Текст книги "Звезда и тень"

Сэмьюэл, не шевелясь, смотрел на человека, который наставлял его добрых три четверти жизни.

Он почувствовал, что у него из-под ног уходит земля.

– Ради меча? Все, чему ты меня учил… Это все – ради меча?

– Среди людей моего клана, – сказал Дожен, – тот, кто делает то, что делал я, называется кацура. Я же – как дерево кацура, посаженное на луне, отрезанное от тех, кто послал меня. Здесь я должен кинуть семя, взрастить, чтобы ростки были даже тогда, когда меня не будет. Я выбрал тебя. И есть еще Шоджи – мальчик, который убирает у меня.

Это поразило Сэмьюэла. Дожен начал искать ему преемника, а он, Сэмьюэл, даже не догадывался об этом, видел в ребенке только слугу.

После паузы Дожен сказал:

– Недавно я узнал, что рукоять была послана английской королеве. Так сделана попытка удалить эфес от тех, кто стремится ввергнуть Японию в войну ради собственных амбиций, – он встретился взглядом с глазами Сэмьюэла. – Судьба, как оказывается, не предает.

Сэмьюэл вздохнул, встал и пошел к плите, чтобы нагреть еще саке. В обычных занятиях он искал успокоения. Равновесия. И не хотелось больше ни о чем думать.

– Прости, – сказал Сэмьюэл строгим тоном, стараясь не выдать своих чувств, – я глуп, Дожен-сан. Я не японец, я не верю в демонов.

– Разве?

– Нет.

– Значит, тебя охраняют ангелы. Ангелы заставляют тебя искать возможности стать сильным, неуязвимым, быстрым.

Сэмьюэл опустил глаза. Наполнил карафе. Дожен продолжал:

– От кого же ты пытаешься спастись, Сэмуа-сан, если не веришь в демонов?

Он не ответил. Он подумал… Боже! Эта мысль была унизительна..

Хочу слишком много. Так говорил Дожен. Предупреждал его. И не один раз. А он не слушал.

Не хотел слушать. Слышать. Только стремился достичь предела силы и духа с помощью Дожена – его дружбы и труда.

– Было время, когда я сомневался в Гокуакуме, – сказал Дожен, – я думал, что провожу свою жизнь в изгнании, а во имя чего? Потому что кто-то пошутил, быть может, и выгравировал слово «демон» на клинке великолепной сабли. Проживи я всю жизнь в Японии, я мог бы и не узнать об этом, но здесь все по-иному. – Он потянулся к вину, что налил Сэмыоэл.

– Здесь, на западе, обо всем спрашивают. И от этого никуда не уйдешь, Сэмуа-сан. Ты можешь думать до тех пор, пока твой мозг не превратится в пряжу, и не найти ответа. В конце концов, безразлично, находится ли реальный демон в сабле. История говорит, что нация поднимется по команде Гокуакумы. Люди знают историю, и за эту власть они готовы убивать. Я знаю, что это правда, потому что я видел, как умерла моя семья за то, чтобы лезвие было отделено от рукояти, что делало его целым. – Он отпивал медленными глотками. – Может быть, суть демонов в том, что они спят в сознании людей, пока лезвие меча не сверкнет светом, который их разбудит. Сэмьюэл хмуро глядел на свои руки.

– Они разделили меч на части.

– Ты знаешь морскую звезду, что разрушает устричные рифы? В далекие времена, когда рыбак выловил одну, он разрубил ее на две части и бросил обратно. – Дожен опустил вино на пол. – И в глубине рифа, невидимые никем половинки превратились в две звезды.

Сэмьюэл встал, его тело напряглось.

– И что же? Вот почему ты учишь меня всему? Все время – мой бог! – долгие годы! – он сжал руки, с силой раскрыл кулаки. – Скажи, почему ты никогда мне ничего не говорил?

Тонкое, как карандаш, угрожающее лезвие появилось в руке Дожена. Сэмьюэл сделал легкое и быстрое движение: его тело предугадало направление удара прежде, чем разум; бо шурукин вонзился с треском в деревянную стену.

– Когда форма и силы стрелы безупречны, ее движение будет точным. – Взгляд Дожена был ровным, немигающим. Думай не думая, имей верную цель и иди. – Он поднял вино двумя руками и кивнул. – Это то, что я сделал. Ты моя стрела. Я должен идти.

