Текст книги "Молот Люцифера"

– Это важно только для нас, – невозмутимо добавил Форрестер.

Чарльз осекся, потом рассмеялся. Очень вежливо. Харви решил, что смех его звучит искусственно. Шарпс старался не обидеть Форрестера.

– Нам нужна хорошая аналогия. – Планетолог наморщил лоб.

– Мороженое, политое горячим шоколадным соусом, – подсказал Дэн.

– А?..

– Кубическая миля мороженого с горячим шоколадом, – прогудел «гений здравомыслия», – обладающая космической скоростью.

Глаза Шарпса вспыхнули.

– Превосходно! Предположим, что Земля столкнется с порцией мороженого, любопытно…

«Господи, да они свихнулись», – сказал себе Харви.

Оба ученых наперегонки кинулись к доске. Чарльз принялся что-то рисовать.

– Мороженое с горячим шоколадом. Давайте посмотрим: в середину кладем шарик ванильного, сверху льем шоколад…

Он не обращал внимания на странные сдавленные звуки у него за спиной. Во время записи Тим не вымолвил ни слова. Теперь он согнулся пополам, пытаясь сдержать смех. Он поднял взгляд, хрюкнул, справился с собой, придал лицу постное выражение, но его прорвало.

– Не могу!.. – выговорил он и загоготал. – Моя комета! Кубическая миля… ванильного… моро… женого!..

– Политого горячим шоколадом в качестве внешней оболочки, – подлил масла в огонь Форрестер. – Но шоколадный слой испарится, когда Молот обогнет Солнце.

– Она называется кометой Хамнера – Брауна, – заявил Тим, стараясь сдержаться. – Хамнера – Брауна, – повторил он.

– Нет, дорогой мой, это кубическая миля ванильного мороженого с шоколадом. И слой, находящийся под внешней оболочкой, по-прежнему остается в замороженном состоянии, – произнес Шарпс.

– Но вы забыли… – начал Харви.

– На один полюс нашей порции мы кладем вишенку и допускаем, что в перигелии этот полюс находился в тени. – Чарльз нарисовал кругляш.

Схема демонстрировала, что, когда комета обогнет Солнце, «вишенка», расположенная на оси сплюснутого сфероида, окажется в противоположной от него стороне.

– Нам ни к чему, чтобы ягодку подпалило, – встрял Дэн. – Давайте насыплем сверху толченых орехов. Это будут каменные вкрапления… Диаметр вишни у нас, предположим, двести футов…

– И ее доставит самолет Канадских Королевских военно-воздушных сил, – сказал Шарпс.

– Стен Фриберг! Ух ты! – Форрестер расхохотался. – Ж-ж-ж… бух! Все прилипнут к экранам телевизоров!

– Комета огибает Солнце, таща за собой светящийся хвост из поддельных взбитых сливок, и летит к Земле, целясь проскочить нам в глотку… Дэн, какова плотность ванильного мороженого?

Тот пожал плечами:

– Бывает разной. Скажем, две трети.

– Ладно. Ноль шестьсот шестьдесят шесть, наверное. – Шарпс схватил со стола карманный калькулятор и принялся лихорадочно тыкать в кнопки. – Ох, как же мне нравятся современные штуковины! А раньше считали на логарифмичке. Никогда заранее не мог угадать, где окажется запятая. Пусть будет кубическая миля. Пять тысяч двести восемьдесят футов, умножим на двенадцать, чтобы перевести в дюймы, и еще на два, запятая, пятьдесят четыре, переводя в сантиметры… возводим в куб… Мы имеем два, запятая, семьсот семьдесят шесть, умноженные на десять в пятнадцатой степени, кубических сантиметров ванильного мороженого. Чтобы его съесть, понадобится немало времени. Умножаем на плотность… И извольте – получается примерно два на десять в пятнадцатой степени граммов. Два миллиарда тонн. Теперь насчет шоколадного соуса… – Он опять стал жать на кнопки.

«Человеку счастье привалило, – подумал Харви, – очень болтливому человеку, в распоряжении которого – последняя модель карманного чуда вычислительной техники».

– Как вы полагаете, чему равна плотность соуса? – осведомился Чарльз.

