Текст книги "Подземная пирамида"

– И это вы называете порядочностью?

– Только осторожностью, мистер Карабинас. Если покончить с их деятельностью или хотя бы ограничить ее не может государство, то я не думаю, что почетная миссия сделать это за него ждет именно Сэмюеля Нельсона. Эту честь я охотно уступлю другим.

– Продолжайте…

– Но в последнее время я был недостаточно осторожен. То ли успехи ударили мне в голову, то ли это минутная слабость – не знаю. Во всяком случае, я перешел кое-кому дорогу. Вам что-нибудь говорит фамилия Джиральдини?

Силади покачал головой, и только японец наморщил лоб.

– Джиральдини? Где-то читал. Какая-то знаменитость на восточном побережье.

– Вот-вот. Только слово «знаменитость» – слабое выражение. Джиральдини – глава одного из крупнейших кланов, у которого власти больше, чем у ФБР. Несколько сотен отчаянных мальчиков готовы выполнить любой его приказ.

– Что-то припоминается.

– Так вот… мне удалось наступить Джиральдини на любимую мозоль.

Впервые за все это время в глазах Силади промелькнуло что-то вроде заинтересованности.

– Как вы это сделали?

– Клянусь, совершенно случайно… по крайней мере, почти случайно. Мне шепнули кое-что на ухо, а я передал это компетентным органам. После этого Джиральдини припаяли несколько лет.

– Всего-то?

– Больше было невозможно. Не было доказательств. Я полагаю, вы теперь узнали эту фигуру?

– Узнал.

– На мое счастье, тот, от кого я получил сведения, умер, не успев наклепать на меня.

– Так в чем дело?

– Вы не знаете Джиральдини. Когда он вышел из-за решетки, то поручил своим людям провести расследование. Тысяча человек работали по этому делу день и ночь. И знаете, каков был результат?

– Неужели они докопались, что вы…?

– Конечно, это было не так просто. У них не было ни одного прямого доказательства, поэтому люди Джиральдини действовали методом исключения. И в конце концов остались три-четыре человека, которые могли передать информацию. Вы знаете, какое у них в этом случае правило?

– Ну, думаю, они должны убрать всех четырех.

– Именно так. Только Джиральдини не стал этого делать. Напротив, он пригласил меня к себе и поручил одно дело.

– Гм.

– Сейчас вы все поймете. Он положил передо мной фотографию: на ней был младенец полутора-двух лет. Затем поручил мне достать малыша хоть из-под земли.

– Младенца?

– Секундочку. Только вот фотографию эту сделали в Санта-Монике двадцать два года назад.

– Боже милостивый) – Джиральдини, конечно, выдал мне страшную историю о своем друге, который попал в тюрьму, о его неверной супруге, о брошенном ребенке и тому подобное.

– И вы, конечно, поверили ему) – Вы меня за дурачка принимаете, мистер Силади? Просто я был вынужден взяться за это дело.

– Иначе они бы вас убрали, да?

– Очевидно. А таким образом я выиграл немного времени.

– Времени? Для чего?

– Сейчас скажу. Секундочку… Словом, я начал разыскивать мальчугана с фотографии и приехал в Санта-Монику. Узнал, что университет сгорел. Потом мне в руки попался ваш дневник. И, наконец, я нашел вас. Теперь понимаете?

– Ну…

– Вижу, вы все еще не поняли, почему я хочу вам помочь. Так послушайте меня все. Когда Джиральдини дознался, что заложить его могли только эти четыре несчастных пигмея, он практически подписал мой смертный приговор. Вполне вероятно, что остальных уже нет в живых. А расправу со мной он на некоторое время отложил. Потому что ему нужен был человек, который разыщет малыша с фотографии, то есть тебя, Ренни. Он знал, что я дока в своем деле. И приговорив меня к смерти, он знал также, что рискует немногим. Он успеет меня убить и после того, как я закончу дело. Мое вознаграждение в любом случае – несколько пуль. Он даже уже назначил и парня, который приведет приговор в исполнение. Одного коротышку в черной шляпе…

– Начинаю понимать, – сказал Силади.

