Текст книги "На рубеже веков"

Дар… Долг… Право… Восставшая душа. (Дина Рубина)

Знаете, что было бы самым интересным, самым главным вообще в сути осознания литературного творчества? Разгадывание: ПОЧЕМУ читатели прилипают к какому-то писателю, а книги другого игнорируют. ПОЧЕМУ расхватывают книги писателя Р, и пишут автору письма, и жаждут читать продолжение, и не могут простить гибели героя, фантома, призрака, – и требуют изменить финал…Что там такое, в текстах этих книг, что за витамин там содержится? Почему, когда читаешь текст одного писателя, ты чувствуешь дыхание живой жизни, а другого читаешь – при всей «огромной эрудиции автора» и прочем барахле, ты будто сухими щепками завтракаешь? В чем обаяние стиля, что это такое? Почему так мощно воздействует на воображение читателя? Что такое авторская интонация, из чего она складывается? Из каких пауз, повторов, умолчаний… и т. д. Нащупать нерв стиля конкретного автора; нащупать болевой строй его мыслей, его волнений, обсессий… – ту горстку тем, которые кочуют из романа в роман, и не успокаиваются, и автор все перебирает и перебирает эти четки в разных образах, и все раскладывает этот пасьянс: Дар, Долг, Право, Наказание, Восставшая Душа.

Из письма Дины Рубиной (17.12.2014)

1

Творческая судьба писателя Дины Рубиной уникальна в современной отечественной литературе, как и ее биография в целом.

Она начала печататься в подростковом возрасте в одном из самых престижных и тиражных журналов Советского Союза. Но и сегодня сборники ее ранних рассказов и повестей раскупаются публикой почти с таким же энтузиазмом, как и книги последних лет.

Сама Рубина считает, что ей повезло дважды. Прежде всего, в том, что самое первое письмо шестнадцатилетней девочки в редакцию популярного журнала, написанное от руки, попало в руки замечательного человека и талантливого драматурга Виктора Славкина. И он не выбросил письмо в корзину, хотя и имел полное право, поскольку автор должен был присылать текст, напечатанным на пишущей машинке. Больше того, Славкин сделал все, чтобы рассказ увидел свет.

А еще, как полагает писательница, ей помогло… ее имя. У многих, особенно, людей военного и послевоенного поколений, с юности на слуху было имя Дина Дурбин, замечательной американской актрисы и певицы, в которую в послевоенные годы были влюблены практически все мужчины, увидевшие ее на экране кинотеатров в трофейных фильмах. Такое созвучие имен порождало путаницу. И до сих пор на встречах с читателями к ней подходят очень пожилые мужчины и с придыханием произносят: я обожаю вас, дорогая… Дина Дурбин!

В 1990 году в возрасте 37 лет, уже будучи известным советским писателем Рубина вместе с семьей переезжает в Израиль, заведомо обрекая себя на полную неизвестность в среде тамошнего истеблишмента, и оказывается в совершенно непривычных условиях существования. Свою литературную карьеру она начала практически с нуля и уже вскоре достигла признания не только в России, но и во многих странах мира. Причем осталась, конечно, русским писателем, поскольку писала и пишет на русском языке. Относительно свежий пример: несколько лет назад Китай закупил права на издание сразу пяти ее книг. И таким образом, китайский стал 39-м по счету языком, на который переведены книги Рубиной.

Совокупный тираж ее книг вряд ли сегодня кому-нибудь удастся подсчитать с достаточной степенью точности. Вот уже почти полтора десятка лет она работает с издательством ЭКСМО. Есть неофициальная информация о том, что за первые десять лет этой работы общий тираж ее книг составил около восьми миллионов экземпляров. И это, стало быть, не считая последних ее романов – сверхпопулярных у читателей! А что было до ЭКСМО – никто пока не считал! Не говоря уже об иноязычных изданиях.

Она так много писала в своих повестях и романах вроде бы о себе, во всяком случае, от первого лица, что все факты ее биографии, реальной или вымышленной, кажется, окончательно перепутались в замороченных головах читателей.

