Текст книги "Невольные записки"

«Треть, мужского населения России прошла через тюрьмы и лагеря». Это – ваша статистика, господа «наблюдатели» и депутаты. И каждый день, каждый час, каждую минуту в лагерях СИЗО и зонах растет, звереет и совершенствуется в ненависти еще миллион! Какая армия в мире имеет в резерве миллион смертников?! Ненавидящих, униженных, оскорбленных, все прошедших и готовых на все! Вы утверждаете. что «происходят заметные улучшения»? Вы считаете, что утверждение новых таможенных тарифов важнее нового УК и УПК’? Не буду спорить… Бессмысленно… Будущее, очень недалекое будущее, покажет…

* * *

Справка: в хате на 30 шконок НИКОГДА не бывает 60 человек. Всегда – больше.

В среднем, человек, сидящий в хате, выпивает в день не меньше 1 литра кипяченой воды (чая, чифира, просто кипятка). Попытайтесь на обычной кухне четырьмя – пятью кипятильниками в 0,3 кВт. вскипятить в сутки 60–70 литров воды… А теперь представьте, что кухня не проветривается, что в ней минимум сидят, стоят, лежат еще 20 человек, а в углу – параша. И все эти 60 человек – курят. Не «Мальборо», не «Кент», а «Приму» и махорку (иди самокрутки из газеты и старых бычков).

А по стенам висят вечно не просыхающие простыни, трусы, майки, рубашки, сырые куртки и не меньше полутора десятков баулов. Что под столом стоят 60 пар ботинок и тоже «благоухают». Все это – слабое, процентов на 20–25. впечатление от «заметных позитивных перемен в содержании подследственных» (т. е. еще не осужденных, не виновных людей). Сколько понадобится вам времени, чтобы озвереть? Неделя? Две недели, месяц? Чего же вы ожидаете от людей, которые «живут» так ГОДАМИ?

Письма из «Матроски»

Посвящается тем, кто был рядом…

Дмитрию Харитонову

Андрею Шемякину – «Анархисту»

Валерию Басенко – «Одесситу»

Дмитрию Лындину – «Воркутенку»

Вячеславу Аксенову – «Абраму»

Натану Бомштейну

Александру Окуневу – «Огоньку»

Михаилу Першину

Михаилу Соловей – «Джексону»

Андрею Шаталову

Диме Шилину

Александру Тарасову

И всем, кто прошел через ЭТО…

Сборка

 
Шуба на стенах от грязи лоснится,
Стынет харкотина чья-то в углах.
Серый туман через решку сочится…
Пусто на сердце, пусто в глазах.
Лужи мочи у параши разбитой,
Кран из огрызка ржавой трубы,
Смятый бычок, заскорузлый, забытый, –
Жалкий осколок чьей-то судьбы.
Кто-то с пакетом, кто-то с баулом,
Кто на больничку, кто-то с суда…
Липким, на миг не смолкающим гулом
Сборка набухла. Все – как всегда…
Дым из угла. Жгут дрова для чифира,
Фаныч, закопченный до черноты…
В слонике мокром – зловонные дыры…
Пятая сборка. Знаком с нею ты…
 

31.03.99 г.

Хата 142

 
Сто сорок человек на 28 шконок.
Святые с грязных стен взирают из иконок.
Усталый вентилятор колышет парашют.
Сто сорок человек годами здесь гниют.
Под шконками лежат баулы и шахтеры,
На шконки заползем в прокуренные норы
И по́том шесть часов пропитываем «машку».
Вдыхая ужас снов и вонь родной параши.
Сплетенных из носков канатов паутина –
Здесь сушится белье в подтеках никотина,
И вечный запах тел, немытых и вспотевших,
И сигаретный чад от «Примы» отсыревшей.
Дорога крутит груз, идущий на больничку,
Маляву запаять разыскивают спичку.
Один у тормозов – шьет из коробки полку,
Другой стоит и ждет «забитую» иголку.
Вскипает чифирбак – награда за терпенье,
А с сахаром – голяк. Есть крошки от печенья…
 

«Я помню горький вкус чифира…»

 
Я помню горький вкус чифира.
Его коричневую муть.
По два глотка на сборке было
Законом – каждому глотнуть.
Его не в чайнике варили
И не на газовой плите –
Литровый фаныч кипятили
На затухающем огне.
Спиною заслонив кормушку,
Чтоб не заметил вертухай,
Из чифирбака в чью-то кружку
Сливали чифир, а не чай…
И если суждено мне выжить,
Вернуться в дом, в семью, в свой мир –
На кухне заварю и выпью
Как память горькую, – чифир.
Нет, не забыть мне вкус чифира.
Его коричневую муть…
По два глотка в «Матроске» было
Законом – каждому глотнуть…
 

