Текст книги "Бен и Мариэль"

Миссис Кинди и Мариэль остановились на пару недель в Дублине, сняв гостиничные номера на оживленной улочке. Окна отеля выходили на великолепный парк, где царила атмосфера веселья и милого дружелюбия, где частенько Мариэль гуляла после уроков, думая о прекрасном будущем. Могла ли она тогда знать, чем обернутся ее мечты?

Как-то раз, пока ее жених запасался деловыми журналами и газетами в книжной лавке, Мариэль, ожидая его на крыльце, механически разглядывала прохожих, с трудом улавливая слова миссис Кинди, которая трещала то об одном, то о другом. Внезапно сзади к ней подлетели школьные подруги.

– Мариэль! Вот это встреча!

– Бетси, Римма! – воскликнула Мариэль, обнимая их и удивляясь, как они чудесно выглядят. – Как я рада! Тётя, это мои подруги по школе. – Мариэль представила всех по очереди.

– Почему ты не навестила нас сразу после каникул? Ах, негодница, совсем нас забыла! Ты так бледна! Но какое платье! Ты заказывала его в Голуэе? – они засыпали ее вопросами. – Ты, правда, выходишь замуж? До нас дошли слухи! Где же твой Бенджамин? Так не терпится посмотреть на того, о ком были все твои разговоры! Ха-ха-ха.

Как всегда, то, чего мы больше всего опасаемся, случается скорее, чем то, о чем мы грезим. Мариэль почувствовала, что не в силах оставить этот неприятный вопрос без ответа. Только она решила отвести подруг в сторонку, как подоспел мистер Фердинанд, и юные ирландки не преминули познакомиться с ним.

– Мистер Фердинанд, это мои дублинские приятельницы, – запинаясь, проговорила Мариэль. – А это мой жених и будущий муж, мистер Фердинанд.

Бедняжка Мариэль повесила голову, боясь взглянуть в удивленные глаза подруг, боясь их болезненных восклицаний, но надо отдать им должное – разом смекнув обо всем, они мило поздоровались, поздравив избранника подруги, и, пригласили Мариэль провести время вместе.

– Милые дамы, вам будет лучше, если вы сразу отправитесь на прогулку без меня, я не буду смущать ваш женский коллектив своим присутствием. Позвольте откланяться. Дорогая Мариэль, повеселитесь и ни о чем не беспокойтесь, а я пока займусь работой.

– Хорошо. Я вернусь к обеду.

Как ни тяжело было рассказывать Мариэль о своей судьбе, ей пришлось это сделать – уж слишком бойкими были ее подруги, которые не пропустят ни одну мелочь. Они расположились на уютной скамейке в парке, где часто после занятий проводили часы досуга, и начали заполнять пробелы в осведомленности друг друга.

– Ты не знаешь главного, Мариэль, – с запалом сказала Бетси (это была невысокого роста блондинка, с аккуратно уложенными волосами, живыми темными глазами, искрящимися хитростью и радостью, примерная ученица в свое время, однако славившаяся взбалмошным поведением), – нашу Римму заметил сам Том Гордон! На балу, который давала миссис Вебер, он подошел к ней, пригласил на танец, затем еще раз, потом катал ее в своей карете, и это все вылилось в ужасные сплетни! Но Римме, разумеется, все равно.

– Как это все равно?! – возмутилась очаровательная девушка, поправив складки на платье. – Ты неверно рассказываешь, Бетси, тогда мне было ой как не все равно, я боялась, что общество осудит нас, но потом…

– Стой! – оборвала ее Бетси, – Пусть Мариэль сама догадается.

– О чем? – улыбнулась Мариэль, глядя то на одну девушку, то на другую, а те хитро переглядывались друг с другом, подмигивая и не переставая хохотать. – О, неужели Том разом закрыл рты всем этим болтунам, сделав тебе предложение?

– Да! – победно воскликнули они. – Подумать только, да, Мариэль? Ты помнишь, каким гордым он казался, а как увидел Римму, сделался смирным и покорным. О, как он добивался ее расположения!

– Ты ответила на предложение?

