Текст книги "АнандЛа. Десять лет с йогами, целителями и шаманами. Индия – Непал – Суматра"

Ночь

Ночью мысли такие чистые, внутренний свет такой ясный. Он забирается глубже и выводит на поверхность то, как я жила до Индии. Сейчас, в мою первую бессонную ночь за много веков, меня одолевают сомнения. Эти сомнения приходят сквозь мой пустой ум, сквозь мое уставшее после дневных асан тело. Чем дальше в глубину вопроса, тем отчетливее – другой, не мой, лишенный меня внутренний голос. Он гонит из меня остатки прошлого.

Карьера утоплена, личная жизнь разбита, коленки – такие же острые, как у местных индийцев. Сколько же килограммов я сбросила в бесконечных прогулках?

Ни телефонных звонков, ни писем уже несколько месяцев. Все приходит не словами, а образами, разводами красок. Три утра, три часа, три ночи. Сна сегодня не будет. Голова тяжелая, тело горит. За окном, внутри, в комнате – огонь.

Нет, прошлое не умирает в Индии. Оно, как и будущее, – свет планет на небе.

«Ya nisa sarva-bhutanam tasyam jagarti samyami yasyam jagrati bhutani sa nisa pasyato muneh» – «То, что ночь для всех, для мудрого есть время бодрствования. Когда же все остальные бодрствуют, для мудрого – время ночи».

Храп людей, шепот не спящих садху, зевание собак… Здесь, сейчас – ночное лунное пространство. Пространство без истории.

Кто-то устроился на ночлег прямо на улице. У кого-то нет ничего. У других есть дворец. У кого-то есть ночь. Кто-то пришел сюда из крайней точки Южной Индии – босиком. Это называется «духовное подвижничество» – «ятра». Пока идешь – страдаешь. Так сжигаются грехи. Люди идут босыми, без денег. Такая вот странная форма поклонения: просто идти.

Вдруг, посреди моих мыслей, появляется дружелюбная рыжая собака. Она смывает своим простым собачьим счастьем мою грусть. Просит поласкать.

Мы сидим вдвоем посреди немого блеска ночной Ганги. Ни единого движения, ни единого взмаха крыльев птиц. Где-то вдалеке плеск воды – ближе к середине реки.

Разбуженный ночью йогин. Он сидит в молитвенном лотосе.

Я гляжу на него украдкой, снова обращаю взгляд к темноте. Он меня замечает и зовет к себе – на другую сторону ступеней к реке.

Мы разговариваем. Я не могу оторваться от его лица. Оно меняется каждые несколько минут. Я вижу молодого человека, вижу старого бородатого йогина, вижу мужчину средних лет.

– У тебя все время разное лицо.

– Мой учитель говорит, что это все мои прошлые жизни.

– А кем ты был раньше?

– Я был животным, был человеком, был опять животным. Мы все были.

– …

– Там, вдалеке, темное пятно. Смотри. Видишь? Сколько бы люди ни меняли там лампы, свет все время тухнет. Люди говорят, что там живет дух.

– А ты видел духов?

– В Варанаси они повсюду. Варанаси – город смерти. Люди боятся смерти. Люди не чувствуют Варанаси. Варанаси – город Шивы. Но Шивы нет без Шакти.

– Что такое… Шакти, что такое Шива?

– Возьми футбольный мяч и раскрути его… Где в этом мячике будет центр? Он будет вращаться, он будет повсюду. Это Шива. Шива – это центр всего. Смысл всего. Его нельзя описать, поймать, объяснить. Шакти – это форма мячика, это форма всех вещей, то, из чего они сделаны: свойства предметов, материал, цвет, запах. Посмотри на Гангу, на деревья, на людей. Все это Шакти, все это Мать. У Нее много имен: Парвати, Кали, Сати.

– Все это майя? Иллюзия?

– В тантре нет иллюзий. Все реально. Мы не отрицаем мир. Мир невозможно покорить или отвергнуть. Мир – это Мать…

– Тогда куда вы стремитесь? К просветлению? В нирвану?

– В тантре нет мокши или нирваны. Нирвана уже здесь. Нужно только увидеть это. Посмотри, какая красота вокруг нас. «Тат твам Аси» – «Ты уже ТО, просто реализуй это».

– Что такое тантра?

