Текст книги "Вселенная скажет «Да!»"

– Костя, ну неужели ты действительно ничего не помнишь? – с огорчением спросила Нина. – Здесь нам было так хорошо! Только ты чуть не подрался с официантом.

– Точно! – едва не закричал я. – Вспомнил! Молодой такой и наглый. Он всё время пялился на твою грудь. Я ему рубашку порвал.

Совсем другими глазами я осмотрел кафе, узнавая и барную стойку, и ряд холодильных шкафов, и металлические кованные светильники, развешанные по стенам. Как я мог забыть нашу поездку? Почему не вспоминал о ней? Родители искренне радовались нашему приезду, а Нина очень старалась им понравиться. Она каждый день мыла полы, перетирала посуду, что-то варила, жарила. И отец, хитро посмеиваясь, повторял: «Ай да Костя! Ай да молодец! Вот отхватил нам невестку, так отхватил!»

Нина краснела, а я любовался ею – тонкая талия, пышная, высокая грудь, красивое лицо. А потом я забыл и про это кафе, и про нашу любовь! А ведь у нас было так много хорошего: наши горячие, прекрасные ночи, рождение детей, их первые шаги, покупка нашей первой квартиры. Как я мог всё это забыть, всё это предать? Внутри меня что-то сломалось, и, уронив голову на стол, я затрясся от рыданий. Напряжение последних недель вырвалось наружу.

Нина подскочила ко мне, и я спрятал лицо на груди жены. А она гладила меня по волосам, по вздрагивающим плечам и повторяла:

– Ну что ты, Костенька? Ну что, дорогой? Всё уже позади. Мы снова вместе и уже навсегда. Клянусь, что никогда даже словечком не упрекну тебя ни в чём. Никогда, даже в мыслях!

Я долго не мог успокоиться, но всё имеет конец, даже мужская истерика. Стыдясь своих слёз, я прошёл в туалет и долго растирал лицо и шею ледяной водой. Нина ждала меня возле двери, мы обнялись и всё стояли и стояли, наслаждаясь вернувшимся к нам покоем и счастьем.

– А знаешь, – вдруг засмеялась жена, – я впервые подумала, что ты стареешь!

– Почему?

– Раньше, после примирения, ты обязательно затащил бы меня в какой-нибудь укромный уголок. У тебя хватило бы ума даже в туалет, пока никого нет вокруг.

– Это намёк или провокация? Теперь ты у меня не вырвешься…

– Отпусти, сумасшедший! Сейчас закричу, позову на помощь официантку. Дома ещё успеем!

Нина вырывалась, смеясь, я обнимал её и был счастлив, как никогда.

Появилась официантка с нашими салатами на подносе, и мы поспешили за стол.

Полчаса назад, когда мы только ещё подъезжали к кафе, я обратил внимание на суету, крики и беготню, доносившиеся с территории зоопарка. А только лишь мы приступили к еде, как молодая женщина с растрёпанными волосами и в расстёгнутой на груди телогрейке распахнула дверь и закричала страшным голосом:

– Коля! Где этот чёртов Коля?

– Да здесь я, здесь! Чего орёшь? – нарочито тихим и спокойным голосом ответил старый худой мужичонка, появляясь откуда-то из-за холодильников. – Не видишь, электропроводку меняю. Прибежали уже?

– Нет! Но появились возле ограды, по деревьям скачут!

– Ну и чего орёшь раньше времени? Позовёшь, когда начнут бегать по летним клеткам, а пока жди и никого не нервируй!

Женщина хлопнула дверью и исчезла, а мужичок с интересом уставился на меня. Очевидно, он слышал всё, что здесь говорилось.

Чтобы скрыть свою неловкость, я спросил:

– Кто это по деревьям скачет? Узники вырвались на свободу?

– Да эта растрёпа забыла двери закрыть у обезьян. Вот они и рванули часа три назад. Тут такое началось! МЧС, полицию на уши поставили, по всему городу беготня, крики. Бабы – дуры. Я сразу сказал – набегаются, жрать захотят, сами прибегут. Зачем обезьянам свобода? Что они с ней делать будут? Свободой желудок не набьёшь! Вот и вышло по-моему! Маша, дай-ка мне гроздь бананов поспелее и запиши на счёт кормоцеха, на меня не вздумай записать.

