Текст книги "Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны"

Кусонский был потрясен прочитанным и позвонил адмиралу Кедрову, заместителю Миллера по РОВС. Кедров попросил послать домой к Скоблину пожилого офицера Василия Владимировича Асмолова, который постоянно жил в помещении штаба РОВС, исполняя, кроме прочих, обязанности ночного сторожа.

– Надо узнать, во-первых, не пропал ли и Николай Владимирович, – озабоченно сказал адмирал Кедров. – Ежели он на месте, то пусть вспомнит, где и когда они расстались с Евгением Карловичем?

Асмолов среди ночи отправился к Скоблину. Но дом был пуст. Асмолов вернулся в штаб РОВС. Там уже собрались несколько руководителей союза, которые заподозрили худшее – Миллер последовал за Кутеповым в мир иной.

– Неужели и Скоблин пропал? Но Надежда Васильевна должна была бы остаться дома, почему же ее нет? С ней-то что могло приключиться? – задавались недоуменными вопросами в штабе РОВС.

Полковник Сергей Александрович Мацылев, помощник начальника канцелярии, вспомнил, что Скоблин и Плевицкая иногда ночуют в гостинице «Пакс». Мацылева сразу и послали в гостиницу. Полковник ничего не знал об уже прочитанной записке Миллера и о том, что Скоблин фактически уже на положении подозреваемого. Поэтому когда он будил Скоблина и просил немедленно приехать в штаб РОВС, то никак не мог вспугнуть генерала.

Николай Владимирович без шляпы в легком летнем пальто на такси поехал на улицу Колизе. Отправляясь в РОВС, он, надо полагать, строил амбициозные планы и намеревался взять на себя обязанности и главного расследователя загадочного исчезновения Миллера, и его функции по руководству РОВС. Но события развивались совсем не так, как планировали Скоблин, Плевицкая и их руководители из 5-го отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР.

На улице Колизе Скоблина сразу же спросили:

– Где Миллер?

– Я не знаю, – спокойно ответил Скоблин.

– Когда вы его видели в последний раз?

– В воскресенье, – не моргнув глазом сказал Скоблин.

Тогда ему показали записку, оставленную Миллером.

Скоблин смутился, но тут же хладнокровие вернулось к нему. Он стал говорить, что в это время они с женой сидели в ресторане, у них есть свидетели. Адмирал Кедров и генерал Кусонский сказали, что направляются в комиссариат полиции, и предложили ему поехать вместе с ними.

Скоблин понял: все рухнуло. Предположил, что в полиции его первым делом арестуют. Он понял, что надо спасаться. Он улучил минуту, когда внимание растерявшихся руководителей РОВС было отвлечено от него, вышел из комнаты и исчез.

Пытаясь найти Скоблина, наивный адмирал Кедров вновь послал полковника Мацылева в гостиницу «Пакс». Он разбудил Надежду Плевицкую:

– Николай Владимирович не вернулся?

Плевицкая поняла, что произошло нечто непредвиденное. Она набросилась на Мацылева с неосторожными вопросами:

– Где мой муж? Он ведь ушел с вами. Что вы с ним сделали? Вы его в чем-то подозреваете? Отвечайте! Он способен застрелиться, если задета его честь!

На следующий день эмигрантские газеты вышли с шапкой: «Загадочное исчезновение ген. Е. К. Миллера. Глава РОВС-а в среду в 12 ч. 30 м. дня покинул управление на рю Колизе и с тех пор не появлялся».

Плевицкая, захватив с собой деньги, по всему городу искала мужа, чтобы спасти его и себя. Но поиски были безуспешными. Она не сумела связаться и с сотрудниками парижской резидентуры советской разведки, потому что не знала, как это сделать, – отношения с разведчиками поддерживал Николай Владимирович.

24 сентября растерянную Плевицкую встретил в Галлиполийском собрании капитан Петр Яковлевич Григуль, бывший адъютант генерала Скоблина.