– Конечно! Наша свадьба состоится в ноябре, а потом мы поедем в Париж, – и с этими словами Римма вытянула вперед изящную ручку, на которой красовалось превосходное кольцо. – Затем мы переедем в родовое поместье Линделл-Хилл, которое приносит такой невероятный доход, что мы сможем путешествовать по всему свету. Ну, да что все обо мне. Ты пробудешь в Дублине до конца месяца, милая?

– О, боюсь, что нет.

– Неужели ты пропустишь грандиозный концерт? – возмутилась Бетси. – Я буду играть одна все три часа! Мне отвели главное место, Мариэль!

– А как же мисс Вайон?

– Что ты, – подхватила Римма, – теперь Бетси у нас главная звезда! Ее таланту рукоплещут известные люди, настоящие ценители искусства и богачи. Ей делают такие щедрые предложения, что голова кругом идет! Разве только сам Моцарт не сошел с небес восхвалять ее!

– Да, наконец, я добилась того, чего хотела! – восторженно и без стыдливости поведала Бетси. – Хоть я и не тщеславна, но я прихожу в невероятный восторг, как подумаю, что мне чертовски повезло! Скоро мы едем в Рим, затем в средиземноморский тур.

– Как здорово, девочки! Я так за вас рада!

– Мариэль, – Римма заботливо взяла подругу за руку, – что же ты, как сложилась твоя судьба? Похоже, не так, как ты планировала?

Сердце Мариэль забилось отчаянно, страдальческие глаза силились улыбнуться, но выходило не очень радостно. Она не знала, что ответить, что рассказать – ей и нечего было рассказывать. Вся ее жизнь строилась только на любви к человеку – его у нее отобрали. Все счастье, все силы души, все стремления были брошены к его ногам – там они и исчезли. Мариэль сказала пару общих фраз о событиях своей жизни, совсем не знаменательных, и сменила тему, перейдя к воспоминаниям.

Мариэль возвращалась в гостиницу, грустно думая о том, что она никогда не смирится с тем, что случилось, что никогда не полюбит Фердинанда даже вполовину того, как любит Бена. А между тем он станет ее мужем, и судьбы их будут сплетены навеки. Забыть Бена представлялось ей невозможным и невероятным, а жить с одним мужчиной, думая о другом, – неправильным. Однако именно так и было. Поэтому теперь Мариэль надо было бросить все силы на то, чтобы порвать все концы, связывающие ее с Беном. И миссис О’Бэйл очень вовремя предупредила слуг, что любое распространение информации относительно местопребывания ее дочери будет караться увольнением.

Через пару дней после этого заявления Бен подозвал к себе бывшего конюха, предложив щедрую награду в обмен на ценные сведения, но боязнь потерять место для слуги оказалась сильнее страсти к наживе. Бен поморщился, почувствовав, что все вокруг включены в этот гнусный заговор, и принялся за другие средства. Пытался он и поговорить с ее родителями, но все заканчивалось тем, что его просили покинуть Бэнчизу и никогда не возвращаться. Он не сдавался. В один из таких дней Бен перелез через высокие ворота и все-таки пробрался в поместье.

– Миссис О’Бэйл, – начал он, увидев яростный взор хозяйки, – не гоните меня. Мне нужно поговорить с вами!

– Мариэль здесь нет, – миссис О’Бэйл, сидевшая в плетеном кресле за чтением какой-то бумажки, живо встала и засобиралась.

– Скажите мне ее адрес, прошу вас. Хотя бы поведайте, в каком она городе.

– Не знаю, ничего не знаю. Напомнить, чем заканчивается незаконное вторжение в чужие владения?

– Миссис О’Бэйл, где она? Умоляю, скажите мне!

– Тебе незачем это знать, Бенджамин. Все кончено. Оставь мою дочь в покое. Она помолвлена. У вас теперь разные дороги. А дорогу сюда тебе вообще следует забыть, ибо Мариэль здесь больше нет, а я всегда тебя недолюбливала, и, видит Бог, не зря.

Бен сглотнул накипавшие слезы обиды. Сколько несправедливых слов сказали ему! Очернили, будто изверга. А что он сделал? Чем провинился? Тем, что потерял память, едва не подорвавшись на мине? Все ставили ему в вину то, что он соединился с другой девушкой, не беря в расчет то, что сделано это было словно не им, а другим человеком, который ничего не знал и не помнил. Во всем была виновата лишь злая судьба, а нести несправедливое наказание приходилось ему.

