Текст книги "Бен и Мариэль"

Мариэль вздохнула. Больше говорить было бессмысленно. Она знала, что это неизбежно. Только она оправилась от старого удара, как судьба опять ударила топором. Оставалось только одно – терпеть. Мариэль скрестила руки на груди и, покачав головой, искоса взглянула на Бена:

– Меня всегда поражала легкость, с какой мужчины раздают обещания, что вернутся с войны. Вам легко говорить и нечего терять – ведь с мертвого не взыщешь.

– Я всегда говорил, что у тебя отличное чувство юмора.

Взявшись за руки, они побрели назад.

– Я буду тебе писать.

– Это слабое утешение. Да и вряд ли ты сможешь делать это каждый день. Ведь ты будешь там занят.

Целый день Бен уговаривал Мариэль, стараясь ослабить ее печаль, а вечером он уехал. Все происходило как во сне. Мариэль помнила только, как Бен стоял на причале, в окружении новобранцев, в солдатской форме, которая необычайно шла ему, и это Мариэль еще больше злило, потому что форма будто говорила: «Видишь, он создан для службы». Ремень плотно стягивал его худощавую фигуру. И когда солдаты сзади неправильно построились, Бен крикнул вслед за сержантом, что нужно делать. Его звонкий, с легкой хрипотцой голос эхом раздался на набережной. Мариэль вновь подумала, что и здесь Бен остается лидером. А потом провожающих отогнали еще шагов на десять назад, и Мариэль помнила только долгий-долгий взгляд. Они с Беном смотрели друг другу в глаза, читая мысли, и это был их самый оживленный разговор за все время. Две минуты, которые отвели на объятия с родственниками, пропорхнули ласточкой. Бен в последний раз поцеловал ее, крепко прижав к груди, и обнял отца. Мариэль была словно в забытьи, она очнулась лишь тогда, когда Бен уже стоял на палубе и махал ей, сдерживая слезы. Он думал о том, как сильно они с Мариэль любят друг друга. Возможно даже, за все времена, что стоит мир, не было никого, кто любил бы так сильно.

* * *

Мариэль вернулась домой и, не отвечая на вопросы, кинулась в свою комнату. Она не до конца осознала, что произошло, и появилось какое-то странное ощущение, будто она только что уехала сама, и в то же время она лежала в своей комнате. Мариэль пролежала, не шелохнувшись, глядя в одну точку, часа два, и ни одна мысль не промелькнула за это время. В голове стучало лишь одно слово: «Уехал!» Не было слез – будто все внутри высохло, и как ни старалась Мариэль уснуть, сон не приходил. Уже начало светать, а она все еще доживала минувший день. Ей казалось, что карусель ада завертелась, и теперь за все время, что Бен будет отсутствовать, ей ни разу не удастся уснуть, но природа все же взяла верх. Наутро Мариэль проснулась и, не понимая, почему она лежала в кровати в одежде и башмаках, сбежала вниз, в столовую. Завидев родителей, Мариэль взволнованно воскликнула:

– Мама, папа, где Бен?

Миссис и мистер О’Бэйл одновременно открыли рты и испуганно переглянулись.

– Дорогая, кхе… Бен в армии.

Мариэль села на стул.

– И правда.

Она придвинула кружку с чаем, в полной тишине помешивая сахар, намазала бутерброд, и вдруг хлеб упал на пол, и Мариэль прорвало. Она вся затряслась в рыданиях, уронив голову на колени.

– Доченька, что ты, родная, – миссис О’Бэйл подбежала к ней и бережно обняла за плечи. – Все образуется! Не надо так переживать. Ты слышишь?

– Мама, но ведь он не просто ушел в армию, а на войну. На войну!

– Он поступил как настоящий мужчина. Ты… ты должна гордиться им. С ним все будет хорошо, поверь мне, он ловкий и шустрый – такие не пропадут.

– О, мама! Такие-то и пропадают! Бен слишком отчаянный и дерзкий, он будет рисковать, везде высовываться вперед, уберегая других. Ведь он не будет отсиживаться, даже увидев опасность. Этого я боюсь больше всего! У него самый высокий шанс, чтобы его… – Мариэль вновь зарыдала.