– Однажды к моему мастеру пришел человек. Он хотел написать книгу о камнях. Тогда он спросил моего мастера: «Учитель, как мне написать хорошую книгу о камнях?» Мой учитель сказал: «Есть два пути, чтобы написать такую книгу. Первый: возьми все написанные книги о камнях, выбери из них лучшее и напиши об этом. Тогда это будет хорошая книга».

– Что такое второй путь?

– Второй путь – это путь тантры. Для этого тебе будет нужно забыть все, что ты уже знаешь о камнях. Взять один-единственный камень и познать его, слиться с ним. Ты должна быть поглощена этим камнем, стать с ним единой… Чтобы познать – нужно этим стать. Это тантра.

Полчаса мы молчим. И под утро, совсем перед рассветом, к реке спускается человек, одетый во все белое. На голове у него национальный головной убор – знаменитая «шапка Ганди». Он садится на ступеньки у реки и играет на флейте.

– Для кого он играет?

– Для Бога.

Ветер подхватывает звуки.

Духи, которыми наполнено пространство, – смиряются. Ветра нет совсем. И по реке, по глади молочно-серой Ганги, поднимается предрассветный туман.

Утром йогины выходят на этот гхат медитировать. Ровно когда исчезает мрак, с первой секундой света, гхаты заполняют люди. К шести утра, когда солнце поднимается выше, к берегу приезжают сотни туристов. Они не живут в старом Варанаси. Их привозят сюда из другого, «нового», города, где стоят дорогие пятизвездочные отели. Я шепчу этим людям через Гангу: «Уходите. Если только задержитесь здесь на мгновение, эта сила проникнет в вас. Вы усомнитесь во всем, за что держитесь, во что верите. Все обесценится. А пока вы просто собираете чужую историю сквозь объективы ваших камер. Мертвые цифровые жизни. Вас никогда здесь не было».

В семь утра город еще не проснулся, еще красивый в своём умении начинать день. Первые открывшиеся дхабы – простые кафе для местных – варят горячий чай со специями.

День возвращает меня домой, гонит в сон. «То, что ночь для всех, для мудрого есть время бодрствования. Когда же все остальные бодрствуют, для мудрого – время ночи».

Я иду обратно в свой дом узкими улочками старого города, через резную арку большого, обрушенного дома в узкий перешеек между двумя параллельными улицами, на базар – от него на другой базар. Жующая мусор корова перекрыла узкую улицу. Она священна в Индии, как все коровы. Никто не осмеливается отогнать ее в сторону. Какой-то храбрец закатывает рукава своей рубашки, хватает корову за рога и отводит от кучи с мусором. Та издает недовольное мычание и несколько раз виляет рогатой головой. Дорога свободна.

Я поднимаюсь на второй этаж в мою квартиру. Тяжелый подвесной замок, ключи, кровать. Усталость в теле. Ближе к обеду проваливаюсь в сон. Звуки улицы: каждое движение там – внутри моей комнаты. Этот город никогда не замолкает, этот город мне снится.

Трансформация

Главные ворота храма, где продают арабские духи на основе масел. По линии лавочек с благовониями и серебром. Налево, направо, налево. В новый узкий переулок (не перепутать с другим – один в один как этот). Снова по узкой улочке, где продают сувениры и одежду для туристов. Кафе German Bakery – пыльные витрины с дорогим европейским сыром.

Просунуться в безобразно узкий коридор меж двух домов. Пройти мимо храма богини Вишалакши – сюда запрещено входить не индуистам. Это Маникарника-гхат – маха-шмашан Индии – главное место кремации во всей Индии.

По пути сюда попадаешь в другой мир.

Очень важно не заблудиться.

Когда мёртвое тело несут на носилках через город, процессия выкрикивает очищающую путь мантру: «Рам – Рам!» Связаны только большие пальцы ног: чтобы душа не цеплялась за прошлое.

Если вы не житель Маникарника-гхата, не бездомный или аскет в оранжевом платье, возвращаясь отсюда домой, вы должны омыть себя с головой. Ваше тело будет покрыто пеплом сожжённых тел.

Старая хрупкая женщина в черном. Эта женщина пришла издалека. Раджи (цари) Раджастана и правители Гуджарата построили здесь свои владения и дворцы. Их народ, не имея ничего, устремился тоже в Варанаси.

Люди говорят, что Шива сам перевозит души умерших на другой берег Ганги. Оттого он такой пустынный. И неважно, что в сезон дождей этот берег покрыт двухметровым слоем воды. Лодка Шивы все еще ходит туда, помогая духу оторваться от старого тела.