Миссис О’Бэйл, уходя, оставила на столике конверт. Взяв его, Бен узнал почерк Мариэль: «Так вот что она читала. Письмо!» Бен спрятал находку в карман и поспешил удалиться. На конверте значился лишь адрес назначения, зато сургучная печать сослужила ему хорошую службу. Через одного приятеля Бен вскоре узнал, что такие печати накладывают лишь в департаменте Дублина, однако лишь по этой зацепке найти человека в большом городе казалось крайне сложным. Поиски Мариэль закончились ничем. Бену не оставалось ничего иного, как уехать самому. Тем более, Эстеле пора было возвращаться домой: к работе и привычной жизни.

Прошло три месяца, в течение которых Мариэль отчаянно пыталась похоронить прошлое и начать новую жизнь. Она восполняла пробелы, искала свою дорожку, пробовала себя в разных областях. Фердинанд же много работал, поскольку хотел добиться успеха на своем поприще, а все свободное время он посвящал будущей жене, заботясь о ней, пытаясь развлечь и развеселить. Мариэль находила это очень трогательным, она знала, как старается Фердинанд, лишь бы ей было чуточку отраднее. Они довольно мило проводили совместные вечера, много разговаривали и никогда не ссорились. Все было как бы идеально, но между ними оставалось что-то, что было невидимо глазу, но чувствовалось обоими. Они никогда не говорили ни о детстве Мариэль, ни о Бене, хотя Фердинанд догадывался, что она думала о нем частенько. Он находил это нормальным, ведь прошло еще совсем немного времени после события, которое повергло его жену в шок, и он не винил Мариэль, помня о том, что сам так поспешно предложил брак. Но вся беда была в том, что Мариэль думала о Бене не частенько, а каждую секунду. Она так и не смогла смириться, что между нею и Беном все кончено. «Зачем?! – шептала она, глядя на ночные звезды, и слезы ручьем текли по ее щекам. – Зачем в моей груди зародилась эта любовь, если мы не можем быть вместе? Неужто это все зря? Такие сильные чувства – и напрасно? Как же так? Для чего тогда они зародились? Как Вселенная, Судьба или Бог могли допустить, что столь крепкая, небывалая любовь оказалась напрасной?» Не зная ответов на эти вопросы, Мариэль, доведенная до отчаяния, кусала губы и заламывала руки. Надо было жить дальше, но это плохо получалось, поскольку в ее душе, где-то очень глубоко, таилось странное чувство, что, несмотря на уже сложившуюся печальную жизнь, еще ничего не закончилось.

За время пребывания в Дублине Мариэль всего пару раз виделась со своей семьей. Скрываться казалось ей глупым, и потому она приняла решение вернуться в Бэнчизу. Мистер и миссис О′Бэйл восторженно встретили ее. Перемена места, как отметили все, пошла Мариэль на пользу. И действительно, это оказало благотворное действие, и возможно, раны бы не обнажились вновь, если бы не поспешность и просто возмутительное желание сэра Фердинанда обвенчаться с женой не через год, как планировалось, а в этом месяце. Сэр Фердинанд постоянно говорил о венчании. Он радовался и за себя, и за невесту, ведь, по его убеждению, дьявол мешал Мариэль жить спокойно, но теперь, когда печаль немного оставила ее, можно было попытать счастья.

– О, мама! Да как он мог только выдумать такое теперь? Это заговор или издевательство? – возмущенно обращалась Мариэль к родителям. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что они не собирались поддерживать ее.

– Как смеешь ты так отзываться о будущем муже? Сэр Фердинанд так любит тебя!

– Да какая это любовь?! Если бы он любил, то не заставлял бы меня венчаться с ним сейчас. Ведь он знает, что… – страстная речь вдруг оборвалась.

– Знает что? Что ты еще не выбросила из головы этого гнусного негодяя? Бесстыжая!