– Так значит, не нужна обезьянам свобода? Есть у них вещи куда важней: тепло, знакомый домик, сытый покой! Так ты считаешь, дед?

– Истинно так. Ну посуди сам, милок. Свобода! И обезьяны. Приматы!

Мужичок надел телогрейку, взял бананы и вышел, а мы молча стали есть свой обед.

Через двадцать минут мы вышли из кафе. Обезьяны уже сидели в переносных лёгких клетках, а торжествующий мужичок кормил их какими-то листьями и остатками бананов. Увидев нас, он закричал, словно старым знакомым:

– Что я говорил? Сами, голубчики, пришли. Набегались! Неудавшийся побег! Ишь, захотели свободы! Приматы!

Молча мы прошли к своей машине. Открыв дверцу, я повернулся к Нине и, глядя в глаза, спросил:

– Надеюсь, ты не думаешь, что я вернулся к тебе из-за бананов?

Нина засмеялась, спрятала голову у меня на груди и, содрогаясь от смеха, произнесла:

Скорей, можно подумать, что это я к тебе приехала… из-за бананов…

– Какая ты испорченная женщина! Испорченная и пошлая! За что и люблю! Безумно тебя люблю!

Я подхватил Нину на руки, она обняла мою шею, и мы, как в молодости, закружились в стремительном вальсе.

Вселенная скажет «Да!»

Повесть

Глава первая. Деревня

Первый снег выпал в ночь на четырнадцатое октября. На работу Сергей с Леной пошли вместе, оставив спящего в обнимку с котом Вовку в его маленькой кроватке.

На крыльце задержались: так празднично и светло было вокруг, что захотелось постоять обнявшись и посмотреть подольше на эту красоту. Деревенская грязная улица преобразилась. Дома, хозяйственные постройки, огороды – всё вокруг стало чистым и белым, наполнило душу гармонией и спокойствием. Дед Гордей, разметающий снег на своём участке, громко через забор поздравил с праздником Покрова, поспешил к калитке.

– Погодите чуток, – закричал на ходу, – сигареты кончились, а магазин только через два часа откроется. Спасайте старика, а то уже уши опухать начали! – И громко засмеялся своей непонятной шутке.

– Тебе не сигареты нужны, а таблетки от склероза. Я же бросил курить год назад! – рассмеялся Сергей в ответ. – К Лене в медпункт зайди, она тебе всё что надо выпишет.

– А я не у тебя прошу, – обиделся дед. – Леночка, выручай! Мне только до вечера, куплю и сразу отдам.

Жена достала из сумки чуть примятую пачку сигарет, сунула её в руку соседа и пошла по заснеженной улице.

Сергей догнал, удивлённо спросил:

– Ты что, курить начала?

– А чему ты удивляешься? – раздражённо ответила жена. – Я скоро волком стану выть от такой жизни. Пять лет одно и то же: работа, дом, огород, уборка, стирка! Я не кухарка, не домработница и не машина, я живой человек! Мне отдых нужен! Ты покрутил баранку и вечером – на рыбалку или охоту! Целыми днями в лесу. А мне чем заняться в этой дыре?

– Так вроде вместе решили? – растерянно спросил Сергей. – Хороший дом, большое хозяйство. В Усть-Куте дали бы в лучшем случае двухкомнатную квартиру в старом доме. А тут всё своё. Ты же сама радовалась, когда переехали!

– Когда это было! А ты хоть раз спросил, каково мне после работы дотемна твоим собакам, свиньям да курам жратву варить, а потом всю эту свору кормить? С Вовкой нянчиться, тебе готовить, мыть, стирать, убирать. Целый день как заведённая. И так – месяц за месяцем, год за годом! А жить когда?

– А разве мы не живём? Мы любим друг друга. У нас сын растёт. В хорошем доме, светлом и тёплом. Я баню за лето поставил, стайку. У нас куры и свиньи живут лучше, чем вахтовики в Марково. Чистота, порядок, да и свиней ты кормишь раз в месяц, когда я на охоте. Соболей тебе ведь добываю, весной соболиную шубу сошьёшь. Или купишь норковую, когда продам шкурки, договорились же!

– Не нужна мне шуба в этой дыре. Куда я в шубе пойду? Свиней кормить?

