Текст книги "Организм и стресс: стресс жизни и стресс смерти"

2.3. Эмоционально-поведенческие феномены при повторяющемся стрессе

На протяжении многих лет в авиационных полетах с многократными повторениями недолгой невесомости мной были обследованы и опрошены все находившиеся в самолете. Регистрировались не только психологические и другие реакции, характерные для гравитационного стресса при исчезновении силы тяжести, но и уникальные случаи изменения сознания, самочувствия, представления, а также редкие иллюзии и переживания. В этом разделе все они подробно описаны, в частности, чтобы проанализировать их с психологических позиций, как «разбуженные стрессом архетипы».

Мы (участники первоначальных полетов по параболе) изумлялись нашему поведению в первых для нас режимах невесомости, просматривая результаты киносъемки, сделанной в кабине самолета.

Проводя эти исследования на протяжении нескольких лет в сотнях полетов, в тысячах режимов невесомости, «пропустив» через эти испытания более 800 человек, я изучал не только их реакции в полетах, но нередко и их впечатления от последующих просмотров киносъемок экспериментов. При анализе отношения человека к себе, заснятому в невесомости, был обнаружен синдром «в стрессе я – не я!». Он проявлялся у стрессово-активных ярче, чем у стрессово-пассивных, чаще у впервые летавших, но иногда и у ветеранов летного дела. Вот основные особенности такого синдрома, заметные не только в невесомости, но и при любом внезапном стрессе:

а) при стрессе неожиданно появляются качества, способности, формы повеления, личные достоинства и порочные свойства, скрытые в спокойной обстановке;

б) эти проявления стресса, вдруг возникнув в экстремальной обстановке, оказываются вне оценки сознанием. И потому не кажутся человеку, у которого они появились, чем-то странным, значимым. Даже самое необычайное свое поведение при стрессе человек воспринимает как должное;

в) в памяти не запечатляются (стираются?) представления о необычайных особенностях эмоций и поведения при стрессе, о том «каким я был в чрезвычайной ситуации» (стрессовая ретроградная амнезия) (см. раздел 2.3.4);

г) некоторые, вспоминая себя при стрессе, невольно, бесконтрольно домысливали то, чего не было, но по логике запомнившихся чрезвычайных событий должно было бы быть (стрессовые конфабуляции и псевдореминисценции). Это не патология и не предпатология, а всего лишь последствия стресса, то есть элементы не состоявшегося посттравматического стресса;

д) такие искажения памяти об «ударном» стрессе, конечно же, бывают не у всех.

Слишком часто бывает, что человек, натворив что-то недостойное, не может поверить, что он мог так поступить. Но отвечать за сотворенное приходится ему, хотя «он – уже не он» ментально после окончания стресса. Бывает, что тихий, спокойный человек совершает подвиги, его превозносят как героя, а он не может представить себе, что тот он – при стрессе – действительно был он.

В юриспруденции есть не вполне понятное даже самим юристам понятие «непредумышленное преступление». В стрессовом состоянии человек может неожиданно, самому непонятно зачем преступить закон, то есть восстать, как сказал бы 3. Фрейд, против своего «сверх-я», то есть против всего того, что ограничивает личность в виде морали, социальных норм, этических традиций. Чрезвычайные стрессовые обстоятельства побуждают и позволяют искать спасения от них на любых путях жизнеутверждения. Подсказки об этих новых рискованных путях и в подавленном обыденностью характере человека, и в пережитых травмах и радостях прошлого (детского и взрослого).

К примеру, знаменитый преступник Чикатило, впадая в стрессовый транс, убивал и ел людей. А ведь в его детстве, во время смертоносного голода на Украине в 20-е гг. прошлого века, в семье Чикатило, чтобы спасти детей, одного из них якобы съели. Таких случаев было много там тогда. Комплекс вины и чуждости своего тела, напитанного братом своим, создали посттравматический стресс, прорывавшийся в стрессовых трансах, делавших Чикатило «я – не я» преступником.