– Дело осложняется тем, что в игру включилась и конкурирующая организация, клан Ренци. Сначала я подумывал натравить их друг на друга, но от этого все-таки пришлось отказаться. Коротышка в шляпе следит за каждым моим шагом. Если я буду слишком тянуть, он прикончит меня.

– Он и теперь знает, где вы? – помрачнел Карабинас.

– Мне удалось оторваться. Но только на некоторое время.

– Понимаю.

– Теперь, когда я прочитал дневник и все знаю, у меня есть две возможности: либо я иду к Джиральдини и все ему рассказываю… в этом случае я тут же получаю свое вознаграждение.

– Пулю…

– Совершенно верно. Либо же – и это вторая возможность – я попытаю счастья с вами вместе.

Я замолчал, и все остальные тоже молчали. Сдвинув брови, они уставились кто друг на друга, кто в пол.

– Это – моя последняя и единственная возможность, – продолжил я. – В противном случае – мне конец.

– Таким образом, это мы нужны вам, – буркнул Осима.

– Я бы скорее сказал, что мы одинаково нужны друг другу, – сказал я. – Не думаете же вы всерьез, что вам удастся выполнить вашу программу без такого парня, который знает свое дело? Когда против вас Джиральдини и Ренци…?

– Кто такой этот Ренци?

– Другая организация. Конкуренты Джиральдини. Силади задумчиво посмотрел на меня.

– А вы, вы-то, собственно, на что рассчитываете? Я чуть-чуть поколебался, раскрыть ли им все мои карты.

– Видите ли, – произнес я осторожно, – Здесь я человек конченый. Я смогу вступить с ними в борьбу, только если мне удастся заманить их на чужую территорию. Чужую для них. Например, в Египет.

– Вы хотите с ними там посчитаться?

– Такие у меня планы. И если мне очень повезет, то на сцену появятся сами Джиральдини и Ренци. А если мне повезет еще больше…

– Вы их возьмете.

– Ну, примерно так!

– А рискуем всем, конечно, мы?

– Поймите же, у вас нет выбора. Еще два-три дня – и мы будем в лапах мафии. Вы не представляете себе. какая опасность вам угрожает. Два-три дня – и вас уже не будет в живых, а Ренни окажется в руках у мафии. Головой ручаюсь!

Только теперь до них стало доходить, что все это не пустые слова.

– Ваш единственный шанс – слушаться меня. Это и мой единственный шанс. Поэтому-то я и сказал, что мы нужны друг другу. Я надеюсь, вы, наконец, сообразили, о чем идет речь?

– Просто не могу поверить, – неистовствовал Карабинас.

– А я верю ему, – пробормотал японец.

– Как фотография попала к Джиральдини? – спросил неожиданно Силади.

– Не имею понятия. Это вы должны бы знать. Они помолчали немного, потом Силади сказал:

– Пожалуй, Киндлер мог проговориться.

– Киндлер?

– Вы читали дневник. Тогда вам должно быть известно и то, кто такой Киндлер.

– Кажется, тот тип, который вытащил пробку из…

– Точно.

– Значит, он все-таки выдал вас? Силади потряс головой.

– Не так, как вы имеете в виду.

– Как же, в таком случае?

– Его страстью была фотография. Он нафотографировал кучу снимков с сосуда со спермой, как сам потом в этом признался.

– Помню.

– Потом он отдал нам негативы.

– И это помню.

– Только не все. Кое-что он оставил себе, проявил их и положил в конверт с соответствующими примечаниями. _ – Вам известно, что было в этих примечаниях?

– В общих чертах. Он был недалек от истины. Из наших опытов он сделал вывод, что мы раскрыли тайну оживления мумий.

– Кретин!

– Погодите, Нельсон… На этом Киндлер успокоился и не предпринял ни одной попытки что-либо выведать у нас. Но несколько лет назад он умер, и наследство вместе с фотографией Ренни досталось его племяннику. Фотографию Ренни тоже сделал Киндлер, и вы, конечно, понимаете, что сделал он это без нашего разрешения. Этот несчастный был уверен, что Ренни – не что иное, как оживленная мумия младенца.

– А что еще за племянник, черт возьми?

– Это совершенно неважно. Некий Дальтон. Мистер Дальтон.

– Никогда не слышал этого имени.

– И мы раньше не слышали.

– То есть как – раньше?

