Текст книги "Накануне не знаю чего"

«Хоть всё погаси…»

 
Хоть всё погаси, что-то вспыхнет, ей-богу.
И лист золотой упадёт на дорогу,
И что-то вдали будет брезжить и мреть,
Заставит идти и не даст умереть.
Хоть всё погаси, будет тьма выносима,
Поскольку живая душа негасима.
 

«Жизнь идёт, и ты не вечен…»

 
Жизнь идёт, и ты не вечен.
И утешить вроде нечем.
Да и надо ль утешать —
Чувства острого лишать,
Что на свете всё предельно,
Потому что жизнь смертельна.
 

«А я всё жду подарка…»

 
А я всё жду подарка,
Всё вешаю чулок.
Ничтожнее огарка
Остатней жизни срок.
 
 
И это ль не умора —
До самой сей поры
Надеяться, что скоро
Появятся дары.
 

«И чтобы пенье не кончалось…»

Юле Покровской

 
И чтобы пенье не кончалось,
Чтоб петь всё время получалось,
Чтоб звук, однажды замерев,
Рождался вновь. Чтоб был напев
Неповторимым и текучим.
Наверно, ты вот этим мучим.
Любая пауза страшит.
А вдруг Господь тебя лишит
(Бывает и такая кара)
Столь незаслуженного дара.
 

«Иду всё дальше…»

 
Иду всё дальше. А левей
Садится солнце. А с ветвей
Слетают листья – жёлтый, красный.
А впереди исход неясный.
Неясный разве? Вот и пруд.
И листья, что покорно мрут,
Бесшумно на воду ложатся,
Мешая небу отражаться.
 

«И несмотря на все потери…»

 
И несмотря на все потери,
Живу я, обещаньям веря.
И лес, который обнищал,
Мне море света обещал.
И день, который гас так скоро,
Мне обещал златые горы.
На счастье или на беду
Я всё обещанного жду
И всё протягиваю руки
При каждом еле слышном звуке.
 

«Хватит тебе голосить…»

 
Хватит тебе голосить, голосить
И о несбыточном чём-то просить.
Ты здесь не первый, не тысячный даже.
Все загибались от тяжкой поклажи,
И никогда никого не спасли.
Все до конца свою ношу несли.
Сердце болело, колени дрожали,
Но нагружали живых, нагружали.
 

«Я иду, увязая в осенней грязи…»

 
Я иду, увязая в осенней грязи.
Порази меня, жизнь, новизной порази.
Порази чем-нибудь до сих пор небывалым.
Я иду по путям твоим шагом усталым.
Что поделать со мной? Я сама не нова.
Не нова, как пожухлая эта трава,
Как летящий мне под ноги листик дубовый,
То ли мёртвый уже, то ли к смерти готовый.
 

«Ты наклонись, а я шепну…»

 
Ты наклонись, а я шепну,
Не нарушая тишину.
Так хорошо с тобой, мой милый.
Вот снег летает легкокрылый.
Он – видишь? – тает на лету.
Люблю вселенскую тщету
И выжить жалкие попытки,
Терпя потери и убытки.
Вот тает снег под фонарём.
И мы когда-нибудь умрём.
Умрём в счастливом заблужденье,
Что смерть – души освобожденье.
 

«А если прокрутить назад…»

 
А если прокрутить назад
Всю эту плёнку – будет сад,
В котором вишни дозревают,
И гнёзда ласточки свивают,
И яблони до самых крыш,
И спит в коляске наш малыш,
И я в купальнике открытом
Тружусь, склонившись над корытом,
И пена мыльная густа,
А ты малину ешь с куста,
И мы ещё почти в начале
Дороги нашей. И печали
Светлы, как говорил поэт.
Куда ни глянь, повсюду свет,
И я живу, себя не муча
Сознанием, что жизнь летуча.
 