Дина Рубина родилась, как прежде говорили, в интеллигентной семье: отец художник, мама – учитель истории. Оба уроженцы Украины. В Ташкент мама попала после эвакуации. Поступила в университет на исторический факультет, где в то время читали лекции питерские и московские профессора, такие же эвакуированные. Отец, харьковчанин, вернулся с фронта лейтенантом и приехал в Ташкент к родителям. Поступил в художественное училище, где историю преподавала его ровесница, совсем еще юная девушка…

Так познакомились ее родители.

Дина Рубина часто пишет о бытовой неустроенности, которая сопутствовала ее героиням. В этом несомненно отражаются ее личные впечатления о юности и молодости: теснота, вечно без своего угла в маленьких квартирах.

«Всю жизнь я жила в стесненных жилищных обстоятельствах, – пишет она в повести “Камера наезжает”. – В детстве спала на раскладушке в мастерской отца, среди расставленных повсюду холстов. Один из кошмаров моего детства: по ночам на меня частенько падал, заказанный отцу очередным совхозом, портрет Карла Маркса, неосторожно задетый во сне моей рукой или ногой».

Рубина училась в специальной музыкальной школе при консерватории по классу фортепиано и занималась музыкой по нескольку часов в день. Ее путь, казалось, был очерчен довольно прямо: после школы поступила в консерваторию, потом работала педагогом по музыке в Институте культуры. Но это только так казалось…

Она писала рассказы лет с девяти. Мама, учитель старших классов негодовала: вместе того, чтобы заниматься математикой и слушать на уроках педагога, она что-то непонятное тихонько строчит в тетрадках. Однажды один из рассказов девочка запечатала в конверт и отправила в Москву.

Ее первый рассказ был напечатан в популярнейшем журнале «Юность», когда Дине исполнилось 16 лет. Еще совсем недавно она величала себя «старым молодым писателем». Рассказ «Беспокойная натура» опубликовали в разделе «Зеленая портфель», где обычно печатались «легкие» тексты с юмористическим уклоном. Редактором отдела был в ту пору Виктор Славкин, которого многие помнят по популярной телепередаче «Старая квартира», а любители театра – еще и по культовому спектаклю семидесятых годов «Взрослая дочь молодого человека». Он-то и заметил юное дарование, и как тогда говорили, дал ему путевку в жизнь. Эти небольшие симпатичные рассказы, опубликованные фантастическим тиражом три миллиона (!) экземпляров да еще с портретом автора сделали ташкентскую школьницу популярной на всю страну.

«Все моряки военно-морского флота листали журнал “Юность”, многие заключенные советских тюрем прямо из-за решетки делали мне предложение руки и сердца. Я как-то сразу стала лицом известным», – рассказывала Рубина в одном из интервью.

А когда ей неожиданно пришел гонорар в 98 рублей (вспомним: зарплата 120 рублей считалась нормальной для врачей и учителей), тут уж и родители, прежде скептически относившиеся к увлечению дочери, поняли всю серьезность ее занятий. Рубина стала регулярно публиковаться в «Юности».

На протяжении нескольких лет продолжался «почтовый роман» школьницы из Ташкента с суперпопулярным московским журналом. Когда Дине Рубиной исполнилось 23 года, ее повесть «Когда же пойдет снег?» инсценировал и поставил столичный ТЮЗ. Ее пригласили на премьеру, и она впервые оказалась в Москве. Попала на генеральный прогон. Сидела в зале растерянная девочка и с удивлением слушала, как со сцены лились слова, написанные ей самой. Вот тогда-то она впервые побывала в редакции «Юности» на площади Маяковского и познакомилась с сотрудниками журнала.

В 24 года она стала, вероятно, самым молодым членом Союза писателей СССР, могущественной организации, перемоловшей в своих недрах немало человеческих жизней. Симпатичная провинциальная девочка, осваивавшая удобную семейную тему, как-то вдруг переросла в подающего надежды молодого писателя, которого, впрочем, мало интересовала комсомольская героика и строительство светлого завтра. Не приходится удивляться, что серьезные вещи Рубиной в «Юность» не брали, такие, например, как повести «На Верхней Масловке» или «Двойная фамилия». «Толстые» журналы приметили ее, лишь когда она уже уехала в Израиль.

