Текст книги "Ложь в красках правды. Том 1"

Она вынесла их в зал и поставила друг на друга возле журнального столика. Открыла верхний из них и опрокинула его содержимое на диван. По всей видимости, это был личный архив бабушки. За долгие годы в нем собралось много ненужного хлама, который она зачем-то собирала. Инна выбросила в мусор все квитанции по уплате коммунальных услуг, многие из которых пожелтели за долгие годы хранения, разные вырезки из газет и журналов с кулинарными рецептами и рецептами народной медицины, перевязанные пачки писем, которые бабушка получила от своего будущего мужа, когда он служил в армии, и многое другое, что не представляло никакой ценности, но было ей дорого, как память.

В коробке находились и пластинки с песнями, названия которых Инне были абсолютно неизвестны, а потому она их тоже без сожаления сложила в мусорный пакет. Был здесь и небольшой фотоальбом, который она решила прежде посмотреть. Некоторые фотографии были очень старые. По-видимому, на них были родители и родственники Надежды Захаровны, бабушки Леры. На других снимках была она сама и с каким-то мужчиной, вероятно со своим мужем. Здесь же лежало и свидетельство о его смерти.

Поскольку все эти фото интереса у Инны не вызвали, она равнодушно перелистывала листы альбома, пока ее взгляд не остановился на более поздних, на которых была снята девочка в разное время своей жизни. На их обороте было указано ее имя и годы, когда были сделаны снимки. Девочку звали Майя. Поскольку, будучи маленькой, она постоянно была снята на руках у молодой Надежды Захаровны, Инна сделала вывод, что это мама Валерии. Но не это заставило ее пристально разглядывать эти фотографии, а родинка в левом углу рта над верхней губой малышки.

На фотографии выпускного класса Майя была уже очень привлекательной девушкой. Тщательно разглядывая ее лицо, Инна в который раз поразилась удивительному сходству Леры со своей матерью: тот же овал лица, разрез глаз, нос, цвет волос… и родинка, от которой она не могла оторвать своего взгляда, просматривая более поздние фотоснимки. Возможно, потому, что и у неё была такая же. Да и собственное сходство с этой чужой для нее женщиной поражало. Как мог в абсолютно чужих людях проявиться столь явный общий ген?

Всё содержимое коробки было отправлено в мусор за исключением фотоальбома, который Инна непонятно зачем отложила в сторону, а потом отнесла на полку в шкаф, где лежали другие альбомы. Постояв мгновение, она открыла один из них и нашла фотографии Леры с родителями, когда они еще были живы. Почему же она раньше не обратила внимания на столь разительное сходство дочери и матери? Впрочем, ответ был очевиден: когда она просматривала эти альбомы, ей было не до этого. Да и сейчас ей незачем зацикливаться на сходстве абсолютно чужих для неё людей.

Во второй коробке были сложены какие-то детские вещи: ползунки, шапочки, пинетки, погремушки и прочая дребедень. Инна недоумевающе пожала плечами, не понимая, зачем всё это хранилось так много лет. Пересмотрев все вещи, она, не задумываясь, отправила их в другой пакет для мусора.

Осталась третья коробка. Она была из-под обуви, а потому изучить ее содержимое много времени не потребуется. Так думала Инна, открывая её, но оказалось, что бумаги и фотографии, собранные в ней, были бомбой, взорвавшей весь ее мир, в котором она жила до этого времени.

В ней находились в основном документы, вырезки из газет и несколько фотоснимков, лежавших сверху. На одном из них была Майя, которая держала справа и слева в руках двух грудничков, завернутых в пеленки. Фото запечатлело ее счастливую улыбку. По все видимости, оно было сделано в роддоме. Детские личики просматривались плохо, но родинки на них были весьма различимы.

