Текст книги "Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий"

Леонтию шёл тринадцатый год, когда произошло одно происшествие, чуть было не перечеркнувшее его юную жизнь. Но об этом несколько позже.

Мальчик рос и воспитывался у дедушки Петра Петровича Ланского. Не родного по крови – он приходился отчимом его матушке Наталии Александровне, но родного по душе: заботливого и справедливого. В его-то доме и жил маленький Леонтий – сирота при живых родителях, в детстве оставленный матерью (впрочем, как и две его сестры), умчавшейся в далёкую неведомую Германию.

Да, обстоятельства принудили Наталию Дубельт, младшую дочь поэта, сделать выбор между детьми и новой любовью – принцем Николаем Нассауским. И она, как известно, сделала его не в пользу детей. Мы никогда не узнаем, мучила ли её та нежная и пылкая любовь к сыну, что обуревала героиню романа Льва Толстого Анну Каренину к брошенному ею Сереже?!

Либо Наталия Александровна вполне смирилась с той утратой, обретя счастье в другом супружестве и вновь став матерью троих детей? Как в зеркальном отображении – двух дочерей и сына.

Вот ведь что любопытно: сама Анна Каренина срисована с её старшей сестры Марии Пушкиной, носившей в замужестве немецкую фамилию Гартунг.

Графиня Наталия фон Меренберг, урождённая Пушкина, мать Леонтия Дубельта. 1870-е гг.

Не отрицал того и сам Лев Николаевич. Но срисована им лишь внешне: на страницы романа «перенесены» её лёгкая энергичная походка, манера говорить, пожимать руку, улыбаться. И даже сам наряд дочери поэта с гирляндой любимых ей анютиных глазок был «подарен» Толстым красавице Анне: «Анна была не в лиловом, как того непременно хотела Кити, а в чёрном, низко срезанном бархатном платье, открывавшем её точёные, как старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с тонкою крошечною кистью. Всё платье было обшито венецианским гипюром. Но голове у неё, в чёрных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на чёрной ленте пояса между белыми кружевами».

Не случайно портрет Марии Гартунг кисти Ивана Макарова ныне – в экспозиции московского музея Льва Толстого. На живописном полотне дочь поэта украшает нитка крупного жемчуга, что волею романиста красовалась «на точёной крепкой шее» его мятежной героини, и та же гирлянда анютиных глазок «притаилась» в тёмных волосах Марии. Замечу, наследственная нитка жемчуга (имевшего название «бургиньон») досталась ей от матери Наталии Николаевны.

Знакомство Марии Александровны со Львом Николаевичем Толстым случилось в Туле, где неподалеку от губернской столицы, в усадьбе Федяшево, фамильном имении Гартунгов, и обосновалась молодая чета.

Есть немало свидетельств в пользу того, что Толстой придал своей героине Анне Карениной своеобразные черты Марии Пушкиной, её оригинальную красоту. Вспоминает Татьяна Кузминская, свояченица писателя: «Вошла незнакомая дама в чёрном кружевном платье. Её лёгкая походка легко несла её довольно полную, но прямую и изящную фигуру. Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, он сел за чайный стол около неё: разговора их я не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью».

При первой встрече с дочерью поэта писателя поразили «удивительно породистые», «арабские» завитки её волос, «эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивавшиеся на затылке и висках». Да и в черновых рукописях толстовского романа Каренина носила иную фамилию… Пушкина.

Но вот что поразительно, ведь и замысел знаменитого романа был подсказан… самим Александром Сергеевичем! Толстого поразил пушкинский отрывок «Гости съезжались на дачу», и он решил приступить к новому роману со слов: «Гости после оперы съезжались к молодой княгине Врасской». Так по задумке автора первоначально именовалась одна из его героинь – княгиня Бетси Тверская. Да и начало знаменитого романа было иным.

Не случайно, со слов Софьи Андреевны, её великий муж однажды обронил: «Вот как нам писать. Пушкин приступает прямо к делу. Другой бы начал описывать гостей, комнаты, а он вводит в действие сразу».

Гости, съехавшиеся на дачу к пушкинской Вольской, рьяно обсуждают молодую красавицу: «…Но страсти её погубят <…> Страсти! Какое громкое слово! Что такое страсти!»