Леда увидела несколько респектабельных дам в столовой отеля, расположенной на веранде с открытыми окнами, с видом на горы с одной стороны и вершинами тропических деревьев с другой. Было очень свободно, и она решила, что здесь можно позавтракать. Гавайский стюард был так радушен, а слуги-китавды в своих безупречных одеждах так добродушны и улыбчивы, и если бы не их затруднения с английским языком, Леда чувствовала бы себя вполне комфортабельно. Никто не разглядывал ее, но несколько морских офицеров и постояльцев отеля, которых она видела вчера, подходили с любезными фразами прежде, чем занять места за своими столиками, уставленными горками бананов, лимонов, апельсинов и гуавой.

Снаружи на деревьях распевали птицы. Легкий ветер залетал из расположенного рядом окна. Она с сомнением посмотрела на жареную рыбу – это оказалась разновидность большой золотой рыбы, которую можно увидеть в домашних аквариумах. Ее принес китайский официант вместо тоста, что она заказала. Леда пыталась объяснить ошибку смущенному слуге, когда позади него показался Сэмьюэл.

По сравнению с низким китайцем он казался очень высоким.

– Возьми это, – сказал он коротко официанту, – прикажи повару обжарить хлеб, мне принеси кофе.

– А! – Официант унес золотую рыбу с поклоном, свидетельствующим о том, что он искренне сожалеет о возникшем недоразумении.

У Леды колотилось сердце. Сэмьюэл сел напротив, не глядя на нее, молча уставился в окно.

Она развернула салфетку на коленях, перебирая ее края пальцами.

– Доброе утро, – наконец, отважилась она. Принесли его кофе. Они оба смотрели, как официант его разливал. Приятный запах донесся до Леды в то время, как она подняла глаза от белого рукава официанта и взглянула в лицо Сэмьюэла.

Он уставился на свой черный кофе, задумчиво сжав рот. Когда официант удалился, он посмотрел на нее с металлическим блеском в глазах.

– Я хочу, чтобы ты уехала.

Это уже не было предложением, как прозвучало вчера и ранило ей сердце. Теперь это был приказ.

– За твоими вещами я пришлю в двенадцать часов, – он посмотрел в сторону, на дветы за окном. – Корабль отплывает в два.

Крошечная птичка залетела в комнату и уселась на край стола. Появился официант, поставил тарелку с тостами, махнул рукой.

– Кыш!

Птичка отважно схватила крошку с тарелки Леды, проскакала по скатерти и улетела.

Леда не могла есть. У нее перехватило дыхание.

Она хотела спросить, в чем виновата. В глубине души она знала, что не сделала ничего плохого. Он просто не хочет видеть ее здесь. Он дал ей это понять вчера. Был груб – вел себя так, как будто она его ненавидит, а их близость в той форме, которую он предлагает, – преступление.

В пустой комнате. У стены.

Она закусила губу, прижав салфетку ко рту.

Голос Сэмьюэла был холоден:

– Капитан организует все. У него будет чек, по которому заплатят в Сан-Франциско. Этого тебе хватит надолго. Ты вольна поехать куда угодно, но я предпочел бы знать, где ты. Если будешь раз в неделю присылать телеграмму в мой офис в Сан-Франциско, я буду знать, – он высунулся из окна, – что ты невредима. И все благополучно.

Маленькая птичка вернулась. Коричнево-оранжевые перышки, белый ободок вокруг глаз. Она казалась почти ручной.

– Ты сделаешь так? – спросил он.

– Да.

Это единственное, на что у нее хватило сил. Только на этот один слог.

– Я желаю тебе… Доброго пути. Не думаю, что смогу подойти на корабль.

Она быстро поднялась.

– Конечно. Нет необходимости. Он тоже встал. На мгновение она позволила себе взглянуть на него, чтобы запечатлеть в памяти то, что невозможно запечатлеть. Он уйдет и можно будет рисовать образ – яркий, совершенный.

В своем сердце она видела иного Сэмьюэла и понимала, что он несчастлив, что это твердое выражение на его лице – маска.