У Инны почему-то затряслись от волнения руки, и следующие фотографии выскользнули из пальцев, перевернувшись к ней оборотной стороной. «Лера и Вика. 18 мая 1990 года», – прочитала она. Затем закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоить расшалившееся сердце, гулко отбивающее по ребрам: «Близняшки, близняшки, близняшки…». Приведя себя в относительное спокойствие, она стала пересматривать все фото.

Вот девочки-голышки лежат на спинках на диване, с любопытством глядя перед собой. Наверное, им кто-то показывал игрушку, чтобы запечатлеть этот момент на память. Их не различить между собой. Даже мизинчики зажаты на ручках одинаково. И все те же родинки…

На другом они лежат в кроватке, завернутые в пеленки, и их беззубые рты улыбаются. На третьем они на большой кровати в распашонках лежат рядом с молодым мужчиной, подняв ножки, а Майя играет с ними, держа в руке погремушку. На очередном фото девочки уже в коляске во дворе какого-то дома. И на всех остальных снимках близняшки все время вдвоем. Их запечатлели в возрасте от рождения и где-то до двух-трёх месяцев, а потом больше ни одной фотографии. Почему?

Этот вопрос выскочил из сознания Инны, будто чертик из табакерки. Одна из них умерла? Это предположение было наиболее вероятным, но, чтобы убедиться в этом, нужно было просмотреть остальные бумаги и найти свидетельство о смерти девочки. Однако вместо него она прочитала совсем другой документ, от содержания которого озноб пробежал у нее по спине.

Глава 6

В ее руках была копия заявления в милицию от Кудряшовой Майи Леонидовны о похищении её малолетней дочери Кудряшовой Виктории Николаевны. Оно было датировано 29 июля 1990 года. Инна читала текст заявления, строчки которого описывали трагедию, постигшую семью в то далекое время, и слезы размывали текст.

Информация в заявлении была весьма скупой и суть ее сводилась к следующему: Кудряшова М. Л. отправилась с дочками-близнецами на утреннюю прогулку и перед тем, как вернуться домой, решила зайти в близлежащий гастроном, чтобы купить продукты для приготовления обеда. Девочки к этому времени заснули. Поднимать двухместную коляску по ступенькам, которые вели в магазин, было тяжело, поэтому Майя попросила соседскую девочку побыть с малышками в её отсутствие. Вернулась она где-то минут через пятнадцать и, заглянув в коляску, увидела, что одной дочери нет.

Девочка попыталась успокоить пришедшую в отчаяние мать, сказав, что малышку забрала ее бабушка, чтобы отнести в поликлинику на прививку. Поскольку никакой бабушки в этом городе с ними не проживало, Майя тотчас поняла, что дочку похитили, и, забрав с собой соседскую девчонку, сразу же направилась в милицию.

Чтобы не терять драгоценного времени, назначенный следователь решил отказаться от предварительной проверки материалов, содержащих признаки преступления, и, приняв заявление от матери и зафиксировав показания двенадцатилетней Елены Кузьминой, возбудил уголовное дело по статье похищения несовершеннолетнего ребёнка. К заявлению были приложены его приметы: девочка, зовут Виктория, возраст – семьдесят два дня, рост 59 сантиметров, вес 5,8 кг., волосы темные, слегка волнистые, глаза зеленые. Особая примета: родинка в левом углу рта над верхней губой. И фотография.

Вместе с этими документами находились и приметы похитительницы, составленные с помощью Лены. Это была женщина за пятьдесят лет с абсолютно средними показателями, которые относят к незапоминающейся внешности, светловолосая и светлоглазая, приятная в общении, улыбчивая, хорошо одетая и без особых примет. Вот и всё, что запомнила девочка после короткого общения с ней.

В коробке также находились вырезки из газет, в которых рассказывалось о похищении грудного ребенка, напечатанное в них обращение Майи Кудряшовой к женщине, которая похитила ребенка, с просьбой вернуть девочку родителям либо в правоохранительные органы. В другом уже к похитительнице обращался Николай Кудряшов, чтобы она вернула ему ребенка в обход милиции за вознаграждение.