– Дочка, послушай меня, – вступил мистер О’Бэйл, – Ты должна верить, что Бен вернется целым и здоровым. Вера – это самое главное и порой единственное, что помогает солдату. Бен знает, что ты его ждешь, так что я не думаю, что он понапрасну будет рисковать собой. Слезами ты не поможешь ему. Лучше поднимайся в свою комнату и начинай писать письма. Ничто так не подбадривает, как привет из дома. И перестань плакать. Будь сильной, а не то ты будешь недостойна его.

Мариэль подняла удивленные заплаканные глаза, которые были еще прелестней, чем обычно.

– Папа прав, – вмешалась миссис О’Бэйл, – если ты действительно любишь Бенджамина, ты должна облегчать его участь, а не заранее оплакивать его! Война, конечно, дело жестокое, но ведь не один Бен будет сражаться против врага. У миллионов солдат сейчас одна судьба. И ты не одна такая несчастная. Да и это не первая война, и мы знаем, что много людей возвращается с фронта. Почему бы среди них не быть и Бенджамину? Ты не должна плакать, поняла, Мариэль?

– Да, мама.

– Вот и умница. А теперь беги писать письмо. Ты запомнила, куда надо адресовать?

– Порт Сьенфуэгос, до востребования.

Мариэль послушалась совета, и после написании письма ей действительно стало легче. Казалось, что она разговаривает с Беном, что он где-то рядом, но все же часто слезы капали на бумагу, и Мариэль не могла продолжать писать. Когда она выводила строчки: «Я дико скучаю, это не передать словами», на ум тут же приходило: «Что сделать, чтобы вернуть тебя, Бен? Я не могу больше, не могу, я умру без тебя», и это «не могу» крутилось в ее мозгу, причиняя боль.

Мариэль писала по нескольку раз в день, надеясь, что хоть одно письмо из десяти должно дойти до Бена, ведь отправка почты осложнялась далеким путешествием и условиями военного положения. Мариэль безумно страдала от тоски и одиночества. Без Бена жизнь стала абсолютно бессмысленной. Казалось непонятным, зачем надо заниматься какими-то делами, ненужными виделись все вещи и события – рухнул целый мир, и теперь требовалось восстановить его по кусочкам.

Все семейство О’Бэйл поддерживало Мариэль, как могло. Даже Кассандра оставила свои развлечения и веселила сестру, но это не слишком-то ей удавалось.

Со злосчастного дня расставания минуло две недели. Мариэль сильно похудела, и ее прежняя веселость сменилась упадническими настроениями. Впрочем, неожиданное письмо от Бена взорвало это состояние. Мариэль в нетерпении разорвала конверт прямо на том месте, где его получила, и жадно впилась глазами.

Дорогая Мариэль, спешу сообщить, что я совсем недавно оставил Ирландию, а уже невозможно соскучился по тебе! Сейчас я уже в Испании. Меня записали в ряды добровольцев, побрили как новобранца, и я принял присягу. Теперь нас ожидает скорый учебный курс, и после нас погрузят на корабль на Кубу. Знаешь, эта здоровая посудина, на которой нас повезут, довольно ветхая, но она меня очаровала (ты знаешь мою любовь к кораблям). Милая, прошу тебя, не грусти! Я как вспомню твои большие непривычно печальные глаза, когда ты меня провожала, у меня сжимается сердце! Не думай, что я далеко, – душой я всегда с тобою. Наша любовь вынесет это испытание, и мы снова будем вместе – «до конца наших дней» – хотел сказать, – нет, намного дольше! А лучше вообще не будем умирать. Я изобрету эликсир жизни для тебя, любовь моя, и мы будем вечны. Ты ведь поделишься со мной? (Я улыбнулся, – улыбнись и ты). Целую тебя тысячу раз!

Твой Бенджамин

27 апреля 1898 г.

P. S. Мариэль, адрес военно-полевой почты будет меняться, но пока письма присылай на адрес, указанный на этом конверте. Целую.

По дороге домой Мариэль все перечитывала снова и снова, не в силах нарадоваться. Эта добрая весточка слегка умерила грусть, но переживания остались. «Письмо написано почти две недели назад, – рассуждала вслух Мариэль, – тогда все было хорошо, но неизвестно, что сейчас. О, ну почему почта идет так долго?!» Мариэль кинулась писать ответ.