– Бесстыжая? – горько повторила Мариэль, словно подломленная ударом сабли. – Но что в этом грешного, если я люблю Бенджамина? Разве есть в том моя вина? Разве не сам Господь волен в этом? Фердинанд знал о том, что творилось в моей душе, когда захотел жениться на мне, и это не остановило его. Может, потому только, что он хотел одержать победу? Или потому, что возгордился, будто сможет, подобно романтическому герою, ублажить мое раненое сердце?

– Довольно, – оборвал мистер О′Бэйл ее истерику. – Ты реагируешь, Мариэль, на несправедливость маминых слов, а не на предстоящее венчание. Ты ведь смирилась со своей участью. Я знаю, дочка, что тебе больно, но выхода нет, кроме как жить дальше с этой болью. Ты не сможешь сбросить ее, я не смогу разделить ее с тобой, но жизнь идет. Ты выйдешь за сэра Фердинанда не как за первого встречного, ведь ты знаешь, что он хороший человек. Я убежден, что ты любишь его по-своему, совсем по-другому, чем ты любишь кого-то еще… Это нормально. После того как вы обвенчаетесь, Бог поможет тебе избавиться от боли, полюбить по-настоящему того, кто послан тебе судьбой. Все образуется. Верь нашему опыту.

«Верить вашему опыту… – про себя усмехнулась Мариэль. – Как вы ошибаетесь, не ведая, что толкаете меня на погибель!»

* * *

Как-то раз, желая обсудить церемонию венчания, миссис О′Бэйл вытащила Мариэль прогуляться в лес. Возвращаясь с променада, Мариэль шагала по опустевшему полю и вспоминала, что когда-то давно, будто в прошлой жизни, здесь росли маки. Тогда она была счастлива. Миссис О′Бэйл же вещала своим убедительным голосом, что Мариэль будет счастлива, как только они с Фердинандом обвенчаются. Она еще много что говорила, дабы рассеять в душе дочери все сомнения, но Мариэль почти не слушала ее.

Только они подошли к парадному входу, как из-за угла показался… Бен! Мариэль остолбенела. Столько времени не видела она его, стараясь забыть все, что между ними было, но ничего не получалось. И вдруг – вот он, не утративший над ней своей власти. В глазах у нее защипало, взор затуманился. Тем временем миссис О′Бэйл, впервые в жизни удивившись настолько, что к ней не сразу вернулся дар речи, в ужасе проговорила:

– Тебе же запретили сюда приходить!

– Не волнуйтесь, миссис О′Бэйл. Я сейчас же уйду. Хотел лишь удостовериться, что с Мариэль все в порядке и что она счастлива. Ведь мне вы даже не рассказали о ее судьбе.

– Она будет счастлива, если ты оставишь ее в покое! – недружелюбно произнесла миссис О′Бэйл. – Сейчас же уходи отсюда!

И он ушел, свернув на проселочную дорогу. Остолбенелую Мариэль мама проводила в гостиную.

* * *

В жизни Бена за это время произошло немало перемен. Им с Эстелой жилось несладко: мало того, что не хватало денег, так еще и не было среди них прежней гармонии и понимания. Все улетучилось с того момента, как Бен вспомнил свое прошлое. Тяжелая, трагическая тишина повисла над их домом. Бен не мог ничего делать, кроме как думать о случившемся и о том, как вернуть все на свои места, но это было невозможно. Эстела то злилась на него, то искренне сочувствовала, войдя в его положение, представив, каково ему. Порой она незаслуженно ненавидела саму себя, винила себя в том, что случилось, – иногда до того, что ей было стыдно смотреть Бену в глаза. Сколько слез выплакала она, сколько переживаний исходило из ее сердца! Она переживала так, что до крови искусывала себе руки. Как только Бен замечал это, он принимался успокаивать ее, подолгу держал в объятиях и просил прощения. Он боялся и за ее здоровье, и за здоровье ребенка, который может вырасти очень нервным. Несмотря ни на что, Бен боялся, как бы она и сама не умерла при родах. Но вышло так, что у нее случился выкидыш. Они даже не успели пожениться. Оба они пролили много слез о мертвом ребеночке, плоде их внезапной любви, но совсем скоро Эстела сказала, что это к лучшему.

– Теперь тебя ничто не связывает со мной. Ты можешь идти. Я отпускаю тебя, зная, как ты ее любишь.