В целом из всех хранившихся долгие годы документов Инна смогла отследить, какая большая работа была проделана по поиску малютки, которую искало не только большое количество милицейских работников в различных городах, но и волонтеры, и общественность. Проверялись не только все родственники и знакомые, но также микрорайон, где проживала семья Кудряшовых, все виды общественного транспорта, задействованного в нём, гостиницы, было опрошено более трехсот человек.

К поискам малышки подключились и добровольцы. Они обследовали окрестные подвалы, гаражные кооперативы и близлежащие пустыри. Ориентировки были развешаны не только по всему городу, но и на всех значимых транспортных узлах, на авто– и железнодорожном вокзалах, в аэропорту. Волонтеры показывали всем прохожим примерный фоторобот похитительницы, фотографию малышки, однако все поиски результатов не дали. Дочка Инны и Николая Кудряшовых исчезла бесследно.

Когда последний лист бумаги из коробки был прочитан, Инна откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, из которых по щекам катились слёзы. Она не могла ответить на вопрос, почему плачет, поскольку бродившие в голове мысли не сформировались во что-то определенное. Однако внутри неё росло беспокойство и сильное напряжение, которые вдруг взорвались пониманием того, что похищенная Кудряшова Виктория – это она.

Инна выпрямилась, растерянно глядя на стопку документов, не веря в озарение, пронзившее её, словно молния.

– Такого не может быть, – шептали ее побелевшие губы. – Такого не может быть…

Но чем дольше она думала об этом, тем проникалась большей уверенностью в правоте своего предположения. Память услужливо подкинула ей фрагменты из своего детства, когда она допытывалась у мамы, почему она на неё не похожа. Ещё бы! Мама была голубоглазой блондинкой, а она шатенкой с зелеными глазами. Правда, у кареглазого отца были черные, словно уголь, волосы, и мама, смеялась, говоря, что у них дочка получилась смесовая. Будучи еще маленькой, Инна не поняла этого слова и уточнила, что оно означает.

Мама усадила ее рядом с собой и сказала, нежно гладя пальцем носик:

– Всё очень просто: черный цвет папиных волос смешался с моим светло-медовым и получился твой коричневый, а голубой цвет моих глаз разбавил шоколадный папин – и ты родилась с зелеными глазками.

Тогда это объяснение её полностью устроило и на вопросы, на кого она похожа, с гордостью отвечала: «На маму и папу. Я смесОвая». Инна очень любила своих родителей, с которыми ее связывали исключительно добрые воспоминания. Она до сих пор помнила нежные мамины губы, которые целовали ее на ночь, мягкий голос, который читал ей вечерами сказки, папины надежные руки, которыми он подкидывал ее вверх и ловил обратно, его теплую грудь, к которой она прижималась в его нежных объятиях, засыпая у него на коленях…

Эти воспоминания сменились другими, когда она спросила, почему у других есть братик или сестричка, а у нее нет. Мама опять охотно и терпеливо ответила на ее вопрос.

– В жизни у людей всё складывается не всегда так, как им хочется, – сказала она. – Одни не хотят быть родителями, а у них рождается много детей. Другие хотят иметь деток, а их у них нет. Вот и мы с папой мечтали о сыне и дочке, а родилась только ты одна, и больше никого у нас не будет. Но мы счастливы, что у нас есть такая замечательная девочка, как ты.

Эти картинки из прошлого заставили Инну подняться и достать из сумки фотографию, которую сделали в фотосалоне на ее десятилетие. Они на ней втроем: она сама посередине, справа сидит папа, обняв ее за плечи, а слева – мама с очаровательной улыбкой смотрит в объектив. Эта фотография стояла в спальне на ее тумбочке возле кровати в родительском доме, потом она заняла свое законное место на письменном столе в ее комнате, когда она жила у тёти. Уезжая от неё, она забрала фотоснимок с собой и не забыла положить его в сумку, когда поспешно покидала дом Максима.