Дорогой Бен!

Я получила твое первое письмо, которое сделало меня невероятно счастливой! Любимый, когда ты ушел, в моей душе будто резко образовалась яма, глубокая и ледяная! Первые два дня я была словно в бреду, и до меня дошло не сразу, что тебя рядом нет. Как так? – я не могла понять. Все это время я ходила словно привидение по белу свету. Как я ругала себя, что не удержала тебя, не нашла слова, да лучше бы я пленила тебя веревками! Бен, милый мой, сказать, что мне грустно и жутко тебя не хватает, – значит, не сказать ничего. Мое сердце содрогается от боли и тоски! Я так волнуюсь за тебя! За первую неделю я ни разу не сомкнула глаз. Нет ни сна, ни аппетита, ни желания что-либо делать. Я знаю, что нельзя впадать в меланхолию, надо чем-то заниматься, тогда и время полетит быстрее, но я не могу не думать о тебе. Мысли лезут в голову сами, а с ними и переживания. Я не смогу жить без тебя! Любовь моя, береги себя! Помни, что твоя жизнь и моя – одно целое. Рискуя собой, ты рискуешь и мной. Пусть хоть это тебя остановит. Ты такой отчаянный. Прошу тебя, не лезь на рожон. Помнишь, когда я училась в Дублине, ты все время повторял, чтоб я была осторожна? А что такое Дублин по сравнению с далекой Кубой, где идет война? Ох, ну почему людям не живется мирно? И почему жестокая судьба постоянно разлучает нас? О, лучше и не думать, а то можно сойти с ума. Но все равно, Бен, я всем сердцем благодарна Богу за то, что он подарил мне встречу с тобой! Ты – самое лучшее, что есть в моей жизни. И я с самой первой секунды, как только увидела тебя, поняла, что ты ворвался в мое сердце навсегда. И я всегда буду ждать тебя, что бы ни случилось. Целую миллион раз! Крепко обнимаю! И снова целую!

Твоя Мариэль

10 мая 1898 г.

– Дочка, – заглянула в комнату миссис О’Бэйл, – там пришел почтальон, ты…

– У него что-то есть для меня? – встрепенулась Мариэль.

– Нет, к сожалению. Но ты не хочешь передать ему письмо?

– О, нет. Я сбегаю сама, так будет быстрее.

– Дорогая, лишь за сегодняшний день ты была на почте четыре раза!

– Ну и что. Меня пока не гонят оттуда. Сегодня не принесли свежих газет?

– Утреннюю ты читала.

– Пожалуй, я куплю еще каких-нибудь, вдруг в них будет что-то про события на Кубе.

Мариэль выбежала, прихватив с собой все необходимое, а миссис О’Бэйл, покачав головой и устало проведя по волосам, опустилась в кресло-качалку. Ее очень беспокоило поведение дочери: бедняжка совсем забыла нормальную жизнь, отказалась от привычного распорядка, много молчала, замыкалась в себе, подолгу просиживала на почте, ожидая каких-нибудь вестей. «Этот мальчишка» крепко держал ее в своей власти, даже не находясь рядом.

– Мама, – нарисовалась в проходе Кассандра, – где наша Мариэль? Я принесла для нее новости.

– Она только что убежала.

– На почту?

– Куда же еще. Что там у тебя, милая?

– «Американский флот бомбардирует укрепления северного побережья Кубы. Порт Матансас находится под угрозой».

– Думаю, не стоит ей это показывать. Лишние расстройства ни к чему хорошему не приведут.

– Но Маковка просила приносить ей все, что ни попадется.

– Ну разумеется! Однако нам хватит ума показывать ей только хорошие статьи. Отдай мне заметку.

Подобным образом и проходили дни. Мариэль сторожила почтальона у окна, пачками отправляла письма, стараясь подбодрить Бена, гуляла в одиночку и все время вспоминала сладкое прошлое. «Как там сейчас Бен? – думала она. – Куда судьба направила его?» О том, как поживал Бен в этот день, Мариэль узнала через двенадцать дней в очередном письме. Разворачивая его, вдыхая запах фронтовой бумаги, Мариэль заметила, как от волнения трясутся ее руки.