«Рождённого под небесами…»

 
Рождённого под небесами
Снабди земными адресами.
Пусть он не будет одинок.
Ты стольким, Господи, помог.
Пусть он в объятьях спит ночами,
Пусть упивается речами Нежнейшими.
Пусть будет он Доверчивым, как детский сон,
Пока Ты не поставишь точку,
Заставив гибнуть в одиночку.
 

«Всё было…»

 
Всё было – и кровь, и расстрельные списки,
Баланда тюремная в погнутой миске,
И пытки, и дым смертоносных печей,
Но снова ты млеешь от нежных речей,
Земное дитя, неразумное чадо.
И снова ты солнышку вешнему радо,
И снова ты греешься в вешних лучах
И бродишь в лесу при осенних свечах.
 

«Любить душой неутолённой…»

 
Любить душой неутолённой
Край неба, вечно удалённый.
Край неба – алые мазки —
Любить до боли, до тоски.
 
 
Любить любовью безнадёжной
Небесный край. Его тревожный
Меняющий оттенки цвет,
Сходящий медленно на нет.
 

«Тихо живу…»

 
Тихо живу. Никуда не спешу
И над тобой, мой родной, не дышу.
Только бы всё это длилось и длилось.
Целую жизнь бы об этом молилась.
Рядом с тобой мне светло и тепло.
Только бы время неспешно текло.
Только бы слышать, как ходишь и дышишь.
Только бы знать, что и ты меня слышишь.
 

«Он умер вечером, а днём…»

 
Он умер вечером, а днём
Писал с натуры анемоны:
Цветы, и стебли, и бутоны,
И вазу, что горит огнём,
Такого красного стекла,
Что даже глазу было больно.
И жизнь текла легко и вольно
И незаметно истекла.
 

«Жизнь оказалась быстротечной…»

 
Жизнь оказалась быстротечной,
А ты достоин жизни вечной,
Как появившийся на свет
Тобой написанный букет,
Роскошный, на небесном фоне,
Букет гортензий и бегоний,
Букет, что радует сердца,
Не помня своего творца.
 

«То серое, то голубое…»

 
То серое, то голубое…
А я согласна на любое.
Лишь было бы над головой
Большое небо в час любой,
Которое сегодня плачет
Слезами пресными. И значит,
Я нынче буду вся в слезах,
Скопившихся на небесах.
 

«А сегодня во сне я летала…»

 
А сегодня во сне я летала.
И когда за окошком светало
Я видала воздушные сны.
О, как рамки земные тесны.
День ненастный встречает сурово.
Просыпаюсь и шаркаю снова,
Грязь осеннюю грустно меся
И обвисшие крылья неся.
 

«Я с миром в переписке состою…»

 
Я с миром в переписке состою.
Ей-богу, ничего не утаю.
Он то чужой мне, то родной и близкий.
Я с миром в постоянной переписке
И отвечать ему не устаю.
 
 
То перышком, то веткой, то звездой
Мне, женщине давно не молодой,
Он почему-то пишет регулярно.
Ему я отвечаю рифмой парной.
Его молчанье стало бы бедой.
 
 
Он пишет на земле и на весу.
Я всё, что им начертано, спасу.
Я разберу каракули любые.
Очки надену на глаза слепые,
Письмо поближе к свету поднесу.
 

«А птичка так близко летает…»

 
А птичка так близко летает.
На пищу надежду питает.
А мы – дураки дураками —
Явились с пустыми руками.
Ни зёрен у нас, ни краюшки.
Мы сами, подобно пичужке,
Блуждаем с утра и до ночи,
До зёрнышек сладких охочи.
 

«Играет старик в переходе…»

 
Играет старик в переходе
На старенькой флейте своей.
О том, чего нету в природе,
Осипший поёт соловей.
 
 
О счастье, которого нету,
Покое, что вечно в цене,
Играет старик за монету,
Прижавшись к холодной стене.
 
 
Поёт его флейта о чуде.
Слезятся глаза старика,
А мимо торопятся люди —
Глухая людская река.
 