И сейчас, держа его перед собой, Инна пристально вглядывалась в лица своих родителей, пытаясь найти в них хоть что-то общее со своим. К сожалению, ни одной черты отыскать ей не удалось – и сердце заныло в предчувствии того, что это невозможно, поскольку она родилась в другой семье.

Как же они, такие родные, любимые и самые лучшие, могли пойти на похищение чужого ребенка после того, как не смогли произвести на свет своего? Неужели не понимали, сколько горя принесут родителям, которые неожиданно потеряли одну из дочек-близняшек? Они ведь долгих шесть лет не прекращали поисков, все надеясь, что вот-вот их малышка найдется. И вряд ли успокоились после того, как им официально сообщили, что их дочь считается без вести пропавшей и дело отправили в архив.

Чем больше Инна думала об этом, тем больше убеждалась в том, что ее мапа и папа не причастны к похищению. Быстрее всего, они даже не знали об этом, когда удочеряли её. Удочерили? Это слово впилось в ее сознание как нечто чужое, инородное. В документах, оставшихся от родителей после той ужасной аварии, не было никаких бумаг, подтверждающих это. Может, тетя забрала себе и спрятала, чтобы она не узнала об этом?

Но эту мысль Инна отогнала как несостоятельную, поскольку у нее было свидетельство о рождении, в котором её родителями значились Звягинцев Сергей Петрович и Звягинцева Людмила Васильевна. Датой ее рождения было 26 июля 1990 года, то есть на три дня раньше похищения Виктории Кудряшовой, а датой выдачи – 30 июля. И что это значит? Совпадение? Ну разве что из мира фантастики. Реальный же вывод был значительно проще: ее родителям удалось выдать девочку за недавно родившуюся и зарегистрировать ее в поселке, где их никто не знал.

И опять на выручку пришла память. Когда в выпускном классе Инна на время отдавала в школу свое свидетельство о рождении, чтобы из него могли выписать данные для заполнения аттестата, она обратила внимание на то, что его выдали родителям не том городе, где они жили, а в каком-то неизвестном поселке. На вопрос, почему так, тетя ответила:

– Твои родители отправились на своей машине в Крым отдыхать без учета того, что у мамы был уже большой срок беременности. По-видимому, ее растрясло в дороге, и у нее начались роды. Поблизости не оказалось ни одного населенного пункта, где была бы больница, поэтому пришлось остановиться в небольшом селе, в котором, к счастью, жила фельдшер-пенсионерка. Она и приняла тебя. Спустя четыре дня они поехали в райцентр и зарегистрировали тебя в местном загсе, а потом отправились домой. Так что ты у нас родилась в экстремальных условиях. Впрочем, удивляться не приходится, поскольку твоя мама всегда отличалась взбалмошностью и непредсказуемостью поступков. Видя, как она тебе радовалась и как в дальнейшем с тобой носилась, у меня даже появились крамольные мысли, что биология – меньшее из того, что делает кого-то матерью.

Что ж, это объяснение тогда не вызвало у Инны никаких подозрений. Мало ли чего не бывает в жизни! К тому же ей бы тогда ни при каких обстоятельствах в голову не пришло, что мама и папа ей не родные. Хотя оценка, данная маме тетей, ей явно не понравилась. Но так как она не привыкла ей противоречить, в тот раз тоже промолчала. А что касается последней фразы, то она вообще не поняла, к чему она ее сказала. Теперь же суть ее открылась: это был завуалированный намек на то, что она не была ей родной матерью.