Мариэль, любимая, родная! Как мне не хватает тебя! Как хочется прижать тебя к себе и долго-долго целовать! Не печалься, лапочка, у меня все хорошо (за исключением того, что ты не рядом). Мы благополучно добрались до Кубы. Подумать только! Я плыл через всю Атлантику! Сейчас находимся в порту Сьенфуэгос. Честно говоря, мы чудом не наткнулись на коралловые рифы. Один баркас, следовавший за нашим судном, постигла злая доля. В целом, здесь довольно безопасно, в то время как северное побережье блокировано американским флотом. Солдаты, вернувшиеся из разведки, говорят, что американская эскадра располагается далеко от берега, но это не мешает ей проводить бомбардировку. Гавану полностью блокировали, но порт Матансас выдержал обстрел и даже сумел постоять за себя. Американский флот производит рекогносцировку берега, местами обстреливая его, чтобы выявить слабые места и определить, где разгружать оружие для инсургентов и, боюсь подумать, делать высадку десанта. Всем существом меня тянет к северо-западной части острова, где ведутся оборонительные бои, но начальство, похоже, предназначает нас для другого. Здесь, на Кубе, ужасно жарко, всех мучает жажда, и от солнца раскалывается голова. Я еле сдерживаюсь от желания сорвать с себя форму и особенно снять сапоги. Однако здесь безумно красиво, и если бы мирное время, как хорошо было бы на этом острове. И эту красоту у Испании хотят отобрать! Но дело даже не в этом. На Испанию напали вероломно, когда она совсем не была готова к войне. Это видно даже изнутри: у нас не хватает солдат, оружия, оснащения на флоте, мощных боевых кораблей, но что делать… Мы должны защищать честь страны. Мариэль, я чувствую, что не зря пришел, потому что защищать слабых – самое святое. Прости, что не могу защитить сейчас тебя. Но я вернусь к тебе, любимая. Береги себя. Вспоминай наши сказочные дни и верь, что я никогда не забуду тебя.

Навеки твой Бен

7 мая 1898 г.

Два письма, дышащие оптимизмом, заметно подбодрили Мариэль, и она вырвалась из плена глубочайшей печали, хотя и полностью освободиться от тревоги не смогла. Прогулки, чтение, да и все то, что раньше приносило радость и успокоение, нынче не действовало. Да и вообще, теперь книгам она предпочитала свежие газеты, и так как ничего не смыслила в политике, то просила папу разъяснить ей ту или иную статью, где рассуждали о замыслах США, анализировали военно-политические действия на Кубе, рассказывали об операциях партизанских движений. Когда речь шла о прямом изложении событий, то все было ясно, но Мариэль не могла просчитать, как тот или иной шаг скажется на будущей судьбе государств, какие объекты стратегически важные, как внешняя и внутренняя политика и экономика стран влияют на ход военных действий и тому подобные тонкости. Газеты с плохими новостями от нее старались прятать, однако как-то ей удалось перехватить корреспонденцию.

– Касси, что ты там прячешь? – спросила Мариэль, случайно столкнувшись с сестрой на веранде.

– Так, пустяки. Очередная газета. Тебя она не заинтересует.

Подозрительно взглянув, Мариэль вытащила лист как раз с нужной страницей:

– Здесь про Кубу! Это карта Вест-Индии, я узнала.

– В самом деле? – приняла удивленный вид Кассандра.

– Зачем вы скрываете это от меня?

Кассандра начала оправдываться, но Мариэль даже не слышала ее.

– Так, здесь говорится про бой у Сан-Хуана, где испанцы удерживали атаку старого замка, – рассуждала Мариэль. – Вход загородили потопленными кораблями и минами, так что американцы не могли войти в гавань, однако они вели обстрел, даже не дав возможности нейтральным судам покинуть порт. Представляешь, Касси?

– Но ведь Бена там нет, верно?

– Я очень надеюсь. Согласно последнему письму, он находится на северном побережье Кубы.

– Но там все оккупировано американским флотом!

– Нет, многие порты не подпускают их, отражая атаки. Но дело в том, что США хотят высадить десант на этом берегу. Я очень боюсь. Тем более здесь говорится, что адмирал Сэмпсон после неудачи с Сан-Хуаном отправил свою эскадру назад к Гаване.