Бен долго уговаривал ее, говоря, что не бросит даже теперь, но Эстела приготовилась к самопожертвованию. Она настаивала на том, что теперь им нужно расстаться. Она была уверена, что Бен все равно никогда не сможет забыть Мариэль.

– Не вини себя, – устало улыбнувшись, сказала Эстела. – Такое иногда случаться в жизни. Тут нет виноватых. Если бы мы иметь ребенок, все было бы плохо, но теперь все хорошо. Не думай, что я буду страдать.

Но Бен думал, думал и считал себя еще большим мерзавцем. Он не поехал в тот же день в Ирландию, не сумев бросить Эстелу совсем одну. Две недели он жил, словно в забытьи: спал днем, просыпался среди ночи, бродил по улице, почти не ел и терзался укорами совести. И Мариэль, и Эстеле он сделал больно, а самому ему было больнее в три раза.

Приехав в Ирландию, Бен не нашел покоя и там. Черные думы путешествовали вместе с ним. Не прошло и недели, как он решил вернуться, опасаясь, что Эстела может наложить на себя руки. Все эти разъезды сильно ударили его по карману. Если бы не отец, Бен не знал, где бы взял деньги. Каково же было его удивление, когда в доме Эстелы он увидел за обеденным столом мужчину. Хозяйка познакомила их. Теперь Эстела не выглядела такой удрученной и печальной, как в то время, когда Бен видел ее в последний раз. Наоборот, она даже расцвела. Бен не мог скрыть своего удивления. Даже он не смог так быстро закопать прошлое. Он полагал, что Эстела тоскует в слезах, а оказалось, она начала новую жизнь, и, судя по ее радостной улыбке, довольно неплохо. Бену вдруг пришла на ум странная мысль о неверности Эстелы. Он даже подумал, а не добивалась ли она его отъезда для себя, а не ради него. Но он все же откинул эти мысли. Просто Эстела была влюбчивой и горячей – истинной испанкой, в которой играют страсти, а не длительное чувство. Как бы там ни было, Бену от этого стало только легче. Лицо его, неподдельно мрачное, вдруг прояснилось – впервые за последнее время. Хотя, вновь приехав в Ирландию, он впал в глубокую меланхолию, то виня во всем себя, то глотая горькие слезы, ощущая себя невинной жертвой слепой судьбы.

Бен сидел под молодым дубом, размышляя над своим планом. Вдали белела Бэнчиза, окутанная легким туманом. Завидев оживление во дворе поместья, Бен усмехнулся: мистер и миссис О’Бэйл куда-то уезжали. Вчера слуги выболтали ему это за пару звонких монет. Дождавшись, когда карета покинула поместье, Бен направился к воротам Бэнчизы. Раскрытое окно на втором этаже сослужило ему неплохую службу: поднявшись по балке, Бенджамин перелез через окно, попав в чью-то спальню. В длинных коридорах веяло каким-то странным запахом, которого раньше он не замечал. Бен услышал пение, доносившееся из ванной, и сердце его заколотилось, как неисправный часовой механизм. Он открыл дверь – Мариэль лежала с закрытыми глазами, вся в пене, точно русалка, роскошные кудри ее покрылись белизной. Пена выплескивалась даже за пределы ванны, стекая на мраморные плиты. Она тихонько напевала гробовую мелодию, словно свершая тризну. Внезапно ее черные ресницы взлетели вверх, и пронесся пронзительный крик, такой неожиданный, что Бен вздрогнул.

– Убирайся вон! – закричала она, закрывшись полотенцем, хотя в этом не было необходимости, так как пена скрывала все.

– Вот как ты меня встречаешь теперь? – горько ухмыльнулся Бен. – Ты меня забыла, Мариэль?

– Забыла? О нет! В отличие от некоторых, я не имею такой привычки! Да и тяжело забыть ад, когда выберешься оттуда! – Мариэль жестоко уставилась на него с насмешкой на губах и добавила, догадавшись о его мыслях. – А, ты считаешь мой упрек несправедливым, разве с тобой я не была счастлива, как в раю, верно? Так ты думаешь? Да, милый, я была в раю, пока мне не отрубили крылья!