Носилки с телом украшены гирляндами цветов. Тело укутано, как куколка, в золотую ткань. Тело опускают в воду три раза. Старший сын обходит тело, читая мантру, поджигает тело с трех сторон. Тело уходит, ногами на юг, в царство бога смерти – Ямараджи.

Тело готовят словно божество: оно омывается и наряжается в траурные ткани. Близкие ушедшего в это время повторяют мантру ОМ. Сначала тихо, затем все громче и громче, пока звук не проникает на улицу. Так соседи получают новости о смерти. Если после этого покойный вернется к жизни, то это будет расценено как явление призрака (пишача, бхута, прета), который вселился в мертвое тело. Истинный дух уже ушел. Прана покинула тело.

Свет жизни циркулирует в теле, пока оно «живо». С прекращением функций тела, прана – жизненная энергия – покидает его вместе с жизнью. Тело становится ненужной оболочкой. Подобно шкуре, сброшенной змеей, в нем больше нет жизни.

Собравшиеся выполняют прадакшину – ритуальный обход вокруг тела. Этот ритуал выполняется также вокруг индуистских святилищ. В это время жгутся благовония и камфора. В рот умершего кладется несколько листиков священного дерева туласи, несколько капель вод священных рек Ганги или Ямуны.

Тело очерчивается специальной защитной мандалой. «Черные маги» охотятся за мертвыми телами, похищают их, проникают внутрь, пытаются использовать для своих магических целей. Бдящие над телом (близкие ушедшего) тщательно сторожат тело, оберегая от кошек, змей или сов. Люди в Индии говорят, что сильный маг способен вселяться в тела ночных животных.

Плакать нельзя. Близкие могут выразить свои чувства лишь после кремации. «Сначала надо думать о душе – душа уходит». И еще раз: «Рам-Рам», – эту мантру выкрикивают во время паломничества в святое место. Душа отправляется в путешествие, а тело отдает последнюю дань предкам.

Три часа горит огонь кремации. За ним следит специальная каста рабочих. Они подкладывают в огонь топленое масло и благовония. Тело прогорит и станет пеплом, останки из углей будут сброшены в Гангу.

Йогины медитируют на местах кремации. Йогины медитируют на смерть и бренность всего живого. Созерцание смерти проясняет жизнь.

Здесь, в мире, не может быть достижений. Положи все вещи в огонь и увидишь их истинную природу: это пепел. Так разрушается ахамкара – чувство «я», эго. Йогины уходят из этой жизни в асанах, сидя. После смерти йогинов не кремируют, у них нет привязанностей – их хоронят, ничем не отмечая погребальное место.

Первые десять дней после кремации – «ожидание». Семья ушедшего соблюдает строгий пост и молится за ушедшую душу. Душа еще не родилась в мире предков. Три дня душа находится в воде, три дня в огне, три дня на земле, и в последний день она касается воздуха.

«Они, голодные и жаждущие, не могут говорить. В них нет ментального баланса, они не понимают, кто они, и бродят неприкаянные… Куда им идти? У них нет тела», – так описывает «Гаруда-пурана» посмертное состояние. «Первые десять дней они пытаются адаптироваться к новой форме существования. Потеряв оболочку, „индивидуальное я“, они все еще существуют как непроявленное – праджня».

Смерть – великая метаморфоза, выходящая за грани линейного сознания, напоминающая мгновение перед зачатием. Это состояние неосознанного сна. Промежуток в процессе трансформации, когда гусеница уже не гусеница, но еще не бабочка. Жизнь не имеет начала и конца. Смерть в Индии противопоставлена рождению.

На одиннадцатый день после кремации старший сын идет в храм Шивы и очищает себя мантрами перед алтарем. Затем он идет к берегу реки и очищает землю семенем кунжута. Вместе с брамином, помогающим провести эту церемонию, они сидят на ковриках из священной травы куш. Третий коврик перед ними пуст, на него они призывают бога Вишну.

Они лепят белые шарики пинда, сделанные из риса, пшеничной муки, сливочного масла гхи и семян черного кунжута. Процесс рождения новой формы связывают семенем – они лепят это семя.

Они кладут пинду на северо-восток. Священник говорит на санскрите: «Может эта часть быть головой, может эта часть быть сердцем, может эта часть быть ногой». Так они лепят человечка. Это начало новой формы. Священник читает мантру, льет воду на новое тело из шариков. Вода течет по хлопковой нити – так это новое тело впервые получает воду.