«Старушка ходит не спеша…»

 
Старушка ходит не спеша.
Бог весть в чём держится душа.
Вот постояла у кормушки
И, положив кусочек сушки
В кормушку, дальше побрела.
Коль спросишь, как её дела,
Она ответит: «Понемногу.
Живу, гуляю, слава Богу».
Её жильё – казённый дом.
Чем бедный человек ведом?
Чем жив он – престарелый, хворый?
Готовится ли к смерти скорой
Или не думает о ней?
Среди рябиновых огней
Старушка ходит, напевая,
Как мало кто из нас живая.
 

«Так страшно на этой покатой земле…»

 
Так страшно на этой покатой земле.
И было то жарко, то холодно мне,
Когда я по склону скользила,
И рушилось всё, и сквозило,
И гнулось, меня не желая держать.
Спасибо, успел ты рукой своей сжать
До боли мне руку в запястье,
Даруя мгновенное счастье.
 

«И в нынешнем, как в прошлом, веке…»

 
И в нынешнем, как в прошлом, веке
Нет жизни без твоей опеки.
Так горяча твоя рука,
И так беспомощна строка,
В которой я сказать пытаюсь,
Как вопреки всему питаюсь
Надеждой, что с тобой вдвоём
В один и тот же день умрём.
 

«Так летим – обмирает душа…»

 
Так летим – обмирает душа.
А по мне бы – с ленцой, не спеша,
В середине текущей недели
Просто так, без особенной цели,
Книгу толстую с полки достать,
С тихим шелестом перелистать
И прочесть: «В доме лампа горела.
Дождь по крыше стучал. Вечерело».
 

«А утром, когда я открыла глаза…»

 
А утром, когда я открыла глаза,
Текла по стеклу дождевая слеза.
Ночь кончилась. День начинается снова.
Что делать? Я к жизни совсем не готова.
Совсем не готова смешаться с толпой.
Просить свою пайку у жизни скупой.
Куда-то спешить, говорить, улыбаться,
На чём-то настаивать и колебаться.
Глаза закрываю и время тяну.
О Господи Боже, продли тишину,
Продли этот миг, заревой и дремотный,
И дождь, шелестящий за шторой неплотной.
 

«Нет на свете ничего…»

 
Нет на свете ничего
Моего и твоего.
Только птица в пышной кроне.
Только лучик на ладони.
Только ветер в волосах.
Только Бог на небесах.
 

«Жить в краю этом хмуром…»

 
Жить в краю этом хмуром,
в Евразии сумрачной трудно.
Всё же есть здесь и радости.
И у меня их немало.
Например, здесь рябина пылала
по осени чудно.
Например, я тебя, мой родной,
по утру обнимала.
Сыновей напоила я чаем
со сдобным печеньем.
А когда уходили,
махала им вслед из окошка.
Нынче день отличался
каким-то особым свеченьем.
Разве есть на земле
неприметная мелкая сошка?
Что ни особь, то чудо и дар,
и судьба, и явленье.
Разве может такое
простой домовиной кончаться?
После жизни земной
обязательно ждёт нас продленье,
Да и здесь на земле
неземное способно случаться.
 

Книга третья
Поющий кустарник
2007—2008

«При жизни разве умирают?..»

 
При жизни разве умирают?
При жизни моются, стирают,
Целуются, растят детей,
Едят. Да мало ли затей?
 
 
При жизни разве умирают?
Младенцем в кубики играют,
Юнцом несут прекрасный бред.
Покуда живы смерти нет.
 

«Девочка с высоким лбом…»

 
Девочка с высоким лбом
В чём-то сером, голубом
На картине старой очень.
Кто сказал, что мир непрочен,
Если смотрит до сих пор
Девочка на нас в упор
Взглядом светлым, безмятежным
В платье, льющемся и нежном,
Приглашая: «Не спеши.
Поживи со мной в тиши.
Отдохни со мною рядом
Под моим недвижным взглядом».
 