Но это будет позже… А пока она пыталась заработать на кооперативную квартиру в Ташкенте с помощью переводов книг узбекских авторов и даже сочинить пьесу для театра музыкальной комедии. Да тут, кстати, на Узбекфильме решили снимать картину под названием «Наш внук работает в милиции» по ее повести «Завтра, как обычно». Картина не стала шедевром. Работа на киностудии нашла своеобразное отражение все в той же повести «Камера наезжает», написанной уже в Израиле.

Но нет худа без добра. Во время съемок картины Дина Рубина познакомилась со своим будущим мужем художником Борисом Карафеловым…

«Мы были оба взрослыми людьми, оба – с развалинами прошлой, первой жизни за спиной. Борис примчался на три дня в Ташкент из Москвы (его не отпускали надолго из дома пионеров, где он преподавал в изостудии), и мы мимоходом расписались в районном отделении ЗАГСа, по пути сдав в ларьке пустые бутылки из-под кефира. Правда, для ускорения получения законного документа пришлось за 25 рублей купить справку, что я беременна (обычные ташкентские махинации), а также уплатить полтинник, чтобы нас расписали…»

Рубина переезжает в Москву, где ведет нормальную жизнь московского литератора конца «эпохи застоя»: радиоспектакли, журналы, вечера в ЦДЛ…

В 1990 году семья отправляется в Израиль.

Тогда еще «отъезжающих на ПМЖ» лишали советского гражданства, и Рубина с мужем и детьми покидали разваливающуюся державу «обобранные до исподнего советским государством, нищие буквально». Писательница вспоминает, что в ее сумке оказались трусы сына (от первого брака) и трусы мужа, – она завернула в них гжельский чайник, с которым не могла расстаться. И это все, что у них осталось: две пары мужских трусов и любимый чайник.

В Израиль они прилетели в ноябре, лил страшный дождь, вселенский, из тех, что невозможно увидеть в средней полосе. Они выскочили из такси и понеслись в гору по каменным ступеням. Так и влетели в иерусалимскую квартиру, где жил брат Бориса с семьей, уехавший за полгода до них.

«Все, что я ни делала в Израиле, – напишет Рубина, – немного служила, много писала, выступала, жила на “оккупированных территориях”, ездила под пулями, получала литературные премии, издавала книгу за книгой и в Иерусалиме, и в Москве… – все это описано, описано, описано…»

2

Впервые я увидел Дину Рубину «живьем» в 1992 году на писательском семинаре, который проходил в одном из образцовых кибуцев Израиля. Она приехала на машине вместе с мужем Борисом и несколькими друзьями, как мне показалось тогда «со свитой», и, судя по всему, не собиралась задерживаться надолго. Отбыв час-другой на какой-то «проходной» лекции, вся компания, как водится, разом поднялась и отправилась на воздух, а вскоре удалилась совсем. Матовая смуглая кожа лица, черные вьющиеся волосы очень шли Дине, пожалуй, ее можно было бы назвать красавицей, если бы не огромные, печальные, очень усталые глаза и улыбка, грустная и как бы через силу…

Второй раз я повстречался с Диной в редакции еженедельника «Пятница», приложения к тель-авивской газете «Наша страна», возникшей еще в семидесятые годы, но теперь, в начале девяностых, стремительно теряющей популярность под напором многочисленных новоявленных конкурентов. Я отправился «на поклон к мэтру» в самые первые месяцы своей жизни в Израиле в безумной надежде пристроить свои опусы для публикации в местной периодике. Помню, шел очень долго мимо каких-то унылых полутрущобных строений неподалеку от старой «тахана мерказит» – центральной автобусной станции. Долго искал нужные двери. Дина сидела в каком-то странном отсеке среди перегородок, приняла меня вежливо, но слегка отстраненно, впрочем, рукописи приняла и обещала прочесть.