– Не волнуйся, папа сказал, что Бен должен быть восточнее этого места.

– Постой, здесь должно быть продолжение! Где второй лист?

Кассандра со вздохом протянула остатки газеты. Мариэль разложила ее на полу и, как помешанная, искала руками и глазами нужную информацию. «Блокада Сантьяго, – гласил ужасающий заголовок. – Не добыв уголь на Мартинике, получив его в скверном качестве в Кюрасао, испанский адмирал Сервера не мог себе позволить плыть до Сьенфуэгоса. 19 мая в 6.00 Сервера вошел в Сантьяго. На беду испанцев суда с углем опоздали, и Сервера только зря выдал свое присутствие. Тем временем американский капитан Шлей, действовавший по приказу Сэмпсона, благодаря удачным стечениям обстоятельств загрузился углем в море и заблокировал порт Сантьяго».

– Насколько помню географию, – вмешалась Касси, – речь идет о южном побережье.

– Да, ты права, но что если…

– Мариэль, – перебила ее сестра, зная, о чем она думает, – Знаешь, театр военных действий располагается и на Филиппинах. Помнишь, мы читали про первое морское сражение? Это же не значит, что Бенджамин находится во всех местах, что упоминаются в газетах. Успокойся, все будет хорошо.

– Мне бы твою уверенность.

– Эй, я тоже за него переживаю.

– Знаю, – Мариэль устало улыбнулась.

Кассандра всегда была такой ироничной и скорее поддразнивала людей, чем ободряла их, но с сестрой она вела себя совсем по-другому. На протяжении многих дней не было никаких вестей ни от прессы, ни собственно с фронта. Семья О′Бэйл, встретившая приехавшего Тэда, вновь собралась вместе. Молодой священник помог младшей сестренке сохранить интерес к жизни, напомнил о важном, облегчил страдания. Моральная поддержка – великая вещь. Она творит чудеса. Потихоньку Мариэль справилась с кризисом и вспомнила про свою жизнь. Она, как прежде, писала письма и думала о любимом, скучала – еще сильнее, ведь разлука нарастала, – но теперь она проводила время еще и за книгами, посещала библиотеку, восстанавливала школьные знания.

Мариэль с радостью приняла предложение тети погостить у нее в Голуэе. Во-первых, там куда больше любимых мест, где они с Беном вместе проводили время, а во-вторых, можно ходить на почту еще чаще и не бояться, что кто-то спрячет от тебя газету. Еле уговорив родителей, уверив, что все будет в порядке, Мариэль осталась. С утра она гуляла по городу, а в остальное время сидела за книгами. Письма не приходили, зато газеты публиковали кое-какие интересующие Мариэль сведения. Правда, она ждала вестей с северного побережья острова, о котором писал Бен, но издания трубили о захвате Сантьяго: «Броненосец “Орегон” проделал путь из Америки и прибыл в подкрепление Сэмпсону. Чтобы лишить испанцев возможности покинуть гавань, командование американским флотом приняло решение затопить свое угольное судно, загородив проход. 3 июня в 3 часа ночи команда лейтенанта Хобсона вошла в проход, но испанцы встретили неприятеля огнем с судов и фортов. Попытки затопления парохода закончились для американцев плачевно: корабль сел на мель, а вся команда попала в плен. Однако в последующие дни подкрепление армии США, высадившееся по обе стороны порта, произвело атаку, в течение которой Сантьяго непрестанно подвергался бомбардировке. Как сообщают наши корреспонденты с нейтральных судов, эскадра Серверы, попавшая в ловушку, полностью отрезана, не имея возможности даже подвезти провизию». В следующем выпуске стало известно про захват бухты Гуантанамо американскими пехотинцами. Мариэль нервничала. Самым ужасным было то, что она находилась в неведении. Газеты приносили печальные известия о захвате портов и количестве раненых и убитых при мощном обстреле Сантьяго, о новых планах успешной армии США, но Мариэль не знала, относятся ли все страшные факты собственно к Бену.