Четыре шарика отдаются Ямарадже – богу смерти. Два шарика принесены в жертву четырем элементам творения: земле, воде, огню и воздуху. Последний шарик символически отдается в пищу умершему. Теперь он получил первую пищу.

У души нет прошлого, нет человеческого имени. Они говорят: «Шарма» – если он был брамином; «Варма» – если он был кшатрием; «Гупта» – если он был вайшья; «Даса» – если он был из нижних каст.

В Индии верят, что в отсутствие подобного ритуала покойный может превратиться в пишачу – злобного духа.

Предки получают свое место в питра-локе – мире предков. Они помогают живым и ожидают своего воплощения в образе внуков. Отсюда такая важность продолжения рода.

«Пусть твоё зрение вернется обратно к солнцу. Пусть твоя прана растворится в атмосфере. Пусть твоя душа отправится в путешествие от смерти к жизни. Пусть ты вновь родишься в мире людей, на небесах, в мире воды или там, где ты выберешь сам. Пусть твои поступки и дела будут совершенны!»

Рождается тело, рождается прана (эфирный двойник), астральное тело (теджас), ментальное тело. Точно так же происходит постепенный их распад и растворение. Человек становится «призраком», а затем «предком». Путешествие-превращение призрака в предка занимает один год. В это время умерший посещает различные миры, города и реки, пока не приходит в царство мертвых – дворец Ямараджи, бога смерти. Там его судят, и, выходя оттуда, он обретает еще одну форму бытия. Бытие в форме предка.

Костры на Маникарника-гхате горят днем и ночью. Сидящие вдовы и старики, не имеющие ничего, кроме надежды умереть и получить лучшее рождение, читают мантры. «Бхавани-хаус», старый дом позади костров, живет на пожертвования. Он принимает дожидающихся смерти. Если человек не умер в течение двух недель – его выселяют обратно.

Йогины медитируют на неизбежность всего естественного. Ткани распадаются, клетки переходят в песок, их смывает мутная вода Ганги.

Жизнь – ограниченная временем ценность. Она только сейчас. Где бы ты ни был в Варанаси, ты всегда ощущаешь эту точку смерти. Где бы ты ни был, свет всегда смешается с тьмой. Отвернуться – значит забыться, провалиться в сон.

Сколько времени мы теряем впустую? Сколько проносимся, не успев прожить? Люди, несущие жизнь как бремя, здесь прозревают от слепоты и иллюзий.

Хочется жить.

Жизнь в Индии

Сначала жара под сорок пять градусов, когда тяжело даже пошевелиться, а ночью все так же невыносимо душно. Затем, почти без промежутка, резкий декабрьский холод сквозь пледы и одеяла.

Я обретаю новый навык – разведение костра в домашних условиях – так это делают местные жители. Закупаюсь дровами, сижу, укрывшись пуховым спальником, глядя на мерцающее пламя.

В жару, когда солнце раскаляет мир до бела, я засиживаюсь в кафе с кондиционерами. Священные тексты Санатана-Дхармы: упанишады, пураны, сутры и тантры. Ужины в кафе у реки в окружении звуков мантр и колокольчиков. Новые тома древних писаний. Интернет, чтобы работать, а затем глубокий, подавленный волнами сон. Целый год, а затем второй – в Варанаси, в библиотеках. Между всем остается йога.

Моя работа в офисе не напоминает о себе. Странно представить этот мир: письменные столы, большие стекла, графики, планы, отчеты. Личная жизнь остановилась навсегда. Мы не пишем друг другу письма – в них нет пользы.

Месяц за месяцем возвращается сила. Она приходит через непонятную, отовсюду поднимающуюся боль. Через скрытые, затертые внутренние раны, через асаны в йоге.

Ближе к месяцу Шивы все становится еще плотнее. Теперь сюда приезжают йогины со всех краев Индии. Они с колокольчиками на ногах, босые, с объемными многослойными чётками на шеях. Они молятся, спят, снова молятся. Вдохновленные страстью к возлюбленному ими Шиве, они достают маленькие ручные барабаны, поднимают их высоко над головами, призывая энергию, Шакти, а затем танцуют с поднятыми к небу руками.

Танец переливается через край, вынося нас в транс. Дым от костров превращает людей в одержимые духами тени. Что я здесь делаю и почему не могу сдвинуться с места? Танец погружает меня в гипноз.