– Пока он не объявился…

– Что? Этот Дальтон заявился к вам?

– Несколько месяцев назад.

– При каких обстоятельствах?

– Ну… он прислал письмо.

– Сюда?

– Да.

– Откуда он знал ваш адрес?

– Не могу себе представить. Словом, мы получили конверт, в котором он прислал лам несколько фотографий сосуда со спермой… и, конечно же, письмо.

– Подозреваю, что в нем могло быть…

– Естественно, от требовал денег.

– Много?

– Миллионы.

– Ого. А вы что?

– Мы, понятно, не ответили. Если бы ответили, тем самым признались бы, что действительно сделали то, в чем… гм… этот Дальтон нас подозревал.

– Как он на это прореагировал?

– К нашему величайшему изумлению, никак. Тогда-то, между прочим, мы и приняли решение превратить ферму Хубер в крепость. Тогда же построили и забор.

– Понимаю. Значит, Джиральдини узнал все от Дальтона.

– Вы думаете?

– А откуда же еще? Очевидно, ваш друг Дальтон связался с мафией. И не требуется особой фантазии, мистер Силади, чтобы вообразить себе, где сейчас может быть этот Дальтон.

Похоже, однако, у него фантазии не хватало.

– А что? Где он? – спросил он недоуменно.

– Или в земле, или под водой, – сказал я. – Но может быть и такое, что его залили бетоном. Во всяком случае, он, как пить дать…

– Уже мертв. Джиральдини не тот человек, который позволит, чтобы другие ухватились за жирный кусок.

– Боже правый! Вы не скажете, где здесь жирный кусок?

Тут уже я не смог удержаться от громкого смеха.

– Видите ли, мистер Силади, я думаю, что у вас весьма смутное представление о мафии.

– Ну… что верно, то верно, я не специалист в этой области.

– Оно и видно. Вы, простые обыватели, склонны видеть в мафии обычную организацию преступников. Но это не так, поверьте мне!

– Нет? Так что же это тогда, черт возьми?

– Организация предпринимателей. Именно. Только со своей специфической структурой и со своими же средствами!

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– То, что мафия тоже думает головой. Ее задача не только в том, чтобы грабить и убивать, это даже не в первую очередь.

– Так в чем же, черт побери?

– Влезть в какое-нибудь дело. И если это дело легальное – тем лучше.

– Послушайте! Вы только подумайте! Где тут дело! Разве что шантаж? Я потряс головой.

– Какое там. Если бы речь шла только об этом, Джиральдини все предоставил бы Дальтону, Как вы думаете, что можно выжать из вас шантажом?

– Ну…

– Я не хочу гадать. Но поверьте, что из-за этого Джиральдини и мизинцем не шевельнет.

– Тогда из-за чего же?

– Джиральдини узнал от Дальтона, чем вы тут занимаетесь.

– Это невозможно!

– По крайней мере, узнал то, что подозревал Дальтон. Что вы оживляете мумии.

– Но ведь… это… чистое безумие!

– Но ведь Дальтон этого не знал, следовательно, не мог знать и Джиральдини. Для него главное одно: влезть в выгодное дело. И любой ценой! Понимаете? Мистер Силади, это главное… Любой ценой!

– Так… на что же рассчитывал этот Джиральдини?

– Не знаю. Он и сам не знает. Но на что-то рассчитывает. Может быть на то, что вашим способом можно оживить все мумии, которые выкопали когда либо из-под песка. Может быть, он считает, что ваше волшебное зелье можно использовать и как лекарство. Хотя я подозреваю, что его, Джиральдини, интересует только одно: сколько денег можно выкачать из ваших исследований.

– Я все же считаю невообразимым, что…

– Полно, мистер Силади, что вы считаете невообразимым? – спросил я, и в моем голосе невольно прозвучало раздражение. – Послушайте же и попытайтесь рассуждать за Джиральдини. Итак,., У меня есть эликсир, а к нему в придачу мумия. Абракадабра… мумия оживает. Хорошенько потягивается и вылезает из саркофага. Тогда вы подходите к ней и по-дружески начинаете ее расспрашивать.

– Клянусь, вы сошли с ума!