– Что-нибудь еще я могу сделать? – спросил он. Она без слов покачала головой.

– До свидания, Леда, – сказал он. – До свидания. Она уже не могла ответить. Слова не шли из горла. Не поднимая головы, она быстро повернулась и, не без труда найдя проход меж столов, покинула веранду.

33

Дожен ходил по дому Сэмьюэла, осматривая его. Хозяин стоял на веранде, облокотившись на решетку. Он наблюдал сквозь открытые двери, как Дожен проверяет запоры и ловушки.

Сэмьюэл чувствовал странное удовлетворение каждый раз, когда Дожен пропускал что-либо. Но это бывало редко. Двери-ловушки, которые откроются, только если полоска бумаги будет опущена в нужное место… Был также подземный ход (в основу его легла естественная пещера), который уходил в гору за домом. Обо всем этом Дог жен догадался. Только спросил, как отодвинуть панель, ведущую в подземный коридор.

Шаги Сэмьюэла отдавались гулким эхом в пустых комнатах. Определенная комбинация закрытых и открытых дверей наверху служила ключом. Панель отодвинулась.

Сэмьюэл вернулся на веранду. Он смотрел, как «Кэйси» рассекает волны…

Как легко Леда согласилась. Без колебаний, без вопросов. Она даже не попрощалась.

Он решил, что обдумав все ночью, она пришла к выводу: ей не стоит соблюдать условности. Если бы он смог сдерживаться…

Сэмьюэл закрыл глаза. Рот его мучительно сжался.

Хорошо, что она уехала. Леда отвлекала бы его. Она – уязвима. Люди, которые взяли рукоять Гокуакумы, войдя в его кабинет, которые обнаружили казаритачи, но не сломали ни одну из печатей, – они же могут побывать и в его доме. И они бы обнаружили все тайники, которые нашел Дожен. Он должен признать, что они нашли бы его уязвимое место – Леду.

Она и до сих пор – его боль. Даже сейчас, когда он стоит здесь.

Ниже он слышит тихие голоса трех своих «садовников» – эти люди подобраны им и Доженом, чтобы превратить дом в убежище быстро, незаметно для чужих любопытных глаз.

Сэмьюэл до сих пор испытывал странное чувство при мысли о том, что те друзья, которых Дожен завел среди эмигрантов, – это его японские родственники. И эти кровные связи – более прочные и старые, чем связь между ним самим и учителем. Шоджи – этот бессловесный и покорный слуга – оказался племянником Дожена, присланным специально для служения делу сбережения Гокуа-кумы.

Когда Дожен был один, когда Япония запретила эмиграцию, ему приходилось выбирать из тех людей, кто окружал его. Он готовил Сэмьюэла.

Сэмьюэл облокотился на белый парапет. Вон – бухта Гонолулу, дальше – огромная чаша Жемчужной бухты, рыбные водоемы, кустарники.

Дожен спрячет лезвие. Дом будет приспособлен – на это уйдет сила ин. Сэмьюэл же будет искать охотников – сила уо.

Это все, что знал Сэмьюэл о намерениях Дожена. Именно так японец объяснил ему свои планы.

Лезвие демона. Боже мой! Сэмьюэл сделает все, что потребует Дожен. Как всегда. Но на этот раз – впервые – он утаит от него горькую боль.

Сэмьюэл ничего не сказал, но это было очевидно. Если бы он только знал… Он не украл бы казаритачи вот так, по незнанию, из каких-то своих собственных неясных побуждений. Он никогда не привез бы рукоять сюда – так близко к лезвию. И кто знает, он, может быть, никогда не привез бы сюда Леду.

Он вспомнил тот фальшивый меч, который «нашли» в Лондоне, также пустой тайник за своей плитой. Противники Дожена искали рукоять Гокуакумы еще до того, как Сэмьюэл увидел ее, – другого объяснения не подберешь: откуда еще мог взяться дубликат? Именно этот дубликат должен был заменить меч с рукоятью Гокуакумы еще до передачи его королеве. Кража, совершенная Сэмьюэлом, изменила схему. Но они продолжали искать рукоять.

И сделали то, что не удалось сделать Скотланд-Ярду. Нашли его.