Нет, роковые страсти не обожгли Марию Гартунг. Но вот её младшую сестру чуть было не погубили. Наталии Пушкиной довелось в жизни воплотить характер Анны, даже в чём-то её судьбу (вряд ли о том было ведомо Льву Николаевичу!), не устрашившейся, подобно героине романа, бросить вызов обществу, покинуть мужа и уехать к любовнику за границу. Пойти наперекор всем законам, наперекор морали и пожертвовать… сыном!

Великая вещь – материнская любовь! Но, увы, нужно признать – Наталия Александровна не часто вспоминала о своём Леонтии. Неизвестны её письма к сыну (думается, они были), неведомо об их встречах. Правда, одна всё же состоялась. Да и поводом для неё послужила не горечь долгой разлуки, а весьма знаменательное событие, в коем участвовала вся просвещённая Россия: в Москве на Тверском бульваре, близ Страстного монастыря, вознёсся памятник Александру Сергеевичу.

Бронзовый Пушкин словно собрал всех своих уже поседевших детей в тот знаменательный июньский день 1880 года. Вместе братья и сёстры встретились в Москве у памятника великому отцу, приехав из дальних городов и усадеб, не ведая, что встреча та будет последней.

Отправилась из немецкого Висбадена в Москву и Наталия Александровна, графиня фон Меренберг.

В тот праздничный день Иван Сергеевич Тургенев возложил к монументу свой лавровый венок, вернее, прикрепил его к пьедесталу памятника, произнеся пламенную речь: «Сияй же, как Он, благородный медный лик, воздвигнутый в самом сердце древней столицы, и гласи грядущим поколениям о нашем праве называться великим народом потому, что среди этого народа родился, в ряду других великих, и такой человек!»

Блестящие ораторы сменяли друг друга, овации публики не кончались. Дамы и барышни без конца утирали глаза кружевными платочками, а молодые люди кричали громогласное: «Ура!»

Журнал «Живописное обозрение» представил на своих страницах поистине живописные портреты детей Пушкина: «Старший сын, гусарский полковник, пожилой с проседью, небольшого роста, коренастый, представляющий собой обычный тип армейского офицера; младший – брюнет с окладистой бородой был несколько более похож на отца. Дочери – обе представительные дамы, одетые в глубокий траур, стройные, высокие, изящные. Обе по внешности пошли в мать, известную московскую красавицу».

А вот другие яркие журнальные строчки: «Первый венок, совершенно белый с белыми лентами – положен был сыном Александра Сергеевича Александром Александровичем Пушкиным, явившимся на торжество со всей семьёй. Между прочим, один из членов этой семьи молодой моряк удивительно напоминает чертами лица покойного поэта: те же крупные губы, тот же нос, даже взгляд такой же, как на лучших портретах Пушкина».

Таким московскому журналисту запомнился мичман Леонтий Дубельт, внук поэта. Думается, и для него самого тот июньский день стал, быть может, одним из ярчайших в его недолгой жизни…

Известно, Наталия фон Меренберг остановилась в гостинице «Дрезден» (остался её гостиничный счёт), там же, где снял номер её старший брат «флигель-адъютант Его Императорского Величества», полковник и в скором будущем генерал-майор Александр Пушкин. Надо полагать, что и мичман Леонтий Дубельт, прибывший из Санкт-Петербурга, выбрал ту же гостиницу на Тверской площади, с окнами, выходившими на особняк московского генерал-губернатора. «Дрезден» словно вобрал в себя старые стены прежней гостиницы «Север», где не единожды, во время приездов в Москву, жил сам Александр Сергеевич, теперь же здесь поселились его дети и внуки.

Утром памятного дня 6 июня 1880 года все они спешили по Тверской, к Тверскому бульвару, где вот-вот должно было спасть покрывало и явить взорам величественный в своей простоте памятник любимцу России…

«С девяти часов утра густые толпы народа и многочисленные экипажи стали стекаться к площади Страстного монастыря. Более счастливые смертные, обладавшие входными билетами на площадь, занимали места… <…> Тверской бульвар был украшен гирляндами живой зелени, перекинутой над дорожками; четыре громадные, очень изящные газовые канделябры окружали памятник; сзади виднелись восемь яблочковских электрических фонарей», – повествовал журнал «Будильник».