– Не я! Я сейчас Джиральдини. Но дальше. Вы подходите к ней и говорите: «Послушайте, мистер Аменхотеп, ситуация такая и такая, вы очнулись после тысячелетнего сна, искренне поздравляю вас, надеюсь, вы хорошо будете чувствовать себя на исходе двадцатого столетия, на заре атомного века. И надеюсь, вы благодарны нам за то, что разъясните нам, где можно найти золотые сокровища, где еще есть захороненные мумии, словом: где нам стоит самолично покопаться в земле. Понимаете, мистер Силади? Я подозреваю, что Джиральдини комбинирует что-то в этом духе. Ведь мафия влезла и в международную торговлю художественными шедеврами, причем прочно влезла.

– Безумие!

– Безумие или нет, но ситуация именно такова.

– Ну, а другой?

– Ренци?

– Кажется, так.

– Из того же теста, что и Джиральдини. Одного поля ягоды, только называются по-разному.

– А он откуда узнал?

– Пожалуй, от Дальтона. Может быть, этот дурачок начал торговаться с обоими кланами. Может быть и так, что убрал его Ренци, а не Джиральдини.

Теперь, рассказав в сущности все, я почувствовал облегчение. Решать – их право. А я мог только надеяться, что от их решения будет и мне польза, если из этой заварухи вообще можно извлечь какую-то пользу…

Я встал и засунул свой револьвер под мышку.

– Уж не обессудьте, я немного пройдусь. А вы хорошенько все обмозгуйте. Сказать вам мне больше нечего. Но хочу еще раз подчеркнуть, что сотрудничество было бы полезно для обеих сторон. Это все, что я могу сказать.

И я уже повернулся, чтобы выйти, когда в тишине, последовавшей за моими словами, прозвучал приятный голос.

– Я думаю, что вы правы, мистер Нельсон. Я, во всяком случае, верю вам…

Я вскинул голову и посмотрел на верхнюю ступеньку лестницы:там, наверху, на высоте второго этажа, словно выйдя из облаков, стояли, держась за руки, две женщины.

Одна из них была высокой, стройной, с седыми прядями в каштановых волосах. Струившийся из-за ее спины свет выгодно оттенял полную грудь, зрелую женственность с едва заметными первыми признаками увядания. Рядом с ней стояла молодая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, достигавшая женщине где-то до плеч. Она стояла, слегка сутулясь, ее незанятая рука покоилась на перилах лестницы. И когда ока повернула голову, чтобы взглянуть на свою мать, миссис Силади, то есть на доктора Хубер, ее вырисовавшийся в резком свете профиль напомнил мне рельефы с изображениями египетских богинь.

Я почувствовал, как у меня задрожали колени, а с губ против моей воли сорвались слова:

– Вы… вы кто?

Она снова повернула голову и улыбнулась мне.

– Вы не знаете? Я сестра Ренни… Сети. Я вышел наружу, пошатываясь, как пьяный. Так или иначе, но мне нужно было глотнуть свежего воздуха.

Покачиваясь от головокружения, я добрел до озерца и обошел вокруг него раза три, когда она нагнала меня. Ее подошвы едва касались гравия, и все-таки я слышал ее шаги, начиная с того момента, когда она вышла из дома.

Если бы я был сентиментален, то сказал бы, что ее шаги отдавались в моем сердце.

К счастью, я не таков и поэтому тот факт, что я слышал ее шаги, объяснил всего лишь своим острым слухом.

Так и будем считать!

Она легко подошла ко мне и с бледной улыбкой на лице протянула руку.

– Приличия требуют, чтобы я представилась. Хотя… я уже сделала это на верху лестницы.

– И вы, наверняка, знаете мое имя.

– Конечно, – улыбнулась она. – Ведь мы слышали, о чем вы говорили внизу…

И все-таки мы протянули друг другу руки.

– Хэлло, Сети.

– Хэлло, Сэм.

Она так и сказала: Сэм.

Я считаю себя довольно-таки тертым калачом, но в этот момент, не отрицаю, смутился. Ведь я не знал даже, черт побери, кто она, собственно говоря, такая. Дочь доктора Хубер или Иму? Потомок фараонов или чуждое существо с планеты Красного Солнца?

Она почувствовала мое смущение, потому что слегка кашлянула и направилась в сторону, противоположную от дома, туда, где я еще не успел побывать.