Сколько дней я уже не ела? Я ощущаю физическую, плотную привязанность к пище. Она в моей голове, в злобе и гневе, который выходит наружу. Мои мысли раздражают мой аппетит. Я смотрю на этих людей: они теперь еще более вытянутые, тонкие, как листья… Я пытаюсь присоединиться к ним. Что ими движет? Они отказались от секса, от дома, от денег. Они ничего не делают, чтобы утвердить себя в мире.

Затем, когда фестиваль Шиваратри заканчивается, проходит Холи, индийский праздник красок, и вслед за ним – апрельская жара. Когда в Варанаси даже в тени не меньше сорока пяти градусов, я уезжаю в Гималаи. Пересекаю северный штат Химачал-Прадеш и возвышаюсь над миром в горах. «Средь гор Я – Гималаи», – говорит Кришна.

Первые три года в Индии – это очень быстро. Кажется, две недели – это мало, затем месяц – это мало, затем один год – это ничего. Я смотрю на карту… Земля, по которой я ходила. Здесь лежит граница кашмирских гор. Здесь разрезанная тибетская земля. Двести километров Каракорума, за ними – Пакистан и Афганистан. Древняя история тонула здесь, а затем поднималась со дна.

Индуисты, буддисты, зороастрийцы, мусульмане, суфии и джайны. Долины трех рек – Сарасвати, Ганги и Ямуны. Древние города, еще не ставшие руинами. Храмы, где когда-то было золото. Храмы, разоренные португальцами и британцами. Здесь делали шёлк, там делали шёлковые сари – каждое княжество, каждый штат с уникальным орнаментом.

Шесть сезонов года в Индии. Сухой и жаркий май с ветрами, которые выжигают глаза. Напряжение в воздухе перед муссоном. Дождь три месяца подряд. Пустые облака и розовое небо в середине сентября. Теплая, спелая, сухая осень. А затем снова ветер, но уже холодный.

От периода манго до сладких мандаринов и папайи зимой. Зеленые финики, которые сразу и не узнать, – их заплетают в авоськи и сбрасывают в горы на овощных базарах. Жареная кукуруза через окно автобуса. Соленый, жирный тибетский чай. Острый карри. Рамешварам в штате Тамил-Наду. Запах пойманной в сети рыбы, грузовые корабли на горизонте, старые порты, растянутые на километры.

Образ моей жизни в Варанаси тает, как снег по весне. Моя душа так наполнена памятью, так благодарна за несколько лет тишины. Я не стала ни кем, как и прежде остаюсь пустой, прозрачной. В этой прозрачности передо мной встает еще один город, а затем еще.

Солнечный, весь состоящий из военных фортов и дворцов Раджастан, земля Великих Моголов (империя мусульман). Верблюды и пустыня Тар. Пушкар – дворцы среди пустыни и кружевные арки озер. Цветные хавели, их розовые и фиолетовые двери. Через Бунди, где писал Киплинг, в Удайпур, где дворцы, в храм Джагдиш, где мальчик танцевал для Кришны.

Я впала сюда из только что найденной йоги, через океан лирики индийской поэзии. Из любви, которая утратила для меня красоту и смысл, в другую любовь – любовь к Богу. Мне не важно, что каждый раз нужно быть новообращенной. На какое-то время потеря неизбежна. Она ведет за собой к новому посвящению. Одна религия сменяет собой другую. Одна философия говорит вслед за другой.

Из Раджастана в Гвалиор – самый большой и, возможно, самый красивый форт во всей Индии. Когда-то на месте этих супермаркетов и автострады, ведущей в Агру, лежало безлюдное плоскогорье. Город Гвалиор родился от мудреца Гвалипы. Семья мудреца обучала юношей мистическому знанию, тантре и йоге. Юноши медитировали, размышляли, созерцали что-то вечное, абсолютное. Они строили храмы Солнца, храмы Кали, вплетали в стены медитирующих йогинов и ноль – пустоту.

Испуская радиус, какой пожелает, точка очерчивает вокруг себя окружность и расширяется. Из этого расширения возникает жизнь, а также люди, города, университеты. Бинду – красная точка на лбу индуиста – ежедневный ритуал, чтобы помнить о нуле.

Пока мы сражаемся над догматами, мудрецы обходились тем, что все это «пустое». Затем сюда приехали математики, ученые и сказали: «Нам нравится ваша идея, мы возьмем ее себе». И они срисовали с древних трактатов этот круг – центр, бывший просто мистической концепцией тантриков Индии.