– Где же вы были вчера? – спросил ее капитан, который был потрясен слухами о причастности Скоблина к исчезновению генерала Миллера и сам не знал, чему верить.

– Целый день бродила по улицам, – ответила Плевицкая. – Я не знала, что думать, искала мужа, а где его искать, сама не понимала. Я была как безумная. На каждом углу мне казалось, что вот я его сейчас увижу. Когда больше сил не было, я пошла к доктору. Это было уже перед вечером. Звонила, звонила, никто не отвечал… Тогда я опять пошла бродить по улицам… Что же вы еще хотите от меня? Я искала, с кем посоветоваться, хотела, чтобы меня успокоили. Я не могла оставаться одна.

Ночь Надежда Васильевна провела у знакомых, а утром была арестована в Галлиполийском собрании. Полицейские нашли у нее семь с половиной тысяч франков, полсотни долларов и полсотни фунтов стерлингов. Эти деньги на суде станут доказательством ее вины.

А что произошло с генералом Миллером?

Когда генерала хватились, машина, увозившая Евгения Карловича Миллера, была уже далеко от Парижа. Связанного генерала, которому дали хлороформ, везли в портовый город Гавр. Здесь в порту на разгрузке стояло советское судно «Мария Ульянова», которое доставило 5522 тюка с бараньими кожами на общую сумму в девять миллионов франков.

Портовой команде оставалось выгрузить еще шестьсот тюков, когда «Мария Ульянова» стала готовиться к немедленному отходу. Капитан получил по радио малопонятный ему приказ принять важный дипломатический груз и немедленно покинуть порт. Так что шестьсот тюков с бараньими кожами вернулись в Россию, где их перегрузили на другой пароход и доставили на сей раз в Бордо.

Машина, покрытая пылью, подкатила к самому причалу. Стоял туман. Из машины выскочил какой-то немолодой человек и с неожиданной для его возраста прытью поднялся по трапу. Вахтенный провел его прямо к капитану. На несколько минут они остались один на один в капитанской каюте. Потом капитан стремительно прошел в рубку, а гость вернулся к трапу, чтобы помочь втащить на борт тяжелый груз. По приказу капитана с палубы убрали всех матросов.

Таможенникам предъявили документы, из которых следовало, что в ящике содержится дипломатическая переписка советского полномочного представительства во Французской республике. Дипломатическая переписка таможенному досмотру не подлежит.

Полицейское расследование быстро привело сыщиков в Гавр. Они справедливо заподозрили, что Миллера увозят на советском судне. Министр обороны Эдуард Даладье вызвал к себе советского посла и потребовал, чтобы пароход немедленно вернулся во Францию. Но 29 сентября «Мария Ульянова» дошла до Ленинграда, на следующий день Миллера доставили в Москву.

А Надежду Плевицкую обвинили в «соучастии в похищении генерала Миллера и насилии над ним». По совету своих адвокатов она утверждала, что на большевиков никогда не работала и не знала, чем занимался ее муж.

На один из допросов следователь пригласил жену генерала Миллера. Плевицкая была смущена ее присутствием и попросила следователя оставить их одних. Следователь согласился, надеясь, что беседа с давней подругой заставит Плевицкую дать правдивые показания.

– При такой дружбе, какая была между нами, как вы могли, зная, что я потеряла мужа, не заехать ко мне, не позвонить? – спросила жена Миллера.

– Почему не заехала, не позвонила? Да это все равно что спрашивать меня, почему я не бросилась в Сену. – Плевицкая зарыдала. – Вы же знаете, как я вас любила… и Евгения Карловича… Разве я могла это сделать?.. Разве мог Николай Владимирович?.. Да я бы первая донесла… Вы верите мне?

Миллер молчала.

– Сделайте так, чтобы меня выпустили, – попросила Плевицкая.

Она еще не понимала, что ее ждет суд и очень суровый приговор.

– Что же вы намерены предпринять, если вас выпустят? – спросила Миллер.

