe de cour au Grand orient, Robe de cour à la turque (Ibid.: 3^e Cahier de grandes Robes d’étiquette); Grande robe à la Sultane. Например, Э. Виже-Лебрен пишет в «Мемуарах» о приезде в 1788 году послов султана Майсура (Maïsour/Mysore) Типпо-Саиба (Haroche-Bouzinac 2011: 164) и о том, как ее вдохновили их красочные костюмы. В конце 1780-х годов модные журналы регулярно описывали различные модели à la turque: платья, туники, шляпки, пуфы, повязки. В 1795 году отечественный «Модный журнал» предлагает гравюру «лондонская дама в наряде а ля Тюрк» (Модный журнал 1795: Март).

На протяжении нескольких десятилетий турецкие платья изменялись, их создатели находили вдохновение в новых образах. Историки костюма отмечают такие особенности фасона: очень широкие и длинные рукава, плотное прилегание к фигуре, тонкие полупрозрачные ткани, маленький головной убор, обилие драгоценных украшений (Ribeiro 1984: 176).

Турецкое платье было не повседневным туалетом, а нарядным и, как следствие этого, дорогостоящим. В мастерской Розы Бертен для русских заказчиц сшили немало турецких платьев, в частности одиннадцать для Марии Федоровны. Стоимость платья могла доходить до 2000 ливров (Succession de Rose Bertin 1813: Д. 127. Л. 1421), украшение платья, без учета ткани, – до 1000 ливров (Ibid.: Д. 646. Л. 6274). При этом ткани расходовалось меньше, чем на русское платье.

На страницах Камер-фурьерского церемониального журнала упоминания о турецком платье встречаются исключительно редко, и только в контексте маскарадной одежды: турецкую кадриль охотно танцевали на маскарадах. Различной продолжительности военные конфликты, политическое противостояние России и Турции не могли способствовать распространению этой моды при дворе. Заказы русскими дамами турецких платьев – не более чем слабый отзвук моды, гремевшей в Европе.

Изученные источники предоставляют ограниченную информацию о маскарадном платье (покрой, материя, особенности отделки). Однако они позволяют выявить место и роль этого особого костюма в гардеробе придворного. Еще в предыдущее царствование маскарадное платье стало темой нескольких регламентирующих текстов. 2 декабря 1743 года в именном указе генерал-полицмейстеру Ф.В. Наумову «О платье для приезда на придворные маскерады» императрица Елизавета Петровна повелевала: «впредь на маскерад желающим ездить в хорошем и негнусном платье, а в телогреях, полушубках и кокошниках не ездить» (ПСЗ 1830а: 955). При ней явившиеся на бал без подобающей одежды могли быть даже заключены под стражу (Захарова 1998: 134). И даже в самом конце века указом от 25 января 1798 года Павел I повторяет: брать под караул тех, «кто приедет в маскерад в собственном кафтане или мундире и без маскарадного платья» (Там же). Первые распоряжения Екатерины II, в которых упоминается маскарадный костюм, исходят из того, что костюм уже обладает устоявшейся формой, а существующее многообразие фасонов предоставляет богатый выбор. Явиться «в платье маскарадном кто в каком похочет» – указывает повестка к мероприятию 20 декабря 1762 года.

Распоряжения Екатерины II, связанные с ношением маскарадного костюма, следуют логике «от противного». Они налагают запреты и устанавливают ограничения. В преддверии бала 23 сентября 1763 года императрица повелевает: «точию никто бы в Турецких и прочих Азиатских платьях не были бы, також не имели бы при себе сабель, кинжалов и прочего; а кто в оном платье или с оружием придет и ниже 13 лет с собою приведет, тот и сам с оным впущен не будет» (КФЦЖ 1763: 22 сентября). Впрочем, 13 февраля 1775 года, а также в конце следующего года императрица присутствует на маскараде в турецком платье и участвует в турецкой кадрили (КФЦЖ 1775: 124).

Одним из вариантов маскарадного платья стала традиционная одежда разных народов и государств. И в этом смысле у маскарада и у карусели была общая черта. Например, карусель 11 июля 1766 года, регламент которой подробно описан на страницах Камер-фурьерского журнала, составляли четыре кадрили: индийская, римская, славянская, турецкая[13]13
  Эта карусель была запланирована на август 1765 года, однако отменена, но вовсе не из-за плохой погоды (такова официальная версия), а по причине беременности императрицы, которая должна была играть роль скифской царицы. Праздник состоялся 16 (27) июня 1766 года и был повторен 11 (22) июля (Casanova G. Histoire de ma vie. 1993. T. III. P. 406).