А газета «Молва» жёстко спорила с возможными критиками: «Тому, кто понимает, памятник скажет всё, что нужно, а для праздно глазеющих ворон и так довольно уличных представлений разных порядков и наименований…»

«Когда кончилось торжество, толпа хлынула к памятнику и кинулась на венки, – писал другой репортёр. – Спешили сорвать кто лавровый, кто дубовый листок, кто цветок с венка на память о торжестве. Много венков таким образом разобрано. По бульварам видели множество людей, возвращавшихся с листьями и цветами от венков Пушкина».

 
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!
 

«Лавры» поэта потрепала не одна – сотни рук, и довольно изрядно. Но вместо венков, растащенных поклонниками на сувениры, выросли горы из букетов ландышей и фиалок – пушкинский памятник буквально утопал в живых цветах…

Возле памятника скромно стоял его создатель Александр Опекушин, потрясённый столь великой любовью к русскому гению. Радостному удивлению Александра Михайловича не было предела, когда незнакомцы старались ближе придвинуться к нему, пожать руку, сказать лестные слова. Праздник всколыхнул всю столицу. «Верьте мне на слово – несчастный тот человек, который не был в Москве на пушкинском празднике!» – заключил статью газетный публицист.

Бывший на торжестве художник Василий Поленов делился восторгами с сестрой: «Праздник был такой возвышенный, примирительный и вместе глубоко гражданский, что нельзя было не порадоваться».

Имела успех и речь ректора Московского университета Николая Саввича Тихонравова, историка русской литературы и доктора словесности, – он привёл слушателям пушкинские слова: «Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть благороднейшая надежда человеческого сердца?»

По свидетельству очевидца, гениальное предвидение не замедлило вмиг исполниться. Тотчас «весь совет профессоров, сидевших на эстраде, а за ними вся зала, как один человек, встала со своих мест, и, обратившись в сторону Пушкиных, разразилась долго не смолкавшими рукоплесканиями». Реакцию детей и внуков поэта, отличавшихся скромностью и врождённым тактом, предугадать несложно: «Пушкины страшно смутились от внезапности и искренности всех в зале охвативших чувств».

То была минута их торжества, и вряд ли когда-нибудь она могла изгладиться из памяти детей поэта, так причудливо и ярко озарил их отблеск отцовской славы, той безмерной народной любви к Пушкину!

Да, тот чудесный день стал незабываемым и для внука поэта, увы, не увенчанного наследственной фамилией. Но какой была встреча графини фон Меренберг и Леонтия Дубельта, удалось ли в праздничной суматохе поговорить по душам двум самым близким людям на свете – матери и сыну? И что могла Наталия Александровна сказать в своё оправдание уже взрослому (двадцатипятилетнему!) сыну, чья жизнь прошла без её материнской ласки и заботы? Этого не узнать…

Зато известно одно деяние Леонтия Дубельта, свидетельствующее, что он не просто любил, нет, обожествлял свою красавицу-мать! Ведь на следующий год после долгожданной встречи с матерью в Москве он передал журналу «Нива» (замечу, одного из популярнейших журналов в прежней России) её гравированный портрет в юности, с оригинала живописца Ивана Макарова. Похоже, после 1880 года Леонтий и сам мог любоваться матушкой только по её портретам и фотографиям. Сведений о приездах Наталии Александровны в Россию более нет.

Что осталась от недолгой жизни Леонтия Дубельта? Альбомы с рисунками, его тетрадки со стихами? Увы, они не сохранились… Известны лишь записки о былых его увлечениях, сделанные Елизаветой Бибиковой (кузиной Леонтия по матери), утверждавшей, что Леонтий «был талантливый юноша, писал юмористические стихи и чудно рисовал…». И всего лишь две его фотографии.

Первая, детская. На ней пятилетний Леонтий запечатлён со старшей сестрой. Он в бархатной рубашке-косоворотке, в ладных щегольских сапожках сидит на точёном столике, а рядом стоит сестра Наташа в мантилье и в шляпке. Будто дети собрались на прогулку или только что вернулись с неё.

