Текст книги "Бегущая в зеркалах"
Автор книги: Л. Бояджиева
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
10
В Париже она прежде всего отправилась по магазинам. С подачи юной английской манекенщицы на улицы выплеснулся «стиль Твигги» – все были молоды, гибки, сексуальны, сверкая смело открытыми коленями (независимо от достоинства ног), подведенными черной тушью глазами несовершеннолетних грешниц и щеголяя наивным легкомыслием девочки-подростка.
Алиса приобрела новый гардероб – от тонких обтягивающих свитеров до шубки-колокол из мягкого синтетического «леопарда». Она не могла бы и помыслить неделю назад, что наденет эти вызывающие сапоги на толстой платформе, туго обтягивающие икры блестящим мягким лаком.
Дома, примерив доставленные посыльными вещи, Алиса была разочарована: новый имидж не складывался. Начинать, видимо, надо было сверху.
В парикмахерском салоне «Ланвен» мадемуазель Грави никогда не появлялась: косметикой она почти не пользовалась, а волосы отпускала в свободный рост, слегка подравнивая концы.
Теперь, сидя в удобном кресле перед огромным трюмо, позволяющим менять ракурсы, Алиса видела застывшего за спиной с расческой наготове мастера и медлила с решением.
– Что пожелает мадемуазель? – наконец поинтересовался «маэстро», похожий скорее на мечтательного скрипача, чем на шельмоватого Фигаро.
– Мадемуазель желает стать молодой и привлекательной. Ну, понимаете – «искристой»! – сформулировала задачу Алиса. – Вытащив шпильки, она тряхнула головой – шелковистые волны охотно распались, закрыв ее до пояса.
Мастер отступил на шаг и замер, задумчиво изучая материал.
– Нет, Твигги мы из вас делать не будем. Знаете, ведь у вас редкая индивидуальность – этакая солнечная, женственная классика. Итальянский ренессанс. Причем вы не «мальчик-паж» Караваджо, а скорее «Весна» Боттичелли.
Алиса рассмеялась:
– Похоже, мне никак не вырваться из круга художественных ассоциаций в наше реальное современное пространство.
Парикмахер сделал несколько пассов, перемещая над головой Алисы золотистые пряди, и подвел итог:
– Мы немного подпортим вашу деловую репутацию: уберем святость и подбавим задорного легкомыслия. И уж конечно – оставим вам основной капитал. Такие волосы нынче редкость.
Алиса опустила веки, слыша, как порхают над ее головой щелкающие ножницы, чувствуя прикосновения расчески, поглаживания щетки и, наконец, теплое дуновение фена.
– Новый портрет готов. Я бы назвал его «Брижит Бардо позирует Боттичелли». – Мастер сдернул с плеч Алисы накидку и отступил, предоставив клиентке полный обзор в зеркале.
То, что увидела Алиса, ей очень понравилось: эта юная лукавая кокетка, по-видимому, не прибегала к искусственным ухищрениям, волосы выглядели абсолютно естественно, густая растрепанная челка неровными прядями падала до бровей, а масса косматых завитков, будто взъерошенная ветром, опустилась на плечи и спину, достигая лопаток.
– Мадемуазель совсем не надо заботиться о такой прическе. Волосы вьются от природы, а специальная стрижка сохранит впечатление игривого ветерка. Если же вам понадобится выглядеть торжественно – поднимите все пряди высоко на затылок. Пусть будет коса, валик или «хвост» и капризный взгляд из-под челки. – Любовался полученным эффектом мастер.
– Отлично! Это мне как раз подходит. Теперь к новому «парику» придется делать другое лицо, – задумалась Алиса.
– Сегодня «лицо» – это, прежде всего, глаза и губы. Вы можете воспользоваться услугами нашего дизайнера, – предложил мастер, но, увидев отрицательную реакцию Алисы, добавил: – Женщина со вкусом, конечно, лучше знает себя и сумеет найти грим. Я рекомендую вам как можно темнее у глаз, и светлее губы.
11
Алиса воспользовалась советом маэстро и, сидя дома перед туалетным столиком, покрыла губы помадой светлого тона и почти гротескно увеличила серыми тенями глаза. Она вопросительно вглядывалась в незнакомое лицо, улыбающееся ей из зеркала: «Кто ты, Лиса? Что-то ждет тебя, d’oro bambina?»