В романе «Вот идет Мессия!..» Дина так описывает место нашей первой встречи: «Редакция… обреталась в шестнадцати метровой комнате, снятой на одной из самых грязных улочек, в самом дешевом районе южного Тель-Авива. Это обшарпанное здание в стиле “баухауз”, выстроенное в конце тридцатых, предназначалось для сдачи в наем всевозможным конторам, бюро, мастерским и мелким предприятиям…»

Я позвонил ей примерно через неделю, и Дина сказала, что читателей их газеты вряд ли заинтересуют рассказы о московских сантехниках, бомжах и проститутках, оставшихся в прошлом, которое многие хотели бы забыть. Она посоветовала обратиться в самую бойкую и эпатажную газету той пары, к самому бойкому и эпатажному журналисту тогдашнего Израиля Виктору Т. В ту пору меня все посылали к Виктору Т., великолепному мастеру, впоследствии сделавшему прекрасную карьеру телеведущего в США. Вскоре мы и в самом деле встретились, после чего я начал активно печататься в израильской прессе. Но это к слову… Знакомство с Диной состоялось, но в Израиле оно продолжалось только в форме редких встреч на тусовках местных писателей.

Вскоре неумолимая судьба позвала меня обратно в Москву, и я на несколько лет потерял Дину из виду. Правда, уже в середине девяностых книги Рубиной начали активно завоевывать российского читателя, еще не совсем пришедшего в себя после так называемой перестройки. Сама она появилась только в двухтысячном, но уже не столько в качестве писателя, сколько важного чиновника – главы отдела общественных связей солидного международного Агентства, впоследствии известного как Синдикат благодаря ее нашумевшему роману. Именно она пригласила меня на работу координатором по рекламе и информации, а также в качестве постоянного автора газеты «Вестник», которая вдруг под руководством Рубиной начала процветать, достигнув невероятного для ведомственного издания тиража 25 тысяч экземпляров.

В те годы я изучал библейскую историю и пытался сложить образы, спонтанно возникавшие в моей голове, в целостную картину, даже заметки начал писать и кое-что уже публиковал. Неожиданно явилась безумная идея собрать все это хозяйство в книжку, в которой речь могла бы идти о событиях, описанных в первых главах Библии. Дина Рубина была одной из первых, кто прочитал рукопись; она не только одобрила мое дерзкое начинание, но и помогла издать книгу, даже написала для последней страницы обложки текст, отражающий ее отношение к поднятой мною теме. Потом она участвовала в презентации книги в Литературном музее, открыв вечер своим выступлением.

Возможно, поддержка Дины Рубиной помогла мне найти свою скромную тропинку в нынешнем литературном процессе. И в дальнейшем она никогда не оставляла без своего внимания мою работу. Позже мы с известным израильским писателем Эфраимом Баухом попросили Дину Рубину написать вступительное слово к нашей совместной книге, критически оценивающей изыски некоторых псевдоисторических сочинителей. В результате она высказала несколько энергичных мыслей, еще усиливших полемическую направленность проекта.

3

Выездные семинара Агентства при Рубиной часто походили на многодневные праздничные действа с участием известных писателей, художников, ученых, политиков и не только российских, – многие специально приезжали из Израиля, Германии и других стран. По долгу службы она часто бывала и на семинарах, организованных ее иерусалимским начальством, и даже в этих случаях «ведомственные мероприятия» обретали особый колорит, не вызывая неприятного ощущения впустую потраченного времени.

Вот и тогда в последние весенние деньки первого года нынешнего столетия в Доме творчества кинематографистов «Репино» Дину ждали с нетерпением, предвкушая нескучные вечерние посиделки с участием популярного литературного мэтра.

Это был многодневный семинар координаторов по рекламе и журналистов «боевых листков» Агентства из разных городов России. Лекции, практические занятия, встречи с деятелями культуры и функционерами шли с раннего утра до позднего вечера непрерывным потоком.

Дина приехала «под занавес» обширной программы, «на десерт» и, чтобы скоротать время до вечера, отправилась погулять к Финскому заливу по местам, с которыми у нее были связаны романтические воспоминания молодости.