Лена вырвала сумочку из руки Сергея и быстрым шагом пошла к поселковому медпункту – бревенчатой пятистенке, стоящей на краю села.

Сергей растерялся. Ему даже в голову не приходило, что жену не устраивает их жизнь.

С камнем на сердце пришёл он на работу, завёл машину и до обеда крутил баранку, не замечая ни ям, ни колдобин, из которых в общем-то и складывалась здешняя дорога. Трясся по бездорожью, а на ум, как всегда запоздало, приходили весомые аргументы. Он ведь тоже ни минуты не сидит без дела. Всё делает, чтобы их дом стал лучшим в посёлке. Соседи, поначалу настороженно встретившие новых поселенцев, теперь уважительно здороваются. Когда заходят во двор, чтобы договориться о вывозе сена с дальних покосов или перевозке брёвен на постройку зимовья, всегда одобрительно и подолгу осматривают стайки, баню, летнюю кухню и погреб, выложенный кирпичом. Лена часто с гордостью передавала, что все называют его культурным хозяином. И вот тебе поворот! Ей здесь не хочется жить!

А ведь это она настояла на переезде из родного для обоих, довольно большого города в небольшой северный посёлок. В Братске она родилась и выросла, и Сергей тоже не знал, а может быть, просто не помнил своей жизни в других городах. Трёхгодовалым краснощёким малышом подобрали его на вокзале и отвезли в местный детдом работники милиции. Так называлась полиция в лихие девяностые годы. Когда хорошо одетый, не голодный и ухоженный мальчик спал на скамейке в зале ожидания, на него обратил внимание проходивший по вокзалу дежурный милиционер. Свидетели рассказали, что к девушке, сидевшей возле малыша, подошли двое наголо бритых, крепких мужчин и увели с собой. Один свидетель утверждал, что видел, как один из парней приставил к горлу спящего малыша нож, но показания свои подписать отказался. Мать мальчика найти не смогли, да и приметы её были не очень конкретными. Через два дня в старом разрушенном доме, недалеко от вокзала, обнаружили обнажённый труп молодой женщины. Но кем была убитая и её ли увели бандиты от спящего на вокзале ребёнка, выяснить не удалось. В личном деле Сергея написали, что фамилии своей он не помнил, знал только имя – Серёжа. Вот так и появился в Братском детском доме новый воспитанник – Серёжа Красавин, не знающий ни своей настоящей фамилии, ни отца, ни матери…

КамАЗ разгрузили неожиданно быстро, попутного груза не нашлось, и Сергей, поставив машину в гараж, пришёл домой часа на два раньше обычного. Лены и Вовки дома не было, но в печи стоял горячий ужин, а у порога, в тёплых ещё вёдрах, – разваренный собакам и свиньям комбикорм. Очевидно, жена с сыном ушли из дома совсем недавно, скорее всего, опять к Любе Таюрской, единственной её подруге в этом посёлке. Что могло быть общего у замужней женщины двадцати четырёх лет и у разбитной сорокалетней вдовы с шестью детьми на руках, Сергей не понимал. Поначалу был против их странной дружбы, да и злые языки в посёлке говорили, что шестеро детей у Любы – от семи мужей. Но потом перестал вмешиваться в их отношения, так как Лена больше ни с кем в посёлке дружбу свести не смогла, да и за подросшим Вовкой соседка постоянно присматривала после того, как жена снова начала работать фельдшером в местном здравпункте после рождения сына.

На веранде стукнула дверь, и послышались громкие весёлые голоса.

«Нагулялись!» – радостно подумал Сергей.

Но с Вовкой в дом зашла не жена, а Маша Таюрская, одна из дочерей Любы.

– Вы уже дома? – улыбаясь, спросила она. – А мне тётя Лена приказала Вовку в семь часов привести и посидеть с ним, пока она не придёт. А раз вы сами здесь, я, наверно, домой пойду?

– Нет уж, посиди, раз приказала! – тоже улыбаясь, ответил Сергей. Ему нравилась эта рассудительная и строгая девочка с печальными синими глазами. – Кушать будешь?

– Нет. Я просто Вовку покормлю, он только что просил, а у нас ничего нет, кроме супа. Я налила, но он есть не стал.