[Закрыть]. Участники были облачены в соответствующие платья. Однако, как следует из повестки к тому же дню, кадрильное и маскарадное платье не были взаимозаменяемыми. Так, о маскараде в Летнем дворце, который последовал за упомянутой каруселью, сказано: «а в оный съезжаться после карусели, а в оную карусель в маскарадном платье никому не быть» (КФЦЖ 1766: 139). Факт появления официального распоряжения может говорить о том, что в то время широко практиковалась взаимозаменяемость нарядов для карусели и для маскарада.

Культура церемониалов двора, связанная с костюмом, – это культура переоблачения, что прекрасно иллюстрирует маскарадное платье. Перед маскарадом 14 февраля 1785 года их императорские высочества государи великие князья Александр Павлович и Константин Павлович «в доминах» прошествовали в покои императрицы, где переоделись в черкесское платье. На этом балу великие князья (7 и 5 лет соответственно) «танцевали и плясали по-русски с фрейлинами» (КФЦЖ 1785: [14 февраля]).

Вид маскарадного платья мог быть вдохновлен событиями истории и мифологии. Так, Мария Федоровна заказала в Париже платья à la Sultane, à l’arménienne, à la Nymphe Callipso. Кстати, в эти годы маскарад приурочивали к празднику тезоименитства Марии Федоровны (22 июля).

Исследование упоминаний о маскарадном платье императрицы позволило выявить, что Екатерина II носила его не часто. Даже присутствуя на маскараде, государыня не надевала этот наряд. «В маскарадном платье быть не соизволила», – регулярно сообщает камер-фурьер (31 мая 1767 года). А после 1786 года упоминаний об этом ее костюме не встречается вовсе. Впрочем, известно, что императрица нередко посещала публичные маскарады. Дж. Казанова рассказывает, как она пожаловала «инкогнито» на один из таких маскарадов 11 (22) февраля 1765 года. От соседней маски он услышал, что «Григорию Григорьевичу Орлову приказано следовать за императрицей на некотором расстоянии; на нем домино, которое не стоит и 10 копеек, и на ней такое же» (Casanova 1993: 383).

Траурные одежды занимали почетное место в гардеробе придворного. Простой подсчет показывает, что в эпоху Екатерины II периоды траура длились в среднем несколько месяцев в году. К примеру, в 1793 году траур по казненному королю Франции был объявлен на шесть недель; столько же времени длился траур по королеве. Таким образом, траурные одежды предписывались на срок от нескольких дней до трех месяцев (как в 1774 году). Источники позволяют выявить следующие поводы к объявлению траурной одежды:

1. Как правило, с траура начиналось каждое царствование: траур носили по почившему монарху. (См. Эриксен Вигилиус. Портрет Екатерины II в трауре по императрице Елизавете Петровне. 1762) Скорбя по Петру III, 4 сентября 1762 года, «платье имели, какое ныне по кварталу [то есть по периоду траура] носить следовало», – сообщает камер-фурьер. В последующие годы день «воспоминания о смерти» этого императора не отмечен какими-либо мероприятиями. Напротив, по императрице Елизавете Петровне вплоть до середины 1780-х годов служили литургию и надевали траур дважды в год: в дни кончины и погребения – 18 и 23 декабря, а также 5 сентября – в день, на который приходится ее тезоименитство.

2. Траур традиционно носили на Страстной неделе и в день церковного праздника Усекновения главы Иоанна Предтечи.

3. Следуя повесткам императрицы, русский двор отдавал дань памяти почившим европейским монархам и членам их семьей.

Траурное платье носили «с разделением»; это означало разделение периода траура на две половины, для каждой из которой костюм дополняли определенными аксессуарами. В первую половину полагалось дамам иметь черные ленты, мужчинам – черные чулки; во вторую – ленты цветные и чулки белые соответственно. Объявление траура налагало ограничения на увеселения, но вовсе не приостанавливало размеренное течение придворной жизни. Траур могли прерывать по случаю праздника. Говорить о специфическом покрое траурных одежд на основании имеющихся источников достаточно трудно. Траур не попадал в поле зрения писателей, не находил отражения на полотнах художников. Мемуаристы если и упоминают этот вид одежды, то не описывают его. Тем не менее источники официального происхождения проливают определенный свет на состав траурного костюма.

18 июля 1782 года[14]14
  Нужно уточнить, что 1782 год был отмечен серией пышных торжеств по случаю двадцатой годовщины восшествия на престол императрицы.