– Предположим, ноль девять, – откликнулся Форрестер.

– Вам никогда не приходилось делать соус? – подала голос Шарлин. – В воде он тонет. Его проверяют, капая в чашку с холодной водой. По крайней мере, мама всегда так делала.

– Тогда пусть один и две, – произнес Дэн.

– Еще миллиард с половиной тонн горячего шоколадного соуса! – затараторил Шарпс.

Хамнер снова издал сдавленный звук.

– Каменные включения можно не принимать во внимание, – продолжал Шарпс. – Теперь понимаете почему?

– Боже мой, да! – закивал Харви, вздрогнул и покосился на работающую камеру. – Естественно, док, нет никакого смысла принимать в расчет всякие включения.

– Надеюсь, вы не собираетесь показывать это в эфире? – негодующе заорал Тим.

– Вы запрещаете? – удивился Рэндолл.

– Нет. – Хамнер скрючился, хихикая.

– Далее. Скорость у кометы, простите за тавтологию, кометная. И поистине огромная. Но какова же параболическая скорость на земной орбите. Дэн?

– Двадцать девять целых семь десятых километра в секунду. Умножить на корень квадратный из двух.

– Сорок два километра в секунду! – возвестил Шарпс. – Плюс орбитальная скорость нашей планеты. Все зависит от геометрии столкновения. Если, к примеру, взять скорость сближения пятьдесят километров в секунду, это будет достаточно разумно?

– Вполне, – отозвался Форрестер. – У метеоритов данная величина колеблется от двадцати до, пожалуй, семидесяти. Вполне.

– Пусть будет пятьдесят. Возводим в квадрат, делим пополам… Переводим массу в граммы… Получается где-то около двух на десять в двадцать восьмой степени эргов. Вот что такое наше ванильное мороженое. Далее: можно принять, что большая часть поверхностного слоя соуса вскипела и испарилась, но поймите, Харви, при этом комета пробудет в атмосфере не слишком долго. При лобовом столкновении – две секунды. И какая бы масса ни сгорала, выделится достаточно энергии, чтобы тепловой баланс Земли изменился. Взрыв будет внушительный. Предположим, нашей планете будет передано двадцать процентов энергии поверхностного слоя, тогда, – нажато еще несколько кнопок, и Шарпс драматически возвысил голос, – общий результат будет таков: два и семь десятых, умноженные на десять в двадцать восьмой степени, эргов. Вот ваше столкновение.

– Ну… – развел руками Рэндолл. – Число солидное…

– Единица с двадцатью восемью нулями, – тихо проговорил Марк.

– Шестьсот сорок тысяч мегатонн, – мягко произнес Форрестер. – Не шутка…

– Господи, пастеризованная планета, – не унимался Марк.

– Не совсем. – Дэн расчехлил свой калькулятор. – Три тысячи Кракатау. Или если насчет Тиры говорят верно, – одновременному извержению трехсот Тир.

– Тира? – переспросил Харви.

– Вулкан в Средиземноморье, – пояснил Ческу. – Бронзовый век. Отсюда берет начало легенда об Атлантиде.

– Ваш приятель прав, – просиял Шарпс. – Хотя я не уверен насчет оценки количества выделившийся энергии. Рассмотрим проблему под другим углом. Человечество в течение года расходует около десяти в двадцать девятой степени эргов. Сюда входит электрическая энергия, уголь, ядерная энергия, кухонные плиты, автомобили… дальше перечисляйте сами. Ну а наше мороженое несет в себе запас энергии, равный тридцати процентам ежегодного мирового энергетического бюджета.

– Не так уж и плохо, – произнес Рэндолл.

– Не так уж плохо по сравнению с чем? – спросил Шарпс. – Ведь мы говорим о запасе годовой энергии, выделившемся за минуту! Вероятно, комета влетит прямиком в воды Мирового океана. Если она ударится о сушу, в месте столкновения все будет уничтожено, но энергия, скажем так, быстро уйдет обратно в космос. С другой стороны, если комета ударится об океанское дно, то вода испарится. Погодите-ка, эрги перевести в калории… Черт возьми! Мой калькулятор для такой операции не приспособлен.