С утра Мариэль побрела на пирс. Вода приманивала вечно голодных чаек. В небе быстро проплывали облака, словно находясь в растерянности, как и она сама. Мариэль грустно думала о том, что всю жизнь ей приходится чего-то ждать, в то время как сама жизнь ее не ждала. Казалось, они только-только познакомились с Беном, ее увезли, и каждый день она ждала встречи, а она настала так ненадолго. И вновь разлука. Она вынесет ее, дождется любимого, только ей уже будет отнюдь не восемь лет…

По возвращении назад Мариэль ожидал сюрприз. Войдя в кухню, она увидела своих родителей.

– Вуаля!

– Что вы здесь делаете? – радостно воскликнула Мариэль.

– Приехали тебя поддержать.

– И не лень же вам мотаться туда-сюда.

– Ну, и не только из-за этого… Ты забыла?

– О чем? Ох, да! Сегодня же день нашей семьи. Ваша годовщина. Простите, я совсем забыла.

– Ничего, дорогая, мы все понимаем. Тебе сейчас не до этого.

Из кондитерской был заказан торт, и дом миссис Кинди наполнился праздничной атмосферой.

– Доченька, это тебе для поднятия духа! – И с этими словами миссис О’Бэйл развернула красивое платье золотого цвета.

– О-о, – улыбнулась Мариэль, – Мамочка, зачем? Я вовсе не заслужила.

– Ну что ты.

– Большое спасибо! Оно потрясающее.

– Ты даже не наденешь для примерки?

Мариэль с извиняющейся улыбкой, чтобы не обидеть маму, зашла за ширму. Спустя минуту на ликующий возглас миссис О′Бэйл прибежала ее сестра.

– Ты великолепна! Чудо как хороша!

– Сногсшибательно! Юлиана, где ты его достала?

И они наперебой начали нахваливать разные магазины. Мариэль переоделась в прежнее платье, но теперь на нее стали наматывать разные ткани.

– Вот это для следующего платья. Шикарная тафта. А еще есть атлас ярко-лазурного цвета. Для Мариэль он подойдет идеально.

– Папа! – ожила Мариэль, завидев в коридоре мистера О′Бэйла. – На помощь!

– А-а, – засмеялся он, – эти модницы взяли тебя в оборот?

– Мариэль, надень снова платье. Папа не успел взглянуть.

– Тише! Минутку внимания!

Возгласы прекратились, и Мариэль вырвалась из цепких рук.

– Дочка, судя по крикам, ты невероятно прекрасна в этом платье.

– Жаль только, не для кого его надеть, – опустилась на диван юная красавица.

– Собственно, у меня есть подарок получше. – И он протянул дочери письмо.

– Ах, папа! Что же ты молчал?! – Мариэль вскочила и, отойдя к окну, развернула конверт. – От двенадцатого мая.

Все застыли, ожидая вестей. Миссис Кинди, умиляясь, смотрела на счастливую и вместе с тем взволнованную племянницу, как вдруг на лице Мариэль улыбка оборвалась, она начала отклоняться назад и, выронив письмо, упала на спину. Мистер О′Бэйл едва успел смягчить ее падение.

– О господи! – закричали женщины.

– Нашатырь, скорее! – мистер О′Бэйл похлопал дочь по щекам, приводя в чувство.

Получив необходимое, он поднес смоченную вату к носу Мариэль. Сестры испуганно обнялись. Изящный носик сморщился от едкого запаха, и Мариэль очнулась. Ей дали воды и расстегнули воротник.

– Ужас, она чуть не ударилась головой о каминную полку!

– Доченька, как ты? – мистер О′Бэйл перенес бедняжку на диван.

– Что же там такое? – миссис Кинди взяла письмо в руки:

Здравствуй, милая! Разлука вновь доказала, как сильно я люблю тебя! Как я и предполагал, несколько дней назад нас перекинули в соседний к Матансасу порт Карденас. Вчера был мой первый бой. Какими-то жалкими канонерками мы отбили атаку двух крейсеров и двух миноносцев. Судно, на котором я сейчас нахожусь, как и другие испанские суда, довольно старое, а посему в свободное от боя время мы занимаемся ремонтом. Признаться, меня собираются представить к награде, но это позже, потому что сейчас меня отправляют в Сантьяго. Не знаю зачем. Здесь вопросов не задают, так что я знаю не больше твоего. Но не волнуйся, здесь нет американских солдат…

Именно до этого места дочитала Мариэль, пока не упала в обморок.

– Бен в Сантьяго, – горько сказала Мариэль.