«Я люблю эти долгие проводы дня…»

 
Я люблю эти долгие проводы дня,
Что меняет цвета, покидая меня.
Я его провожать начинаю с зари.
«Что-нибудь мне на память, – прошу, – подари».
Он мне дарит тепло в середине зимы,
И на лужах узор ледяной бахромы,
И оттаявший пруд с небесами в пруду,
И подарок, который я после найду.
 

«Хоть верится слабо в счастливый конец…»

 
Хоть верится слабо в счастливый конец,
Но каждый в душе – желторотый птенец
И ждёт не войны, не болезни, не шторма,
А чьей-то опеки и сладкого корма.
 
 
И даже поживший, усталый, седой,
Он верит, что он под счастливой звездой
Родился, и дальше – не смертные муки,
А чьи-то большие и тёплые руки.
 

«– Ещё далеко ли?..»

 
–  Ещё далеко ли?
–  Докуда? Докуда?
–  До звёздного часа, до счастья, до чуда,
До лучших времён, до не знаю чего,
До отдыха чаемого моего?
–  Всё будет. Всё как-то должно разрешиться.
Осталось немногое – жизни лишиться.
 

«Мы с тобой приземлились…»

 
Мы с тобой приземлились, сложивши крыла.
День был белым, и ночь тоже белой была
Из-за снега, что свой совершал перелёт
Все глухие ночные часы напролёт.
 
 
Мы глядели на снег, что летал и летал
И земные прорехи бесшумно латал,
И, присев на земное блескучее дно,
Из двух тел превратились мы в тело одно.
 

«Всё белое – и верх, и низ…»

 
Всё белое – и верх, и низ.
Вопрос мой в воздухе повис.
Ответом только снег скрипучий.
Я повторю на всякий случай.
А впрочем, надо ль повторять?
Не лучше ль с радостью нырять,
Нырять с головкой в море света,
И от Творца не ждать ответа,
И жить, не зная, почему
Понадобились мы ему.
 

«Так рано глаза начинают слипаться…»

 
Так рано глаза начинают слипаться.
А утром мне так тяжело просыпаться.
Так рамки земные для жизни тесны.
Зато так воздушны и сладостны сны.
И я в этих снах молода, легконога,
И всё мне подвластно – любая дорога,
Все близкие живы и рядом они.
Будь милостив, ангел, и сон мой храни.
Позволь со мной рядом побыть моей маме,
Такой молодой с золотыми кудрями.
 

«Тебя помилуют, не бойся…»

 
Тебя помилуют, не бойся.
Ложись и с головой укройся.
Ложись и спи лицом к стене.
Ночной покой всегда в цене.
 
 
Дыши всю ночь легко и ровно.
Да будут те, с кем связан кровно,
Хранимы ангелом самим.
Да будет ангел сам храним.
 

«Осыпается небо родное…»

 
Осыпается небо родное.
Серебрится пространство земное.
Прямо с неба летит серебро.
Поживём, коли дали добро.
Поживём, коль пожить разрешили.
Мы сегодня так счастливо жили,
С небесами столь хрупкую связь
Сохраняли, весь день серебрясь.
 

«Так надо, чтоб легко дышалось…»

 
Так надо, чтоб легко дышалось,
Но почему-то сердце сжалось,
И улыбаться нету сил,
И если бы Господь спросил
Что ранит, что дышать мешает,
Желанной лёгкости лишает,
Терзает душу, застит свет,
Я разрыдалась бы в ответ.
 

«Таянье. Таянье…»

 
Таянье. Таянье. Всюду вода.
Не расставаться бы нам никогда.
Господи, и на путях своих талых
Не разлучи нас – детей Твоих малых.
Не разведи нас и не разлучи.
Нынче Твои ослепили лучи.
В мартовских водах Твоих утопая,
Рядом с любимым иду, как слепая.
 