– Я помогу, – сказал Форрестер. – При столкновении испарится шестьдесят миллионов кубических километров воды. Или, если вам это по нраву, пятьдесят миллиардов акрофутов. Вполне достаточно, чтобы Штаты оказались на глубине в двести двенадцать футов.

– Чудесно! – подвел итог Шарпс. – Итак, в атмосферу уходит шестьдесят миллионов кубических километров воды. И они, Харви, возвращаются дождем. Значительная часть прольется над полярными областями. А поскольку вода замерзает, то в тех областях будет идти снег. Сформируются ледники… и они движутся к экваториальным областям… да. Между прочим, историки полагают, что вследствие извержения Тиры изменился климат нашей планеты. Мы точно знаем, что извержение Тамборы – примерно той же силы, каким было извержение Кракатау, – привело к тому, что ученые прошлого столетия назвали «годом без лета». Голод. Неурожаи. Наше мороженое с шоколадным соусом приведет, вероятно, к наступлению нового ледникового периода. Густая облачность. Тучи, отражающие тепло. Значит, и меньше солнечного света достигнет земной поверхности. А снег тоже отражает тепло. Температура понижается. Постоянно выпадают осадки. Ледники ползут к экватору, не успевая растаять. Положительная обратная связь.

Интервью приняло нешуточный оборот.

– Но ледниковые периоды заканчиваются. Почему это происходит? – спросил Рэндолл.

Ученые одновременно пожали плечами.

– А моя комета станет причиной очередного жуткого похолодания. Ледникового периода? – произнес Тим. Теперь он точь-в-точь походил на своего деда – скорбное, унылое лицо человека, который узнал, что похоронил шестьдесят тысяч долларов.

– Нет, – усмехнулся Форрестер. – Мы говорили лишь о ванильном мороженом. А Молот покрупнее.

– Комета Хамнера – Брауна. Насколько покрупнее?

Дэн неопределенно взмахнул руками:

– Раз в десять.

– Впечатляет, – произнес Харви.

Перед его мысленным взором вставали мрачные картины: через поля и леса ползут к югу ледники. Растительность убита снежными завалами. Вниз, по Северной Америке – в Калифорнию, по Европе – к Альпам и Пиренеям. За календарной зимой снова следует зима, каждая холоднее предыдущей. Куда там до «великих морозов» семьдесят шестого – семьдесят седьмого годов! И никто даже не упомянул приливы и отливы. Но комета не может иметь такую же плотность, как кубическая миля…

Тут его и накрыло. Рэндолл плюхнулся и утробно захохотал, потому что просто не мог говорить.

Позднее Харви сделал лично для себя дополнительную копию – в том жалком подобии кабинета, который предоставила ему студия: муляжи книг на полках, потертый ковер на полу. Здесь он мог говорить свободно.

«Прошу прощения у наших зрителей». (Вот что надо вставить сразу после очередного из его срывов. А во время интервью с Шарпсом их было несколько.) Кстати, что там говорил док?

– И нужно особо кое-что отметить. Первое: вероятность того, что твердая составляющая Хамнера – Брауна столкнется с Землей, в буквальном смысле ничтожна. На таком расстоянии сам дьявол не смог бы попасть в столь крошечную мишень, как наша планета. Второе: если «встреча» состоится, эффект, вероятно, будет как от воздействия нескольких массивных объектов. Некоторые из них упадут в океан, другие врежутся в сушу, где разрушения окажутся локальными. Итак, если комета влетит в наш общий дом, это будет похоже на то, как если дьявол пару раз грохнул по Земле чудовищным молотом.

Апрель: Интерлюдия

Пятьдесят тысяч лет назад в Аризоне: при трении о воздух и от соприкосновения с кислородом, содержащимся в атмосфере, железо вспыхнуло, и поверхность раскалилась. От огромной летящей массы отрываются обломки величиной с дом, а метеорит тем временем летит под острым углом над самой поверхностью. Он гонит перед собой гигантский цилиндр перегретого воздуха, ударяет в Землю и разгоняет воздух по окрестностям – огненный взрыв мгновенно выжигает все живое на сто миль вокруг.