На глазах Бена накипали слезы раскаяния, он чувствовал себя виноватым, и он бы умер от палящих мук совести, если бы увидел Мариэль тихонько плачущей, но она страдала гневно, и этот гнев породил в нем те же чувства: человеческое раскаяние сменилось звериным инстинктом, он подлетел к Мариэль, схватил ее за горло и, встретив детский испуг в ее глазах, страстно прижался губами к ее лицу. Но она влепила ему пощечину, осторожно вышла из ванны и побежала, завернутая в полотенце, по длинному коридору, оставляя за собой шлейф воды и часто оглядываясь на Бена. А он уселся на мокрый пол, засмеявшись, как безумный. Затем вскочил и, догнав Мариэль в холле, схватил ее.

– Отпусти меня, или я закричу так, что сбегутся все слуги!

– Сначала ты меня выслушаешь, – проговорил он.

– Убери свои руки!

Это подействовало. Бен отступил на пару шагов, выпустив ее. Но он задумал лишь сменить тактику, а не слушать ее угрозы.

– Мариэль, любимая, неужели мы станем теперь врагами? Нам невозможно быть вместе, как ты сказала, и это значит, что мы должны приносить друг другу боль? Только потому, что нельзя все исправить?

Мариэль уронила голову на грудь, закрыв ладонями лицо, и быстро закивала головой в стороны, словно отмахиваясь от мух. Справедливость этих слов звонко звучала. Именно ласковые слова помогли Бену приблизиться к Мариэль. Он поднял ее на руки, крепко прижав к груди, и отнес в теплую комнату, где велел ей переодеться. Спустя пять минут Мариэль вышла, в платье, все еще с влажными волосами, вьющимися от воды, но ее глаза цвета морской волны таили страшную грусть и тревогу. Она села в кресло и выжидающе взглянула на Бенджамина.

– Мой ребенок умер. Даже не родившись, – не отрывая от нее взгляда из-под густых бровей, проговорил Бен.

Он мечтал увидеть радостный взгляд Мариэль, но знал, что его не будет; он ждал удивленного взгляда, но этого не произошло – отразился взгляд, полный презрения к нему. И он знал почему: в расплату за то, что эта новость прозвучала в его устах без доли сожаления, даже буднично, почти радостно, так, как объявляют, что до Рождества осталась неделя. – И нас с Эстелой больше ничего не связывает, – добавил он.

– По-твоему, в моей голове должна промелькнуть зловещая мысль по поводу того, что теперь нет преград к нашему воссоединению?

– Как же его может не быть, когда мы с тобой созданы друг для друга?

– Я обручена, Бен. Но ты ведь не посмеешь меня обвинить в этом теперь.

– Я знаю. Ничего, – словно пряча обиду, на обладание которой он не имел права, проговорил Бен.

Мариэль нервно расхохоталась.

– Я ждала тебя, пока в этом был смысл, и даже когда уже не было. Не скажешь же ты, что я должна была ждать, когда умрет твой ребенок или ты сделаешься вдовцом, пока у тебя пройдет траур и ты, после всего, женишься на мне?

– Ну а зачем выходишь замуж ты?! Мариэль, ведь ты не любишь его. Не стоит за это цепляться.

– Не стоит? – снова пришла в ярость Мариэль. Она была как порох, только куда опаснее. Никогда не угадаешь, когда она вспылит: секунду спокойная, другую – в ярости. Начнешь специально изводить ее – не добьешься ничего, но сказав самое малое, задев ее за живое несправедливостью, сразу же натолкнешься на взрыв эмоций. – Мне стоит цепляться за тебя, да? Несмотря на то, что ты погубил мне жизнь?

– Тише! – приставил палец к губам тот, кому предназначалась эта страстная речь.

Она непонимающе глянула на него, но притихла. Мариэль привыкла верить ему. Секунда, две – и Бен уже спускался с балкона.

Мариэль услышала приближающиеся шаги.

– Мама?!

– Ох, дорогая, погода застала нас врасплох: небо так грохочет! Мы не стали рисковать. Съездим завтра. А что с тобой такое?

Мариэль была так разгорячена, щеки пылали, глаза искрились безумным, почти диким блеском.

– Я разгорячилась после ванны. Пойду отдохну.