«Здесь «Утро доброе» никто не говорит…»

 
Здесь «Утро доброе» никто не говорит,
«Спокойной ночи» – тоже не желают.
Спокойной ночи просто не бывает,
А утро «доброе» – кощунственно звучит.
Здесь утро – вечер – день разделены
Не солнцем или звездами, а пайкой.
Здесь дом с хозяином, а семьи – без хозяйки…
Не только пайку в семьях делим мы.
Здесь ночью гуще сигаретный дым,
Бычок по кругу ночью ходит чаще.
Рисует кто-то марочку «на счастье»,
В которое поверил он один…
Все вместе здесь. И каждый одинок.
Все в неведе́нье, зная все о каждом
Соединит и разделит однажды,
Как меч Дамоклов, наш Дамоклов срок.
Два коробка – «замутка» для чифира,
О фаныч губы обжитая, пьем.
Во что-то верим и чего-то ждем –
Обломки жизни на осколках мира…
 

Фемиде

 
Закутанная в тогу шлюха
С кровавым тесаком в руках.
Слепа, глуха на оба уха.
Живешь бомжихою в судах.
Заклинило весы от грязи.
Которой лепятся дела.
Еще бы! Столько всякой мрази
В твоих судах приют нашла.
Приклеились и облепили
Чесоточною коростой.
Тебя имели и дарили,
Как проститутку на Тверской.
Баглаи, Лебедевы. Чайки –
Вышинских выблядков орда.
ОМОНов. РУБОПов, СОБРов шайки
Заполонили города.
Воняя потом, страхом, кожей,
Под черной маской, словно тать,
Скрывающей не лица – рожи.
Они готовы всех распять.
Наручниками – не гвоздями
Нас распинали на тебе.
И не крестами, а судами
Россия корчится во мгле.
Фемида! Сдерни с глаз повязку.
Хоть на мгновение прозрей.
В кровавой милицейской смазке
Сегодня миллион люден
Ублюдки меч твой осквернили,
Ты стала блядью в их руках.
Твои прислужники сменили
Твоих служителей в судах.
Попала ты под «групповуху»
Еще в семнадцатых годах
И стала комиссарской шлюхой
В военно-полевых судах.
Потом у чрезвычайных троек
Была подстилкой палачей,
В ГУЛАГовские новостройки
Гнала и взрослых и детей.
Менялись судьи, прокуроры –
Любой из них тебя имел.
Они кончали приговором –
Оргазмом многотомных дел.
Годам Россия не подвластна,
У ней особенная стать.
И продолжает сладострастно
Своих детей уничтожать.
Фемида – бандерша России,
Ее малины ментовской.
Подонки меч твой оросили
Людской, кровавою росой.
Очнись! Стряхни с себя Указы,
Примерь, хотя б на час Закон.
От лживой следственной проказы
Уже не крик стоит, а стон.
Взвесь на весах своих, Фемида,
Подставы, пытки, взятки, ложь.
Все унижения, обиды
От спрятанных под маски рож,
Взвесь избиения в ментовках,
Удушье, голод, боль и смрад –
Весь этот путь без остановок
В ГУЛАГовский, российский ад.
Брось на весы все беспределы,
Которые творят в судах…
Тогда ты, может быть, прозрела б
И сжала меч в своих руках.
Молчишь. Слепая и глухая.
Привычная до боли. Наша…
Ты на земле одна такая –
Фемида с маркой «Made In Russia»
 

«Кричишь, – не слышат……»

 
Кричишь, – не слышат…
Пишешь, – не читают…
Вопишь разбитым дубиналом ртом,
О стену ментовскую бьешься лбом: –
Услышьте, люди!
Нас уничтожают!
Сегодня – нас.
А завтра – вас, как скот,
Чекистско-милицейскою дубиной
На наш российский судо-эшафот
Погонит «всенародно-легитимный».
Да, демократия! Кричать разрешено…
Кто слышит вопиющего в пустыне?..
Слепоглухой Фемиде все равно.
Она давно прикормлена в ГУИНе.
Слезами или кровью написать.
Чтоб под мертвящим прокурорским оком
Слова от боли начали кричать
Раздавленные грузом наших сроков.
В судах давно забыли слово «Честь» –
На черной мантии цвет крови не заметен.
Но, если вес же Бог на свете есть,
Пред Ним за все ответят ваши дети!
И, как всегда, за подлости отцов
Потомкам вашим заплатить придется
И наша боль стократно отзовется
На детях и на внуках подлецов!
Лихое время…
Не пробудна совесть…
Погрязшая в не праведных делах…
Нет повести печальнее, чем повесть
Об Аде, – о российских лагерях!
Слова и слезы миллионов зеков.
 