Сходный феномен, но с иным генезисом возможен у переживших обширные катастрофы во внешнем пространстве: «…так, при опросе лиц, переживших стихийные бедствия, часто приходилось слышать такую характеристику своих переживаний: “как будто это я и не я, а какой-то другой со стороны”» (Леонова, Медведев, 1981, с. 69).

Что же реально наблюдалось у наших «новичков в невесомости» и запечатлевалось тогда киносъемкой?

Сначала – реакция «Что такое?» (мгновенный поиск оптимальных путей поведения). Она была чем-то вроде интеллектуального вздрагивания и могла сопровождаться мышечным вздрагиванием. Этой реакцией решалось «Кем быть!?» – стрессово-активным, либо стрессово-пассивным, или стрессово-конструктивным, а может быть, еще стрессово каким-то.

У стрессово-активных после первых нескольких секунд страха возникало заразительное веселье. Оно было:

1) неадекватно избыточным для происходящего в невесомости. Веселость была чрезмерной, то есть не только ситуационной, но еще и зооантропологичной (см. разделы 2.2.4–2.2.8);

2) немаловажным было то, что настроение стрессово-активных улучшалось, стирая все, что омрачало дополетную жизнь. Светлым и приятным становилось и настоящее, и прошлое;

3) их радость заражала всех своей детской открытостью, беспечностью. Экстаз невесомости, ликование охватывали всех, летавших по кабине. Демонстративность этих переживаний индуктивно переходила от одного к другому и обратно;

4) этому способствовало отсутствие у испытуемых технических заданий в полетах. Их лишь просили следить за своими ощущениями и переживаниями. Погружаясь в самонаблюдение, стрессово-активные с наступлением невесомости как бы:

а) проваливались «в яму одуряющей радости», б) замечали в этой «яме» многих, как и они, инфантильно-беспечно-восторженных людей, летавших по салону самолета, несущегося по параболической траектории.

Вот рассказ одного из таких испытуемых сразу после полета: «Когда прекратилось падение, то я понял, как-то осознал, что жизнь у меня только здесь – счастливая, красивая. Не было мысли ни о каком-то там прошлом, ни о будущем. Я чувствовал это без сомнений, потому что вокруг летали веселые люди. Они стали тогда для меня не просто знакомыми сослуживцами, а душевно близкими. Хотелось делиться моей радостью. Для этого не нужны слова. Между режимами невесомости мы падали на мягкий пол. А эти чувства сохранялись. Со следующими режимами радость росла. После посадки самолета сохраняется хорошее настроение, хотя я уже пришел в себя» (из послеполетного отчета испытуемого О.);

5) радость нередко охватывала всех, летавших (парящих, порхавших) при невесомости в специальном отсеке салона самолета. Начинались шутки, смех, балагурство, детские игры – спонтанное, веселое «творчество». Была заметна массовая стрессовая временная инфантилизация (Китаев-Смык, 2001). Добавлю о результатах моих многолетних исследований в ходе альпинистских восхождений и в горных экспедициях. Их участники, будучи в постоянной готовности к опасностям высокогорья, ощущали бодрящую радость своей успешности, как бы непобедимости в каждую конкретную минуту. При этом редуцировалась память о всех прежних житейских заботах и невзгодах, будто бы и прошлое, и будущее окрашено радостью текущего времени. Стресс мобилизовал все психические и физические силы для победной активности, не позволял обыденному прошлому затмевать ее смелость. Конечно, при физическом переутомлении или из-за трагических обстоятельств «бодрящая радость» могла иссякнуть. Но и тогда ее сменяло ожесточенное стремление к успеху. Даже отчаяние не лишало, а усиливало активность на путях к спасению. И только запредельное изнурение делало людей пассивно ждущими своей гибели, все же с надеждой на спасение отрядом, идущим на помощь. Но окончим перечень позитивно-активных эмоций при ударах невесомостью;

6) распоряжение прекратить веселое парение при невесомости тут же отрезвляло всех испытуемых. Дурашливость исчезала. От детской радости оставалось бодрое настроение, готовность работать, по основной программе полета (испытание в невесомости приборов, устройств). Приказ: «Успокойся, работай!» – был особенно действен, если вокруг уже некоторые спокойно сидели, фиксированные при невесомости привязными ремнями на рабочих местах.