В несколько шагов я догнал ее, но все еще не знал, о чем с ней разговаривать. К счастью, она помогла мне преодолеть замешательство.

– Вы… не знали ничего обо мне?

– Собственно говоря, нет. Это ускользнуло от моего внимания. Из чего видно, что я плохой наблюдатель.

– То есть?

– Мистер Силади… ваш отец…то есть…

– Называйте его спокойно моим отцом, ведь и я его считаю отцом.

– Так вот, ваш отец упомянул о вас в дневнике. Собственно, лишь вскользь.

– Вскользь?

– Да. В общем… он написал всего лишь, что ваша мама, когда Ренни был еще младенцем, снова… гм… ну, это…

– Забеременела?

– Да…

– Что ж, это, пожалуй, была я.

– А… откуда у вас это имя?

– В честь Сета. Звезды Сириус. Знаете, это была самая почитаемая звезда у древних египтян. Они считали, что она вызывает разливы Хапи, который оплодотворяет поля. Без Сета нет Египта. Папа дал мне имя Сети… Сети, то есть Сет, дочь Сириуса.

– Красиво и выразительно, – кивнул я.

– Как и имя Ренни, – сказала она. – Сын Ра – Ренни.

Мы пошли рядом молча, потом она неожиданно остановилась, повернулась ко мне и схватилась за лацканы моего пиджака. Ее волосы щекотали мне шею, и я почувствовал запах духов, напоминающих аромат сандала.

– Вы боитесь меня, – посмотрела она мне в глаза.

У нее были огромные карие глаза. И в ее коричневых зрачках вращались красные круги, которые все увеличивались, медленно затягивая меня в этот все затопляющий коричневый цвет.

Усилием воли я ответ взгляд и почувствовал, что на лбу у меня выступили капельки пота. И я знал, что это вряд ли только от зноя в Сан-Антонио.

– Почему бы мне бояться? – спросил я тихо.

– Потому что вы считаете, что я неземной человек.

– Ну,., что касается…

– Глупости, – оборвала она меня. – Я такая же земная, как и вы… Даже в том случае, если…

– Если?

– Если мой отец…

Она больше ничего не сказала, а продолжала идти рядом со мной молча, пока мы не дошли до скамейки, стоявшей под виноградной беседкой на возвышении и почти не видной из-за дома. Возле беседки покачивали кронами липы, и их тяжелые вздохи заполняли окрестности, окончательно вытесняя аромат сандала, исходивший от Сети.

Мы сели, и только я хотел сморозить какую-нибудь глупость, может быть, о липах или о чем-нибудь еще, сам не знаю, как вдруг заметил, что в глазах ее стоят слезы, а плечи подрагивают, словно она плачет.

Я осторожно обнял ее за плечи и бережно повернул к себе.

– Что-то случилось. Сети?

Она потрясла головой, отчего из ее глаз брызнули несколько слезинок и упали, исчезнув в траве.

– Ничего… только…

– Только?

– Я еще ни разу не разговаривала с таким человеком, который бы знал, что… что…

– А они?

– Они – другое дело. Розалинда – моя мать, а Петер… что ж, Петер… ведь он, в конце концов, тоже мой отец или приемный отец. А остальные как бы члены моей семьи. Дяди и тети… Ведь я знаю их с самого рождения.

– Видимо, нелегкая у вас была жизнь. Сети. Она улыбнулась, словно преодолевая боль.

– Вы считаете? Я думаю, вы не можете себе пред– ставить, что у меня иногда бывает на душе. И никогда ни с кем я не могла об этом поговорить!

– Но ведь у вас же есть мама, Сети! Она повесила голову и уставилась на сложенные на коленях руки.

– Да. Мама… Знаете, Сэм, я много думаю над тем, в самом ли деле я люблю ее.

– У вас есть причина не любить ее? Она покачала головой.

– Не знаю. Только иногда у меня такие странные ощущения, и думаю я о таких странных вещах…

– О каких, например?

– Ну… было ли у нее право давать мне жизнь?

– Право? – спросил я с удивлением. – Люди вообще-то не привыкли философствовать о правах, когда… гм… зачинают детей.