Что ж, теперь Инна получила объяснение, почему тетя относилась к ней так холодно и строго: ведь она не являлась ей племянницей по крови. Этим объясняется отсутствие тепла в их отношениях. Тетя просто ее терпела, поскольку жизнь поставила её в такие рамки. Городок, в котором она учительствует, небольшой. Её многие знают. Авария, произошедшая недалеко от него на дороге двенадцать лет назад, тогда вызвала большой резонанс. Многие выражали Ирине Петровне соболезнование по поводу гибели ее брата, которого тоже хорошо знали, так как он вырос здесь, а потому ей не оставалось ничего другого, как взять на воспитание сироту-племянницу. Если бы тетя отдала ее в детдом, авторитет бы ее упал ниже плинтуса. Но полюбить «чужую кровь» не смогла.

И как бы в подтверждение этого память услужливо подкинула Инне фразы, которые она слышала от тети Иры в детстве, но смысл их был для неё тогда непонятным.

На пятую годовщину смерти родителей она устроила небольшие поминки, на которые пришло несколько папиных друзей. Они вспоминали об их общем детстве и юности, а когда ушли, тетя, глядя на фотографию брата, стоявшую на столе с черной лентой, с горечью произнесла:

– Никогда не думала, что сердце Сергея предпочтёт не родную кровь, а любовь. Для его отцовства была нужна она, а не ДНК. В твоей памяти он должен остаться святым человеком.

Когда Инна попыталась уточнить, что тетя имеет ввиду, та раздраженно ответила:

– Если бы мой брат женился на Зое, с которой встречался в институте, у него бы с детьми никаких проблем не было.

– А какие у него были проблемы с моей мамой? – удивилась тогда Инна. – Я ведь у них родилась.

– Ну да, родилась. Только вот оказалось, что беды и близнецы никогда не приходят в одиночку.

И опять Инна не разобрала, что к чему, но не рискнула задать встречный вопрос, видя, что тетя Ирина почему -то на неё разозлилась. А потому от греха подальше быстро исчезла в своей комнате, где, оставшись одна, проплакала до половины ночи, жалея себя, что по воле случая лишилась родителей, их любви и вынуждена жить с черствой и недоброй теткой, которая никак не дождется, пока от неё избавится.

Когда первое осознанное понимание произошедшего с ней несколько притупилось и уже не вызывало ощущения, что жизнь в одночасье рухнула, Инна встала с дивана и прошла на кухню, где сделала себе крепкий кофе, чтобы привести свои чувства в относительный порядок. Почему-то в голове было пусто, хоть шаром покати – ни одной не то, что мысли, даже мыслишки не шевелилось. В такой прострации сознания она находилась довольно долго. С уменьшением кофе в чашке увеличивалось желание разобраться со всем, что произошло в её жизни, которую без преувеличения можно было назвать триллером.

Вернувшись в зал, Инна как бы со стороны посмотрела на пакеты с мусором, разбросанные по дивану бумаги, содержащие тайну ее рождения и похищения, и искренне пожалела, что проявила любопытство и сунулась в эти коробки. Лучше бы она выбросила их, не распечатав. Поистине права пословица, утверждающая, что не стоит заглядывать в чужие замочные скважины, могут и в глаз ткнуть. Ей же жизнь ткнула прямо в сердце.

Нехотя приступила к уборке и, когда очередь дошла до документов, растерянно застыла, не зная, как поступить с ними. Но это состояние длилось недолго. Тряхнув головой, Инна отобрала из них фотографии, заявление о похищении, документ о признании ее без вести пропавшей, а остальные решительно побросала в мусорный мешок и завязала его концы, как бы символически отгораживаясь от всего, что узнала благодаря им. Благодаря? Да уж, век бы не знать такой благодарности. Эта мысль заставила её схватить пакеты и помчаться во двор, где стоял контейнер для мусора. Когда они скрылись в его глубине, Инна облегченно вздохнула и медленно направилась в подъезд.

Но в квартире ее изболевшаяся душа успокоения не нашла. Инна тонула в тишине и отрезанности от мира, и впервые в жизни ей показалось, что не сможет выплыть. Оказалось, что одиночество, при всех его огромных преимуществах, – паршивая вещь, поскольку усиливает ненужность. И это Инна чувствовала каждой своей клеточкой.