Алиса не могла скрыть перемен, происшедших с ней, и не хотела – Золушка превратилась в Принцессу. Лихо закинув ногу на ногу, так что узкая мини юбка вздернулась чуть не до трусиков, Алиса плюхнулась в кресло перед Александрой Сергеевной и заявила:
– Бабуля, я влюбилась! Конечно же, он лучше всех на свете…
Александра Сергеевна оторопела, она так ждала и так боялась этих слов. Облик внучки приводил в смятение – бабушка слышала позывные, предвещающие приближение нового противника. Неужели ее бедную девочку ждет еще одно потрясение?
Алиса же, уже другая, оживленно-приподнятая, будто танцующая, ждала звонка из Пармы. День, два, три. Через неделю она почувствовала, что новая внешность ее тяготит: раздражают пряди, падающие на лоб, помада, а кружевные колготки вызывают брезгливую неприязнь, словно от чужого белья.
«Спектакль окончен, уважаемая публика», – Алиса с трудом зачесала назад выстриженные пряди и сколола на затылке пучок. Облачившись в привычный костюм-джерси цвета маренго и темное твидовое пальто – новая леопардовая шубка казалась слишком вызывающей, – выскочила на улицу. И тут же за ее спиной взвизгнули тормоза. Она в испуге оглянулась – сквозь моросящий снежный дождик, подхватив дорожную сумку, к ней мчался Лукка.
У себя в гостиной, разжав наконец объятия и включив полный свет, Алиса увидела, как он изменился: глаза ввалились, нос заострился, а на смешливые морщинки лег пыльный налет усталости. Это был человек, прошедший через испытания и много переживший.
– Все, все, Лиса! Не надо так смотреть! Не пугайся, милая, самое страшное уже позади. Я хотел стать героем для тебя. Не вышло – получил по носу. Но никаких сожалений – открой сумку: с этой минуты у нас с тобой праздник и долгая-долгая весна!
В темной глубине сумки Алиса обнаружила залежи фиалок, смявшихся и поникших. Она расставила их во все имеющиеся в доме вазы, бокалы, салатницы, наполнила лиловыми нежными цветами ведерко для бумаг и даже хозяйственный таз. Цветы воспряли, подняв тяжелые головки и разлив по комнатам свое легкое, радостное дыхание.
«Весна» длилась целых пять дней и ровно столько дышали фиалки. А когда Лукка ушел, запретив Алисе проводить его, она собрала поблекшие, умирающие цветы в пластиковый пакет и вынесла его на лестницу, да так и осталась стоять, прижавшись спиной к захлопнувшейся двери. Праздник счастья окончен. Надо начинать жизнь заново.
Все это время с Луккой она была Лисой, игривой и манящей, перемерив новые одежды, изрисовав пол-альбома портретами Лукки и фиалок. Им было хорошо в этом логове, где в смятых простынях валялись обломки темперы и шуршали обрывки ватмана, а на ковре среди стильных шмоток – блайзеров и мини, – сохли остатки бутербродов и апельсиновая кожура. Им было весело, когда ветер с Сены завывал в окнах, затянутых серой сеткой дождя, а в камине потрескивали поленья, в которых грелся медный кувшин с винным коктейлем. Именно так, по уверению Лукки, готовится настоящий грог.
Она хотела показать ему свой Париж, но лишь раз «молодожены» вышли из дома, с удивлением обнаружив фигурки рыбаков, скорчившиеся у холодной воды, и группу веселых туристов, фотографирующих собор на противоположном берегу. Город жил, а им неудержимо хотелось вернуться в теплое логово. Переглянувшись, заговорщики опрометью кинулись к себе, переведя дух только после того, как оказались дома и накрепко заперли за собой дверь.
– Для рыбаков и туристов мы слишком страстны, а для любовников – слишком много путешествуем – уже двадцать минут потеряли, – проворчал Лукка, стягивая с Алисы мокрые туфли.
Он ничего не рассказал о том, что же произошло с ним в эти дни.