«Воздух прозрачный…»

 
Воздух прозрачный, хрустальные трели.
В марте легли, а проснулись в апреле.
Травы пугливы, и дымчаты дали.
Мы здесь когда-то уже побывали,
Что-то шептали о листьях узорных
И о надеждах своих иллюзорных.
 

«А далее, далее – с красной строки…»

 
А далее, далее – с красной строки,
С дыхания свежего, с лёгкой руки,
С рассветного блика, с дрожащей росинки,
С замысленной, но не рождённой картинки,
Со звука, что только что был тишиной,
И с линии рвущейся, волосяной.
 

«И маленьких нас небеса окружали…»

 
И маленьких нас небеса окружали.
И было нам страшно, и губы дрожали,
Когда небесам задавали вопрос
О том, что нам день народившийся нёс.
И губы дрожали, под ложечкой ныло,
А солнце в глаза нам безжалостно било,
И небо, которое было везде,
Качалось в текучей и талой воде.
 

«Века самое начало…»

 
Века самое начало.
Мать ребёнка укачала.
Века нового дитя,
Белым личиком светя,
Спит, во сне своём летая.
А над ним синичек стая.
Он увидеть сможет их,
Возвратясь из снов своих.
 

«Мне больно…»

 
Мне больно. Значит, я жива,
И всё царапает – слова,
Молчанье, смех, поступки, взгляды,
Погоды здешней перепады.
 
 
Всё задевает. Больно мне
В закатном догорать огне.
Над головой листва и птица,
И больше нечем защититься.
 

«Позволь дышать…»

 
Позволь дышать. Позволь глубоко
Дышать до гибельного срока.
Позволь Твоей листвой шуршать
И видеть небо и дышать.
 
 
Позволь, как позволял доселе
Бродить без умысла и цели
По тропам. И Тебя в тиши
Просить об этом разреши.
 

«Я под утро сплю так чутко…»

Малютка жизнь, дыши…

Арсений Тарковский

 
Я под утро сплю так чутко.
Тихо дышит жизнь-малютка.
Дышит, крылышки сложив.
Я жива. Ты тоже жив.
И смешались наши вздохи.
Нет ни века, ни эпохи.
Лишь в рассветном серебре
Двое спящих на заре.
 

«Не лечу, не загораюсь…»

 
Не лечу, не загораюсь,
Из последних сил стараюсь
Жить, дышать, передвигаться,
Поутру за дело браться.
День воркует и щебечет,
Но души моей не лечит.
И до самого заката
Улыбаюсь виновато.
 

«А сирень – это очень давно…»

 
А сирень – это очень давно.
Это май, и Полянка, и мама.
Это ветки, что лезут упрямо
В приоткрытое наше окно.
 
 
А сирень – это вечность назад.
Это грозди, султаны, соцветья,
Это в горестном прошлом столетье
Дом снесённый и срубленный сад.
 

«Так хорошо не делать ничего…»

 
Так хорошо не делать ничего,
Глядеть, как ветер ветками играет,
Как день живёт, а значит, умирает,
И молчаливо провожать его.
 
 
Сирень увяла, но ещё цветёт
Ещё цветёт шиповник белый, алый,
Так хорошо быть мира частью малой,
К которой луч ласкается и льнёт.
 

«А живём мы всегда накануне…»

 
А живём мы всегда накануне.
Накануне каникул в июне,
Часа звёздного, чёрного дня,
Золотого сухого огня.
Накануне разлуки и встречи.
Обними меня крепче за плечи.
Мне не жить без тепла твоего
Накануне не знаю чего.
 

«Начало лета…»

 
Начало лета. День седьмой.
Всё надо делать мне самой:
Болеть душой за тех, кто дорог,
В июньский полдень помнить морок,
В подушку плакать по ночам
И подставлять лицо лучам,
Намаявшись на этой тверди,
Просить Творца о милосердье.
 