Раньше она любила лежать неподвижно на диване и сознавать, что одна в комнате, находя таким образом естественное убежище для своих мыслей. И сейчас Инна понимала, что ей в первую очередь надо разобраться с самой собой и со своим прошлым. Но она осознанно тянула с этим, боясь, что копание в нём в итоге кончится тем, что она бросит лопату и ляжет в яму, выкопанную своими же руками. К сожалению, уж так случилось, что у неё не было близких подруг, с кем бы она могла пооткровенничать, поэтому одиночество осталось для неё единственным достойным собеседником.

Мысли двигались медленно и лениво, причём, в сторону того, что судьба крайне несправедлива к ней. Незаметно они наполнили душу грустью и негодованием… и еще чувством собственного бессилия. Однако Инна не позволила ему разрастись и захватить её, понимая, что может разрушить себя внутренне. Свою жизнь она почему-то образно представила нежным цветком, который с трудом пробивался сквозь толщу асфальта, а в итоге оказался раздавленным проезжающим автомобилем. И так ей стало себя жалко, что она заплакала, горько и отчаянно, пытаясь найти ответ, зачем судьба ее держит на цепи, как паршивую собаку.

Когда все слёзы были выплаканы, вернулась способность здраво мыслить, и Инна поняла, что жалость к себе – разрушительный невещественный наркотик, вызывающий привыкание, дающий краткое удовольствие и выключающий из реальности. Что ж, пришла она к выводу: не стоит жалеть о том, чего нельзя вернуть. Однако внутри что-то сопротивлялось и кричало: «За что? Зачем? Почему со мной? Почему так? Почему сейчас?». От этих вопросов всё в голове взбаламутилось, не позволяя успокоиться и жить дальше.

Спустя какое-то время Инна всё же смогла твердо сказать себе: «Значит, так должно быть», поскольку не хотела ощущать себя побежденной обстоятельствами и потерять самообладание. Она много лет выживала, выживет и сейчас, а обо всем остальном подумает, когда её эмоции перестанут зашкаливать: ведь то, что она сможет воспринимать спокойно, больше не будет управлять ею.

Вечер длился бесконечно. От нечего делать Инна слонялась из комнаты в комнату, не находя в себе ни сил, ни желания заняться чем-нибудь полезным. Снова пересмотрела все альбомы, пытаясь разобраться, какие чувства испытывает, уже по-другому глядя на фотографии, запечатлевшие её биологических родителей, сестру, бабушку и дедушку. Но они как были для неё чужими, так и остались.

Уже лежа в кровати и глядя в незашторенное окно на бескрайнее небо, по которому рассыпались звёзды, образуя созвездия, Инна пришла к выводу о том, что судьба – это цепь случайных и неслучайных событий, хотя раньше была уверена, что ею правит исключительно господин Случай. И она решила ненадолго остановиться в скоротечной нити времени и вернуться мысленно к началу, чтобы шаг за шагом пройти до сегодняшнего дня.

Её приход в этот мир был ожидаемым и желанным для Майи и Николая Кудряшовых, а значит, неслучайным. То, что она родилась вместе с сестрой, с их обывательской точки зрения можно посчитать случайностью, а исходя из задумок судьбы, – закономерностью.

Когда ей исполнилось чуть больше двух месяцев, её похитили. Именно её, а не сестру. Случайно? Быстрее всего, что так, ибо похитительнице было все равно, какая из близняшек окажется у неё в руках. Поэтому взяла ту, что была к ней ближе. А вот то, что на этом месте оказалась именно она, Инна, по замыслу души, возможно, было не случайно. Не исключено ведь, что она, вселяясь в новое тело, должна была пройти в нём определенные испытания, чтобы отработать карму, приобретенную в предыдущих воплощениях. Вот похитительница и стала её орудием. Выходит, что уже изначально цепь событий её жизни состояла из случайных и неслучайных звеньев. А дальше что? Началась полоса трагедий, противоречащих логике. Такое впечатление, что произошёл сбой программы.