Фрэнк В. Лэйн.

Ярость стихии (Чилтон, 1965 г.)

Леонилла Малик расписалась на рецепте и отдала его пациенту, последнему за сегодняшнее утро. Когда он покинул ее кабинет, женщина выдвинула нижний ящик стола и достала бутылку «Гранд Марнье». Наполнила изящный стаканчик. Дорогой ликер достался ей в подарок от одного из товарищей-космонавтов. Когда она смаковала напиток, ею овладевало восхитительное упадническое настроение. Еще приятель подарил ей шелковые чулки и комбинацию – привез из Парижа.

«А я никогда не бывала за границей, – подумала она, наслаждаясь сладкой жидкостью, – какие бы усилия я ни прилагала, за рубеж меня не выпустят».

Хотелось бы ей понять свое нынешнее социальное положение. Ее отец был медиком, его ценила кремлевская элита. А затем раскрылся заговор врачей-вредителей, плод безумной убежденности сталинистов в том, что некие доктора пытались отравить главного революционера нашего времени, народного героя, учителя и вдохновителя, вождя мирового пролетариата товарища Иосифа Виссарионовича Сталина.

Отец Леониллы и еще сорок его коллег сгинули в подвалах Лубянки.

В наследство ей достался номер «Правды» за тысяча девятьсот пятидесятый год. В нем было старательно подчеркнуто каждое упоминание имени Сталина. Только на первой странице – девяносто один раз (причем десять раз его именовали Великим вождем и шесть – просто Великим Сталиным).

«Папе следовало бы отравить выродка», – подумала Леонилла. Мысль эта вызвала неприятное чувство: она противоречила давней традиции. В советских медицинских учебных заведениях клятву Гиппократа не изучали, но Малик мысленно прочла ее.

Будущее дочери врага народа казалось не особенно лучезарным. Но времена изменились, и отца посмертно реабилитировали. В числе прочего – во искупление содеянного – Леониллу избавили от должности секретарши в захолустном украинском городке и послали учиться в университет. Роман с полковником военно-воздушных сил привел к тому, что она научилась пилотировать самолеты. А затем, как ни странно, ее зачислили в отряд космонавтов, хотя ее положение там по сию пору оставалось неопределенным. Полковник стал генералом и, хотя уже давным-давно был женат, продолжал помогать ей.

Но молодому врачу так и не удалось побывать в космосе. Ее тренировали, но в полет до сих пор не назначили. Леонилла занималась лечением летчиков и их семей. И продолжала тренировки, надеясь на счастливый случай.

В дверь тихо постучали. Сержант Бреслов, паренек не старше девятнадцати лет, очень гордился тем, что он сержант Красной армии. Только, разумеется, она теперь не называлась Красной. Она перестала ею быть с тех пор, как Сталину пришлось переименовать ее после войны, которую он нарек Великой Отечественной. Бреслову больше нравилось именно «Красная». Он часто говорил о том, что хотел бы всему миру принести свободу на острие своего штыка.

– Товарищ капитан, для вас получено сообщение. Длинное. Вас переводят в Байконур. – Он нахмурился, уставившись на бутылку, которую Малик забыла спрятать.

– Значит, снова на работу, – произнесла женщина. – Это надо отметить. Составите мне компанию? – и налила стакан для Бреслова.

Юноша выпил, вытянувшись по стойке смирно. Это была для него единственная возможность выказать неодобрение офицерам, которые прикладывались к бутылке еще до обеда. Разумеется, в такое время пили многие, что служило Бреслову добавочным доказательством, как все прогнило с тех пор, как Красная армия перестала быть той самой армией, о которой всегда хвастливо рассказывал отец.

Спустя три часа Леонилла летела в сторону космодрома. Ей с трудом верилось в срочный приказ. Однако она находилась в кабине тренировочного реактивного самолета. Ее вещи будут высланы позднее. Что там случилось – нечто важное? Она выбросила вопрос из головы и отдалась радости полета. Одна, в чистом небе, никто не заглядывает через плечо, другой пилот не перехватывает управление – сплошной восторг. Лишь одно в целом мире могло быть лучше.

Вдруг ее вызывают неспроста? Она не слышала о готовящихся экспедициях. Но все может быть.