– Я поеду в Россию, к мужу…

– Как вы там его найдете?

– Я знаю, как найти… У него там два брата.

– Даже если вы его найдете, вы ничего не узнаете. Потому что его расстреляют, если он что-то скажет. И вас заодно.

– Нет, он скажет. Я велю ему, и он ответит, а я дам вам знать, где находится Евгений Карлович. Слушайте, если вы мне не доверяете, то пусть со мной пошлют инспектора.

Где же спрятался Скоблин?

Там, где ни полиции, ни контрразведке РОВС никогда бы не пришло в голову его искать. С первого этажа дома на улице Колизе, где находился штаб Русского общевоинского союза, Николай Владимирович поднялся на второй этаж, в квартиру бывшего министра Временного правительства, бывшего министра в Сибирском правительстве Колчака, видного в прошлом московского промышленника Сергея Николаевича Третьякова.

Бывший министр, обедневший и одинокий, к тому времени семь лет работал на советскую разведку. По счастливой для Москвы случайности дом, который арендовал в Париже РОВС, принадлежал семье Третьякова. Правда, сам Третьяков из семьи ушел, но его уговорили вернуться. В кабинете председателя РОВС советские разведчики ночью установили подслушивающее устройство, и несколько лет подряд бывший министр Сергей Третьяков каждодневно проводил несколько часов с карандашом в руках, надев наушники и записывая все, что ему удавалось услышать. Затем он составлял донесение и передавал его сотруднику парижской резидентуры советской разведки.

Третьяков и спрятал у себя Скоблина. Затем Николай Владимирович, которому нужны были деньги, отправился в город. Около четырех утра Скоблина видели в гараже на углу бульвара де Пресбург и Порт дэ Терн. Он искал своего дальнего родственника полковника Воробьева, но не нашел. Не застав его, пошел к своему однополчанину Кривошееву, владельцу книжного магазина. Кривошеева тоже не оказалось дома, дверь открыла его жена. Скоблин попросил стакан воды и денег взаймы, объяснив, что потерял бумажник, а нужно срочно расплатиться. Жена Кривошеева одолжила Скоблину двести франков. Теперь он бросился искать советских разведчиков, которые должны были вывезти разоблаченного генерала из Франции.

Вся французская полиция получила описание Скоблина, его надеялись перехватить на железнодорожных вокзалах и морских портах. Но напрасно… Считается, что Николая Владимировича Скоблина вывезли в Испанию, где след генерала исчезает навсегда. В Испании шла гражданская война, и говорили, что он погиб при бомбардировке. Скорее чекисты от него избавились.

Московские газеты буквально на следующий день сообщили своим читателям об исчезновении белогвардейского генерала Миллера и потом регулярно информировали о ходе поисков. Парижский корреспондент ТАСС охотно цитировал некоторые французские газеты, которые писали, что «заставить исчезнуть генерала Миллера с тем, чтобы поставить во главе белой эмиграции более подходящего для Гитлера человека, несомненно, в интересах той части белой эмиграции, которая связана с фашистской Германией. Миллер не проявлял того рвения и горячности в отношении службы Гитлеру и генералу Франко, которых хотели бы от него некоторые из главарей РОВС».

Парижский корреспондент «Известий» 27 сентября, когда Плевицкую уже арестовали, процитировал «белоэмигранта Бурцева»: «Генерал Скоблин – это новый Азеф. Я являюсь ярым врагом большевиков, но правда – прежде всего. СССР не имеет никакого отношения к этому делу. Похищение было совершено немцами. Правительственные круги Германии желали избавиться от генерала Миллера, который хотя и не был франкофилом, но все же был нейтральным».

