Текст книги "Цапля ловит рыбу"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Плюс со знаком минус

В Ухте стояло морозное утро.

Денисов приехал в куртке, продрог. У трапа, пока пассажиры покидали самолет, чтобы всем вместе следовать через летное поле, озяб окончательно.

– Товарищ Денисов из Москвы, – объявило радио, – вас просят подойти к справочной…

Встречающих было двое, оба в гражданском. Главной приметой их была неприметность. Денисов сразу узнал своих, хотя они и держались до последней минуты поодаль. Денисов и сам играл в эти игры.

Коллеги также быстро «просчитали» Денисова.

– Барчук, начальник отделения розыска.

– Шахов, старший опер.

– Денисов.

– Мы тут кое-что прихватили… – Вблизи начальник розыска выглядел моложе своего подчиненного, державшего в руке короткий, с искусственным воротником полушубок. – Примерить лучше прямо сейчас… – Барчук избежал официального «вы» и принятого между оперативными работниками «ты».

Денисов сбросил куртку, с ходу сунул руку в меховушку.

– Как?

– Совсем другое дело, можно ехать.

– Я рад.

В машине Барчук объяснил:

– Жена Сабира… – Начальник розыска называл актера как человек, хорошо с ним знакомый, – Овчинникова. После развода вернула свою фамилию, живет в Сосногорске…

– Вы не из Ухты?

– Сосногорский уголовный розыск. Раньше это тоже была Ухта, потом отсоединились.

– Далеко отсюда?

– Пустяки. Сорок километров. Дорога хорошая…

Водитель-милиционер резко, с места, взял старт.

– …Насколько все это серьезно с Сабиром? – Барчук сел рядом с Денисовым на второе сиденье; впереди, с шофером, устроился Шахов.

– Пока полная загадка для всех, кроме, как мне кажется, режиссера… Впечатление такое: вышел позвонить и не вернулся. Так, с книгой, которую читал по дороге, и исчез.

– А что режиссер?

– Забил тревогу в первые же часы.

– Странно.

Денисов вспомнил тетрадь с выдранными листами, обнаруженную в купе Жанзакова, конверт без адреса, заклеенный, потом вновь распечатанный; ничего не сказал. «Это мои трудности…»

– Деньги с ним были?

– Сейчас проверяют.

– Если были – все может обернуться другим. На месте виднее… – Барчук дал понять, что гость может приступить к вопросам, из-за которых прибыл.

– Жанзаков бывал здесь? – Денисов придвинулся, чтобы лучше видеть лицо собеседника.

– Сабир? В год по нескольку раз! Это было неожиданностью.

– Даже так?!

– Иа-за дочери.

– Любит?

– Не то слово. Обожает! Девчонка делает с ним что хочет. Скажет – «Останься!», он, мне кажется, останется.

– Сколько ей?

– Во втором классе. Еще в музыкальную ходит. В Сосногорске гостиниц нет, а музыкальных целых две.

– Сабир и из-за жены приезжает… – Старший оперуполномоченный обернулся. Он оказался немолодым, рыжеватым, крупный лоб блестел, как в жару. – Хотя она и бывшая. Смекаешь?

Денисов кивнул.

– Она работает?

– В леспромхозе «Сосногорский» экономистом.

– Училась в Москве?

– В Ленинграде, в Лесотехнической академии.

– Мне придется ее допросить.

– Она, наверное, уже ждет, я предупредил.

Шахов говорил чисто, но в разговоре словно пользовался другими лицевыми мышцами, как бывает, когда говорят на чужом языке.

«Местный… – Денисов с интересом взглянул на него. – Из народа коми…»

Города он не увидел. Дома как-то сразу расступились, теперь вокруг было только белесое небо и белый, застрявший наполовину в снегу лес. На больших скоростях по дороге навстречу проносились машины.