Погода стояла мрачная, время от времени припускал мелкий дождь. Сирень, в Москве уже отцветавшая, здесь только распускалась. Не мудрено было подхватить простуду…

После сегодняшней встречи с Рубиной назавтра оставалось только утреннее подведение итогов и еще долгожданная вечерняя (ночная!) автобусная экскурсия по Санкт-Петербургу с иллюминацией и разведенными мостами. А дальше – отъезд, в зависимости от железнодорожных или авиабилетов: на следующий день после экскурсии или даже через день.

В экскурсионном автобусе я сидел рядом с Диной. Несмотря на созерцание знаменитых питерских красот, мы все же успели о многом поговорить. Она рассказала потрясающую историю о том, как ночью по дороге в Калининград на границе с Белоруссией в ее купе вломились пограничники и, при проверке документов обнаружив, что у нее, иностранки, израильтянки, отсутствует транзитная белорусская виза, сняли с поезда на каком-то полустанке в сильнейший мороз. Растрепанную, наспех одетую ее препроводили в здание вокзала – убогое запущенное строение, как потом оказалось, без каких-либо удобств, даже без туалета. Единственно возможным вариантом дальнейшего развития событий (по версии пограничников) представлялась поездка в столицу независимой Белоруссии за визой, но поскольку никаких «белорусских рубликов» у нее отродясь не водилось, эта тема как-то повисла в воздухе. Дина сидела в грязной станционной зале, на лавках похрапывали бомжи, а она в ужасе прижимала к груди сумку с документами и солидной суммой казенных денег. Из комнаты с табличкой «Таможня» время от времени выходили военные, и по всему было видно, что они просто не знали, как с ней быть дальше. Ситуация разрешилась неожиданно: втихую ей удалось выскочить на машине какого-то кавказца и добраться до Минска, откуда поезда до Москвы ходили регулярно. Эта история со многими душераздирающими подробностями потом вошла в роман «Синдикат», но мне повезло: я услышал об этом раньше читателей, да к тому же из первых уст.

В это время Дина уже полным ходом работала над новой книгой. Работала много и тяжело. И это несмотря на многочисленные заботы и обязанности чиновника, на бесконечные командировки, ежедневное присутствие в офисе. Дина рассказала, что свой рабочий день она начинает в пять часов утра… в независимости от того, в котором часу легла накануне, и пишет за столом по несколько часов до начала рабочего дня, несмотря на многочисленные неформальные вечерние встречи, которые часто длятся до глубокой ночи. А как же иначе: из Израиля постоянно приезжают друзья, родственники, коллеги – нескончаемый поток. По утрам мы встречали Дину в офисе – она всегда была в отличной форме, во всяком случае, так нам казалось…

Между тем автобус колесил по Питеру. Темнело. А мне становилось все хуже, все явственней бил озноб, нетрудно было сообразить, что температура зашкаливала. Когда совсем стемнело, народ пошел посмотреть на разведенный мост, а я остался в салоне, задремал и, признаться, не очень-то хорошо помню, как добрался до постели. Пришла медсестра, дала таблетки. Я заснул. Весь следующий день я лежал в постели в забытьи, иногда просыпался, засыпал вновь и сквозь сон слышал за стеной какие-то истошные крики. Пару раз заходила медсестра, приносила чай, пичкала таблетками. Есть не хотелось. Я проспал еще одну ночь, и только на утро окончательно пришел в себя. В любом случае, пора было уезжать. Мне предстояло навестить родственников в Питере, а к вечеру поспешать на московский поезд.

Я вышел к завтраку и сразу понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. В воздухе парило ощущение непоправимой беды. Медсестра сказала мне, что Дина уехала, хотела со мной проститься, но я был «вотключке». За завтраком уже почти никого не было.

«– Что случилось, – спросил я, – где все?»

«– А вы разве не знаете?»

Я ничего не знал.