Тот, кто охотится за Гокуакумой, тоже подготовлен. Только лучше. Если они верят в него (как говорит Дожен; «Дьявол также реален, как и охотники за ним»), то они способны на многое.

Три года назад Сэмьюэл знал каждого японца в Гонолулу по имени. Но теперь здесь множество соотечественников Дожена. Как на плантациях, так и в городе. Тысячи лиц.

Может быть, это – его преимущество, то, что он не верит в Гокуакума так, как Дожен и его преследователи.

Чтобы выиграть, достаточно не желать проигрывать. Так говорил Дожен.

Сэмьюэл смотрел, как «Кэйси» скрывается за Янтарной Головой, клубы дыма устремились в небеса; уже взят курс на мыс Махапу, вот уже она не видна. И не окликнуть…

В повту ей эта мысль показалась разумной, ясной, четкой. Леда знала, что, когда наступит момент взойти на борт корабля, она не сможет этого сделать. И решение вернуться оправдывалось целым потоком убедительных доводов. О долге жены и чем-то еще…

Теперь, когда она вновь появилась в отеле, когда «Кэйси» дала прощальный гудок, Леда уже не находила объяснений, как прямое неповиновение мужу, отказ выполнить его четко высказанное пожелание может быть оправдано с помощью ссылок на долг законопослушной жены?

Манало, кучер, посланный Сэмьюэлом, чтобы помочь ей взойти на корабль, сложил вещи назад в коляску. Это был молодой человек, пугающий своей мощью и ростом, но ему, казалось, было приятно нести огромный букет лилий, который он приобрел для Леды по поручению своего хозяина.

– А вы оставайтесь, Хаки-нуи. Он любит. Человек номер один. Он любит. Хорошо оставаться на Гавайи. – Манало улыбнулся. – Все вещи уложены. Занимай место. Вики-вики.

Он щелкнул кнутом, и лошадь припустила.

Леда не так торопилась попасть обратно в горы, как Манало. Она не была столь уверена, что Сэмьюэл «любит она оставаться». Она надеялась продумать небольшую речь в защиту своего решения, но пока ее вещи в последнюю минуту убирали с палубы, пока она обменивалась улыбками и невразумительными репликами с людьми из отеля, с которыми распростилась час назад, пока лошадь скакала по горной дороге, у нее не родилось ни одной фразы.

От бедной лошади шел пар, коща они достигли прохладной аллеи. Дом Сэмьюэла – «Наш дом», – упрямо подумала она – белым элегантным четырехугольником высился на склоне горы. Вокруг – красная почва после выкорчеванных деревьев.

Пока они ехали по гравию подъездной дорожки, два садовника повернули головы в их сторону. Кажется, они подрезали кусты и довольно недоуменно посмотрели на приехавших, молча держа свои инструменты. Манало закричал что-то на гавайском языке и указал на Леду. Темные лица осветились улыбками. Они сняли свои вязаные шапочки и отвесили глубокие поклоны вслед коляске.

Леда склонила голову, стараясь выразить благодарность. Коляска подкатила к ступеням. Неподалеку рабочие укладывали розовые плиты будущего тротуара.

Леда не сразу открыла дверцу; Сэмьюэла нигде не было видно. Человек восточной национальности, одетый в простую одежду, появился на пороге и спустился по ступеням.

– Алоха! – закричал Манало. – Дожен-сан! Вахине-леди. Она не хочет уезжать. Она не на «Кэйси». Где Хаку-нун, человек первый?

– Алоха, миссис Самуа-сан! – Когда Манало помог Леде выйти из экипажа, вышедший из дома человек поклонился и указал рукой наверх. – Самуа-сан там.

Леда посмотрела наверх. На веранде, прислонившись к одному из столбов, со скрещенными руками стоял Сэмьюэл. Его тихое приветствие сменилось более громким возмущением:

– Какого черта ты здесь?

– Я решила, – начала Леда, – когда уже готова была взойти на корабль, что нехорошо мне уезжать… – Леда была уверена, что все смотрят на нее. – Возможно, если ты… возможно, мы обсудим это при более удобных обстоятельствах.

– А что обсуждать? Корабль отчалил.

– Да, я полагаю.

– Уже семнадцать миль от мыса Макапу – не менее, я думаю. В течение двух недель кораблей больше не будет.