Тайга…

– Настоящая тайга километров за пятнадцать отсюда… – Словно уловив короткую внезапную мысль гостя, сказал Шахов. Добавил жестко:

– Мы называем ее «парма»! Хорошие места. Если бы мне, к примеру, предложили в Москве квартиру на Арбате или в Крылатском, я бы все равно не уехал.

– Овчинникова была этой зимой в Москве?

– Шахов кивнул:

Была. Очень недолго. Один или два дня. С отчетом.

– Встречалась с Жанзаковым?

– Этого не знаю.

– А позавчера? Ее видели в Сосногорске?

– Понимаю, – старший опер отер вспотевший лоб платком. – Может, для кого-то это и сгодится как версия… Но мы-то знаем, – он показал на Барчука. – Сабиру от жены ничего не грозило. Она – другой человек. Поговоришь – убедишься… – Шахов первый раз перешел на «ты».

– Жанзаков раньше здесь жил?

– Сейчас расскажу их историю… – Начальник розыска перехватил инициативу. – Они окончили школу в Сосновке. Тут рядом. Поженились. У Зинаиды тогда еще жили родители, вообще-то она коренная москвичка, дочь бывших высланных. Родители Сабира еще раньше отсюда уехали, после реабилитации. Отец его работал в 258-м строительно-монтажном поезде управления Печерстрой, потом с остальными детьми подался в Душанбе. Когда Сабир закончил ВГИК, начал работать, он несколько лет еще ездил сюда. Потом повстречался с другой. Короче, не вернулся…

– Овчинникова живет одна? Я не имею в виду дочь.

– Одна.

– Жанзаков помогает?

– Думаю, да, – Шахов обернулся. – У Зинаиды Андреевны дубленка, и у девочки шубка. Скорее всего Сабир и привез.

– Где он обычно останавливается?

– В общежитии ПМК, куда мы едем. Иногда у жены.

– Там квартира?

– Частный дом. Зимой в этот раз он у нее останавливался… – Старший опер, как и положено, был более осведомлен. – Быстро приехал и быстро уехал… Я его и не видел.

– Что-нибудь с дочерью?

– Сама болела. Зинаида.

– Серьезное?

– На нервной почве. В детстве не получила необходимого. Авитаминоз, вегетативная дистония. Сейчас это у многих.

Денисов подумал:

«Обе отлучки актера во время съемок, о которых рассказывал режиссер, могут быть связаны не с родителями Жанзакова в Душанбе, а с его бывшей женой в Сосногорске…»

– Когда Жанзаков приезжал в последний раз? В феврале?

– В феврале. Он не ошибся.

– Приезжает обычно один?

– Один, но и с друзьями бывал тоже. – Барчук закурил.

– Кроме семьи, он посещает кого-нибудь еще в Сосногорске?

– А как же? У него здесь полно друзей, однокашников! В Ухте! И у нас в отделе. Мне пластмассовые наручники привез…

– Когда из Малайзии приехал… – вставил Шахов.

– Из Вьетнама. Еще фокус показал… – Начальник розыска достал спичечный коробок, укрепил на ладони. – Он ставит его вот так на край стола. Отходит. И вытянутой рукой, но не касаясь коробка, опрокидывает… «Когда-нибудь, – сказал, – буду стоять далеко от стола и только чуть двину пальцами… Отдам мысленный приказ – и он упадет!» У нас все отделение несколько дней пробовало повторить. Никому не удалось.

Разговор утратил остроту.

– Подъезжаем, – Шахов кивнул на дорогу.

Впереди показались прокопченные трубы, снег вокруг тоже был густо покрыт копотью.

– Наш газоперерабатывающий. Переработка нестабильного газового конденсата. Попросту: сажевый завод, продукция на пятнадцать стран…

За заводом и по сторонам тянулся холодный низменный край, отороченный по горизонту невысоким лесом; остроконечные верхушки елей неброской строчкой чертили границы узора.

– А может, Жанзаков, все же, по какой-то причине приехал в Сосногорск? – спросил Денисов. – Девочка дома?