Еще через день «Известия» сообщили: «Расследование установило, что Скоблин входил в организацию белогвардейских генералов, занимавшихся вербовкой бывших офицеров врангелевской и деникинских армий, проживавших во Франции, в Германии и на Балканах, для составления из них «русского добровольческого корпуса». Этот корпус должен был влиться в германскую армию «в соответствующий момент». Миллер, так же как и Деникин, был якобы противником открытия в Париже вербовочных пунктов. Скоблину было, по-видимому, поручено его германским начальством ликвидировать Миллера, а затем Деникина».

30 сентября «Известия» посвятили исчезновению генералов подвал на второй полосе: «Фашистские газеты объявили: «Генерал Миллер похищен представителем Советского Союза Скоблиным. Его погрузили на советский пароход и повезли в Ленинград». Действительно, как могут обойтись жители Ленинграда без генерала Миллера? Второе, удешевленное, издание дела Кутепова состряпано».

Но что бы ни писали советские газеты, мало кто сомневался в том, что агенты Москвы средь бела дня похитили в Париже и, вероятно, убили одного из вождей русской эмиграции. Еще один эпизод, ухудшивший отношения России и Запада.

Следствие по делу Плевицкой продолжалось больше года. Надежду Васильевну Плевицкую посадили на скамью подсудимых вместо ее мужа. Суд начался 5 декабря 1938 года, когда бывший председатель РОВС Миллер сидел во внутренней тюрьме НКВД в Москве, а мечтавшего занять его место Скоблина уже не было в живых.

Эмиграция обвиняла французское правительство в позорном покровительстве большевикам. Адвокат Морис Рибе, нанятый РОВС, настаивал на вызове в суд министра внутренних дел как свидетеля:

– Я утверждаю, что 23 сентября 1937 года, когда газеты сообщили об исчезновении генерала Миллера, советский полпред Потемкин был приглашен к председателю совета министров. Глава правительства посоветовал Потемкину предложить Москве передать по радио на коротких волнах «Марии Ульяновой» приказ: «Немедленно вернуться во Францию». Но министр внутренних дел доложил главе правительства, что грузовик, на котором, как можно полагать, привезли Миллера, прибыл в Гавр слишком рано – в два часа дня, и, стало быть, этот след нельзя считать серьезным. Правительство отказалось поэтому от мысли послать за советским пароходом миноносец. Только к вечеру того дня выяснилось, что грузовик прибыл в Гавр не в два часа, а между тремя и четырьмя часами. Но тогда уже было поздно действовать. Почему это произошло? Вот почему допрос министра я считаю необходимым для выяснения дела.

Адвокат Рибе утверждал, что французская полиция фактически парализовала расследование дела о похищении генерала Миллера, дабы не испортить отношения с Советским Союзом. В частности, полицейский комиссар Шовино был уволен в отставку за его рапорты, указывавшие на участие советских агентов в похищении. В министерстве комиссара распекали: «Черт знает, какой рапорт вы написали! Так можно испортить наши отношения с советским полпредством. Министр вне себя от гнева».

– В полиции работают люди сообразительные, – говорил на суде адвокат Рибе. – Они понимают волю министра с полуслова. Иначе невозможно объяснить непростительные промахи, совершенные полицией при расследовании этого дела.

Начальник полиции возражал:

– Я решительно отвергаю подозрения в том, будто полиция руководствуется какими-либо посторонними соображениями. Наша задача раскрывать преступления, кто бы их ни совершал. В дни похищения генерала Миллера я был занят другим сенсационным преступлением – убийством бывшего агента советской разведки Игнатия Рейсса, который пытался расстаться с Москвой. В течение нескольких дней мы разыскали сообщников и арестовали Лидию Грозовскую, не останавливаясь перед тем, что она занимала должность секретаря в советском торгпредстве в Париже.

После речи прокурора к присяжным обратился еще один нанятый эмиграцией адвокат – Стрельников:

– Я хочу напомнить вам, что русская эмиграция во Франции представляет собой остатки союзной армии, нашедшие убежище на союзной территории. Я хотел бы, чтобы, когда вы останетесь в совещательной комнате для вынесения вашего вердикта, вы не забыли, что именно вы должны дать понять вашим вердиктом исполнителям и вдохновителям этого преступления, что оно не останется безнаказанным, так как справедливость и равенство всегда существовали во Франции, и подобные преступления не могут совершаться безнаказанно.