«Глаз отдыхает на зелёном…»

 
Глаз отдыхает на зелёном
И на небесно-голубом.
Не прошибая стену лбом,
Брожу под ясенем и клёном.
 
 
Живу лишь тем, что Бог послал
И что само плывёт мне в руки,
И ухо мне ласкают звуки,
Без коих мир бы диким стал.
 
 
И сроки больше не висят,
День не идёт – стоит на месте,
И если долетают вести —
То те, что птицы огласят.
 

«День ангела, нежной заботы…»

Леночке Колат

 
День ангела, нежной заботы.
Не бойся, доверься, ну что ты.
Его безмятежно чело,
Его белоснежно крыло,
Как облако или как млеко.
Забота, защита, опека.
И слышит он каждый твой шаг
И вздох твой. О, если бы так!
 

«Я здесь тоже обитаю…»

 
Я здесь тоже обитаю,
Но хожу, а не летаю.
А летают те и те,
Отдыхая на кусте,
Лепестках, тычинках, травах.
Я люблю читать о нравах
Всех имеющих крыла.
Может, раньше я была
Кем-то лёгким и крылатым,
Светом солнечным объятым,
Кто умеет жить вдали
От неласковой земли.
 

«Я так долго ждала…»

 
Я так долго ждала и ещё подожду.
А тем более в тихом тенистом саду.
День, подаренный мне, не кончайся, теки,
А что сердце болит – это так, пустяки.
И чего я с рождения жду, не пойму.
Всё равно не задеть голубую кайму.
Всё равно до неё, что всегда вдалеке,
Не дойти, даже если идти налегке.
 

«Поманили снова дали…»

 
Поманили снова дали,
Снова листья нашептали,
И опять я верю им,
Что любой из нас храним
И любим на этом свете.
Верю в то, что все мы дети,
И, пока хлопочем тут,
Где-то там нас очень ждут.
 

«И в этом, как и в том, году…»

 
И в этом, как и в том, году
Мой тихий дом стоит в саду,
И никого на свете, кроме
Меня и близких в этом доме.
И половицы в нём скрипят,
И по ночам в нём сладко спят.
Пусть дышит дом, что в гуще сада
Стоит. И большего не надо.
 

«Мне так лень по утрам начинать всё сначала…»

 
Мне так лень по утрам начинать всё сначала.
Я бы дальше спала, я бы дальше молчала,
Я бы дальше смотрела воздушные сны.
До чего же мне рамки земные тесны.
До чего же грустны мои поздние годы.
Слава Богу, я нынче на лоне природы,
Где и тени легки, и рябина красна,
И является явь продолжением сна.
 

«Наверно, надо торопиться…»

 
Наверно, надо торопиться,
Поскольку золота крупица
Уже блестит на деревах.
Пока июль в своих правах,
Спешу без памяти влюбиться
В его сиянье, и в грозу,
И в бабочку, и в стрекозу —
Во всё, во что влюбиться можно.
Листа касаюсь осторожно,
Чтобы не сбить с него слезу.
 

«В тенистом саду моём вишня поспела…»

Юле Покровской

 
В тенистом саду моём вишня поспела…
Я все свои песни сложила и спела.
Живу одинока, печальна, пуста.
Ем с дерева вишню, малину с куста.
Ты скажешь, конечно, что всё это было:
И вишня алела, и лето царило,
И песня, лишившись живого огня,
Не раз и не два покидала меня.
 

«Поющий кустарник, поющая птица…»

 
Поющий кустарник, поющая птица.
День медленно гаснет. Куда торопиться?
Поющий кустарник жасмина, сирени.
Сижу, обхвативши руками колени
И в памяти дни своей жизни листая.
На пышном кустарнике – певчая стая.
И песня звонка, а когда затихает,
Становится слышно, как ангел вздыхает.
 