– Действительно? Как неудачно!

Она услышала его вздох. Затем шаги по веранде. Вскоре Сэмьюэл спустился. Остановился на ступенях. Леда уловила следы гнева на его лице, но он только сказал:

– И что ты собираешься делать?

– Я думаю, что буду работать.

– Работать?

Она набралась мужества.

– Мой долг – сделать твой дом уютным. Для тебя. Он молча посмотрел на нее, не возражая. Это сделало ее более смелой и быстрой.

– Я могла бы проследить, как обставляются комнаты. Мы заказали в Лондоне очень немногое. И все это так не скоро доставят.

– Мебель, – сказал японец, – я делать, миссис Самуа-сан. Завтра пойти смотреть. Что нужно. Я – мерить. Стол, кресло. Что нужно.

– Нет, – сказал Сэмьюэл, – я не хочу. Леда покраснела. Она облизнула пересохшие губы и сделала шаг назад.

Невысокий человек посмотрел на Сэмьюэла.

– У Самуа-сан жена. Нужна мебель. Кресло, стул. Все такое.

– Нет, – Сэмьюэл посмотрел на нее. – Ты можешь вернуться в отель и остаться там, – он бросил холодный взгляд на Манало. – Я отвезу. Кажется, я не могу никому другому доверить даже такой пустяк.

Манало умудрился выглядеть несправедливо обиженным и печальным одновременно:

– А я что мог? Она не хотеть, вы не сказать мне: «Эй, Манало, заставить ее как мочь!»

– Конечно, нет, – сказала Леда, – Манало тут ни при чем.

– Вам нужны стулья, миссис Самуа-сан, – невысокий человек указал на угол веранды. – Здесь? Хорошо. Удобный место. Сидеть. Видеть – смотреть океан, горы, все.

Сэмьюэл что-то резко сказал на японском. Человек поклонился и что-то ответил. Рот Сэмьюэла сжимался все сильнее и сильнее, поклоны становились все ниже и ниже. Внезапно Сэмьюэл повернулся к ней:

– Обставляй дом! Наслаждайся! В любое время! Он быстро ушел в глубь дома; как будто забыв о существовании других людей.

– O'кей, Самуа-сан, – невысокий человек поклонился ему вслед, затем поклонился Леде. Указал на свой нос. – Дожен. Столяр. Хороший стол, хороший стул. Вы говорите, что хотите.

Она предпочла бы продолжить разговор с Сэмьюэлом, но Дожен так смотрел на нее, как будто она сейчас вручит ему список нужных вещей.

– Ну, я думаю, нужен стол. Для столовой. И стулья. Двух будет достаточно для начала. Сколько же это потребуется времени?

– Стол есть. Стулья есть, – он загнул большой и указательный пальцы, затем еще два. – Четыре стула. Я принести. Быстро.

– Они уже сделаны?

– Сделано.

– Понятно. А что еще у вас есть, мистер Дожен?

– Буфет, – он нарисовал что-то странное, не очень понятных Леде очертаний, в воздухе. – Книжный шкаф, китайские стулья. Стулья качаться. Малый стол. Большой стол. Вся мебель. Нигде такая мебель. Дожен – мебель намного лучше. По-японски красиво – «шибуи». Красота, да. Я принести для весь дом. Вы видеть – смотреть, что хотеть.

– О, не нужно так беспокоиться! Я могу пойти в ваш магазин.

– Нет, нет! Я принести. Вы говорить – ставь сюда, туда, видеть-смотреть. Не нравится – унести.

– Очень мило с вашей стороны. Мне бы хотелось, конечно, посмотреть на месте.

– Завтра! Вы приходите в этот дом. Я принести. Леда заколебалась. Вся эта сумятица с мебелью… Она сделает все изящно. Сэмьюэл любит японские вещи. Она вспомнила, что леди Кэй говорила: он сам вырезает из дерева, предпочитает японский стиль. Но Леда не представляла, она с печалью вынуждена была это признать, что же именно может вызвать у мужчины чувство уюта.

Она смущенно посмотрела на мистера Дожена и Ма-нало.

– Я могу у вас спросить, давно ли вы знаете мистера Джерарда?

– Давно? – переспросил мистер Дожен.