«Мне не раз везло. Что, если мне опять улыбнулась удача?» Она представила, что находится в настоящем «Союзе», ждет, когда взревут стартовые двигатели – они вынесут корабль в пустоту космического пространства.

И Леонилла выдала такую серию фигур высшего пилотажа, что если б кто из начальства увидел, то ее бы немедленно отстранили от полетов.

Внезапный порыв ветра, пронесшийся через долину Сан-Хоакин, качнул трейлер, и Барри Прайс тотчас проснулся… Мужчина лежал неподвижно, слушая успокаивающее урчание бульдозеров: бригады продолжали возводить ядерный комплекс. За окном вспыхнул свет.

Прайс осторожно привстал, стараясь не разбудить Долорес, но та заворочалась и открыла глаза.

– Который час? – сонно спросила она.

– Скоро шесть.

– Господи… Ложись спать. – Она потянулась к нему, простыня соскользнула, открыв ее загорелые груди.

Он уклонился, затем перехватил обе ее руки и нагнулся, чтобы поцеловать.

– Женщина, ты ненасытна.

– До сих пор никто не жаловался. Ты действительно встаешь?

– Да. Мне нужно поработать, а позже мы ожидаем гостей, и я обязан прочесть отчет Маклива, поданный еще позавчера. Это надо было сделать вчера вечером.

Долорес улыбнулась:

– Спорим, то, чем мы с тобой занимались, было веселее. Ты точно не хочешь вернуться в постель?

– Нет.

Он направился к раковине, открыл кран и подождал, пока не пойдет горячая вода.

– Ты просыпаешься быстрее всех, с кем мне доводилось иметь дело, – громко заметила Долорес. – А я ни свет ни заря вставать не буду. – Она спрятала голову под подушку и потянулась.

«Конечно, – подумал Барри, – йо-хо! Но тогда зачем я надеваю штаны?»

Одевшись, он украдкой взглянул на подругу и быстренько выскочил из трейлера. Солнце светило вовсю. Он потянулся, глубоко дыша. Трейлер стоял на краю походного лагеря, где жили большинство тех, кто возводил Сан-Хоакинский ядерный комплекс. Именно Долорес нашла ночлег далеко отсюда, но в последние дни редко там ночевала.

Барри шел к стройке и улыбался, но потом вспомнил о Ди, и улыбка увяла.

Она была восхитительна. И то, чем они занимались в свободное время – а его хватало, – никак не отражалось на работе. Она оказалась, в сущности, не столько секретаршей, сколько помощником по административной части, и он прекрасно понимал, что без нее не справится. В конце концов она стала столь же необходима, сколь и технический руководитель проекта, что приводило Прайса в ужас. Его томило предчувствие, что на него предъявят права – и причем довольно обоснованно, – права на его время и внимание, то есть случится то, что сделало его жизнь с Грейс невыносимой. Он не верил, что Долорес удовлетворится ролью его… кого? Он не мог найти ответа. Любовницы – нет, неправильно. Он не содержит ее. Сама мысль была смешна: она не из тех, кто позволяет мужчине получить контроль такого рода над ее жизнью.

«Пусть будет возлюбленная, – решил он, – а сейчас наслаждайся и радуйся».

Возле вагончика прораба он заметил кофейник. Барри налил себе чашку. Тут всегда был превосходный кофе. Чашку он отнес в свой кабинет и вытащил докладную Маклива.

Минутой позже он взвыл от ярости.

Когда около половины девятого явилась Долорес, он не успокоился. Она вошла – тоже с чашкой кофе – и обнаружила, что мужчина мечется по комнате.

– Что случилось? – спросила она.

«Вот что меня в ней привлекает, – подумал он, – на рабочем месте она отметает все личное».

Он потряс докладом:

– Ты знаешь, чего хотят эти идиоты?

– Конечно, нет.

– Им нужно, чтобы я упрятал комплекс под землю! И соорудил вокруг насыпь высотой пятьдесят футов!

– Это увеличит безопасность? – уточнила она.

– Нет! Косметика, и только. Даже… а, черт дери, Сан-Хоакин красив! И комплекс прекрасен. Им надо гордиться, а не упрятывать под тоннами грязи.