«Я живу у полустанка…»

 
Я живу у полустанка.
Жизнь короткая, как танка,
Протекает рядом с ним.
Мы под стук колёсный спим,
Стук колёс, гудок надсадный.
Краткость жизни – факт досадный.
Потому стараюсь, длю
Всё, что в жизни я люблю.
Например, беседы эти,
Чтобы ты и я, и дети.
 

«Что делают с нами?..»

 
Что делают с нами?
Сживают со света.
Давно ли?
С рождения, с осени, с лета.
И как? Удаётся?
Конечно, всегда.
Зачем же, скажи, мы приходим сюда?
Приходим сюда, потому что мы званы
Сменить получивших смертельные раны.
 

«Не рубеж за рубежом…»

 
Не рубеж за рубежом,
А мираж за миражом,
Призрак, видимость, виденье.
Что такое – наше бденье?
Луч, который помелькал.
Всё, чего ты так алкал,
Помаячив, испарилось.
Ты смирился? Я смирилась.
 

«Как здесь жить…»

 
Как здесь жить, если всё на фуфу.
Не успеешь закончить строфу,
Как всё сдвинется, стронется, рухнет,
Стёкла вылетят, лампа потухнет,
Дверь входная сорвётся с петель.
Ты какую преследуешь цель?
Я, к примеру, без всяческой цели
Просто радуюсь тихой неделе.
 

«Да мало ли чего хочу?..»

 
Да мало ли чего хочу?
Хочу летать, а не лечу.
Хочу весь год в лучах купаться,
И с лёгким сердцем просыпаться,
И не бояться за родных,
И знать, что и в мирах иных,
Тех, из которых нет известий,
Мы будем счастливы и вместе.
 

«Если нет Тебя, Боже Ты мой…»

 
Если нет Тебя, Боже Ты мой,
Значит надо справляться самой.
Только как с этой жизнью справляться?
В чьих ногах днём и ночью валяться?
И кого со слезами просить
Раньше времени свет не гасить,
Ровно льющийся, тихий, небесный,
Освещающий путь этот крестный?
 

«Малютка-кузнечик стрекочет…»

 
Малютка-кузнечик стрекочет.
Чего-то он, видимо, хочет.
Я тоже чего-то хочу:
Стихи на бумаге строчу.
 
 
И что нам с кузнечиком надо
От этого тихого сада,
От этих ажурных теней,
От этих стремительных дней?
 

«Я всё здесь знаю назубок…»

 
Я всё здесь знаю назубок.
Вот яблока подгнивший бок,
А вот скрипучая калитка,
А вот серебряная нитка
Дождя, что с ночи моросит,
Вон паутина, что висит
Под самой крышей на терраске,
Вон даль, меняющая краски.
Я изучила всё, любя
Мир, подаривший мне тебя.
 

«Дни и ночи, оставьте в покое…»

 
Дни и ночи, оставьте в покое.
Разрешите – ладонь под щекою —
Спать без просыпу, ровно дыша,
Чтоб болеть перестала душа.
 
 
Спать без просыпу, без сновидений
И ни взлётов не знать, ни падений,
Ни любви, заманившей сюда,
От которой так больно всегда.
 

«А вечность – это море тьмы…»

 
А вечность – это море тьмы,
Где нет ни лета, ни зимы,
Ни вех, ни времени, ни даты.
Куда ты, маленький, куда ты?
Смотри, утонешь в темноте.
А может, все слова не те.
И вечность – это море света,
В которое впадает Лета.
 

«Конец счастливый неизбежен…»

 
Конец счастливый неизбежен,
И тот, кто рядом, тих и нежен,
И дни, как ангелы, нежны,
Заботой мы окружены.
А время кончится земное
Возьмут нас на небо седьмое.
 

«Когда в июне и в июле…»

 
Когда в июне и в июле
В зелёном море утонули,
Мы мягкого коснулись дна.
Макушка даже не видна.
Легко живётся. Сладко спится.
Какое счастье утопиться,
Забыть заботы и труды
И грезить, в рот набрав воды.