 
Их жен, отцов, детей и матерей
Горячим пеплом в сердце человека
Не бьются больше…
Времена не те…
 
 
Кричишь, – не слышат…
Пишешь, – не читают…
Да, и к кому писать,
К кому взывать?..
К тем, кто «законы» наши сочиняют,
Их «контролируют» и их же «применяют»?..
Им не дано людскую боль понять.
К кому взывать?!
К «судам муниципальным»,
Послушным и прикормленным давно,
К «кивалам» полусонным официальным?.. –
Им, было, есть и будет – все равно…
Или «блюстителям закона» – прокурорам.
Погрязшим в собственных разборках и делах
Стригущим, как купоны, с приговоров
Машины, дачи, «зелень» на счетах?!
К кому взывать?!
К забитому народу?
Который, памятник Дзержинскому свалив.
Его последыша на шею посадив,
Вернулся вспять к тридцать седьмому году?!
Статья найдется… Был бы человек –
Россия обречено повторяет.
И только эхом в XXI век: –
Услышьте, люди!
Нас уничтожают…
 

Ожидание

 
Жара, как паутина, липнет к телу,
Хоть мойся сто раз на день – липкий пот…
Кому, какое там, на воле, дело,
Кто на «Матроске» от жары умрет.
Твой каждый вдох – всегда здесь чей-то выдох,
Прикосновенье чье-то током бьет.
Здесь только вход. Здесь вынос, а не выход.
Здесь не живут. Здесь каждый только ждет.
Ждет адвоката, следока, лепилу.
Свиданки, писем с воли, передач…
На это ожидание все силы
Уходят. И приходит ночь-палач.
И в серую от пота и от грязи,
Как в саван – в простыню, и в забытье…
Толкаясь, сны-кошмары в душу влазят
Еще страшней, чем это бытие.
Вам, слава Богу, не понять на воле,
Какая это пытка – вечно ждать…
При каждом скрипе двери – умирать.
Страшнее этой не бывает боли.
Все. Шесть часов. Сегодня не придут.
Не будет писем. Кончено движенье…
Глаза погасли. Мысли – в вечный круг,
И в ночь, и в новый ад, и в продолженье…
 

«Гоню из мыслей горечь поражений…»

 
Гоню из мыслей горечь поражений.
Стою один на этом пепелище.
Итог моих отчаянных стремлений –
Тюрьма и пустота вокруг…
Я – нищий…
Я от судьбы не убегал по кругу
И тех, кто предавал меня, – прощал.
Я хлеб ломал – кусок побольше – другу.
Я падал.
Разбивался,
Но, вставал!
Остались искушенность и усталость.
Я вновь один с химерами моими.
Я отдал все.
Осталась только малость –
Мираж…
Воспоминанья…
Сны…
И имя…
 