– Я тоже не ужинал ещё. Накрывай-ка, хозяюшка, стол на троих! – приказал Сергей и начал раздевать сына.

Разыгравшийся баловень никак не хотел снимать шубку, смеялся, капризничал, но Маша так строго посмотрела на него, что он мгновенно разделся и сел за стол.

А Маша тем временем достала из печи кастрюльку с гречневой кашей, сковороду с жареными котлетами и, быстро разложив всё по тарелкам, залила котлеты жирной мясной подливкой.

Сергей с удовольствием наблюдал за ней.

– Ловко ты управляешься! Тебе сколько лет?

– Тринадцать скоро. Так на мне же и Нина, и Таня, и Васька. Я к работе привычная.

– А что мать? Старшие братья?

– Так мамка работает. А Гришка с Иваном – мужики, на них хозяйство. Им что, с малышами возиться? – Маша даже засмеялась, представив как её братья, один из которых ещё учился в школе, ухаживают за малышами.

Сели ужинать. От Маши остро и пряно пахло дорогими духами, и Сергей, засмеявшись, спросил:

– Французские? Представляю, сколько они стоят. А говоришь, что дома есть нечего.

– Французские, – подтвердила Маша. – Это меня Ваня мазнул по руке, когда уходил. Он всё лето на скотном дворе подрабатывал, чтобы купить подарок своей бывшей однокласснице. А кому – не говорит. Я бы подсмотрела за ним, но тётя Лена Вовку привела. Но я всё равно узнаю, с кем он встречается.

– Подсматривать нехорошо, – сказал Сергей.

Хотел что-то ещё добавить, но тут в избу зашла Лена и остановилась удивлённая, увидев мужа.

– Я думала ты через час приедешь, не раньше. Случилось что?

– Попутный груз не нашёл. Садись с нами ужинать, молодая хозяюшка и тебя покормит.

Утром, собравшись на работу и накормив живность, Сергей зашёл в избу. В воздухе плавал стойкий аромат французских духов, и в ответ на удивлённый взгляд мужа Лена сказала, засмеявшись:

– Да ладно, не ревнуй! Вчера какой-то проезжий коммерсант поранился и меня на работу вызывали, руку ему зашить. Я потому и попросила Машу вечером с Вовкой посидеть. Вот он и расщедрился – флакон духов подарил.

Подошла суббота. Собаки грызли решётку вольера, яростно гремели цепями – лес манил. Сергей и сам рвался в тайгу, как они, разве что не скулил. Чуть рассвело, закинул рюкзак с припасами за плечи, и в путь.

Часов через пять был на месте и, не доходя до зимовья, по бешенному лаю собак понял – что-то случилось. Выскочил на берег ручья и остановился, сжав кулаки. На месте зимовья – одни головешки да пепел. Сожгли всё-таки старички… Раньше этот участок охотсоюз сдавал в аренду много лет подряд двум братьям, живущим неподалёку от Сергея. Состарившиеся охотники перестали следить за порядком в лесу, не выполняли обязательные технические мероприятия, не выходили на отработку, и правление лишило их права аренды, передав участок Сергею. Бывшие арендаторы считали, что он отобрал у них лес взятками и интригами, и не раз грозились жестоко отомстить. Сергей внимания не обращал на их болтовню – не воевать же со стариками, но сейчас ярость поднялась мутной волной, очень уж уютным и ладным было сгоревшее зимовье.

Походил, побродил по пепелищу, да нечего делать – свистнул собак и пошёл домой. Не ночевать же на снегу, под открытым небом, да и стройматериалы надо срочно искать, новое зимовье строить.

Шёл, а сердце сжимало предчувствие. Когда служил на Кавказе контрактником, накрепко усвоил житейскую мудрость: никогда не врут пословицы и поговорки. Значит, готовься к худшему: пришла беда – отворяй ворота! Но потом не удержался, побегал по лесу, белку, соболя погонял; просто для настроения, а не для добычи. Какая добыча по первому снегу – подшёрсток у шкурки ещё слабый, не промысловый. И дурные предчувствия куда-то ушли, отпустили.

К посёлку вышел поздним вечером. Дверь в дом отворил тихо-тихо, чтобы жену с сыном не разбудить. Но в спальне при тусклом свете ночника увидел Машу Таюрскую, спящую на кровати рядом с Вовкой. Очевидно, Лену вызвали к экстренному больному, и она, как всегда, попросила Машу посидеть с сыном.