Она, и правда, прилегла. Взгляд ее зацепился за рисунок, вставленный в рамку. Это было творение Фердинанда. Он подарил ей его в начале их знакомства, а мама повесила рисунок на стену. Мариэль просто бесило его пустое занятие – рисование. Ладно бы если б он был художником, но у него не получалось даже вполовину так, как рисуют многие люди. Он корпел над своими рисунками, а Мариэль со злости хотела растапливать ими огонь в камине. У нее было живо воспоминание из прошлого, когда они с Беном потешались над мальчиками, которые, вместо того чтобы побегать, погонять мяч, сидели с кистью в руках в накрахмаленных рубашечках, под строгим взором няньки, или разучивали какую-нибудь пьесу. А теперь вот у нее будет такой же муж. Как он был далек от ее идеала! Но он любил ее, и в глазах Мариэль это было главным условием для существования их союза. Конечно, он был хорош собой, совершал добрые поступки, и у Мариэль иногда просыпалась нежность к нему, но на большее не было сил. Ей было немного стыдно за то, что она берет от него любовь, но ничего не может дать взамен. Что-то всегда останавливало ее. Это что-то было рядом с Беном. Она вспомнила свою обличительную речь, его горький взгляд, в котором умерла всякая надежда, и расплакалась. Лишь поздно вечером она немного успокоилась. Когда заглянула мама, она притворилась спящей. Вскоре все в доме стихло. Мариэль тихонько вышла в опустевший двор и, прислонившись спиной к стволу массивного дерева, тихонько опустилась на землю и задрала голову к звездам. Слезы вновь брызнули водопадом, и она прошептала: «Почему, Бен? Почему нам не суждено быть вместе?»

– Еще как суждено! – раздалось рядом.

Мариэль вскрикнула от неожиданности и вскочила, вцепившись от ужаса в ствол и прокручивая в голове все, что она произносила. Бен сидел на крыше террасы. В расстроенных чувствах она не заметила его, к тому же ветви дерева скрывали крышу. Но он, видимо, решил проследить за ней. Мариэль не стала спрашивать, что он тут делает: то же, что и она сама. Он тоже страдал, он любил. Мариэль вздохнула, тяжело, вымученно. С самого раннего детства столько лет она ждала своего любимого, как много загубила времени, лучших дней молодости, ни с кем не ходила гулять, все сидела и ждала, бегала в соседние деревни и города, чтобы узнать хоть что-то новое о войне, каждый вечер жадно пролистывала десятки газет, и вот как ей отплатила судьба за верность. Теперь ей остается только пустая жизнь с болью, с ранами.

Бен спрыгнул на землю и пристально взглянул на Мариэль.

– Мы сломаем судьбу, чтобы одолеть ее.

– Наши судьбы и так поломаны, Бен. И не только наши. Знаешь, мне так жаль эту девушку, Эстелу. Она все понимала, чувствовала, что ты не любишь ее. Отчуждение всегда чувствуется. Ваш ребеночек умер из-за тебя.

– Да, я погубил их. Я мерзавец! Это ты хочешь услышать?! – Бен схватил ее за плечи. – Но знаешь, в этом есть и твоя вина, Мариэль, ведь я стал таким из-за тебя.

– О, конечно, я давно поняла, что зря появилась на свет. Все кругом страдают от моих действий, – с иронией проговорила Мариэль.

– Нет! Если бы не ты, я не был бы счастлив.

– Но разве сейчас ты счастлив?

– По крайней мере, ты рядом. Я еще верю, верю, что мы будем вместе. Послушай, ведь мы стоим сейчас тут вместе: ты и я… – он взял ее за руки.

– Но в душе моей боль вместо радости.

– Да, однако лучше пусть будет боль, но с тобой. Я знаю, ты думаешь так же. Скажи, разве тебе было бы не больнее, если бы ты узнала, что я погиб на войне? Погиб с твоим именем на устах, но ты бы уже никогда не могла заглянуть мне в глаза, взять мою руку. Да, у нашей любви тяжелая судьба, но, Мариэль, любимая, мы оба живы. Давай, как в детстве, засмеем все и всех и убежим навстречу счастью. Хватит думать о других, о том, как сильно они будут горевать, разве ты своим страданием не заслужила счастья? Давай бросим все и убежим? Ты любишь меня, я – тебя, что же еще надо? Удачное стечение обстоятельств? Мы проберемся сквозь ельник, сквозь грубые, колючие ветви, расцарапав себе руки и лицо, но за этим лесом нас будет ждать неземное блаженство. Раны затянутся, если мы будет вместе!