Все это свидетельствовало о том, что стрессово-активные люди во время экстатической фазы стресса сохраняют способности (возможно, они возрастают при стрессе), во-первых, оценивать приоритетность задач и быстро переключаться на выполнение важнейших, то есть быстро превращаться из «дурачка» в «умного», во-вторых, подчиняться властным влияниям, благодаря возросшей внушаемости или за счет стрессового пробуждения зооантропологического коллективизма (стайности), свойственного больше мужским особям.

Таким образом, при стрессе первого ранга уже в его экстатической фазе возрастает способность активно реагирующих людей к конструктивному (деловому, боевому) сплочению в составе иерархизированных социальных структур (коллективов). Конечно, это возможно при наличии: 1) лидера, то есть его примера и руководящего указания, 2) личной компетентности (деловой, боевой), активизирующейся при стрессе и делающей людей в экстремальной ситуации способными к стрессово-конструктивной деятельности.

Все это было в режимах невесомости (при «ударах» падением) при стрессовом кризисе первого ранга у активно реагировавших людей (первой группы).

Стрессово-пассивные (из второй группы) невесомость переживали иначе. У них при исчезнувшей силе тяжести также была мгновенная реакция «Что такое?». Однако сразу за ней, как указывалось выше, появлялась иллюзия перевернутого положения. Вместе с нею возникало ощущение у кого большей, у кого меньшей вялости, скованности всего тела, неприятное смущение, казавшееся «непонятным, беспричинным».

Эта «смущенная пассивность» – отличительная особенность кризиса первого ранга (то есть при «аларм-реакции») у стрессово-пассивных. Всех этих испытуемых (второй группы) в полетах с режимами невесомости рано или поздно тошнило, многих даже рвало. Их прозвали «пассивными тошнотиками».

Пассивность после тошноты и тем более рвоты становилась иной, уже без смущенной растерянности, которая вытеснялась болезненной слабостью. Это была вторичная стрессовая пассивность-болезненность. Она становилась одной из отличительных особенностей стрессового кризиса второго ранга. Многие «пассивные тошнотики» отказывались от участия в последующих полетах. Те же, кто соглашались снова и снова летать с нами, со временем адаптировались к гравитационным стрессорам, у них переставали возникать пространственные иллюзии и тошнота.

Будучи в невесомости рядом с развеселыми стрессово-активными новичками недавние «тошнотики» индуцировались (заражались) их весельем, но без инфантильной безмятежности. Их шутки и балагурство имели налет ерничества, за которым скрывались дискомфортные ощущения.

Было несколько случаев, когда у, казалось бы, полностью адаптированных к невесомости испытуемых (в прошлом «пассивных тошнотиков») в полетах были вспышки злости, «злобы с улыбкой», как реакции на инфантильную радость стрессово-активных новичков. В послеполетных отчетах эти «озлобившиеся» сообщали об удивляющей теперь их самих спонтанной неадекватной агрессивности такого их отношения к дурачившимся активным новичкам.

Эта стрессовая брутальность легче провоцировалась у тех, кто «вышел» из своей стрессовой пассивности, адаптируясь к стрессору. Но брутальность могла вспыхнуть и у людей, причисляемых при стрессе к другим группам. Эти аффективные вспышки возникали у наших испытуемых вопреки их временной стрессовой алекситимии (см. 2.5). Сходные внезапные интенсивные взрывы эмоций были замечены Петером Сифнеосом с сотрудниками и у клинических пациентов, постоянно страдающих алекситимией (Nemiah, Freyberger, Sifneos, 1976), в те же годы, когда проводились и наши, описываемые здесь, эксперименты (Китаев-Смык, 1963 а, б, 1964 а, б).