Инна погрузилась в размышления, и чем глубже она пыталась проникнуть в осмысление произошедшего, тем больше проникалась уверенностью, что похитить должны были Валерию, а не её.

По какой-то странной причине ее родители и родители Леры погибли: первые в автоаварии, вторые в авиакатастрофе. Случайность или неслучайность? И что за этим стоит? Чтобы ответить на эти вопросы, Инна постаралась выстроить свои мысли в логическую цепочку.

Итак, первоначальной версией для неё стала та, что её похитили по ошибке. Почему произошла эта путаница, для нее сейчас было не важно. Главное – промах был настолько серьезным, что затронул всех, кто так или иначе был связан с ней.

Поскольку из двоих близняшек с биологическими родителями должна была остаться она, её похищение стало вопиющей несправедливостью, которую судьба попыталась впоследствии исправить варварскими методами. Теперь уже Инна по-другому посмотрела на события двенадцатилетней давности. Её не должны были воспитывать Сергей и Людмила Звягинцевы, поэтому она лишилась их как своих родителей, оставшись при этом живой, хотя при такой серьезной аварии не мудрено было и ей погибнуть. Справедливости ради Валерию оставили сиротой по аналогичной причине.

Осмысливая это, Инна вдруг четко осознала то, что, если бы в тот августовский день они не попали в аварию, ее жизнь сложилась бы совсем по – другому: она бы выросла в своей семье с родителями в областном украинском городе, там бы закончила вуз и создала свою семью, так никогда бы и не узнав, кто она и откуда.

Обдумывая сложившуюся ситуацию, Инна поняла, что с десятилетнего возраста началось ее медленное возвращение на круги своя. Для этого она оказалась под опекой чёрствой, раздражительной, придирчивой и недоброжелательной Ирины Петровны Звягинцевой, каждый день жизни с которой формировал в ней неотступное желание сбежать из её дома и как можно дальше. И как только такая возможность представилась, Инна тотчас собрала свои немудреные пожитки и без капли сожаления раз и навсегда покинула человека, с которым за семь лет не сблизилась ни на йоту и к которому не испытывала ни малейшей родственной привязанности.

Из всех городов страны она по непонятным причинам выбрала город в двух с половиной часах езды от Москвы. Чем руководствовалась при этом, она уже и не помнит. По какому-то наитию купила билет, приехала и осталась. Тех денег, которые ей дала тетя Ирина, едва хватило на обустройство в этом заштатном городе.

Первый год Инна вкалывала на нескольких работах, снимая дешевую комнату в коммуналке на окраине, чтобы скопить денег на оплату учебы на факультете фотографии. Трехлетнее обучение в институте было трудным периодом в её жизни, но диплом со специализацией «фотоискусство» компенсировал все недосыпы и недоедания.

Однако работать по специальности пришлось недолго, так как познакомилась с Максимом и по его настоянию вскоре переехала к нему. Их совместная жизнь началась с того, что он потребовал, чтобы она все свое время отдавала содержанию дома и придомового участка. Инна поначалу воспротивилась этому, а когда в одной из ссор Максим, войдя в неистовство, разбил ее кэнон, смирилась и стала домохозяйкой. И только днем, разбирая документы о похищении, она узнала, что город, в котором она прожила пять лет, был её родным городом, где произошла трагедия всей её жизни.

Однако время пребывания в нем, по-видимому, истекло, и ей необходимо было двигаться дальше к конечной цели: ведь она продолжала жить не своей жизнью под чужим именем, а не так, как было запланировано свыше. А для этого ей предстояло покинуть город. Если бы Максим остался жив, не исключено, что она в итоге бы вышла за него замуж и навсегда сталась в неведении относительно себя.