– Италия – особая страна, mia d’oro bambino. Дело мужчины и дело женщины там четко разделено. И мужчина всегда молчит о своих проблемах не потому, что считает женщину ниже себя. Он боится за нее, особенно если любит… – Лукка был необычно серьезен, вороша в камине покрывающиеся серым пеплом угли. Тающие огоньки вспыхивали, с треском разгорались, отбрасывая на его лицо отсвет далекого пожара. – А фиалки – наше семейное хобби. Их выращивают в специальных теплицах уже более века круглый год, а это очень непросто. Мой отец, гордившийся своим утонченным пристрастием, расширил и усовершенствовал оранжереи и даже начал «фиалковый бизнес», поставляя цветы в лучшие магазины Европы. После его смерти, вот уже семь лет, я поддерживаю жизнь этого хозяйства, но не знаю, что будет дальше. Моих мальчиков больше интересует спорт. Когда-нибудь, наверное, Винченце или его дети сделают на месте фиалковых лужаек футбольное поле или что-нибудь еще, более материальное и полезное.
Лукка грустил, и Алиса, сидя на ковре с поджатыми по-турецки ногами, быстро чиркала углем по листу, пытаясь поймать это необычное для него настроение.
– Природа уступает место цивилизации – это, увы, не только итальянская история. У русских символ гибели старого патриархального, очаровательного в своей бескорыстности и непрактичности мира – вырубленный вишневый сад. Вишни в цвету – это волнует не только японцев, а пармские фиалки – не только итальянцев, – старательно наигрывала веселость Алиса. Но растормошить Лукку в последний вечер их «весны» так и не удавалось. Он отмалчивался, сидя на ковре у камина, а когда Алиса, обняв за шею, повалила его на пол с намерением «защекотать поцелуями», Лукка сумел выдавить лишь кривую улыбку. Его лучистые глаза смотрели серьезно.
– Прости. Я не умею весело расставаться с тем, что люблю.
12
Он то звонил по нескольку раз на день, то пропадал, не предупредив. В рождественскую неделю, после короткого обязательного домашнего торжества, Лукка обещал приехать в Париж. Алиса волновалась, планируя познакомить возлюбленного с родными. Вопрос их брака решало время, как скорбно сообщил Лукке врач Арманды. Его жена была обречена, и дни ее сочтены: такие опухоли, как правило, не слишком церемонятся с жертвами. Влюбленные ждали естественного конца, никогда не касаясь этой темы и боясь проявить заинтересованное нетерпение.
Но 25 декабря – в Рождество – произошло то, о чем Алиса думала меньше всего, считая своего добродушного, подвижного отца неуязвимым долгожителем. А этот хорохорящийся бодрячок был далеко не молод и к тому же, как оказалось, нездоров.
Грави умер, не приходя в сознание, на третий день после того, как у себя в кабинете после вечернего чая, удивленно вскрикнул: «Лиз!», схватился рукой за грудь и рухнул на стол. Крышка бронзовой чернильницы рассекла его лоб, и тонкая ссадина, уже подживающая, на его мертвом лице, поразила Алису: организм хлопотал, залечивая повреждение, стягивал кожу, в то время как в груди затихало, устав сопротивляться, ослабевшее сердце.
Елизавета Григорьевна слегла сразу же после похорон и две недели находилась между жизнью и смертью с двухсторонней пневмонией. Все это время Алиса не отходила от матери. В конце января больная начала подниматься, а в феврале Александру Сергеевну с дочерью проводили в швейцарскую лечебницу, успешно справлявшуюся с ослабевшими легкими.
Алиса осталась одна. Она заперла опустевшую квартиру на рю Коперник, отпустила прислугу и вернулась к себе, где каждая вещь теперь напоминала Лукку: забытый бритвенный прибор, починенные им часы, темперные наброски, прикнопленные к стенам, пуговица от рубашки и медный кувшин, так и погибший в огне в процессе приготовления грога. Лукка все время звонил, быстро и жарко твердя слова любви и сострадания. Он клятвенно обещал встречу – 6 марта в десять утра, в маленьком аэропорту Рима у трапа парижского самолета. Эта дата, просвечивая сквозь череду однообразных, ненужных дней, манила Алису весь сумрачный февраль.
Она работала над дизайном новых духов, основным компонентом которых был весенне-фиалковый аромат. Но привычный механизм настройки образного восприятия не срабатывал: Алиса видела Лукку с его насмешливой мальчишеской улыбкой, а к нежному дыханию фиалок примешивался запах бензина и пота – тот запах любви и счастья, который она жадно впитывала, бросаясь в объятия своего возлюбленного. Это был образ ожидания и встречи – через расстояние, через долгую гонку автобанов, через тяжелое пустое одиночество.
Работая в паре с оранжировщиком ароматов, Алиса задумала создать мужской одеколон «Встреча», но тревога мешала сосредоточиться. Чем ближе подходил день назначенного свидания, тем яснее становилось, что оно не состоится. Горький опыт «обманок», предостерегающе помигивал красным глазом – «осторожно – опасность!».