Из Гвалиора к Морене, в заброшенный таинственный храм Чаусатти Йогини. «Чаусатти» – значит «шестьдесят четыре». По пути мы встречаем садху, одетого во все белое. Он седой, с длинными волосами: очень благородное лицо, возвышенная стать… Он смотрит сквозь нас и проходит дальше. Так ходит Сатурн – планета аскетов. Я оборачиваюсь посмотреть ему вслед. Белая от пыли и песка дорога, желтая сухая почва. Он идет босым, словно по снегу.

Для Запада йогин – это спортсмен с хорошей растяжкой и строгой диетой. Для Индии это странствующие мистики, наделённые властью управлять материей. Их жены – полуженщины-полубогини, йогини.

Под палящим солнцем и храм Чаусатти Йогини, и подход к нему, и холм – выглядят как греческий амфитеатр. Без куполов, без четко выделенного святилища. Идеальный круг, точка и ее расширение в форме поля жизни. Британские правители Индии, вдохновленные этим храмом, построили здание индийского парламента в Дели в форме круга.

Здесь нет туристов, нет местных жителей. Только неуверенный водитель: «Куда же мы приехали?»

К холму, на котором возвышается храм, ведет ступенчатая дорога. Я поднимаюсь наверх. Отсюда открывается пейзаж на бескрайние земли Индии. Деревни, поля, дороги. Всюду за пределами – ледяное плоскогорье, выжженная солнцем бесконечная долина. Нет гор, нет моря, нет четкого горизонта. Небо и земля смешаны туманной дымкой. Как слепая, вожу руками по стенам: «Камень из камня, все ли ты отдал другим?» Нет украшений, нет указателей и имен, нет росписи. Стены из разрушающегося песчаника. Тысячу лет назад, до строительства великих храмовых комплексов Вишну и Шиве, еще раньше, до прихода ислама, Индия строила храмы женственности, тантрические храмы.

Тантра в Индии имеет запятнанную репутацию. Женщина в тантре ставит свою ногу на голову мужчины – это символ благословления. В тантре мужчина учится у женщины.

Тантризм пришел как биение сердца. Дискретной, неравномерной линией, пунктиром. Он прошелся по княжествам Индии, остановился в некоторых точках и исчез. На месте этих точек сохранились храмы шестидесяти четырёх йогинь. Кто эти йогини, стоящие на животных: одна на черепахе, другая на слоне? Они, как говорит санскритский справочник, имеют магические способности – сиддхи – и посвящают в тайное знание о мире. Они не выполняют мирских желаний, не помогают в человеческих проблемах. Йогини помогают только йогинам. Они их невидимые жены и подруги. Йогини здесь празднуют жизнь. В противовес аскезе йогина, они танцуют, едят, празднуют жизнь. Вся тантра в этом: не подавление, не отречение – но празднование.

Йогиня многолика. Она – «тантрическая женщина», любовница, богиня, гуру. Она – танцовщица с округлившимися бёдрами. Она улыбается, смотрит в зеркало.

Я испытываю зависть к такой уверенной женственности. Эта женщина волшебна, просветлена и самодостаточна. Ее тело – победа над мужской сухостью. В наше время такое тело не модно, оно призывает к жизни, оно возбуждает аппетит.

Мудрецы тантры не считали необходимым запрещение или сдерживание сексуальных желаний. Они знали, что моральные ценности сами собой проникнут в жизнь человека, когда энергия достигнет высших чакр, поднимется наверх. Не покинув сферу чувств, невозможно избежать мирских желаний, а когда желание исчезает – остается «ноль», нирвана, шунья.

Санскритские тексты двусмысленны в отношении йогинь. Йогини есть принцип первоначальной женской спонтанности. Они танцуют, охотятся, играют на музыкальных инструментах, занимаются домашними делами. Они выражают всю палитру эмоций: гнев, милость, сострадание, страсть. Они не связаны с традиционными индийскими сказаниями и легендами, они – весь мистицизм Индии, который всегда немного припрятан, немного сокрыт.

Стены храма говорят: «Один здесь запутается и погибнет, другой увязнет в страсти и гневе». Что для обычного человека – табу, под запретом, для тантрика – путь. Ученик тантры идет к самой Майе, чтобы просить у нее освобождения.

Душа, попадая в этот мир, запутана силками майи. Майя – это покрывало мира, скрывающее суть вещей. Она отвлекает от главного, она очаровывает с помощью органов чувств и вызывает желания. Выход из круга майи осуществляется не на физическом уровне. Человеку предлагается духовная практика. Она состоит из тайн и секретов.