[Закрыть] объявлен «траур по кончине Ее Величества вдовствующей Королевы Шведской Луизы Ульрики, впредь на 6 недель, с разделением: первую неделю носить дамам ленты черные, манжеты кисейные с бахромою, серги траурные, а кавалерам, при черных суконных кафтанах шпаги и пряжки черные или вороненые, чулки черные, манжеты кисейные или батистовые, с бахромою; потом, две недели: дамам ленты черные, манжеты с бахромкою, серги обыкновенные; кавалерам: шпаги и пряжки обыкновенные, чулки черные, манжеты с бахромкою; остальные же три недели: дамам ленты цветные и кружева, а кавалерам чулки белые и манжеты кружевные; о чем того же числа кому надлежит, от Двора учинены повестки» (КФЦЖ 1782: 31). Как видно, «язык» траурного туалета позволяет сообщить о «квартале» (периоде) при помощи аксессуаров: лент, манжет, сережек, пряжек, чулок. Для моды 1770–1780-х годов вообще характерна ведущая роль аксессуаров и украшений по сравнению с платьем как таковым.

Опубликованные в том же году «Картины Парижа» Л. – С. Мерсье посвящают черному платью одну из глав. Автор пишет: «…смерть коронованных особ не огорчает Париж. Их уход из жизни даже приносит всем определенную пользу, так как черная одежда – лучшее решение в случае грязной и ненастной погоды, она позволяет одеться недорого и быстро», она «избавляет вас от следования моде и шитья цветных платьев» (Mercier 1782: 165).

Как считает Мерсье, траур экономен, в то же самое время он добавляет дамам блеска и роскоши: таков «малый траур», который разрешает кружева и драгоценности. Французские «большой траур» и «малый траур» определяют то, насколько строгие ограничения наложены на костюм. Это позволяет соотнести траур «в первую половину» и «во вторую половину» в Санкт-Петербурге с «большим» и «малым» в Париже.

Особенность траурных нарядов при дворе Екатерины II заключалась в том, что они изменялись сообразно господствующему фасону. Заняв прочное место в гардеробе придворных дам, русское платье утвердилось и в качестве траурной одежды.

• Так, воскресный день 14 августа 1782 года фрейлины провели «в русском камер-траурном платье».

• В сентябре 1789 года великая княгиня Мария Федоровна заказала полностью черное русское платье в Париже. В данном случае неуместно говорить о том, по какому поводу был сделан этот заказ: учитывая время изготовления и доставки, платье невозможно получить в течение траура, который уже объявлен.

• 9 мая 1792 года запись об «аудиенции послу покойного короля Шведского» (Густава III) упоминала о траурном наряде дам и сопровождалась пометой: «в русском платье». Кстати, другая аудиенция, данная графу д’Артуа, брату короля, 13 марта 1793 года, также предписывала «черное траурное платье» в знак скорби по казненному монарху. И в этом случае траур двора наделен политическим смыслом: поддержка роялистов выражена посредством костюма, как это было не раз. (Одно из французских платьев Марии Федоровны носило название «а ля Кобленц» – по имени города, где граф д’Артуа объединял роялистов.)

• «Шерстяное черное русское платье» было предписано 18 января 1795 года по случаю погребения великой княжны Ольги Павловны, скончавшейся в возрасте двух лет.

Не только русское, но и греческое платье может служить моделью траурного придворного платья. В 1795 году в пятницу на Страстной неделе и в день Усекновения главы Иоанна Предтечи дóлжно было облачиться в «траурное греческое» платье.

Российские подданные были информированы о том, что во Франции траурный наряд продолжает следовать принципам моды. В нем по-своему выражены идеи разнообразия вкусов и индивидуального выбора. Заметка «Московских ведомостей» так описывала парижские моды:

«Августа 1–15 1786 года. ‹…› Дамы носят, в первой половине траура, черные шелковые робы с такою же или черною флеровую накладкою, шляпки, флер и алмазы. Бóльшая часть носила белые кисейные робы с черною юпкою и черным лацкеном (pièce d’estomac), шляпки, чепцы и алмазы… в другую половину белые шелковые, голубые ленты, иные носили пюсовые карако с черным лацкеном, иные черные карако с юпкою фиолетового цвета, иные черные робы или черные карако с белыми юбками, белые робы с черным корсетом и белой юбкою, но все носили или чепцы, или флер, сделанный en Pouf или шляпки на подобие чепцов Chapeaux bonnettes» (Московские ведомости 1787: № 18, 170).