Позавчера поздним вечером во время нашей экскурсии по Питеру на тель-авивской набережной у дискотеки «Дольфи» террорист-самоубийца подорвал себя в толпе молодежи. Погибло два десятка ребят. В их числе родные, близкие, друзья израильтян, участвовавших в нашем семинаре. Программа закончилась, и уже почти все разъехались.

Я поспешно собрал вещи и пошел на электричку до Питера.

Был теплый солнечный день. Сирень все-таки расцветала. В Питер весна явно пришла с опозданием.

В Агентстве – траур. Коридоры опустели. Многие наши «внепланово» отбыли в домой Израиль. Кто на похороны, а кто просто навестить и поддержать близких.

Дина Рубина писала роман «Синдикат». Книга это не о разборках в еврейской тусовке, как многие думают, а о глобальном терроризме, его сути, корнях, о том, в какой мере мы все причастны к распространению этой заразы, и почему террор стал в нашем мире едва ли не бытовым, рутинным явлением.

…В тот день я была на рынке одна и, общем оказалась там случайно: пробегала по делам, а я не могу не зайти на рынок, если подворачивается случай. Словом, купив маслин в открытом ряду, я как раз ступила с тротуара, чтобы повернуть на боковую улицу…

…и взорванная магнием вспышки гигантского фотоаппарата, осталась лежать щекой на асфальте… Тела у меня больше не было – только щека и огромный глаз, мимо которого в абсолютной тишине текла река крови куда-то вниз, унося в решетку сточной канавы окурки, бумажные пакеты, очки, младенческий сандалик, косточки от маслин…

4

Роман «Синдикат» (2004), как и большинство ее прежних книг, в значительной мере отражает некоторые события биографии писательницы, в данном случае, связанные с трехлетним пребыванием в Москве в качестве чиновника одной из международных организаций.

После долгого перерыва Рубина вновь пишет «московский» роман, вернее, преимущественно московский, поскольку за пестрыми ширмами новых столичных променадов, ресторанов и домов творчества то и дело выглядывает через прорехи непритязательная безнадега российской глубинки. А еще дальше, за горизонтом, высятся тревожащие душу башни Иерусалима, Вечного города, в котором Дина Рубина живет уже довольно давно и, по собственному ее признанию, не может «отвести навеки завороженного взгляда». При этом реальность в книге хоть и смещена, размыта, затуманена, но все ж угадывается безошибочно и не оставляет никакой надежды на то, что дело происходит за гранью сознания: мол, стоит только встряхнуться, и все исчезнет, как сон. И не надейтесь!

Жанр книги автор определяет как «роман-комикс», и в этом видится некое литературное «ноу-хау», поскольку к комиксам с двойным дном мы пока не привыкли. Это только на первый взгляд роман Рубиной – всего лишь бесконечная чреда «рисованных картинок», небольших сценок, порой лаконичных до незавершенности: зачем долго рассуждать, когда и так все ясно. Вообще в ее книгах сочетание образов и сцен важнее самой интриги, мозаичная статика часто имитирует действие, сюжет разворачивается не линейно, а многомерно, эпизодами, не имеющими прямой взаимозависимости. Если в традиционном романе это может раздражать, то в романе-комиксе выглядит совершенно естественно, даже необходимо. Такая фактура придает повествованию не только протяженность, но и объем.

При этом нетрудно выделить в тексте несколько повествовательных пластов, взаимообусловленных и взаимозависимых, однако подчеркнуто изолированных: во-первых, воспоминания автора, так сказать, постфактум, уже во время работы над книгой; во-вторых, записи по ходу событий – файлы на рабочем столе компьютера и, наконец, «малые формы» – телефонные звонки граждан с обращениями из базы данных Синдиката, своеобразные интермедии в цирковой феерии.

Конечно, «повествовательный пласт» – определение достаточно расплывчатое. В каждом уголке романа, у каждого его героя своя клоунская выморочная житуха: поза соответствует стойке «смирно», тело, однако же, расслабленно и как бы не заинтересованно в происходящем, физиономия разливается притворной скорбью, а глаз лукаво подмигнет… Если читателям не удастся ухватить все эти телодвижения и ужимки одновременно, они зря потратят время. Книгам Рубиной вообще свойствен своеобразный микст – сочетание несочетаемого… Вот и здесь унылый протокол заседания вдруг каким-то хитрым манером заплетается в лихую авантюрную повестушку. Не всегда удается сходу распознать многочисленные аллюзии и намеки, бойко торчащие в тексте: здесь вам и клоунада, и «ужастик», здесь и вариации на тему «Воланд в Москве», но только уже в XXI веке.