На минуту повисло молчание.

– Но ведь он жив! – безуспешно попыталась вселить во всех оптимизм миссис О′Бэйл. – Родная, тебе нельзя вставать.

– Со мной все в порядке, мамочка. Где мое письмо? Дайте мне дочитать! – Мариэль не могла сдержать слез.

– Может, лучше не стоит? Милая, когда тебе станет получше…

Мариэль сделала движение, чтобы встать.

– Ладно, возьми.

Все обступили ее, читая строки, на первый взгляд не приносившие горя, но Мариэль уже знала о печальных событиях в Сантьяго. Она продолжила со злосчастного места:

…но не волнуйся, здесь нет американских солдат, – и горько ухмыльнулась. Честно говоря, – продолжал Бен, – я понятия не имею, зачем производят такие манипуляции, – меня болтает с одной части острова в противоположную: сначала мы причалили к Сантьяго, затем отправились в Сьенфуэгос, далее получили задание прибыть к северу Кубы для обороны портов. Теперь меня вновь зачем-то посылают в Сантьяго. Эта часть немного изолирована от острова, так что добираться туда ой как неудобно. Железнодорожные пути обрываются раньше, и мне придется договариваться с перевозчиками. По причине бездорожья почта из Сьенфуэгоса до Сантьяго может задержаться в пути, но, по крайней мере, из Сантьяго я смогу почаще отправлять письма. А может, я туда и ненадолго. Милая, не печалься ни о чем, помни, что я обещал вернуться. Ведь я никогда не нарушал обещания, верно? Мариэль, вот подходит мой поезд, мне пора. Пути сообщения здесь отвратные, но мне повезло: я не ждал поезда долго. Я люблю тебя, моя красавица! Все, о чем я мечтаю, – лишь быть с тобой. Целую, твой Бен.

Рыдая, Мариэль вышла из комнаты, держась за стены. Никто не стал ее останавливать, зная, как ей тяжело. Усевшись на мокрое крыльцо, она в полном отчаянии положила голову на колени, и только внезапно начавшийся ливень заглушал ее горькие слезы. «А может, я туда и ненадолго», – казалось, шептал сам дьявол, насмехаясь над бедами двух влюбленных. Мариэль вспомнила, что газеты писали о погибших во время обстрела порта, и эта мысль едва не убила ее. Мистер О′Бэйл уселся рядом с Мариэль, нежно обняв ее и укутав в плед, который все равно в итоге промок. Он успокаивал дочку, что блокада не означает полного уничтожения пленных, это лишь маневр, и что все может закончиться вполне неплохо. Нельзя расстраиваться раньше времени.

– Кроме того, – продолжал он, – Бен писал не из Сантьяго, его положение вполне могло поменяться за пять дней.

Мистер О′Бэйл еще много чего говорил, стараясь подбодрить дочь, а Мариэль пыталась верить ему и сеять в душе надежду, уговаривая себя, что папа еще никогда не ошибался.

Дождь вскоре прекратился, и когда солнце село за горизонт, Мариэль уснула на папином плече. Ему и самому хотелось плакать, а еще лучше – забрать ее боль себе. Он аккуратно поднял дочь на руки и перенес ее в дом. Миссис О′Бэйл сняла с нее мокрую одежду, и бедняжку уложили в постель.

Наутро вызвали доктора. Мариэль апатично реагировала на все и, пожалуй, даже не отмахнулась бы от пчелиного роя, пристань он к ней. Целыми днями ее опекали, как маленькую, не давая возможности побыть одной, стараясь утешить и развеселить, но это совсем не помогало, да еще в прессе прошла информация о высадке двадцатисемитысячного экспедиционного корпуса США. «Теперь испанцам точно несдобровать», – казалось, гласило это сообщение.

Спустя два дня, когда здоровье Мариэль окрепло, семейство О′Бэйл отправилось в Бэнчизу, по которой все уже изрядно соскучились. Но дом, казалось, изменился вместе с одной из его обитательниц: повсюду была печать угрюмости и печали, а звонкий смех уже не находил здесь приюта. Миссис О′Бэйл втайне ото всех добавляла в чай Мариэль успокаивающие капли, которые прописал доктор, но это не останавливало слезы. От Бенджамина больше не приходило вестей, а это означало, что он действительно в Сантьяго. Газеты тоже больше не приносили особо важных сообщений. Если и встречалась статья про испано-американскую войну, то в основном речь шла не о Вест-Индии, а о Филиппинах.