Защитником Плевицкой был адвокат Максимилиан Максимилианович Филоненко, известный в эмиграции человек. При Временном правительстве в 1917 году он был комиссаром при ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве.

– Считаете ли вы вашего мужа виновным в похищении генерала Миллера? – спрашивал Плевицкую следователь.

– Не знаю… Раз он мог бросить меня, значит, правда случилось что-то невероятное. Я не могу допустить, что он виноват, считала его порядочным, честным человеком. Нет, невозможно допустить… Но записка генерала Миллера и то, что он меня бросил, – против него.

– Умоляем вас, скажите правду!

– Не знаю. Я правду говорю. Я ничего, ровно ничего не знала.

Суд вызвал на допрос и Антона Ивановича Деникина. На вопрос судьи, не состоит ли он в родстве с обвиняемой, Деникин ответил:

– Бог спас!

Судья спросил:

– Знали вы Скоблина?

– Знал. Скоблин с первых дней участвовал в Добровольческой армии, которой я командовал.

– Знали ли вы его в Париже?

– Встречался в военных собраниях, но никогда не разговаривал и не здоровался.

– Знали ли вы Плевицкую?

– Никогда не был знаком, не посещал ее дома, не разговаривал и даже ни на одном концерте ее не был. За несколько дней до похищения генерала Миллера Скоблин познакомил меня с ней на корниловском банкете.

Прокурор Фаш спросил:

– Скоблин был у вас с визитом 22 сентября?

– Скоблин, капитан Григуль и полковник Трошин приехали благодарить меня за участие в корниловском банкете. В то время генерал Миллер был уже похищен.

– Не предлагал ли Скоблин совершить в его автомобиле путешествие в Брюссель на корниловский праздник?

– Предлагал раньше два раза совершить поездку в его автомобиле, то было третье предложение.

– Почему вы отказались?

– Я всегда… вернее, с 1927 года подозревал его в большевизанстве.

– Вы его опасались или ее?

– Обоим не доверял.

Адвокат Филоненко:

– Вы убеждены, что Скоблин был советским агентом, но доказательств не имеете?

– Да.

– Знаете ли точно, что Плевицкая была сообщницей в похищении генерала Миллера?

– Нет.

– Думаете ли, что она знала заранее о преступлении?

– Убежден, – коротко ответил генерал Деникин.

Надежда Плевицкая возбудила против себя ненависть почти всего эмигрантского Парижа.

Собравшиеся в зале эмигранты увидели Плевицкую похудевшей, бледной, с выступающими скулами, с запавшими щеками, всю в черном. Темные волосы были туго стянуты черной повязкой, на руках черные перчатки. Поникшая поза, замедленные жесты. На допросах она теряла самообладание. Участники процесса с чувством презрения и сочувствия одновременно смотрели на то умоляющую, то кидающуюся из стороны в сторону, растрепанную, кричащую, рыдающую, обезумевшую от страха женщину.

Сидевшие в зале считали, что Плевицкая избегает или не смеет смотреть на толпу русских людей, потому что чувствует их враждебность – и свое одиночество. Все против одной. Одна – против всех…

В зале присутствовало множество именитых эмигрантов. Среди почетных гостей сидел бывший министр юстиции Временного правительства Павел Николаевич Переверзев. Он был среди тех немногих, кто полагал, что в деле есть только косвенные улики, подкрепляющие обвинение против Плевицкой; и это даже и не улики, а скорее предположения, и предположения сомнительные, которые нельзя толковать непременно во вред обвиняемой.