Поэтому когда поздно вечером 5 марта Лукка сказал: «До завтрашней встречи у трапа, mia cara!» – Алиса еще долго держала в руке телефонную трубку, соображая, с какой стороны ждать беды.
Набрав номер швейцарских апартаментов матери, она с колотящимся сердцем ждала, что чужой голос в трубке сообщит ей нечто ужасное.
– Алиса, ты? – обрадовалась Александра Сергеевна. – Мы здесь с мамой молодцы. Сегодня утром поднимались на площадку в горах – такая красота вокруг!..
Алиса машинально перекрестилась. Утром заперла квартиру и обреченно спустилась к ожидавшему ее такси. Но аварии не случилось, а предчувствие беды не отпускало. Уже сидя в самолете, летящем в Рим, она громко охнула, услышав веселый голос стюардессы в микрофоне:
– Наш самолет проходит грозовой фронт, просьба пристегнуться.
«Вот оно – конец!» – Алиса не знала, кому и о чем молиться, скорчившись в дрожащий клубок.
Все еще не веря, что находится на этом свете, нервная пассажирка ступила на трап и чуть не потеряла сознание, увидев протянутые к ней руки. Алиса рухнула в объятия Лукки и никак не могла отпустить его, всхлипывая:
– Я так сильно боялась, так боялась! Держи меня крепче, милый!
– Давай-ка лучше высморкаемся в платок, а не в мое пальто – я же сегодня надел новое. Специально для тебя. Стиль «денди». – Лукка заботливо вытер ее покрасневший нос. – Ах ты, маленькая моя трусишка, mia piccolo bam bino, mia grande cortina (моя маленькая детка, мое большое счастье)…
13
…Два дня отчаянных гонок по проселочным дорогам Лации и Ломбардии – все северней и северней от Рима – к побережью, к Венеции, к сумасшедшему карнавалу; пять дней в маленькой гостинице «Alla» с окнами, глядящими прямо в черную воду канала, и – снова бросок к югу, где на каменных склонах Калабрии уже вовсю цвели заросли мимозы и дрока.
Ни капли не сомневаясь, Алиса знала, что проживает сейчас минуту за минутой, час за часом, день за днем лучшее время своей жизни. И бережно собирала каждую мелочь, каждую крупицу счастья для долгого хранения в памяти. Наверное, никогда еще она не была так близка к Богу, не чувствовала с такой полнотой и ясностью радость бытия, радость любви ко всему миру, обостренную слезной, щемящей скорбью о его, этого мира, бренности. Никогда еще она не была так благодарна дару жизни и любви, отпущенному ей свыше.
С какой-то новой, пронзительной жалостью и восторгом Алиса любила рвущиеся к жизни, начинающие зеленеть и зацветать поля, кусты, деревья, людей, проживающих в трудах и заботах здесь, совсем рядом с ней, свою особую, отдельную жизнь. Она любила старуху крестьянку, тянущую за веревку худую облезлую козу, любила глупо подшучивающего и подмигивающего им хозяина маленькой придорожной траттории, коротконогого и толстобрюхого, считающего себя наверняка юморным свойским парнем. Любила монашек в белых крылатых «шляпах», стайкой летящих куда-то на своих утильных велосипедах, их ноги в шерстяных вязаных носках, крутящие повизгивающие педали, подколотые бельевой прищепкой рясы. И совсем отчаянно – до слез, до желания орать от нежности и жалости – любила этого человека, косящего на нее голубым лучистым глазом.
Сидя в машине рядом с Луккой, Алиса не могла оторвать взгляд от его цепких пальцев, ухвативших руль, от бесконечно милого профиля, летящего над зелено-голубой весенней землей в открытом окошке автомобиля.
В эти дни, за каждый из которых она готова была отдать всю причитающуюся ей еще жизнь, Алиса поняла, насколько дорог и близок стал ей Лукка. А когда наступило расставание, оно оказалось больнее, чем смерть.
Солнечный день радовался, пассажиры парижского рейса весело озабочены, таможенники белозубы, автокар, забравший людей, чтобы провезти их по взлетному полю прямо к трапу самолета, – сверкающе нов. Ничто не напоминало преисподнюю. И все же это была именно она – бездна страха и муки, поглотившая тех, кто должен был расцепить объятия.