Лишь в конце июня Мариэль уловила в колонке газеты слово «Сантьяго». Как оказалось, блокада продолжалась до сих пор, и так как испанцы были зажаты в ловушку, можно было предположить, что творилось изнутри. За месяц провизия, вероятно, закончилась, и скорей всего там царит голод и назревает бунт. Американцы тем временем преспокойно ждут, пока противник сдастся. Мариэль и сама все это понимала, пытаясь представить, что именно делает Бен в такой ситуации, но в голову ничего не лезло. Вся эта неизвестность, догадки, переживания сводили ее с ума. «Будь я одна, – часто думала Мариэль, – то давно бы уже отправилась на Кубу искать его, но кто мне позволит…»

Однажды Мариэль все же не выдержала и сказала родителям, что она должна отправиться в Сантьяго. После этого заявления миссис О′Бэйл испуганно переглянулась с мужем и ее, точно сумасшедшую, принялись гладить по голове и укладывать в кровать.

– Мама, папа! Прошу вас! Я должна поехать. Я больше не могу здесь находиться! Я или умру, или сойду с ума!

– Ты уже сошла с ума, милая.

– Почему я не могу туда поехать?

– Это даже не обсуждается. Что за вздор?!

– Мама, но почему? Ты думаешь, это невозможно, только потому, что сама никогда туда не ездила, но ведь другие люди ездят, и они даже возвращаются назад.

– Идет война!

– Но ведь есть нейтральные суда.

– И ты полагаешь, что приплывешь на таковом к порту, все расступятся и крикнут: «Бен, выходи, к тебе гости»?!

– Мне хотя бы узнать, жив ли он.

– Ах, ну в таком случае поезжай. Можешь взять с чердака велосипед.

Мариэль выбежала из комнаты.

– А что ты предлагаешь ей ответить? – напала миссис О′Бэйл на мужа, заметив его недовольное лицо.

– Мы должны поддерживать ее.

– И поощрять эти безумные идеи?

– Просто надо было помягче.

– Что же ты сидел и молчал?

Мистер О′Бэйл вышел на веранду и обнял плачущую дочку.

– Милая, не злись на маму.

– Я не злюсь! Я просто не понимаю.

– Ну что тут непонятного? Куба – на другом конце света.

– Но ведь если я куплю билет, то окажусь там.

– В данное время проезд гражданским закрыт.

– Я могла бы договориться с журналистами или купцами или с кем-то еще, чтобы взяли меня с собой.

– Ты предлагаешь нам отправить тебя в другой мир бог весть с кем, на войну, чтобы мы сошли здесь с ума, а лучше умерли с горя?

– А как мне это терпеть? Вот окажись я на месте Бена, вы бы за мной не поехали? О, почему я так бессильна?

– Мариэль, ты ребенок! Тебе пора взрослеть.

– Это не поможет. Я вечно буду в плену чужих заблуждений, потому что слушаюсь других. Я восхищаюсь Кассандрой – она бы уехала! Ее бы ничто не остановило. Так почему меня останавливает? Какие-то глупые причины, которых для меня не существует.

– Значит, спокойствие в душе родителей для тебя глупая причина?

– Нет.

– Мы делаем не все, что хотим, Мариэль.

– Иногда мы делаем так, как надо. И сейчас именно такой случай.

– Все, что надо, – это сидеть здесь и ждать.

– Папа, ты не понимаешь! Я не могу спокойно ждать!

– А я не говорил «спокойно». Ты ошибаешься, если думаешь, что мы не представляем, как тебе плохо. Вспомни хотя бы маму, у которой едва не умерли родители прямо на ее глазах. И она тоже мучилась вопросом: выживут они или нет. Мы не можем поехать на Кубу, постарайся понять нас.

Мариэль сделалась затворницей и выходила из своей комнаты только на обед или ужин, нехотя ковыряла вилкой блюдо и, отказываясь от сладкого, возвращалась к себе. Она понимала, что своим кислым видом отравляет жизнь другим, но надеть маску у нее не получалось.