Она поставила чашку на стол и неуверенно улыбнулась:

– Тебе обязательно поступать таким образом?

– Надеюсь, что нет, но Маклив утверждает, что члены комиссии в восторге от подобной идеи! И мэр тоже. Вероятно, я буду вынужден пойти им навстречу, и – будь оно все проклято! – график полетит в тартарары! Придется отзывать людей, занятых рытьем котлована номер четыре и…

– Кстати, дамы из Ассоциации родителей и учителей будут здесь минут через пятнадцать.

– Хорошо, что напомнила, Ди. Я сейчас успокоюсь.

– Да, оно бы неплохо. Ты сейчас рычишь, как медведь. Постарайся быть милым, те дамы – за нас.

– И на том спасибо. – Барри вернулся к письменному столу и кофе, оглядел груды рабочих бумаг, которыми еще предстояло заняться, и вздохнул.

Пусть только посетительницы долго не задержатся. Может, он сумеет дозвониться до мэра, и тот услышит голос рассудка, и тогда Прайс снова займется неотложными делами…

Жизнь на строительной площадке кипела. На посторонний взгляд бульдозеры, подъемники, бетоновозы двигались беспорядочно, в разных направлениях. Рабочие перетаскивали материалы для формовки бетона. Прайс вел гостей сквозь «водоворот», почти не замечая его.

Гостьи видели рекламные ролики и потому благоразумно надели брюки и обувь на низком каблуке. Когда Долорес раздала им каски, они восприняли это с пониманием. И лишних вопросов пока не задавали.

Прайс подвел их к третьему реактору. Сейчас он представлял собой лабиринт стальных балок и фанерных листов, возведение защитного купола было еще далеко от завершения. Подходящее место, чтобы продемонстрировать гостям особенности системы безопасности. Прайс уповал на то, что его не будут перебивать. Ди говорила, что, общаясь с ней, дамы вели себя вполне благоразумно, и это вселяло надежду, но прошлый опыт заставлял Барри держаться настороженно.

Они выбрались к более тихому участку, где отсутствовали рабочие, но все равно было шумно: рядом рычали бульдозеры, неподалеку плотники возводили конструкции, вовсю шла сварка труб.

– Я знаю, что мы отнимаем у вас много времени, – произнесла миссис Гундерсон. – Но мы посчитали важным встретиться с вами. Многие родители задают вопросы. Школа находится в нескольких милях отсюда…

Прайс улыбнулся, соглашаясь, и с энтузиазмом кивнул: мол, он готов к сотрудничеству и диалогу. Но мысленно он уже перенесся далеко-далеко. Он продолжал обмозговывать докладную Маклива.

– А все эти люди действительно работают на вас? – спросила другая дама.

– Их наняла корпорация «Бечтел», – ответил он. – Строительство ведет «Бечтел Инжиниринг». Управление по водным ресурсам и энергетике не может содержать столько людей на постоянном жалованье.

Миссис Гундерсон не заинтересовали подробности администрирования. Она напомнила Барри его самого: ей хотелось моментально добраться до сути. Полная, дорого одетая женщина. Муж – владелец крупной фермы, расположенной по соседству.

– Вы собирались показать нам, как обеспечивается безопасность, – заявила она.

– Разумеется. – Он махнул рукой в сторону возводящегося купола. – Во-первых, само сооружение. Несколько футов бетона. Если внутри что-нибудь случится, то оно внутри и останется. Но я хотел бы вам показать вот что. – Он показал на трубу, уходящую под недостроенный купол. – Наша главная линия охлаждения. Нержавеющая сталь. Два фута в диаметре. Толщина стенки – один дюйм. Там лежит отрезанный кусок трубы, и ручаюсь, вам его не поднять.

Миссис Гундерсон приняла вызов. Она ухватилась за край четырехфутового отрезка – на том все и закончилось.

– Чтобы случилась утечка хладагента, ее должно прорвать, – добавил Прайс. – Понятия не имею, как такое может произойти, но предположим, что утечка есть. В самом сооружения ребята сейчас устанавливают аварийные резервуары с охладителем – вон те громадные баки. Если давление воды в главной линии охлаждения упадет, жидкость из резервуаров под высоким давлением пойдет прямо в активную зону реактора.