Рождественская ночь

 
Пришла в тюрьму рождественская ночь.
Наедине с собой, с душой своей и с Богом.
Все наносное, мелочное – прочь.
Прах с ног стряхну перед Его порогом.
Крест на груди и образок в углу –
Всего лишь символ веры в мощь Господню.
И мысли раскаленную иглу
Из головы не извлечешь сегодня.
Я не молюсь. Я говорю с Тобой.
Язык души – без лжи и без лукавства.
Я не прошу ни рабства и ни царства.
Возмездие мне принесет покой!
Слова пусты. Написанные – вдвое…
Сам в душу мне и в сердце загляни.
Всё то, что я не выразил, – пойми
И помоги пройти мой путь с Тобою.
Ты дал мне выбор: праведность и грех.
Я был и грешником и праведником вместе.
Обманывал я? – Да! Но, не бесчестил
И часто слезы прятал я под смех.
Взгляни мне в душу. Видишь, сколько злобы.
Любви, обид и жажды отомстить…
И только страх, что не успеть до гроба
Воздать всем должное!
И лишь потом…
Простить…
Твоим, Господь мой, праведным словам
Я всей душой истерзанною верю:
«Возмездье – мне! И аз воздам!»
Господь!
Воздай всем в полной мере!
Неправым судьям и предавшим нас
Былым друзьям и женщинам предавшим –
Всем им, живущим, но душою падшим,
Приблизь, Господь, возмездья день и час.
Твои пути – мне неисповедимы.
Ты – Свет!
А я бреду во тьме…
Так помоги пробиться к свету мне
Или – убей! Коль так необходимо…
Но жить на грани больше нету сил.
Любви и Ненависти, веры и безверья…
Ты наказал за то, что я грешил…
Я не прошу пощады и прощенья.
Ты знаешь сам, кого за что прощать.
Кому – возмездье,
А кому – прощенье…
Я одного. Господь, прошу – понять,
Понять меня в день Твоего Рожденья.
Усиль мне кару, в душу заглянув,
Или – прости…
Тебе, Господь, виднее…
Дай выплыть мне.
Или – пусти ко дну…
Жизнь или смерть…
Но выбери скорее!
Прости, Господь! Не мне давать совет.
Прости гордыню и мечту о мщенье.
Бреду в ночи я…
Ты, Господь мой, – Свет!
Я – грешен!
Ты – ответ и искупленье!..
Мерцает самодельная свеча…
Ты видишь нас… Ты слышишь всё и знаешь.
Караешь ты! Но ты и защищаешь!
И, верю я, всему придет свой час –
Возмездью, искупленью и прощенью.
Кому-то – Свет!
Кому-то – вечный мрак…
Рожденье,
Жизнь.
Распятье,
Воскрешенье… – Дай каждому свое!
Да будет так!
 

Мише Першину
(в День его рождения)

 
Печален День рождения в тюрьме,
Но не всегда он радостен на воле.
И фаныч с водкой, разведенной болью.
Не опьянит, как выпитый во сне.
Все перечеркнуто, а значит, все сначала,
Когда тебе за сорок, начинать.
Ты научился между строк читать
Все то, что в письмах дочь тебе писала.
Ты виноват. И… не виновен ты
В разлуке с домом, в угловой параше,
В униженной, но гордой жизни нашей,
В том, что жене не принесешь цветы…
Сокамерники, хлебники твои.
Тебя поздравят словом и улыбкой,
И это будет, может быть, ошибкой –
Вторженьем в душу… Ты уж нас прости…
Мы пожелаем, чтоб не повторялся
Твой День рождения среди этих стен,
Здоровья, воли, – в общем, перемен,
Чтоб все сбылось, за что бы ты ни брался!
Нет корысти и фальши среди нас.
Что нам делить?.. Баланду, пайку хлеба?..
Как в песне: Нам нужна одна победа!
Чем заплатить?.. Мы платим каждый час.
Своей судьбой изломанной, здоровьем,
Разлукой с женами, глазами дочерей.
Как в той же песне: Каждой каплей крови
И… днем рожденья в камере своей.
Прости меня за это отступленье
От тоста, от стола, от темы дня.
Мне нечего дарить на день рожденья –
Одни стихи. Но ты поймешь меня.
Я верю, что на скатерти хрустящей
В голубоватых искрах хрусталя
Мы выпьем. И, разбив бокал на счастье,
Стихи другие прочитаю я.
Поверь, все сбудется. Я это точно знаю –
Твой дом, улыбки, полный стол, семья…
За этот день свой фаныч поднимаю.
Напоминаю, что коньяк – с меня!
 

22.03.99 г.

Зарифмованное мною письмо моего сокамерника Михаила С. (Джексона) домой, своей жене