– Только меня-то ведь не зачали, понимаете? Я бы ничего не могла поставить ей в вину, если бы они потеряли голову одним теплым весенним вечером на лугу, где стрекочут кузнечики. Но я-то результат сознательного вмешательства… Ой, и вымолвить даже противно!

– Конечный результат тот же самый.

– Не знаю, хотела ли мама в самом деле меня… Понимаете? Меня!

– Но ведь…

– Я всего лишь результат эксперимента. Копия Ренни. Запасный вариант.

– Запасный вариант?

– Конечно же. Если бы с Ренни что-нибудь случилось или случится, у них есть еще я. Дублер, если хотите, или запасный космонавт номер два.

– Я думаю, вы преувеличиваете. Сети.

– Вовсе нет. Но это сейчас и не главное. Проблема скорее в том, что я не знаю, действительно ли мама хотела меня, или только… она хотела, чтобы эксперимент удался.

Несмотря на то, что в душе был согласен с ней, я попытался ее утешить.

– Не думаю, что над этим стоит ломать голову. Сети. Значительная часть человечества появилась на свет против воли родителей, более того: родители все делали для того, чтобы их дети не приходили в эту юдоль скорби.

– Но это же совсем не то!

– Почему не то?

– Потому что… Ну, я не знаю. Знаете, временами, когда мама погладит меня или скажет ласковое слово, я чувствую себя как специально выращенный чудо-кролик в очень красиво обставленной, огромной клетке. Хозяин иногда подходит и поглаживает кролику уши. И, естественно, гордится им. Направо и налево хвалится тем, что у него есть, и тем, что он один, совсем один вырастил этого кролика!

– Я думаю, вы несправедливы к вашей маме. Сети.

– Может быть. Но я хотела бы у вас кое-что спросить.

– Пожалуйста.

– Вы знаете мою историю. Скажите, как вы думаете, что побудило мою маму принять в свое лоно семя того человека… моего отца?

Да, это был каверзный вопрос, и вряд ли я был в состоянии дать на него убедительный ответ.

– Может быть, она любила вашего отца, – сказал я, раздумывая. – Вы знаете, что у него… то есть у мистера Силади, никогда не могло быть детей?

– Знаю. Они рассказали мне все.

– Изведать человеческую душу невозможно. Сети. Может быть, ваша мама воображала себе, что таким образом она забеременеет от вашего папы, то есть, от мистера Силади. Все же, вы уж простите меня, этот Иму, в конце концов, – всего лишь фикция.

– Может быть, для вас, а для меня он, вопреки всему, настоящий отец!

Несомненно, так оно и было.

Мы немного помолчали, потом она снова заговорила:

– О моем отце, то есть о моем приемном отце, мне сказать нечего. Он, действительно, как настоящий отец. Да он и есть отец, по сути дела.

– Вот видите!

– Но только и для него самое главное – эксперимент. Иногда я замечала, как он украдкой изучал нас с Ренни. В такие моменты в его взгляде было что-то жуткое.

– Жуткое?

– Как бы это сказать? Что-то такое, чего быть не должно. Он смотрел на нас так, как смотрел бы работорговец на своих рабов. Годимся ли мы для некоей определенной цели. Постоянно высматривая в нас это. Пригодны ли мы будем для полета на планету Красного Солнца? Ренни, конечно, в первую очередь.

– Я думаю, у вас богатое воображение, Сети!

– А что бы вы сделали на моем месте? Ведь я даже не знаю, кто я такая.

– Вы то, чем сами себя считаете.

– Ой, Сэм, бросьте эти злосчастные банальности! Разве вы не видите, что от них никакого проку? В моем случае все не так, как у других. Я не просто девушка-сирота, которую вырастили приемные родители. Мой отец умер три с половиной тысячи лет тому назад.

Что и говорить – тяжелый случай.

– Я бы не знала, что желать, и в том случае, если бы мой отец был только египтянином, жившим почти четыре тысячи лет назад. Представьте себе это, если можете. Хотя я думаю, что никому, кроме Ренни и меня, незнакомо это чувство. Отец, который умер тысячи лет тому назад! И если бы проблема была только в этом… Но ведь отец к тому же еще неземной человек… и неясно даже, человек ли он вообще.

– Конечно же, человек) – Почему? Потому что он похож на нас? Обезьяны тоже похожи!