Адвокат Российского общевоинского союза Рибе произнес пылкую и злую речь. Он обвинил Плевицкую во лжи и назвал ее соучастницей варварского преступления:

– Супруги Скоблины стали советскими агентами, получая за предательство свои тридцать сребреников. Может быть, и больше. Плевицкая сознательно участвовала в шпионской деятельности Скоблина и даже руководила им. Сегодня нужно уже платить! Плевицкая! – театрально обратился к ней адвокат. – Есть еще время сказать правду. Что вы сделали с генералом Миллером? Не видите ли вы и его, как генерала Кутепова, живым в ваших снах? Говорите!

Плевицкая молчала.

– Как тягостно это молчание! – произнес адвокат.

Адвокат Рибе ошибался. Супруги Скоблины не участвовали в похищении Кутепова, потому что стали работать на советскую разведку спустя полгода после его похищения. Но в зале не было никого, кто мог бы поправить адвоката. Впрочем, если бы такое уточнение и было бы сделано, это едва ли смягчило бы сердца присяжных.

Адвокат превзошел себя:

– Будем уважать страдания русских эмигрантов, восхищаться их верой, их идеалами. И все это предала эта женщина! Над всем этим она надсмеялась! И если мы должны удерживать наш гнев, то мы можем выразить ей все наше презрение, ибо это предательство, платное предательство. Соучастница преступления, предавшая дружбу, в момент похищения и убийства она занималась подбором новых нарядов для себя… Судите ее, господа присяжные, без ненависти, конечно, но и без пощады. Да совершится французское правосудие!

Французские присяжные склонны выносить мягкие приговоры женщинам, которые действовали под влиянием мужей. Но в деле Надежды Васильевны Плевицкой присяжные не нашли для нее смягчающих обстоятельств. Приговор: двадцать лет каторжных работ, еще десять лет после этого осужденной запрещается ступать на землю Франции.

И прокурор еще сказал, что сожалеет, что по закону не может требовать для Плевицкой большего наказания. С учетом ее возраста – ей было пятьдесят четыре года – это означало пожизненное заключение. Фактически на ней отыгрались за исчезнувшего Скоблина. Кассационный суд отказал в пересмотре дела. Президент Франции не захотел ее помиловать. Владимир Бурцев радостно написал: «Пусть гниет в тюрьме!»

Ровно за неделю до вынесения приговора Надежде Васильевне Плевицкой в Москве был вынесен негласный приговор человеку, который решил ее судьбу. 7 декабря 1938 года народный комиссар внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности Николай Иванович Ежов перестал быть наркомом. Арестуют его через четыре месяца. Умрут они с Плевицкой в один год.

Бывшего генерала Миллера расстреляли 11 мая 1939 года во внутренней тюрьме Главного управления государственной безопасности НКВД. Он содержался под именем Петр Васильевич Иванов и под этим же именем был приговорен к смерти.

А бывший штабс-капитан Петр Георгиевич Ковальский, который завербовал Скоблина и Плевицкую, был расстрелян еще в 1937 году. Сменив несколько мест работы, он устроился старшим бухгалтером конторы «Главхлеб» в Ворошиловграде, где и был арестован сотрудниками управления государственной безопасности управления НКВД по Донецкой области.

В обвинительном заключении говорилось: «Из дела-формуляра Ковальского видно, что Ковальский при использовании по линии ИНО имеет ряд фактов, подозрительных в проведении им разведывательной работы в пользу Польши».

Подозрения оказалось достаточно. О том, что Ковальского провинциальные чекисты сочли польским шпионом и расстреляли, на Лубянке ничего не знали. И московские разведчики еще два года тщетно искали его по всей стране, потому что опять понадобились опытные агенты-вербовщики.

Надежда Васильевна Плевицкая умерла во французской каторжной тюрьме в 1940 году. Парижская резидентура советской разведки равнодушно передала в Центр последнее сообщение о своем агенте по кличке Фермерша: «Перед смертью ее исповедовал православный священник. Есть основания полагать, что исповедь, в которой она все рассказала, была записана французской контрразведкой с помощью скрытых микрофонов».