Алиса стояла у окна, с ужасом смертника наблюдая, как увеличивается полоска асфальта между автобусом и мужчиной в потертых джинсах. Он растерянно замер, словно примирившись с неизбежностью, но вдруг спохватился и, перемахнув через турникет, ринулся за медлительным вагончиком с пассажирами рейса. Вот он уже догнал его и прямо под окном Алисы машет руками и что-то кричит… Но вот отстал, поник, смирился – одинокая фигурка на взлетной полосе и служитель в синей униформе с красным флажком в руке, бегущий к ней от здания вокзала.
Эту картину Алиса увезла с собой, обливая горючими слезами, как урну с дорогим пеплом.
Они расстались тогда всего на две недели – но разве это важно, когда и минуту дышать друг без друга было трудно?
14
…Куда же делось все это? Как произошло, что через два года от захлеба чувств, переполняющих душу, сводящих с ума, остались привязанность и жалость, а от острой боли обнаженного нерва – тупое нытье застарелой раны?
Они продолжали встречаться – сначала часто, жадно, с непримиримостью к расставанию, затем – все более свыкаясь с ним и с увеличивающимися разлуками. Арманда продолжала цепляться за жизнь, а Лукка, мучимый виной своего краденого счастья, делал все возможное, чтобы эту жизнь продлить и украсить. Он исправно проводил дома все многочисленные семейные праздники, был хорошим отцом – он жил показной фальшивой, ненужной ему жизнью, как стало не нужно ему все, что не касалось Алисы. Но постепенно свыкался, втягивался, с удивлением отмечая, что научился заново есть, пить, спать, работать и даже смеяться, то есть – выжил. Выжил без нее.
Выжила и Алиса. В один прекрасный день она заметила, что лжет, лжет самой себе.
Их встречи, становившиеся все более редкими, сопровождал неизбежный рефрен. «Мы придумаем что-нибудь, мы обязательно придумаем!» – убеждали они друг друга, прежде чем разомкнуть прощальные объятия. Считая себя изгоями судьбы, гонимыми одиночками, они не понимали, что эти слова твердили и твердят все влюбленные через бездну невозможности, все бунтующие и в конце концов смиряющиеся. Они строили планы, один нереальней другого, и ждали. И однажды Алиса поняла, что никогда ничего они уже не придумают. Что самое прекрасное и ценное, оставшееся у них, – это прошлое, а мечты о совместном будущем – лишь худосочные, бледнеющие на свету реальности иллюзии.
Они расставались в Милане в канун Рождества. Лукка уезжал к себе в Парму, где ждала его к празднику семья. Алиса – в Париж, в одиночество. Они мало говорили, но испытывающе заглядывали друг другу в глаза, пытаясь понять, что же творится там на самом деле, в душе самого близкого и нужного человека, что происходит за напускным спокойствием и защитной броней равнодушия?
Рейс задерживался, и Алиса отпустила своего любимого – чужого мужа, торопящегося вернуться домой. Но Лукка медлил. Он ненавидел теперь вокзалы и проводы, затянувшиеся расставания, будто обязывающие договорить что-то важное, решить нерешенное. Он мучительно любил эту женщину в светлом плаще, отороченном золотистым мехом, – и ненавидел – ненавидел за свое бессилие, за невозможность дать ей счастье. И поэтому когда она тихо сказала: «Ступай же, ступай», – он смиренно кивнул и обещал: «Я позвоню сегодня вечером. Будь умницей, Лиса».
И ушел, затерявшись в толпе.
…Ожидание затягивалось, рейс задерживал разбушевавшийся циклон. Алиса измучилась, запертая в бетонной коробке аэровокзала, как в клетке, она явственно представляла, как в эти минуты красный «альфа-ромео» несется в потоке машин по мокрому, матово лоснящемуся в свете фар шоссе, удаляясь все дальше и дальше от нее, в другую, чужую, неведомую жизнь.
Алиса обрадовалась, когда у багажного отделения появился сержант с ищейкой – собака ей нравилась, а парень явно гордился своей питомицей, украдкой зыркая из-под козырька в поисках восторженных лиц.
«Кто он, откуда? Как зовут эту умницу, с влажным кожаным носом и легким запахом псины от густой шерсти?» – гадала Алиса и, встретившись взглядом с черноглазым полицейским, дружески кивнула ему.
…И это было единственным, что она потом могла о себе вспомнить.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?