Леда подозревала, что во многих семьях повар, горничная, дворецкий знают о привычках хозяина порой больше, чем кровные родственники.

– Может быть, уже несколько лет? Мистер Дожен, вы давно служите у мистера Джерарда?

– А… давно. Шестнадцать, восемнадцать. До того работать у леди Эшланд. Она заботиться о Самуа-сан.

– А, леди Эшланд!

Леда считала, что если он работал у леди Эшланд, то, значит, характер у него замечательный. Она не вспомнила, упоминала ли леди Тэсс когда-нибудь имени Дожен.

– А Манало молод. Нет тридцать, да? – Дожен кивнул в сторону гавайца. – Возможно, шесть-семь лет работать у Самуа-сан, да?

Манало довольно усмехнулся.

– Много. Давно. Не купаться. Не на лошадь. Ауве! Работать! – он провел по лбу, изображая усталость.

– Возможно, если вы хорошо его знаете… – Леда понизила голос, – я плохо представляю, как обставить дом, чтобы мужчине понравилось. Может быть, вы мне выскажете какие-нибудь предложения?

Они оба заморгали глазами.

– Какую мебель любят мужчины? Что бы он предпочел видеть в своем доме?

– Кровать, – сказал Манало, явно подмигнув ей.

– Да, – кивнул Дожен, – вещь первый – кровать. Спать муж любит!

Леда почувствовала, что краснеет. Пока Манало глупо ухмылялся, мистер Дожен начал пространное описание кровати, которая у него была готова.

Невзирая на примитивность Манало (Леда не удивилась, если бы увидела его жующим сырой лук), он был искренен. Явно считал, что столы, стулья и все прочее не так важно. Будь то тюфяк с перьями или связка пальмовых листьев, кровать – вещь первой необходимости, в которой нуждается муж.

– Итак, – сказала Леда Дожену, наконец, – вы принесете кровать.

– Принести кровать, – Дожен поклонился, – кровать есть дом.

– Да, – согласилась Леда, – на это хочется надеяться.

– Мистер Дожен сказал мне, что у него есть прекрасная кровать из дерева, из которого только скрипки делать, – она ложечкой размешивала мороженое. – Я не очень знаю, что это за вид дерева.

– Это верхняя часть коа, – Сэмьюэл наблюдал за нею. Она не смотрела на него. Она избегала его взгляда с тех самых пор, как он посадил ее в коляску, чтобы отправить в отель. – Очень дорогое ценное дерево. Ее ложечка замерла.

– Ты думаешь, слишком дорого?

– Трать деньги на все, что тебе понравится.

Она попробовала мороженое.

Сэмыоэл не знал, зачем он сидит здесь. У него куча дел. Но он сидит, смотрит на ее руки, ее волосы, ее бледно-розовую юбку.

– Я подумала, что восточный узор будет привлекателен. Тебе бы понравилось?

– Как ты хочешь, мне все равно.

Он понимал, что его ответ невежлив. Но какой это риск – она здесь. Он не мог просчитать, осознать всей опасности. Он не хотел, чтобы она была в доме. Его душа требовала, чтобы он запер ее в комнате и приставил десять сторожей у двери.

Он не хотел допустить, чтобы она оставалась здесь, но сидел и слушал ее мягкий голос: какие занавески предпочесть, легко ли найти хорошего повара за умеренную плату…

Он чувствовал, что его тянут куда-то. И это трогательное внимание к его вкусу, деликатность, непосредственность. Она остается. Она строит планы на будущее. Говорит о его доме, как жена.

Мороженое растаяло на ее тарелочке.

За окном уже темнел закат. Мягкий воздух просачивался в столовую. Но она все еще водила ложечкой по тарелке, и ее речь все лилась и лилась.

– Возможно, у тебя нет дел вечером, – она взглянула на него из-под ресниц, – ты захочешь выпить кофе в нашем номере?

Как плохо, что она в опасности! Если он останется с ней, то будет знать, что все в порядке. Он кивнул и быстро встал, потом отодвинул ее стул.

Номер был самым большим в отеле. Высокий потолок, в гостиной можно принимать гостей. Огромные букеты цветов в китайских вазах стояли на каждом столике.

Каким-то таинственным путем появился кофе на серебряном подносе – мальчик вошел, а потом исчез, как тень.