Осторожно ступая по заскрипевшей половице, Сергей оделся и вышел на улицу. Представил, как бросится ему на шею и бешено завизжит от радости не ожидающая его жена, и засмеялся от переполнявшего душу счастья.

Повалил снег густыми и крупными хлопьями. Подходя к медпункту, намётанным взглядом охотника Сергей увидел, что от крыльца к обочине тянется тоненькая цепочка следов. Рядом со следами от мужских ботинок – следы зимних сапог Лены, с характерными насечками против скольжения, которые он сам за неделю до этого нарезал. Судя по всему, прошли здесь совсем недавно, минут семь-восемь назад.

Сергей пошёл по следам, и вскоре они разошлись, женские свернули направо, а мужские привели Сергея к дому Таюрских.

Долго стоял задумавшийся Сергей у чужой калитки, а снег валил и валил густыми, чуть влажными хлопьями…

Бесконечно долго тянувшаяся неделя подошла к концу. В субботу Сергей, как обычно, ушёл в лес, Лену предупредил, что вернётся в воскресенье, поздно вечером, и кормить скотину придётся ей. Лена сморщила свой хорошенький носик, но Сергею показалось, что она больше обрадовалась, чем огорчилась.

Сергей вышел из дома сразу после завтрака, с собаками и ружьём, но когда зашёл в лес, то направился не к сгоревшему зимовью, а вверх по течению Таюрки, небольшой реки, протекающей мимо посёлка. К обеду он подошёл к основательно сделанному, бревенчатому зимовью, стоящему прямо на берегу.

На скамье, возле открытой двери сидел Алексей Петрович, начальник Таюрской автобазы, который, увидев Сергея, заулыбался и закричал:

– Как же ты охотишься? Тебя за километр слышно! Всё зверьё, поди, со смеху помирает, когда ты к нему подкрадываешься!

Сергей пожал большую, крепкую руку, посмотрел в смеющиеся глаза, и боль, которая всю неделю давила грудь, отступила, стала чем-то второстепенным.

– Я к вам с просьбой, Алексей Петрович. Хочу поискать вдоль реки сухих брёвен для нового зимовья, а собак, припасы да ружьишко у вас оставлю до вечера. Налегке-то я в два раза больше пробегу, а к ночи вернусь, если вы позволите у вас переночевать.

– Ночуй, места в зимовье всем хватит. А как же ты без ружья? Вдруг медведь-шатун. Или другое что? Одним ножом, парень, в лесу много не навоюешь!

– А я и нож здесь оставлю, налегке побегу. Медведи сейчас по берлогам спят, их пушкой не разбудишь. Мне главное – зимовье отстроить до холодов. Спасибо, Алексей Петрович, вы не ждите меня вечером, ложитесь спать, я поздно ночью приду, ужинать не буду.

– Что, даже чаю не попьёшь? – с укоризной покачал головой завгар.

– Нет. Собак привяжу да пойду. Сейчас рано темнеет, хочется побольше успеть…

Выпавший неделю назад снег растаял, но воздух был пропитан влагой и холодом, освежал и бодрил. Шагалось легко. Чтобы сократить путь, Сергей пошёл по берегу ручья, срывая на ходу и бросая в рот переспевшие ягоды брусники. И за поворотом, перед широкой поймой, поросшей кустарником, неожиданно чуть не наступил на лежащего между кочек медведя. Взревевший зверь кубарем откатился метров на шесть-семь, развернулся, оскалил огромную клыкастую пасть и медленно пошёл на Сергея.

«Что делать? – мелькнуло у того в голове. – Бежать? В три прыжка догонит и поломает! Никаких шансов нет. Так глупо пропасть! Вовка! Как он будет один? Теперь он будет один всегда. Эта… не в счёт!»

Мысли лихорадочно мелькали, обрывками проносились в голове, пока Сергей медленно отступал, прощаясь с сыном и жизнью.

А медведь поднялся на задние лапы, готовясь обрушить весь свой огромный вес на застывшего человека, бешено зарычал и чуть наклонился вперёд.