Костюм определенным образом отражает распределение ролей в жизни двора.

Ее императорское величество

Официальная хроника представляет Екатерину II как стратега в отношении платья. Выбор императрицей одежды для себя и своих подданных вполне отражает то, насколько многогранными были решения Екатериной II идеологических вопросов. В связи с этим можно поставить вопрос о том, что было целью Екатерины II: выделиться из своего окружения («я должна быть одета так, чтобы с первого взгляда всякой мог узнать, что я императрица», Карабанов 1872: 29) или «слиться» со своей средой с помощью идентичного костюма (27 апреля 1786 года, в Великую субботу 1795 года и в целом ряде других случаев).

Отношение Екатерины II к платью не укладывается в сложившуюся в Европе на протяжении веков «схему», согласно которой монарх является законодателем мод для придворных. С одной стороны, она стояла на позициях регулирования моды. С другой – оставляла окружению и подданным достаточно личного пространства, позволяя им ориентироваться на собственный вкус.

Наследник престола и члены его семьи

Одежда великого князя Павла Петровича в Камер-фурьерских журналах упоминается редко: как правило, всего несколько раз в год (например, по случаю его именин). Пик упоминаний костюма великого князя приходится на 1776–1777 годы: умирает в родах первая супруга Павла Петровича великая княгиня Наталья Алексеевна, а вместе с ней и младенец; затем происходит свадьба с принцессой Вюртембергской, ставшей его второй супругой – великой княгиней Марией Федоровной. Впрочем, оценивая частотность упоминаний костюма Павла Петровича, следует иметь в виду, что период с 1775 по 1778 год был очень насыщенным с точки зрения регулирования костюма двора.

Камер-фурьер редко сообщает о платье великой княгини Марии Федоровны.

По мере появления в семье представителей следующего поколения увеличивалось количество дней, отмеченных ношением тех или иных костюмов. Великие княжны (как и великие князья) не упоминались персонально, но всегда вместе. «В комнату Их Императорских Высочеств Государынь Великих Княжон» направлялась общая повестка о костюме. Впрочем, в последние годы царствования императрицы наряд Александра Павловича был отмечен достаточно часто. Например, в 1796 году на Великой неделе его наряд составляло «богатое», «шитое шелками платье», тогда как указание на костюм Павла Петровича встречается лишь однажды, 7 января, в день ордена Св. Анны, и он одет в обыкновенное цветное платье.

Дамы и кавалеры

Окружение императрицы в широком смысле составляли «знатные придворные обоего пола персоны»; узкий круг – «госпожи статс-дамы и камер-фрейлины». Именно придворные наиболее часто упоминались в Камер-фурьерском церемониальном журнале. Если сама Екатерина II далеко не всегда облачалась в соответствующий наряд в особенные дни, то придворные исправно получали так называемые повестки. Накануне им сообщали о положенном костюме, который часто полагалось сменить в течение дня[15]15
  Встает закономерный вопрос, где они переодевались? Для этого требуются специальные покои, как минимум два: общий для всех дам и такой же – для кавалеров. Впрочем, костюм был устроен таким образом, что, меняя верхнее платье, человек – мужчина или женщина – никогда не оставался полностью раздет. Во время переодевания нужна была помощь прислуги.


[Закрыть]. Камер-фурьерский журнал фиксировал данное предписание и повторял описание костюма придворных в день официального события или праздника.

§ 2. Из Парижа ко двору

О том, как мода стала для дворянства одним из средств сословной консолидации и способствовала структурированию социальной, гендерной и возрастной идентичности: придворное – городское, столичное – провинциальное, мужское – женское, молодое – старое

Главной «охотницей» до парижских мод в предыдущую эпоху была сама императрица Елизавета Петровна. В конце 1750-х годов граф М.Л. Воронцов сообщал в письмах российскому посланнику Ф.Д. Бехтееву список покупок, необходимых для императрицы. Ф.Д. Бехтеев был уполномочен выбрать или заказать вещи, оплатить заказы, а также организовать отправку. «Реестр выписанным из Парижа для Ее Императорского Величества вещам чрез надворного советника Бехтеева» (Архив князя Воронцова 1887: 150) включал три зеркала, парфюмерию, румяна, ленты, чулки, перчатки, ликеры. Чулки – галантерейный товар, покупка которого была сопряжена с определенными трудностями. М.Л. Воронцов уточнял в письме: «чтобы не сжимались после мытья». Ф.Д. Бехтеев отвечал: «…здесь дамы, ниже королева, ни дофинша тонких чулок не носят, но толще сих гораздо… шитых стрелок более не носят, для того что показывают ногу толще» (Архив князя Воронцова 1873: 209), и приказал изготовить чулок «с новомодными стрелками», образец которых посылал с письмом на примерку.