 
Мне любить тебя не позволено,
Не позволено целован,
Аня, масик мой, здесь, в неволе я
Научился себе не лгать.
Жизнь свою, отмотав обратно,
Как на видике, вновь и вновь
Все, что было нам непонятно.
Профильтрую теперь сквозь кровь.
Что хотел, что ценил как счастье,
Уценилось, как «секонд-хэнд».
Мишурой фальшивой, блестящей,
Заманиловкой в Диснейленд.
Деньги, бизнес, долги, подружки
И друзья, что забыть успели,
И чужие совсем подушки
В холоднее, чем лед, постелях…
Самолеты, счета, машины,
Бизнес-планы, «булшиты» – сметы…
Я считал – только так мужчины
Утверждаются в жизни этой.
Небо в клеточку сквозь решетку.
Жизни радости – сквозь кормушку.
И одна лишь зубная щетка,
И для чая одна лишь кружка…
Мое «праперти» в этой клетке
Перечислить по пальцам можно.
Улыбаюсь теперь я редко,
Начинать все сначала сложно.
Эти строчки – не от бессилья.
Эти строчки – не покаянье.
Я не сдался, и полон сил я.
Ты даешь эти силы, Аня!
Ты и Марик, любовь и нежность.
Ваша вера в отца и мужа.
Твоя преданность, честь и верность.
Пониманье, что я вам нужен.
Нужен сильный, готовый к бою,
Защитить и согреть готовый.
Не изломанный здесь судьбою –
Закаленный для жизни новой.
Ты дала мне не только силы,
Я сумел на тебя опереться,
Ты заставила, масик милый,
По-другому в тебя вглядеться.
Я люблю тебя каждым взглядом,
Каждой клеточкой я с тобою.
Даже здесь, каждой ночью рядом
Я с тобой – со своей судьбою.
Я люблю тебя! Руки, губы
И волшебных часов томленье…
Если был я норою грубым,
Это только от неуменья
Подарить тебе, как богине.
Свои чувства, слова и ласку.
Я шепчу, как в молитве, имя.
Возвращаясь к тебе, как в сказку.
А у сказок – финал счастливый!
Ты поверь мне: еще не вечер!
Знаю, хватит любви и силы
У тебя, чтоб дождаться встречи…
 
 
Я тебе принесу все, что в сердце сберег,
Все шаги наших общих, дальнейших дорог.
Все биение сердца, каждый взгляд, каждый вздох.
Все – тебе, моя Аня, все, что раньше не мог.
Перечел все и понял – ничего не сказал,
Все, что чувствовал я, все же не передал
Я тебе подарил свою жизнь… И себя…
Я тебе подарил, как судьбе, свое
Я… Эти строчки – тебе.
Эти строчки любви,
Все прочти между строк
И прости…
И пойми!
 

«До подъема еще больше часа…»

 
До подъема еще больше часа
За окном и в бараке темно.
Я последнюю пачку «Пегаса»
Не сберег. Раздербанил давно.
Но в резерве – моршанская «Прима» –
Термоядерный Rushen табак.
Старший смены, как пидор голимый,
Обшманал накануне барак.
Все отмел – зажигалку, заточку,
Бульбулятор… Чем чифир сварить?..
Я дошел до предела, до точки…
Как неделю до дачки прожить?
Но, лукавлю… Есть горсть вермишели.
Пара луковиц, сала шматок
И спрессованный ком карамели –
Чифирнуть, подогнал мне браток.
Так что, встречу Миллениум классно!
Новый Год,
Новый Век,
Новый Ад…
Удивительна жизнь и прекрасна!
 

Амстиславский (10-й отряд).

ТБС и М. (к 8 Марта…)

 
Я не могу дарить цветы, увы.
Здесь нет цветов. Вокруг одни колючки.
(А местным «девушкам», как гонорар за случки,
Лишь «грев» из популярной здесь травы…)
Вы, возвратившись из страны тюльпанов,
Не удивляйтесь местной скудной флоре…
(В моей ИК не знают икебаны,
А если и узнают, то – не скоро…)
Я знаю – вам преподнесут букеты
И визитеры обобьют порог.
(Считайте, что хотя бы лепесток
И от меня. Не забывайте это…)
8 Марта я чифир сварил
И выпил из граненого стакана
(За здравие Са…..кого клана.
Как некогда, «Метаксу» с вами пил…)
 

Стихи, написанные по просьбе моих сокамерников своим женам, невестам, подругам…

«О, Господи! Опять к тебе стучусь…»

 
О, Господи! Опять к тебе стучусь
Всем существом своим,
Всем сердцем,
Каждым вздохом.
Вслух не умею. Мысленно молюсь:
Я больше не могу!!!
Так, помоги мне сдохнуть!
Не умереть. О смерти не молю.
На милость смерти я не уповаю.
Смерть – это Благо!
Четко понимаю
Безжалостность всевышнюю Твою.
На шконке, на колючке – всё едино,
В ШИЗО, в больничке, от заточки здесь…
Когда страдания и боль невыносимы.
Всегда один, последний, выход есть.
Не быть,
Не жить.
Не мучаться.
Исчезнуть,
Не верить.
Не надеяться,
Не ждать,
Не двигаться.
Не думать.
Не мечтать…
Всё суетно, все глупо, бесполезно…
Какое благо было бы для всех –
Немного слёз и, может быть, печали…
Мечтать о смерти… Разве это грех?
Я знаю – от меня давно устали
Моя семья, друзья и даже ты –
Измученная и собой, и мною…
Когда-то я дарил тебе цветы…
Ты принесешь мне тоже…
Бог с тобою…
 