– Ваш… гм… отец по отношению к нам… обладал… несравненно более высоким интеллектом.

– Это мне ничего не говорит. Более высокий интеллект – еще не доказательство, что он человек. И, в конце концов, остается самый важный вопрос: кто такая, собственно, я.

Я опустил голову.

– Я появилась на свет в результате скрещивания неизвестного существа с человеком. Это, несомненно, свидетельствует о моей человеческой природе. Ведь общеизвестно, что животное и человек не могут иметь совместных потомков.

– Вот видите!

– Тем не менее, я не совсем человек. Посмотрите на мою голову, – и с этими словами она склонила голову, отведя рукой в сторону копну волос. – Как игральная кость, только намного больше.

Она, действительно, была такой.

– И ребра у меня, как тюремная решетка, и голосовых связок нет. Что вам еще надо? Я и человек, и не человек.

– Вы ведете себя совершенно как человек, – сказал я, улыбаясь в замешательстве.

– Конечно, меня же всему научили. Но я еще с детства с трепетом наблюдаю за собой, когда из меня временами рвется наружу нечто, несвойственное человеку. Нечто, чего я боюсь больше, чем кто бы то ни было…

– Что вы имеете в виду?

– Даже не знаю. Только когда я впервые увидела своего отца, то во мне возникла уверенность, что есть во мне что-то и от его генов, причем немало. И гены эти несут послание, послание неведомого мира. И что однажды… однажды… я буду вынуждена повиноваться этому посланию) – Вы видели вашего… отца?

– Иму? Естественно. Почему бы мне его не видеть? Видела, и не раз…

– И что вы чувствовали?

– Что я чувствовала? – спросила она задумчиво. – Вначале, полагаю, только отвращение…

– Отвращение?

– Вы удивлены? Я тогда еще была школьницей. И я никогда не любила мумии, хотя благодаря профессии моего приемного отца у меня были все возможности вволю насмотреться на них, При виде Иму я просто почувствовала гадливость. Он был ужасен. И еще ужаснее было сознание того, что этот кошмар, этот жалкий образчик гниения и разложения плоти – мой отец. Меня и сейчас еще пробирает дрожь при одном воспоминании об этом!

– А позже?

– Позже? Позже я успокоилась и долго разглядывала его через стеклянную крышку. Любопытно было, кто он был такой, как он жил? Любил ли когда-нибудь, были ли у него жена, дети… мои братья и сестры. Забавно, да?

– Вовсе не нахожу это забавным.

– Тем не менее, это так. Чуть ли не четыре тысячи лет. Но он – мой настоящий отец!

Она устремила свой взгляд на липы к продолжала:

– Еще позднее я стала в себе что го замечать. А именно, что я не такая, как Ренни. Какая-то другая.

– Другая?

– Ренни живет только своей задачей. Он все делает для того, чтобы суметь долететь до планеты Красного Солнца и установить контакт между ними и Землей. Знаете, я иногда просто боюсь его.

– Боитесь Ренни? Она кивнула.

– Боюсь его. Никогда не забуду, что он сказал однажды, когда мы еще учились в начальной школе.

– Что же он сказал?

– Дети подрались, что в этом возрасте случается почти каждый день. Из-за чего-то одноклассники Ренни его поколотили. Не так, чтобы очень, просто всыпали ему немного. Ренни в слезах прибежал домой и, помнится, так и трясся от ярости. И без остановки орал, что еще посчитается с этой гнусной бандой, вот только вернется назад на планету Красного Солнца, приведет сюда тех и уничтожит вместе с ними все человечество. Тогда я даже как-то всерьез приняла его слова.

– Глупости! Ведь он был тогда еще маленьким мальчиком.

– Знаю. Только с тех пор я не в силах забыть яростного и угрожающего Ренни.

– Вы думаете, что это имеет какое-то значение?

– Не знаю. Несомненно одно: Ренни пошел в отца, а я в маму. Конечно, слова: я думаю, что в Ренни доминируют гены отца, а во мне – матери, – звучат как-то очень банально и буднично. Ренни хочет быть таким, как они, а я – человеком. И всегда хотела бы быть им. Пожалуй, в этом и причина того, что нам так и не удалось стать по-настоящему близкими. И интересы у нас совсем разные.