Если отличием вошедших в первую группу была их стрессовая экстравертируемость (усиление при стрессе внимания к тому, что вокруг, к окружающим людям), то внимание людей второй группы, напротив, в тех же стрессогенных условиях обращалось к их внутрителесным ощущениям и к своим тягостным переживаниям. Эти стрессово-интровертировавшиеся испытуемые не теряли из виду все вокруг себя, но ощущали неизъяснимую (алекситимную) отчужденность всего вокруг, «закрытость души», как написал в послеполетном отчете испытуемый X.

Таким образом, при многократно повторяющемся «ударном» стрессе пробуждались психические свойства, не проявлявшиеся в спокойной обстановке. Их удавалось замечать, как указывалось выше, так как гравитационный стрессор был свободен (чист) от социально и интеллектуально значимых экстремальных воздействий (см. раздел 1.3.4).

В ряде случаев приятные эмоции при отсутствии силы тяжести сопровождались у некоторых подопытных, причисленных к первой группе, яркими ощущениями своих необычных «сверхвозможностей». Эти люди переживали при стрессе в невесомости радостное чувство своей большой значимости, величия, оцениваемое ими лишь позднее как неадекватное. «Было удивительно, что я могу свободно, ничего не касаясь, проплыть вдоль салона самолета. Казалось, что обладаю и еще какими-то непонятными способностями; казалось, вот оно свершилось, и я могу все; могу сделать что-то большое и замечательное. И от этого радость прямо переполняла меня, очень приятно! С исчезновением невесомости это чувство как-то скомкалось и прошло. Сейчас, после полета, это кажется странным, но вспоминать приятно. Теперь я знаю, что такое мания величия, но мне совсем не жалко, что она прошла» (из отчета испытуемого П.).

Во многих случаях испытуемые сообщали в послеполетных отчетах, что испытали в невесомости чувство приобщения к прекрасному, величественному. Они объясняли это тем, что участвовали в исследованиях, способствующих выходу человечества в космос, что это «большое хорошее, правильное дело» (из отчета испытуемого Х-а). Напомню, что это происходило в 1961 г.

Всякое экстремальное изменение обстоятельств жизни, разрушая старые, создает новые возможности мироустройства. Значит, сменятся и социальные роли, и статусы людей. Потому экстремальная ломка пространства (как у нас в невесомости) – это еще как будто предтеча социального слома и открытие прав человеку на его более высокое положение в новой социальной иерархии. Неудивительно, что в людях генетически (?) заложена готовность к экспансии социальных высот при стрессе. «Запальное устройство» этой экспансии включает в человеке вспышку ощущения своего величия. То, что этим «запалом» снабжены далеко не все, отчетливо видно при стрессе войн, революций.

Сверхъестественное обрушение окружающего мира, как это чудилось некоторым нашим испытуемым, могло пробуждать у «иррациональных личностей» (Юнг, 1995) позыв к якобы опоре на магию своего собственного величия.

В структуре личности оптимистов заложен механизм прогнозирования лучшего окончания всех худших начинаний, в частности обретение величия власти над ужасным. Ужас падения в невесомости мог включать ощущение власти над случившимся. Это – преображение из «жертвы» краха пространства во «властителя» над ним (Сенявский, 2001).

Квазимания величия возможна при стрессах в разных чрезвычайных ситуациях, во-первых, как оправдание права на неожиданность одержанной победы, во-вторых, как сила, пробуждающаяся для удержания обретенной победы, в-третьих, как своеобразное проявление чрезмерной радости от отмены угрожавшей опасности. При латентной психопатологии (при психозе) стресс с «отменой опасности» может надолго пробуждать манию величия.