Он завел их под купол, стараясь не упускать ни единой детали в своей экскурсии. Продемонстрировал насосы для заполнения оболочки реактора водой и резервуар на тридцать тысяч галлонов, где будет храниться запас жидкости, необходимый для турбин.

– Они предназначены для аварийного обеспечения охлаждения, – пояснил Барри.

– Объем подачи? – осведомилась миссис Гундерсон.

– Сто галлонов в минуту. Примерно как у шести садовых шлангов.

– Мне не кажется, что это очень уж много. Неужели больше ничего не потребуется?

– Ничего. Поверьте мне, миссис Гундерсон, мы максимально печемся о безопасности ваших детей. Кстати, тех аварий, к которым мы готовимся, вообще никогда не происходило. У нас есть специалисты, работа которых заключается в выдумывании несчастных случаев. Они сочиняют всякие странные глупости, которые – мы уверены – попросту не могут случиться. Это делается, чтобы мы могли подготовиться к любому развитию событий, к любому невероятному сценарию.

Прайс показал посетительницам все корпуса, понимая, что масштаб сооружений произведет на них впечатление – как, впрочем, и на него самого. Он любил энергетический комплекс. Он стал смыслом его жизни.

Когда эксурсия завершилась, Барри повел их обратно. «В информационном центре ими займутся пиарщики. Хоть бы я не облажался, – подумал он, – они могут здорово помочь нам, если пожелают. Но могу и навредить».

– Меня кое-что беспокоит, – сказала миссис Гундерсон. – Диверсия. Да, вы сделали все возможное для предотвращения аварий, но предположим, что кто-то намеренно попытается… взорвать комплекс. Вы ведь не можете предсказать его действия, а сумасшедших в нашем мире хватает.

– А мы предусмотрели, каким образом могла бы быть устроена диверсия! – рассмеялся Прайс. – Извините, рассказывать не буду.

Женщины неуверенно заулыбались в ответ.

– Значит, вы гарантируете, что банда психопатов не сумеет нанести ущерба вашему комплексу? – спросила миссис Гундерсон.

Барри покачал головой:

– Не волнуйтесь. Полагаю, что никто и никогда не сможет повредить вам – что бы ни предпринималось. Но полностью обезопасить наш комплекс, конечно, нереально. Взгляните на турбины. Они делают три тысячи шестьсот оборотов в минуту. Лопасти вращаются настолько стремительно, что, если в паропровод попадет несколько капель воды, турбину разорвет. Силовая подстанция уязвима для любого идиота с динамитом. Мы не сможем остановить тех, кто задумал уничтожить комплекс, но точно так же никто не будет способен предотвратить поджог резервуаров на электростанциях, работающих на нефти. Однако в наших силах проследить, чтобы никто из народонаселения не пострадал.

– А ваши сотрудники?

Он пожал плечами:

– В принципе никому не кажется странным, что полицейские и пожарные преданы своему делу. Но о тех, кто работает на силовых комплексах, известно гораздо меньше. Люди иначе расценивали бы их труд, если бы хоть раз увидели, как наши парни, стоя по пояс в нефтяной жиже, перекрывают клапан. Или если бы понаблюдали за монтером, вкалывающим на вершине вышки среди электрических разрядов… Мы должны делать свою работу, миссис Гундерсон. Вот так мы и живем – если нам не мешают.

В Хьюстоне, пригороде Эль-Лаго, дул теплый ветерок, и небо было ясное. Сезон дождей окончился, и сотни семейств загорали на задних дворах. В магазинчиках почти полностью распродали запас пива.

Замотанный, голодный и счастливый (оттого что все выходные ему предстояло провести дома) Рик Деланти вытащил порцию готовых бургеров из гриля и рассовал их по булочкам. Его обнесенный проволочной сеткой сад наполняли тепло, дым и шум – там разместилась дюжина друзей Рика вместе со своими благоверными. Поодаль вопили дети, затевая новую игру.