И вторая фотография из «маркучайского альбома» – она же и последняя, – запечатлевшая уже тридцатилетнего Леонтия. Между этими снимками почти промелькнула вся его короткая и не очень счастливая жизнь.

Рождению младенца Леонтия в октябре 1855-го предшествовали бурные события, всколыхнувшие размеренную жизнь благородных семейств Пушкиных, Дубельтов, Ланских и Орловых.

С самого начала всё в истории любви и замужества юной Таши Пушкиной и Михаила Дубельта не задалось. И этот разлад в супружеской жизни родителей искалечил и судьбы их детей.

В юности на великосветских балах Петербурга Наталия Пушкина всегда была окружена многими поклонниками. Сколько похвал и пылких признаний неслось со всех сторон:

«В жизнь мою я не видал женщины более красивой, как Наталья Александровна, дочь поэта Пушкина. Высокого роста, чрезвычайно стройная, с великолепными плечами и замечательною белизною лица, она сияла каким-то ослепительным блеском; несмотря на малоправильные черты лица, напоминавшего африканский тип её знаменитого отца, она могла назваться совершенною красавицей…»

«Про красоту её скажу лишь одно: она была лучезарна. Если бы звезда сошла с неба на землю, она сияла бы также ярко, как она. В большой зале становилось светлее, когда она входила, осанка у неё была царственная, плечи и руки очертаний богини…»

«Элегантная и величественная… она напоминала свою мать Наталью Гончарову, красота которой была гордостью и бедой поэта».

Такой осталась в памяти современников младшая дочь поэта.

Когда ей минуло шестнадцать лет, Наталия Пушкина вышла замуж. И как не противилась мать столь раннему браку, дочь всё же сумела настоять на своем. «Быстро перешла бесёнок Таша из детства в зрелый возраст, – делилась своими тревогами Наталия Николаевна с князем Петром Вяземским, – но делать нечего – судьбу не обойдёшь. Вот уже год борюсь с ней, наконец, покорилась Воле Божьей и нетерпению Дубельта. Один мой страх – её молодость, иначе сказать – ребячество».

Михаил Дубельт стал именоваться женихом Наташи. И сумел обворожить не только юную невесту, но и её матушку. О чём много позже с горечью вспоминала Александра Арапова: «…Мать поддавалась влиянию Дубельта, человека выдающегося ума, соединённого с замечательным красноречием. Он клялся ей в безумной любви к невесте и в твёрдом намерении составить ей счастье, и она верила в его искренность… Наконец свадьба состоялась, и почти с первых дней обнаружившийся разлад загубил на век душевный покой матери».

А вот и голос самой Наталии Николаевны, когда она ещё только сообщает о скором замужестве дочери: «Спешу воспользоваться случаем, чтобы известить Вас о свадьбе второй дочери Пушкина с Мишелем Дубельтом. Партия, подходящая во всех отношениях, она даёт мне уверенность в счастье моей дочери, так как я знаю в течение многих лет этого молодого человека, принятого в моей семье, как родной сын, любимого и уважаемого всеми нами». Но могла ли любящая мать предвидеть будущность?!

В истории скоротечного замужества юной Таши Пушкиной немало тайн и загадок. Завеса над ними приподнялась лишь совсем недавно. Благодаря сенсации – найденной в Германии старой рукописи. Рукопись на поверку оказалась романом, и автор его… младшая дочь поэта!

Наталия Александровна описала в нём свою молодость, историю любви и коварства. В те интриги, что плелись вокруг влюблённых, были замешаны тайная полиция, высшие чины царской России! И уж конечно, сделано всё, чтобы расстроить брак Пушкиной с графом Орловым¹.

Граф (вскоре получивший княжеский титул) Николай Орлов – впоследствии блестящий дипломат: посланник в Вене, Париже, Брюсселе и Берлине, – был страстно влюблён в Наталию Пушкину. Его отец, всесильный граф, а позднее ему был дарован княжеский титул, перешедший и сыну, Алексей Фёдорович Орлов, управляющий III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф жандармов, воспротивился браку сына с дочерью поэта, считая его мезальянсом.