У многих испытуемых первой группы сразу после исчезновения чувства страха, еще в невесомости, могла возникнуть ретроградная амнезия («забывание назад», забывание прошлого), то есть забывание начального периода эксперимента. Воспоминания о нем становились более отчетливыми уже после окончания режима невесомости, когда наступало как бы «протрезвление». Однако у некоторых его не было. Такие испытуемые потом, в кинозале, с удивлением просматривали результаты киносъемки в невесомости своего поведения и мимики: «Я помню, что все было необычно, но чтобы я так себя вел!.. Трудно представить!» (из отчета испытуемого П.). Ретроградная амнезия – явление нередкое, до сих пор загадочное. Оно бывает при ударе по голове как один из обязательных симптомов сотрясения мозга.

Ретроградная амнезия отмечена у солдат, переживших ужасы войны. Возвратившись с чеченской войны, многие ее участники не помнят остроты боевых эмоций и даже многих чрезвычайных случаев. Ретроградная амнезия бывает всегда у всех женщин после родов. Если б не это – род людской давно бы прекратился: не хотели бы женщины повторно рожать. Но каковы психологические, нейрогормональные, биохимические, биофизические и другие механизмы ретроградной амнезии, доподлинно неизвестно.

Рассмотрим различия проявлений стресса на примере реагирования при кратковременной невесомости у людей, подготовленных к экстремальному воздействию и впервые познающих его (см. рис. 15). Напомним, что это различия в поведении при стрессе первого ранга. Сравнивая реакции в невесомости у 210 людей с летным опытом и 215 без него, можно отметить, что 85 % лиц со значительным профессиональным летным опытом обладали хорошей переносимостью невесомости, в то время как среди лиц нелетных профессий – только 26 %. По данным оценки эмоционально-двигательных реакций в невесомости, восемь человек из числа профессионалов летного дела были отнесены к первой группе, 24 – ко второй, 175 – к третьей и трое – к четвертой группе.

На таком распределении, несомненно, сказались профотбор и адаптация к постоянно возникающим в полетах изменениям действия силы тяжести. Однако среди представителей летного состава имелись лица, плохо переносившие состояние невесомости. Например, у одного из испытуемых – заслуженного летчика-испытателя СССР Валентина Федоровича Хапова во время полетов по параболе возникали иллюзия перевернутого положения, легкая тошнота и выраженное ощущение дискомфорта. Эти реакции возникали у него в первых двенадцати режимах невесомости, когда он в роли второго пилота осваивал пилотирование самолетом с выполнением режимов невесомости. У члена экипажа Николая Заломного, имевшего 1600 часов налета на самолетах разного типа, при невесомости появилось представление о стремительном падении, сильное чувство страха с кратковременным нарушением зрительного восприятия. Эти реакции, постепенно уменьшаясь, повторялись у него на протяжении 100 режимов невесомости. У опытного парашютиста-испытателя Яшина (250 прыжков) в невесомости возникали выраженные реакции, характерные для лиц четвертой группы: активизация движений, чувство падения и страха сменялись заторможенностью, иллюзией перевернутого положения, затем возникали тошнота и многократная рвота.

Итак, стресс, в частности из-за «удара» невесомостью, обладает разной субъективной экстремальностью для адаптированных к нему профессионалов и для людей, впервые оказавшихся при таком стрессе (см. рис. 15).