«Ребятня быстро привыкает к радостям, – подумал Деланти, – даже если радости эти редки. Подумаешь, папа дома».

– …ничего нового тут нет, – послышался голос его супруги. – Научные фантасты писали о космических колониях еще десятки лет назад.

Жена его была высокой и черной. И заплетала волосы в тугие «африканские» косички. Рик еще помнил те времена, когда она распрямляла волосы.

– Вот о чем писал и сам Хайнлайн! – провозгласила Глория Деланти. И, ожидая подтверждения, взглянула на мужа. Но он был слишком занят – грилем и воспоминаниями о том, какой была жена в их студенческие годы в Чикаго.

– Нет, идея новая, – возразил парень из весьма узкой группы избранных. Эван едва не побывал на Луне – именно ему выпало остаться в кабине «Аполлона». – О’Нейл разработал экономический аспект строительства гигантских космических колоний. Он доказал, что можно не только писать фантастические рассказы, но и строить – по-настоящему.

– Как здорово! – отозвалась Глория. – Семейный проект астронавтов. Как подписать контракт?

– Ты уже это сделала, – улыбнулась Джейн Ритчи. – Когда согласилась стать женой летчика-испытателя.

– А разве мы женаты? – удивилась Глория. – Хотела бы я знать, Эван, вы в тренировочном центре вообще способны не выбиваться из графика?

Во двор вошел Джонни Бейкер:

– Эй, Рики! Я думал, что заблудился! С улицы кажется, что здесь все вымерло.

Раздался хор приветствий. В голосах мужчин, не видевших полковника Бейкера с тех пор, как он перебрался в Вашингтон, звучала искренняя сердечность. Но среди женщин особой теплоты не чувствовалось. Ничего другого Джонни и не ждал: после полета он развелся. Такое часто случалось с астронавтами, и его возвращение в Хьюстон многих озадачило.

Бейкер помахал им рукой и принюхался:

– Мне дадут перекусить?

– Ваш приказ будет исполнен, сэр, и, если только вы его не отмените…

– Почему у тебя никогда не бывает жареных цыплят?

– Боюсь стереотипов. Ведь я…

– Черный, – любезно подсказал Джонни.

– Правда? – Рик испуганно уставился на свои ладони. – Нет, это просто жир от бифштексов. Измазался.

– И кого выбрали для крутого полета к комете? – спросил Эван.

– Будь я проклят, если я в курсе, – ответил Бейкер. – В Вашингтоне молчат.

– Послать собираются меня, – произнес Деланти. – Сведения из надежного источника.

Бейкер замер: банка пива осталась полуоткрытой. Трое мужчин поблизости, оборвали разговор, их жены затаили дыхание.

– Я сходил к гадалке в Тексархане, и она…

– Живо давай мне ее имя и адрес! – воскликнул Джонни.

Остальные обиженно заулыбались и снова занялись разговорами.

– Как тебе не стыдно, – прошипел Бейкер и рассмеялся.

– А мне не стыдно, – нахально заявил Рик, переворачивая бифштексы лопаткой. – Почему нам нельзя сказать пораньше? Нас около дюжины, мы готовимся неделями, а нам ни слова. А ведь это будет последний полет – потом придется ждать, когда закончат «Шаттл». Я в списке уже шесть лет и еще не получал назначения в полет. Иногда я сомневаюсь, стоит ли игра свеч. – Он отложил лопатку в сторону. – И я вспоминаю Дика Слейтона.

Бейкер кивнул. Слейтон входил в первоначально отобранную семерку астронавтов и ждал целых тринадцать лет – вплоть до совместной экспедиции «Союз» – «Аполлон». Он был не хуже других, но лучшее применение ему находили на Земле. Бесконечные тренировки, после чего наверху решали: незаменим на нынешней работе.

– Диву даюсь, как он выдержал, – проговорил Джонни.

– Я тоже, – кивнул Деланти. – Но я – единственный в мире черный астронавт. Продолжаю надеяться, что это мой козырь.

К грилю подошла Глория:

– Эй, Джонни! О чем беседуете?

– А о чем всегда говорят астронавты, когда намечается новая экспедиция? – крикнула Джейн, стоявшая рядом с портативным холодильником для пива.