И тогда юная Наталия из отчаяния и упрямства вышла замуж за Михаила Дубельта. Вся эта история рассказана автором искренне, почти исповедально, от имени главной героини романа, носящей русское имя Вера.

Подтверждения тем давним событиям нашлись в Государственном архиве Российской Федерации: письма матери жениха, адресованные супругу Леонтию Васильевичу Дубельту, – обожаемому «ангелу Лёвочке». Анна Николаевна делится с мужем раздумьями о предстоящей свадьбе сына: «В твоих письмах, Лёвочка, ты говоришь, что Ланские тебя не пригласили бывать у них… Я сама думаю, что тут вряд ли будет толк. Девушка любит Орлова, а идёт за Мишу, Орлов страстно любит её, а уступает другому. Дай Бог, чтобы все кончилось благополучно, а что-то мудрено».

Материнское сердце не ошиблось: в мирных предсвадебных хлопотах Анне Дубельт чудились предвестники грядущих семейных бурь. Её письма исполнены тревоги и надежды, она и радуется счастью сына, и волнуется за его будущность.

Беспокоится, чтобы Михаил, а он уже воевал на Кавказе, вновь не попал бы под пули горцев, и уповает на помощь умной и «бесподобной Наталии Николаевны»: «Дай Бог, чтобы он остался в Петербурге… Не решится ли Наталия Николаевна Ланская сама попросить Государя для дочери, чтобы ей, такой молоденькой… не расставаться с мужем сейчас после свадьбы, чтобы он оставил Мишу в Петербурге… Он так милостив к ней, а она так умно и мило может рассказать ему положение дел, что, вероятно, Он поймёт горе молодых людей и поможет им».

Заботит её, чтобы будущая невестка Наташа Пушкина успела получить до свадьбы шифр фрейлины Высочайшего Двора, так как потом это будет невозможно. «Не мешай, Лёва, – просит она мужа, – Государю раздавать свои милости».

И так уж случилось, что Анне Николаевне не суждено было при жизни именоваться свекровью Наташи Пушкиной. Она умерла чуть ли не в день той странной и несчастливой свадьбы, в феврале 1853-го…

Когда-то Александр Сергеевич Пушкин и Леонтий Васильевич Дубельт (в будущем – два родных деда нашего героя) были знакомы, встречались, состояли в переписке, и даже один из них опечатывал кабинет с бумагами другого и ревностно следил (по долгу службы, конечно же), чтобы рукописи с недозволенными стихами и крамольными мыслями покойного поэта, «могущие повредить памяти Пушкина», не оказались в ведении его друзей.

В кабинете, в доме на набережной Мойки, после кончины поэта был проведён «посмертный обыск», составлена опись бумаг, и в ней под номером сорок один значилось: «Письма госпожи Пушкиной». Письма Наталии Николаевны к мужу вместе с другими бумагами хранились в кабинете покойного поэта, в запечатанном сундуке, который и был вскрыт в присутствии свидетелей – поэта Василия Жуковского и генерал-майора Леонтия Дубельта.

Минут годы, и Таша Пушкина, дочь опального поэта, станет женой Михаила Дубельта, сына начальника штаба корпуса жандармов.

Михаил Леонтьевич оказался вовсе не тем человеком – остроумным, галантным, – каким виделся он своей юной невесте. Вскоре после свадьбы, состоявшейся в декабре 1852 года, обнаружились все его дурные склонности, которые, впрочем, он и не пытался сдерживать. Сильнейшая страсть к картам, почти разорившая семью, необузданный, грубый нрав, сцены ревности, сопровождаемые угрозами и побоями, сделали совместную жизнь с ним невыносимой.

Первое замужество принесло Наташе немало огорчений, но, пожалуй, еще больше – её матери Наталии Николаевне, немало пролившей слез над незадавшейся судьбой младшей дочери.

«Сестра не унывала, – вспоминала Александра Арапова, – но зато мать мучилась за двоих». Незаладившаяся семейная жизнь младшей дочери отразилась и на здоровье матери: та «стала таять как свеча». И в самые последние дни Наталия Николаевна тревожилась за будущность дочери: «Образ далёкой Таши… с тремя крошками на руках грустным видением склонялся над её смертным одром».