Сэмьюэл начал ходить вдоль огромного окна, выходящего на балкон.

Леда взяла чашку с кофе. Ее освещал только фонарь с красным бумажным абажуром, а также пробивался свет сквозь незадернутые наполовину венецианские гардины.

– Зачем ты вернулась? – спросил он. Она .размешала сахар.

– Потому что это неправильно. Я не должна уезжать.

– Я сказал тебе, что ты свободна. Ее губы упрямо изогнулись.

– И это неправильно.

– Ты должна была уехать, – гардины зашуршали, когда он задел их рукой, – черт возьми, я не могу… не могу обещать… Уезжай отсюда! Ты не обязана быть со мной!

– Брак – это определенные обязательства, скрепленные торжественной клятвой. Не знаю, как я смогу поддерживать тебя в горе и радости, если буду на непреодолимом расстоянии.

– Это все комедия! И ты бы дала клятву, если бы знала, как все будет? Она встала.

– Это не комедия. Я не позволю тебе говорить так!

– Ты слишком великодушна! Прямо святая!

– Ты хочешь посмеяться? Ты забыл даже выразить чистосердечное сожаление, что я не та, на которой ты хотел жениться!

– Я не жалею об этом, – пробормотал он.

– Нет? Я полагаю, что ты просто решил использовать меня как замену. Как видишь, я тоже дошла до насмешки. Ты меня к этому вынудил. Надеюсь, ты удовлетворен!

– Я не жалею, – повторил он. – Я не жалею. Я люблю тебя!

Сэмьюэл почувствовал, как участилось его дыхание. Он словно завис над пропастью – бездонной пропастью, без всякой опоры.

– Но это ничего не меняет. Я не хочу, чтобы ты была здесь, на островах. Я не хочу, чтобы ты была в моем доме. Это ясно?

Он видел ее отражение в зеркале. Неподвижность. На лице ничего не прочесть. Пальмы за окнами издавали легкий шорох. Сквозняк раздвинул гардины, пробрался в комнату.

Она тихо заговорила.

– Дорогой сэр, я никогда не считала вас человеком неразумным. Но то, что вы говорите, мне непонятно.

– Забудь! Просто забудь!

Он прошел в спальню, проверил засов.

Коща она вошла, Сэмьюэл стоял в сумеречном свете фонаря, глядел на кровать с сеткой от москитов. Леда тихо сказала:

– Я не смогу. Не смогу забыть.

– Забудь! Оставайся или уезжай! Поступай, как хочешь!

– Я никогда не хотела уезжать. Я слишком люблю тебя, ты знаешь.

Он быстро взглянул на нее:

– Боже, где безупречность манер? Когда джентльмен признается в любви, – он сделал вид, что цитирует по памяти из какой-то книги, – то леди должна ответить уклончиво, чтобы он не выглядел полным идиотом.

Она смотрела на него, затем потупила взгляд.

– Ты думаешь, то, что я сказала, неправда?

– Зная все обо мне, ты не можешь это чувствовать. Леда продолжала смотреть в пол.

– Все, что я знаю о тебе, – замечательно. Он рассмеялся, громко, грубо.

– Вот как!

– Все, – повторила она.

– Ты знаешь, да? Она сказала тебе? Она подняла глаза, в них светилась нежность. Он почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Сэмьюэл не двинулся с места.

– Я люблю тебя.

– Это невозможно.

– Возможно.

Воздух с трудом находил путь в его легкие.

– Ты не должна это говорить. Я же сказал тебе, не должна…

Она упрямо подняла подбородок.

– Тем не менее я говорю. Он хотел уйти.

– Ты лжешь, ты не можешь.

– Я не хочу спорить с тобой. Накануне нашего первого вечера после свадьбы леди Тэсс упомянула несколько вещей, которые казались ей важными, имеющими отношение к нашему… к нашему браку. Она сказала, что тебе это не понравится, я вижу, что это так. Я очень сожалею, если ты видишь во мне недостатки, но я считаю, что ничего из того, что она сказала, ничто из того, что я узнала, общаясь с тобой, не заставит меня чувствовать к тебе иные чувства, кроме уважения и заботы, – ее голос начал дрожать.