Ф.Д. Бехтеев подробно описывает, где и кем были приобретены ленты для российской императрицы: «…ленты для меня покупали, а иные заказывала делать одна дама. Я знаю, что копеек по тридцати у всякой дюжины локтей здешних передано [переплачено], но то уже верно, что они самой последней моды и хорошей доброты; куплены в лавке aux traits galants, которую граф Иван Григорьевич [И.Г. Чернышев] изволит знать и где он сам вкладчик» (Там же: 228). В конце 1760-х – первой половине 1770-х годов магазин моды Aux traits galants на улице Сент-Оноре был самым модным парижским заведением. Он принадлежал модистке мадемуазель Пажель (Pagelle). Там начинала работу Жанна Бекю, впоследствии ставшая графиней Дю Барри, последней официальной фавориткой Людовика XV. В 1770 году здесь же начинала обучение ремеслу Мария-Жанна Бертен, ставшая Розой Бертен. Открытый ею вскоре Grand Mogol затмил славу Aux traits galants мадемуазель Пажель.

Целый ряд людей делали покупки для Елизаветы Петровны, ориентируясь на свой вкус. Это могли быть дама, чье имя так и не раскрыто в письме, или, например, сотрудник посольства. О нем Ф.Д. Бехтеев так пишет М.Л. Воронцову: «для каморного траура шлейфы я приказал господину Левашеву купить» (Там же: 233). Граф Воронцов поручает Ф.Д. Бехтееву приобрести немало вещей (Архив князя Воронцова 1887: 112) и для собственной персоны. Это вещи как личного пользования, так и подарки дамам-родственницам. К мужским модам относятся пуговицы, пряжки, запонки, чулки, ткани («лучшие» и «новой моды»), цепочки к часам и табакерки. К дамским – чулки, опахала, ленты, мантильи, блондовые (кружевные) уборы.

Посылки из Европы – распространенная практика того времени; подарки были адресованы в первую очередь членам семьи. С.В. Салтыков, чрезвычайный посланник в Нижнесаксонском округе и в прошлом – любовник великой княгини Екатерины Алексеевны, так писал брату: «По новому штилю 11 октября 1755 года [Гамбург]. Государь мой братец Петр Васильевич. Из последнева писма Вашева я увидел, что вам хочется кружевных манжет, и я имею честь донесть, что я при первой аказии оное вам в гостинец пришлю, а жена моя уж адну пару подбрала» (Смилянская 2002а: 74). Благодаря переписке известно, какие подарки баронесса Анна Михайловна Строганова посылала матери, А.К. Воронцовой, из путешествия в Европу в 1761 году (Архив князя Воронцова 1872: 461–479).

«Благодарствую, друг мой, за присланную мантилью… а мантилья так хороша узором и покроем, что у меня еще не бывало такой хорошей мантильи, а тем милее, что из твоих рук и твой выбор» (Письмо XIX. 15 мая). «Ежели в Вене есть хорошие и самые лучшие Брюссельские камлоты[16]16
  Камлот – плотная шерстяная ткань, иногда с шелком или хлопком.


[Закрыть], то прикажи выбрать, из сероватых цветов, на две пары платья, для меня купи и с собою привези, или с первым куриером пришли» (Письмо XXV. 4 июня). «В Варшаве или где тебя наше письмо застанет, чтоб ты, друг мой, купила несколько больших парасолев, да и для себя, и для нас воланов, ежели можно сыскать» (Письмо XXXI. 5 июля). «Опахало твое я получила и очень хорошо, и так ново, что ни у кого здесь нету» (Письмо XXXVII. 26 июля). Из поездок привозили не только вещи, но и европейские моды, пока не известные в России. В переписке Воронцовых речь заходит не только о подарках близким, но и о подношениях императрице. Этот вопрос обсуждается в переписке М.Л. Воронцова с дочерью: «Что же касается до гостинцев Ея Величеству, оны могли бы состоять из новоманерных легких штофов, или тафт, или атласов с цветами»; «Отпиши ко мне, какие вещи вы купили для поднесения в подарок Ея Величеству. Я думаю, что вы и в Варшаве можете хороших шелковых материй сыскать» (Там же).