То, что предприняла неведомая ей сила, повергло Инну в шок. Кто-то убил Максима, и она вынуждена была бежать и от него, и из города. Единственной возможностью затеряться в большом городе была Москва, и она поехала туда. И опять стали нанизываться в цепь неслучайные события.

Почему-то из всех озер области они с Максимом выбрали только одно, куда все лето ездили с ночевкой на выходные. Поэтому сам по себе напрашивался вывод, что кто-то незримый заранее подготавливал это место, которое в дальнейшем, исключая любые другие варианты, направило ее в нужную сторону.

Инна понимала, что по-другому никак было нельзя объяснить ее спонтанное решение остановить машину, на которой она ехала в столицу, и пойти пешком по проселочной дороге в ночь к пустынному озеру. Что-то неподвластное ей толкнуло ее на этот непредсказуемый и необъяснимый с точки зрения здравого смысла шаг. И то, что в тогда она объяснила себе свой спонтанный поступок желанием проститься с Максимом, в настоящую минуту воспринималось, как детский лепет.

Её судьба сложила пазлы таким образом, чтобы она стала её заложницей и вела себя строго в отведенных ею рамках. Смерть Максима, бегство из его дома, кажущееся стихийным появление на берегу озера, труп девушки, удивительным образом похожей на неё, и неожиданное решение воспользоваться ее паспортом – всё было единой цепью неслучайных, запланированных свыше событий в течение одного дня.

Поменяв паспорта, Инна вновь стала Кудряшовой, как и было изначально предусмотрено ее рождением. Круг справедливости замкнулся. Правда, теперь она звалась не Викторией, а Валерией. Но имена уже никакой роли не играли. Главное – она заняла свое законное место: ведь если бы ее не выкрали, именно она жила бы со своими биологическими родителями, а потом с бабушкой, смерть которой также подготовила сегодняшние события. И чтобы это произошло, нужно было, чтобы ее сестра освободила место.

Понимание того, что Лере для этого пришлось умереть, вызвало у Инны поток слёз. Она плакала долго и горько, испытывая боль в душе. Она не хотела ценой стольких смертей прийти к раскрытию тайны, кто она и откуда. Ей было бы душевно комфортно и дальше оставаться Звягинцевой Инной Сергеевной, храня и лелея память о любимых родителях.

Но чтобы тайное для неё стало явным, судьба привела её в эту квартиру, где хранилась коробка с необходимыми документами, которые она никогда бы не смогла прочитать, если бы все, кто был напрямую или косвенно причастны к той давней трагедии, остались живы. Что ж, слишком дорогую цену она заплатила за это знание, которое, в принципе, ей было совсем не нужно.

От постижения этой истины по щекам Инны вновь полились слёзы, которые перешли в истерику. Она колотила руками по подушке и, захлебываясь, вопрошала в темноту, повторяя одно и то же: «Господи, за что мне всё это?» Но ответа от него не получила и постепенно успокоилась. В состоянии тупого безразличия и нервного истощения она пролежала до самого рассвета, не смыкая глаз.

Однако новый день принёс с собой не только солнечные лучи, робко заглядывавшие в окно, но и вопросы, на которые Инна ответов пока не знала. И главным из них был: что делать дальше?

– Жить, – прошептала она, понимая, что никакого другого выбора у неё нет.

– Вот только, как? – спросила следом, прислушиваясь к тишине, как будто она могла ей ответить.

Продавать бабушкину квартиру желание пропало, так как она была той единственной ниточкой, которая связывала ее со своей потерянной семьей. К удивлению Инны, она не чувствовала себя в ней чужой.

Однако проживание в этой квартире было чревато для неё серьезными осложнениями, и главное из них – Ник, вряд ли поверивший той чепухе, которую она ему нагородила из-за двери. А это значит, что в покое он ее не оставит и будет добиваться встречи. На его фоне соседи отступали на второй план, хотя тоже могли стать угрозой для ее разоблачения.