Мариэль плакала. Да, ей тоже этого хотелось, сердце рвалось вперед и без этих призывов, но она не могла поступить так эгоистично, бросив семью, жениха, запятнав их позором. Все внутри разрывалось на части!

– Не смей говорить такое, искуситель! Ты воплощение Сатаны! Как ты не понимаешь, Бен, уже ничего не исправить!

Мариэль убежала в дом. Бенджамин не стал догонять ее, но крикнул вслед: «Я разрушу все, что есть, лишь бы вернуть тебя!»

* * *

До обряда венчания оставались считанные дни. Фердинанд и его семейство, впрочем, как и семья О’Бэйл, не могли дождаться этого момента. Вот уже две недели Фердинанд и Мариэль ходили в костел, где их готовил священник. Сама Мариэль, наконец, поняла, что это все же произойдет, как бы она ни противилась. Маленькой рыбке бороться с огромным океаном – бессмысленно. Ей, безгранично свободной, оставалось лишь подчиниться. После одной из таких встреч со священником Мариэль отлучилась из церкви, пока Фердинанд исповедовался. Ей пришлось изрядно постараться, чтобы ее не заметили сидящие в зале мама и тетя. Когда, спустя почти час, она вернулась, то застала переполох перед входом в костел.

– Да вот же она!

– Мариэль! Куда ты подевалась?! Мы повсюду тебя ищем! Мне уже стало плохо, а мистер Фердинанд уже замучил расспросами всех священнослужителей!

– О, мама, в самом деле? А мне казалось, я отлучилась на минутку…

– Где ты была? И зачем тебе понадобилось уходить?

– И как это мы не заметили тебя? – вставила миссис Кинди.

– Я… не знаю. Просто после исповедания у меня было столько мыслей. Я сама не заметила, как вышла из церкви. Я немного побродила вокруг… Прошу простить меня.

– Ты словно что-то затеяла, Мариэль! – сощурила глаза ее мать.

– Затеяла? Что я могу затеять?

– Я не знаю. Тебе видней.

Мариэль вздохнула и развела руками.

– Так мы поедем домой?

– Ладно, давайте возвращаться.

По пути назад все молчали. Каждый думал о своем. Мариэль вдруг представила себя маленькой, когда она бежала вдоль огромного поля маков и ветер словно прокрадывался ей в душу. В тот день мама рассказала ей про Бога, который милосерден, который никогда не оставляет людей. Мариэль верила и сейчас: Он не оставит ее. Но поймет ли Он ее?

Сэр Фердинанд отложил дела и погрузился в духовный мир, миссис О′Бэйл молила Бога, чтоб все прошло гладко и ее дочь наконец образумилась и обрела прежнее смирение. Тэд, брат Мариэль, замаливал перед Господом грехи за себя и своих родных, каждое утро ставил свечку на счастье сестры и ее будущего мужа, но никто не молился так страстно, как сама Мариэль. Целый день она не вставала с колен, будто свершала свою последнюю молитву.

Настал день венчания.

* * *

Раздвинули гардины – и струя света ворвалась в комнату, пробежала по лицу Мариэль. Она тут же проснулась.

– Доченька, доброе утро. Просыпайся, сегодня важный день в твоей жизни! Сейчас придет миссис Дулиттл делать тебе прическу. Скорее одевайся.

Мариэль, с трудом сдерживая волнение, встала с кровати, прикрываясь одеялом, и зашла за ширму.

– Как твое настроение?

– Я… Я дурно спала.

– Отчего же? Не поверю, что ты нервничала. Твой жених выглядит гораздо бодрее.

«Может, это потому, что он это затеял?» – про себя съязвила Мариэль, а вслух произнесла:

– Так он уже в Бэнчизе?

– Именно.

– А вот и миссис Дулиттл. Проходите, проходите!

Мариэль усадили в кресло напротив зеркала, где ее встретило испуганное лицо.