– В школе! Я узнавал… – Барчук погасил сигарету. – Конечно, Сабир человек непредсказуемый… Все может быть. Пока идет разговор с Овчинниковой, мы постараемся снова все проверить. И тогда скажем точно: в Сосногорске Сабир или нет…

Женщина в кресле, ссутулившись, что-то быстро записывала в толстую тетрадь. Увидев Денисова, сразу убрала записи.

– Вы из Москвы? – Голос оказался глуховатым, простуженным. – Овчинникова. Жена Сабира Жанзакова, – у нее чуточку перехватило горло. Она тут же добавила: – Бывшая.

На ней была натуральная рыжеватого цвета дубленка, валенки, но внимание Денисова привлекло другое – на столике, рядом с креслом, он увидел связанные, как носки, теплые, из грубой шерсти варежки.

«Это она! Приходила к поезду „Таджикфильма“ в Москве, разговаривала со скуластой гримершей…»

– Денисов, оперуполномоченный. Вы уже знаете?

– Сабир пропал, – глаза ее, маленькие, сухие, следили за Денисовым. – Это правда?

– Да.

– Но, видимо, не вся. Из-за этого вы не прилетели бы в Сосногорск!

– Где мы можем переговорить? Я должен записать.

Общежитие было маленьким, на несколько комнат, удачно спланированное: все двери располагались словно по периметру правильного квадрата, в центре квадрата виднелись раковины умывальников. Был предобеденный час, комнаты пустовали.

– Давайте хотя бы сюда, – она пошла впереди.

В угловой комнате стоял телевизор, несколько кресел, – она предназначалась для отдыха, рядом была кухня. Денисов увидел электроплитку, холодильник.

– Я поставила чай. – Овчинникова оказалась скорой на ногу. Через минуту она уже вернулась с чашками. – Вы сегодня уедете?

– Да, но до этого я должен еще кое с кем встретиться в Ухте.

– Мы, наверное, приедем провожать. Хочу, чтобы Люда увидела вас.

– Дочь?

– При возможности очень важно напоминать ей, что отец существует. Я поняла это. Знакомить с друзьями Сабира, показывать фотографии, вещи. Тогда ребенок не чувствует себя брошенным.

– Девочка тоскует?

– Она ничего еще не понимает. Сабир позволяет ей делать с собой все, что она захочет. – Овчинникова повторила слова начальника розыска.

– Живете вдвоем?

– Втроем. Еще старуха – девяносто лет. Дочь выставила, вот и перебивается с нами.

– Чужая?

– Абсолютно! А дочь родная на соседней улице! Свой дом! И смех, и грех!

– Жанзаков бывает в Сосногорске?

– Когда я болею. Он тогда сам не свой. Может, считает себя виноватым. Трудно объяснить. Говорит, все валится из рук. Я это чувствую. Показывает разным специалистам… Один раз профессора привез, чуть ли не академика. Потом знахаря… – Она заговорила отрывочно. – В то же время, пока здоровье… Такие дни! Их так мало! Мне кажется: у меня на лбу написано «Сабир» – и все видят… Не хочет сделать человека счастливым…

Овчинникова вышла. Заваривала чай она чуть дольше, чем требовалось, когда вернулась – глаза были сухи.

– Сабир физически очень сильный человек, – она разлила чай. – Но духом слаб. Я – маленькая женщина – много раз сильнее его. Он это знает. Как и то, что со мной он становится крепче, независимее. И получается, замкнутый круг. Я поднимаю его, и он уходит. Тереза фактически не стала его другом! Это – как свидетельство успеха! Как награда, которой он добивался. Визитная карточка. Странно, но я даже не ревную. Она старше меня. Это как в его любимом фильме: мальчик-боксер влюбился в дочь спортивного босса… Вам говорили?

– Да. Кстати, почему «Восьмой раунд»?

– В этом раунде он переломил судьбу… Чушь! Вы видели Терезу?

– Нет.