Персонажи и события в романе Рубиной были бы всего лишь занятным курьезом, частным случаем воображаемой реальности, присущей некоей, пусть и могущественной, но все-таки всего лишь отдельно взятой корпорации под названием Синдикат, если бы с поразительной достоверностью не свидетельствовали о необратимых переменах, происходящих в «глобал цивилизейшн» на рубеже столетий.

Ведь что такое комикс?

Фантастическая, гротескная и вместе с тем упрощенная модель реального мира, более наглядная, что ли, рассчитанная на восприятие так называемым массовым сознанием обывателя. Комикс отличается от действительной жизни тем, что поляризация сил происходит в нем ярче, понятнее, грубее. Именно эта жестко выраженная полярность предопределяет накал страстей, способный вызвать искру между двумя враждебными полюсами. Вот и в «Синдикате» такая искра вызвала возгорание уже в конце первой книги романа. Правда, пока это всего лишь забава рыжего мальчишки, «огненного ангела» московского подъезда или даже сон с вспыхнувшей на спине пелериной, когда неожиданно, странным образом, «за поворотом улицы Кинг Джордж сразу начинается Большая Никитская».

Но уже вторая книга романа завершается вселенской катастрофой 11 сентября. В центре же третьей – кошмар обычного иерусалимского теракта, почти уже привычного, даже рутинного, а потому не менее страшного любой глобальной катастрофы; страшного еще и потому что случился он не где-то «за морем, за долом», а прямо здесь, рядом, и героиня, «взорванная магнием гигантского фотоаппарата, осталась лежать щекой на асфальте».

Кажется, никакой другой роман Рубиной не вызывал такой бури эмоций.

В некоторых СМИ сразу же появились отклики, в которых речь шла преимущественно о том, кого имела в виду автор под тем или иным именем; кто-то насмерть обиделся, кто-то, наоборот, злорадствовал, с наслаждением раскрывая в печати «подлинные имена», как во времена борьбы с космополитами. Разумеется, никому не запрещается высказывать о книгах любого писателя свое суждение… Да только стоило ли делать это с пафосом обиженного соседа, которому на кухне плюнули в суп?

Проблема серьезная…

«Появилось ощущение, – сказала тогда Дина Рубина в одном из своих интервью, – что вся земля, вся планета шевелится и горит под ногами человечества. Расчлененность нашего мира, нашего разъятого ужасом сознания, тотальный страх западной цивилизации перед мускулистым и целеустремленным Террором… Так что там есть еще о чем почитать, кроме как о межеврейских разборках…»

Мир, где властвует нечисть, – замечательная питательная среда для терроризма, – кричит роман Дины Рубиной. Нечисть внутри нас и рядом с нами. Даже Ноев Ковчег в таком мире становится всего лишь Кораблем Дураков, на котором Синдикат отправляет «потерянные колена израилевы» к Земле Обетованной. Синдикаты всех племен и народов по всему миру уже приспособились дышать в атмосфере, в которой террор становится сперва неизбежностью, а потом рутиной. В своих выступлениях и интервью писатель подчеркивал, что «действие проистекает на фоне этого пира во время чумы».

В те годы я и сам имел некоторое отношение к упомянутой организации. Помню бесконечные телефонные звонки знакомых: «А кто там у вас такая-то? Она что, правда, “хай-тек” через “у” написала?»

Жизнь продолжалась…

Вот если бы только можно было «по рецепту» Рубиной – бросить в аквариум щепотку сухого корма для мальков… и выйти из романа…

Но мы-то знаем, что это невозможно…

Из книги «Дина Рубина. Иерусалимский контекст» (М.: Новый хронограф, 2019)