Внутри него что-то дрогнуло. Он протянул руку. Прижал Леду к себе.

– Даже это?

Он крепко поцеловал ее, сжимая изо всех сил, хотя знал, что ей больно.

Цветок на ее корсете смялся, источая пряный аромат. Его руки скользили по ее телу. Пальцы находили соблазнительные изгибы, кружили по ним, подминая бело-красную юбку.

Сэмьюэл был возбужден… Намеренная грубость, мгновенная страсть… Вторжение.

Он отпустил ее внезапно, как и схватил.

В полосах розового цвета она выглядела взъерошенной, но привлекательной, глаза широко открыты.

– Да, даже это, – она отвернулась, расправила юбку. – . Потому что я наполовину француженка. Француженка, понимаете ли. И я знаю, что ты будешь сожалеть, если намеренно причинишь мне боль.

Да, он сожалел. Он хотел гладить ее волосы, ласкать. Но сейчас не осмеливался даже коснуться ее. Она не захотела бы эгего. Сэмьюэл даже не пытался понять, какое ко всему этому имеет отношение то, что она наполовину француженка.

Это – Леда, которая болтает невинный вздор, упрямая, нежная, решительная, неразумная; знать все то, что сидит в нем, знать, кем он был, и называть его замечательным… И говорить, что любит….

«А если я испугаюсь?» – спросил Сэмьюэл однажды у Дожена, давно, очень давно. И японец сказал: «Испугаешься? Страх рождается от противостояния, от борьбы. Всегда иди по течению, не противодействуй».

Тогда он понимал. В борьбе иди вместе с врагом, познай его.

Но теперь он не понимал. Взглянул на Леду и почувствовал, как огонь внутри него гаснет, гаснет, не оставляя даже пепла… Ничего.

Она глянула на него через плечо:

– Я хочу, чтобы ты остался со мной сегодня. Как уязвим, как не защищен отель!

– Я подожду на балконе, пока ты переоденешься. По ее губам скользнула улыбка:

– Конечно, я недолго. Только несколько секунд. Он прошел в гостиную. Свет бумажного фонаря остался в спальне. За окном тихо покачивалась лампа, отбрасывая кружки света, скачущие по траве. В дальнем конце газона стояла парочка, следя за игрой световых узоров. Еще больше желтых полос упало на траву, когда Леда зажгла электричество в спальне.

Сэмьюэл видел, как белые фигуры официантов скользят вдоль столиков на веранде – с естественной грацией. Увидел и услышал, как китайский служащий ругается из-за того, что ему принесли воду со льдом вместо лимонного мороженого.

Медленное умирание. Отстраненность желаний и сомнений, отстраненность от самого себя. Стать тенью и свободно парить в темноте.

Она почувствовала себя счастливой, слегка удивленной, когда увидела сетку над собой.

Сэмьюэла в спальне не было, но в гостиной чуть позвякивала посуда. Непричесанная, босая, она отодвинула сетку и пошла к двери в одной рубашке.

– Доброе утро, – сказала она нежно, только потом увидев Манало.

– Алоха, – гавайец, настоящий гигант по сравнению с китайцами, только что принес поднос с завтраком. – Алоха! Вот кушать, есть! Я должен вас отвести в дом Хаки-нуи, он сказать, вы приехать.

Сегодня вечером он словно побывал в промерзшем океане. Лед жжет – кончики пальцев, разум. До потери всех чувств. До пустоты.

Свет в спальне потух, остались только покачивающиеся розовые фонари.

Он вернулся в номер, медленно вошел в спальню.

Леда опустила москитную сетку – бледный траур спускался с потолка.

Он использовал сетку как укрытие, чтобы она не видела его в темноте. Прислонился к стене.

– Сэр, – ее голос был тихим и мягким

– Спи! Я здесь, я не уйду.

Внутри бледной сетки появилась тень.

– Ты не собираешься ложиться?

– Спи, Леда, спи.

Она еще долго сидела. Его глаза привыкли к темноте, но он не видел выражения лица Леды. В конце концов она легла на подушку. Через два часа тихий смех и голоса на веранде и на газоне смолкли, лунный свет бледными лентами лег на пол спальни, а ее ровное дыхание сказало ему, что она заснула.