Среди лиц, наблюдавшихся нами в условиях невесомости, было 14 женщин, из них 10 – с большим летным опытом (авиационные инженеры, спортсменки, парашютистки, планеристки), четыре – без него (медицинские сестры). Они были первыми женщинами, оказавшимися в невесомости. Поведенческие реакции у женщин в этих условиях были такими же, как у мужчин. Одна из обследованных, Светлана Владимировна Сергеева-Стрельцова, опытная парашютистка (400 прыжков), была отнесена к третьей группе, так как отличалась хорошей переносимостью невесомости. Однако впоследствии выяснилось, что, впервые оказавшись в невесомости в салоне нашего самолета, она, по ее словам, «испытала чарующее, несравнимое ни с чем пережитым счастье безмерное, звездное. Радость заполняла все тело. Свет будто наполнил самолет и весь мир. Не стало стен кабины. Так – до конца невесомости и при каждом ее повторении. В повторных полетах в другие дни это чувство возникало, уменьшаясь. Но в невесомости всегда приятно». Следовательно, фаза экстаза наступала у нее, минуя фазу с представлением о падении и ужасом, вероятно, благодаря большому опыту пребываний в невесомости раньше, при каждом парашютном прыжке. Таким образом, эту испытуемую следует включить в первую группу.

Рис. 15. Обобщенная субъективная экстремальность (Э) гравитационного стрессора (во время первого пребывания при кратковременной невесомости) для группы испытуемых без значительного летного опыта (А) и для группы испытуемых со значительным летным опытом (Б).

Р – число людей (в %): ИР – количество исходно реагирующих, АР – активно реагирующих, ПР – пассивно реагирующих

Две женщины, причисленные к первой группе (с признаками стрессово-активного поведения), удовлетворительно переносили это состояние; у них возникали чувства падения, сильного страха, сменявшиеся эйфорией. Одной из этих женщин, медсестре Антонине Богатыревой, после исчезновения пугающего чувства падения вниз «стало очень смешно, будто щекотно, но никто не прикасался ко мне. И ничего плохого в этом не было. Когда невесомость кончилась, мы упали на мягкий пол – это тоже смешным казалось».

10 женщин отнесены ко второй группе (с признаками стрессово-пассивного реагирования), из них семь с удовлетворительной переносимостью невесомости, три – с плохой переносимостью (рвота, общая слабость, дисгидроз и т. п.).

Еще одна испытуемая, Надежда Гришаева, причислена к четвертой группе (со смешанными признаками эмоционально-двигательной активности-пассивности в невесомости при плохой ее переносимости). Отличительной особенностью ощущений в невесомости у этой испытуемой было возникновение чувства недоумения: «В режиме невесомости что-то произошло, но никак не могла понять, что же случилось со мной. Даже неприятно. Что я, глупая, что ли? Ни понять, ни вспомнить не удавалось». Так у нее проявлялась алекситимия.

Четыре женщины участвовали в экспериментах в невесомости под нашим наблюдением на протяжении длительного периода – до четырех лет, в десятках, сотнях режимов невесомости. Психологические и психофизиологические реакции в ходе адаптации к повторяющемуся ее действию были у них такими же, как у мужчин.

Одна из испытуемых, Марта Перова, скрыла, что была на четвертом месяце беременности. Она побывала в 12 режимах невесомости по 28 секунд, следовательно в 24 режимах при перегрузке 1,5–1,8 g по 15 секунд. На пятом режиме невесомости у нее случилась краткая рвота, похожая на срыгивание.

Ее беременность завершилась в срок нормальными родами. Родилась девочка, которая, побывав еще в утробном возрасте в невесомости, сейчас уже не молодая, но полная сил и очень красивая женщина, проживает в Англии.

Ныне есть несколько тысяч научных сообщений о сходстве и различиях физиологических и психологических процессов у мужчин и женщин, находившихся в длительной невесомости на орбитальных станциях, на космических «челноках».

Хочу обратить внимание читателей на сходство некоторых биохимических, гормональных и других показателей, а также ряда симптомов «спутниковой» болезни у мужчин на орбите и симптомов болезненного состояния на первых и последних месяцах беременности. Возможно, и то и другое состояние – стрессовый «уход» в пассивность для пережидания «непонятного», неодолимого стрессора. Может быть, при «спутниковой» болезни это болезненное состояние приводит на некоторое время мужчин к пассивности – слабости – вплоть до «оженствления»?