«Снежинки тают на губах…»

 
Снежинки тают на губах
И замерзают на ресницах…
Что сделать мне, чтоб ты явиться
Смогла бы в Новогодних снах?..
От желто-гнойных фонарей
Нарывы света по локалке…
Скрипит пронзительно и жалко
Петля не смазанных дверей…
На Воле, где-то там, за зоной
Обманщик старый – Дед-Мороз.
Усталый, не опохмеленный.
Про счастье что-то врет под нос.
Уже не веря ни во что.
На что-то все-таки надеясь,
Из «вторяков» чифиром греясь.
Молюсь кому-то горячо…
Не о свободе, не о воле.
Не Сатане и не Христу…
Свои молитвы я несу.
Как чашу, на́литую болью…
Я выпью эту боль один
В ночь между Завтра и Сегодня.
Из сердца клином выбью клин,
Сухой, занозистый, холодный…
Я даже не могу напиться –
На шмонах брагу отмели…
И даже письма не пришли…
И больше некому молиться…
Что остается?.. Лишь мечты
В бараке дымном и вонючем.
И только лучиком сквозь тучи
Как звездочка мерцаешь ты…
 

…Горечь поражений стала горше…

 
А годов-то с каждым годом больше.
Прожитых, ушедших тяжких лет.
Горечь поражений стала горше.
Но зато острее вкус побед!
 

«Я резал душу на слова…»

 
Я резал душу на слова.
Они сочились, словно кровью.
Мечтой, Надеждой и Любовью,
Которая в душе жила.
Я ничего не оставлял
В себе на черный день. Я верил.
Я счастье лишь тобою мерил,
Твоим дыханием дышал.
Как откровенье я читал
Тобой написанные строчки.
И в каждой букве, в каждой строчке
Я, как слепой, тебя искал
На ощупь. Даже не глазами…
Пытался ощутить душой.
Но за холодными словами
Жила не ты, детеныш мой.
Под пеплом слов сухих тепла
Ты для меня не сохранила,
А, может быть, не находила –
Одна холодная зола…
Я резал душу на слова,
Любовь в них кровью запекалась.
И больше просто не осталось
Души…
В которой ты жила…
 

«Любовь, рождение и смерть…»

 
Любовь, рождение и смерть –
Они не происходят дважды.
Мы все рождаемся однажды,
Чтобы однажды умереть.
Нам всем дается детство, старость.
Даются два вершка земли.
Мы принимаем все как данность –
Все, с чем уйдем и с чем пришли.
А в промежутке, на пути –
Учеба, дети, дом, работа –
Честолюбивые заботы.
Чтобы бесследно не уйти.
Непросто воспитать детей.
Построить дом, сажать деревья,
Стать первым парнем на деревне
Или кумиром дикарем.
Все, кто живет, – сумел родиться,
И все живущие – умрут…
Сквозь замкнутый и вечный круг
Не многие смогли пробиться.
И только избранным дается
Любовь как Божья благодать.
Все могут жить и умирать.
Дышать, покуда сердце бьется.
Но это все – не жизнь, не смерть.
Вдох-выдох – это не дыханье.
Жизнь без любви – существованье –
Напиться, трахнуться, поесть…
«Уснуть и видеть сны», проснуться.
Схватить, бежать, родить, убить,
Увлечься и перепихнуться –
Все то, что называют «жить»…
Плыть в луже вместо океана.
Спокойно, тихо, чадно тлеть
И никогда не стать титаном.
Не вспыхнуть взрывом, не сгореть.
Господь всеведущ!
Он все знает, –
Кому сей чаши не испить.
Кому – великий дар – Любить,
Кого Любовью награждают!
Нельзя родиться «пару раз»,
Как «пару раз сходить «налево»»…
Но адюльтер – не с королевой,
Он – только с «телкой»…
И на час…
Любовь, рождение и смерть –
Явленья одного масштаба.
Рожденье, смерть – обычны, рядом…
Любовь – редка!
Но все же есть!
Я верил, что снова я выйду на свет.
Не сломлен, оставшись собой…
Но было письмо…
И протоптанный след…
«Налево».
Оставлен тобой…