– Что вы изучаете? – спросил я, почувствовав облегчение от того, что мне, может быть, удастся отвлечь внимание от мучительной исповеди.

– Я учусь на медицинском факультете.

– А Ренни?

– О, Ренни интересует все. Он учился одновременно в техническом вузе и на философском факультете. Ренни – живая энциклопедия. Ведь ему нужно знать все. Ему нужно будет отчитываться перед ними, рассказать о нас!

Внезапно она повернулась ко мне.

– А вы?

– Что – я?

– Почему вы частный детектив?

– Спросите что-нибудь полегче. Чем-то наложить.

– Вам нравится то, что вы делаете?

– Когда как. Иногда я воображаю себя этаким борцом за социальную справедливость.

– Не издевайтесь.

– Я не издеваюсь.

– А сейчас?

– Сейчас? Просто спасаю свою шкуру.

– Вы думаете, вам все удастся?

– Попробую. Хотя положение мое далеко не завидное.

– Сколько вам лет, Сэм?

– Тридцать. Это так важно?

– Не знаю. У вас есть жена?

– Была. Но не будем говорить о ней.

– Как хотите. Как вы думаете, Ренни улетит?

– Если ракета в исправности и мы ее найдем, да. Вам жаль его?

Она сделала странное, едва заметное движение рукой.

– Конечно, хотя вернее… даже не знаю. Я уже говорила, что мы никогда не были особенно близки. И, в конце концов, для него будет счастьем, если он сможет улететь… думаю, и для остальных тоже.

– А вы?

– Я бы хотела полностью оставаться человеком. Совсем человеком. И охотно обменяла бы свои решетчатые ребра на обычные.

Потом вдруг лицо ее омрачилось.

– Все-таки, я немного боюсь, – сказала она. – Боюсь Ренни. И боюсь за Землю, а в последнее время и все чаще вспоминаю тот день, когда Ренни прокричал, что уничтожит человечество.

Тут неожиданно для самого себя я потянулся к ней и взял ее руки в свои.

– Это было очень давно, Сети… Ведь и Ренни все связывает с нами…

– Конечно, конечно, – пробормотала она в смущении и встала, чтобы направиться к дому. – Ренни улетит. И я не знаю, увижу ли его когда-нибудь снова…

Мы медленно шли через беседку, и не могу сказать, что мне это было неприятно.

Может быть, еще и потому, что пока мы не дошли до самого дома, она не отняла у меня свою руку.

Полчаса прошли, и я снова сидел напротив них в холле. Все смотрели на меня, будто видели впервые, а я попытался читать в их взглядах. Но не успел я там хоть что-нибудь вычитать, как Петер Силади встал, словно на заседании, и откашлялся.

– Дорогой мистер… э… Нельсон. Сейчас было бы неуместно пускаться в длинные рассуждения. Э… Речь идет о том, что мы, в конечном счете, находимся в крайне стесненном положении. И хотя вы, так сказать, буквально вломились в дом и… гм… ну… так сказать, незваный гость, у нас нет другого выбора, как довериться вам. За прошедшие полчасика мы тут немножко поговорили… и… гм… пришли к соглашению, что у нас нет причин не доверять вам. В конце концов, не так уж и многим мы рискуем. Вот. Это все.

Я задумался, встать ли и мне, но все-таки решил сидеть.

– Будущее даст вам ответ на вопрос, правильно ли вы решили, – сказал я и почувствовал, как у меня с души свалился огромный камень. – За мной, во всяком случае, дело не станет…

– Какое дело? – спросил неожиданно Ренни и с любопытством уставился на меня своими ореховыми глазами.

– Ну, если все получится так, как мне хотелось бы, то все мы будем довольны. Вы улетите, следовательно, эксперимент пройдет успешно, а о возможном будущем науки и человечества и говорить не приходится.

– А вы?

– Мой черед придет лишь после этого. Но надеюсь, что и у меня все утрясется, как только над головой Джиральдини и Ренци разгладятся волны.

– Это довольно поэтический образ, – заметила одобрительно доктор Хубер.

Но это был отнюдь не образ. Я всерьез надеялся, что однажды волны Нила сомкнутся над трупами Джиральдини и Ренци.

Потому что если этого не случится, то, очевидно, там окажусь я.