Сергей устало закрыл глаза. Оглушающе грянул почти над самым его ухом выстрел, затем второй, и после небольшого перерыва – ещё два. Медведь завалился набок, быстро и мелко задёргал задними лапами и сразу затих. Ещё не веря в своё спасение, Сергей на негнущихся ногах повернулся и увидел улыбающегося во весь рот, вспотевшего Алексея Петровича.

– Что, паря, в штаны наложил? Или будешь врать, что не испугался совсем? – захохотал тот в ответ на немой вопрос. – Ну и здоров ты ходить. Я взмок за тобою бежать. Твоё счастье, что недалеко отпустил, а то бы мог не успеть!

– Как вы тут оказались? Знали, что поблизости бродит шатун, и провожали меня? А почему я не слышал, как вы шли по следам?

– Да ты так задумался, что и медведя бы не заметил, кабы тот не вскочил. А кто про медведя знать может? На то он и шатун, что сегодня здесь, а завтра за пятьдесят километров шатается. Нет. Я шёл, чтоб не от медведя тебя спасти, а от тебя самого. Ты думаешь, я не понял, зачем ты не только собак у меня оставил, но и ружьё с ножом? Боишься, что с нервами не совладаешь и убьёшь их обоих прямо в медпункте?!

Сергей от неожиданности сел на кочку.

– Вы всё знаете? Откуда? И это действительно правда?

– Так весь посёлок знает. Здесь же все охотники, видят больше, чем говорят. Тебя все жалеют, а про Ленку говорят: «Связался чёрт с младенцем». Чужая она тут всем, а тебе – тем более, ты парень правильный, с какой стороны на тебя ни смотри, наш человек – настоящий мужик.

– А давно у них всё началось?

– Месяца три, наверно, – Петрович задумчиво поскрёб щетину на подбородке, – самое малое – два с половиной. Да не трави ты себя, пошли ко мне в зимовье, там и поговорим.

– Нет, Петрович, хочу ей в глаза посмотреть. Понять, как можно утром говорить человеку «люблю», а вечером его предавать…

– Эх, милый! Тяжело тебе в жизни придётся. Столько впереди у тебя ещё горя будет. Если б ты знал меня лучше, то руки не подал бы при встрече. А я вот живу. И сколько таких по Руси мается? Ладно, иди, а ночью вернёшься – поговорим…

Сергей подошёл к посёлку, когда стемнело. У медпункта остановился, подождал, пока успокоится сердце, бешено застучавшее в рёбра, и нажал на кнопку звонка. Полная ватная тишина, никаких звуков.

Сергей толкнул дверь, она отворилась без скрипа, словно приглашая зайти. И он, не зажигая свет, прошёл в перевязочную, сел на кушетку, которую пять лет назад с такой любовью мастерил своими руками, и обхватил голову. Семь бессонных ночей довели его до того, что он хотел убить мать своего ребёнка! Когда, разрываемый бурей чувств, он смотрел ночами на безмятежно спящую жену, только одно удерживало от рокового шага – то, что сыну придётся повторить его горький детдомовский путь, полный унижений и обид. Семь дней и ночей терзаний, сомнений и боли! Он не хотел верить в измену жены, а оказалось, что весь посёлок знает об этом уже давно…

На крыльце послышались шаги, в дом забежали двое и сразу засмеялись, громко заговорили; задребезжали инструменты в шкафу, и Лена сдавленным и счастливым голосом сказала:

– Пусти! Дай раздеться, ну ведь успеем ещё, вся ночь впереди!

Сергей не выдержал, вышел из перевязочной, включил свет и увидел на полу сброшенные в спешке куртки, полуголую Лену и снимающего свитер Ивана.

Тот, от неожиданности, отскочил к окну, потом повернулся и бешено закричал:

– Если ты хоть пальцем её тронешь – убью! Только попробуй! Мы любим друг друга и поженимся. А если ты встанешь между нами, я тебя убью!

– Успокойся, убийца, – ответил Сергей, на которого при виде полураздетой жены накатило вдруг полнейшее равнодушие, – я детей и женщин не бью! Можешь забирать свою любимую, только Вовку оставьте мне, сына я вам не отдам.

Потом вышел из медпункта, посмотрел на Таюрку, серебряную от полной луны, и устало побрёл берегом реки, вверх по течению.