Для Наталии Николаевны, боготворивших детей, даже мысль, что её Таша сможет покинуть своих «трёх крошек», была бы нестерпимой! Стоит вспомнить, что, оставшись молодой вдовой с четырьмя малыми детьми, она с негодованием отвергала самые заманчивые предложения, как только слышала от претендента на её руку, что желательно было бы поместить детей в пансион или в казённые заведения. «Кому мои дети в тягость, тот мне не муж!» – своему жизненному кредо она не изменяла.

Второй её избранник, генерал Пётр Петрович Ланской, оказался замечательным супругом и отцом: он вырастил и воспитал не только осиротевших детей поэта (причём его любви достало и четверым приёмным, и своим родным трём детям!), но и внуков Пушкина.

…В фонде Петербургской духовной консистории хранилось дело, связанное с бракоразводным процессом Наталии Дубельт. Из него известно, что в начале мая 1862-го она выехала из Петербурга в Германию, затем летом перебралась в Вену, оттуда в Бродзяны, имение тётушки Александры Фризенгоф, урождённой Гончаровой, в тогдашней Австро-Венгрии, где гостила её мать Наталия Николаевна. В октябре того же года вместе с матерью отправилась в Ниццу. В апреле 1863-го вернулась в Петербург, где поселилась в доме Виллие на Невском проспекте (ныне – это дом под № 65). А в мае вновь отправилась за границу, чтобы приехать в Россию лишь в начале апреля 1864-го, к окончанию первого бракоразводного процесса.

После долгих хлопот Наталии Александровне было выдано наконец официальное свидетельство, основанное «на Высочайшем повелении, о том, чтобы не принуждать её, г-жу Дубельт, с детьми к совместной жизни с мужем…», что давало ей право жить отдельно от мужа без развода. Свидетельство датировано маем 1864 года. Но, как известно, ещё за два года до его получения Наталия Дубельт покинула дом супруга: старшей дочери Таше исполнилось тогда семь лет, Леонтию – шесть, а младшей Анне – всего год.

Объективности ради стоит заметить, что её бывший супруг полковник Михаил Дубельт довольно успешно продвигался по службе. В день коронации Александра II в 1856 году был пожалован флигель-адъютантом. С 1861 года генерал-майор Михаил Дубельт состоял в свите Его Императорского Величества, числился начальником штаба отдельного сводного кавалерийского корпуса. Был довольно близок к императору Александру II. В журнале «Русская старина» за 1891 год приводятся его беседы с императором. Через год после зачисления Дубельта в царскую свиту ему прочили должность тверского губернатора, но назначение не состоялось «вследствие обрушившихся на него в том же 1862 году семейных несчастий…». Виделся ли он с сыном Леонтием, принимал ли участие в его воспитании? Сведений нет. Известно лишь, что Михаил Дубельт пережил сына…

Разорвав отношения с мужем, Наталия Александровна разъехалась с ним. А вот детей принуждена была оставить в России: будущность казалась ей неясной и тревожной.

Но как предвидеть столь непредсказуемые повороты судьбы? Натали-младшей предстояло стать женой немецкого принца Николауса (Николая Вильгельма) Нассауского, отпрыска одной из самых аристократических фамилий Европы, и прожить с ним долгую счастливую жизнь. Да, она встретила своего принца, и в том счастливом семейном союзе, который в России посчитают морганатическим, появятся на свет ещё трое её детей. А самой ей будет дарован титул графини Меренберг.

Достойно удивления, как смело и дерзко брошен вызов свету Наталией Пушкиной! (И как вновь не вспомнить героиню толстовского романа Анну Каренину!) Сколь много было в ней воли, жизненной энергии и силы любви, чтобы суметь преодолеть немыслимые, казалось, препятствия и обрести такое выстраданное семейное счастье!

Но какой ценой! Ведь дети от первого брака остались в России. Двое старших, Наталия и Леонтий, воспитывались в семье Петра Петровича Ланского (Наталии Николаевны уже не было в живых), младшая Анна – у родственницы отца.

Да и судьбы детей, оставленных графиней Меренберг, за исключением старшей дочери Наталии Михайловны, переехавшей к матери в Германию и вышедшей замуж за прусского полковника фон Бесселя, сложились весьма трагично.