– Интересная женщина. Но не для Сабира. Он простоват, однолинеен. Тереза – женщина другого уклада, привычек. Когда она с мужем жила в Африке, им полагался бой. К ним наезжали журналисты и дипломаты, и не только наши. Сабир сам мне рассказывал. Теперь он превратился в боя, но ему это доставляет одну лишь радость.

– Друзья у него есть?

– Раньше было так: с кем общается – тот и друг. Мог привести домой, оставить ночевать. «Ты накорми его, Малыш!» – сам мог уехать. У него не было ни тайн, ни зависти, ни ревности. Сейчас все эти люди считаются его друзьями только по инерции.

– А враги?

– Врагов практически тоже нет. Но он их легко заводит. Как друзей.

– Женщины?

Много приятельниц, но от них, по-моему, стал уставать. С Терезой он больше думает об успехе. О больших ролях в кино. Самбисты, десантники… Это в прошлом. Тереза ввела его в свой круг. Сейчас он делает свою жизненную карьеру.

Рисунок взаимоотношений внутри пресловутого треугольника прояснился.

Овчинникова поспешила дополнить:

– Не подумайте. У него своя жизнь. Я ему никогда не мешала, я ему друг. Их любовь начиналась у меня на глазах.

– Он звонит вам?

– Иногда в день по нескольку раз. Телефонистки удивляются. Бывает, из-за границы. Из Ханоя, из Кельна!

– О чем говорите?

– Ни о чем. «Как ты? Как девочка? Дай ей трубку…»

– По-вашему, его сейчас нет в Ухте?

– Я бы вам сказала.

– Вы виделись в Москве?

– В этом году? Нет. С утра до позднего вечера заседали… На второй день перед работой заехала на станцию, где у них съемки, Сабира не было. Так и уехала.

– Где, по-вашему, он может быть сейчас?

– С Терезой его нет? Даже не представляю.

– Он снял деньги со счета. Может, речь идет о какой-то покупке? Машины, например. Не говорил вам?

– Сабир не водит машину. Мне он вообще ничего не говорил.

– Переписываетесь?

– Нет. Только дочь. С его матерью. Иногда Сабир ей отвечает.

– Помогает материально?

– У нас всего хватает. На алименты я не подавала.

– Расскажите о его последнем приезде в Сосногорск.

Своей просьбой Денисов словно подвел итог. Она подняла глаза. Лицо было приятным, хотя и невыразительным. Внешнее словно постаралось перечеркнуть чистое и глубокое внутреннее.

– В феврале, седьмого. Мы с дочерью встречали его в Ухте, в аэропорту. Две недели перед этим я была на больничке. Похудела. Врачи не знали, что делать. Прилетел не один. Привез старика знахаря. В халате, с колокольчиком на шее. Хотел, чтобы он меня посмотрел.

– Знахарь?

– Сабир называл его «табибом». Можно истолковать как лекарь или ученый. Я отказалась. Сразу и наотрез. Сабир расстроился, но старик сказал: «Если человек не верит, лучше не надо». Из аэропорта поехали на такси к нам, в Сосногорск.

– Все четверо?

– Впятером. С табибом была его мать – старуха лет восьмидесяти. Слепая. Он нигде ее не оставляет.

– Потом?

– Сабир привез и лекарство. Ампулы для инъекций. Они мне всегда помогали. Вечером начала курс лечения, назавтра мне уже было лучше. Сабир тоже влияет на меня благотворно, вообще мы друг на друга… – она не закончила.

– Какое впечатление он произвел на вас в этот приезд?

– Тяжелое. Я даже сказала: «Ты – как пес, побитый, безудачный…» Он засмеялся, попросил, чтобы я записала ему. Он нуждался в поддержке не меньше, чем я.

– Вы пишете стихи?

– Так, иногда.

Денисов достал блокнот, нашел переписанное в купе у Жанзакова четверостишье: «Забудь судьбу мою, забудь, и, если встретишь ты другую, ей не дари любовь такую, какую я должна вернуть…»

– Ваши?

– Да. Мы раньше часто писали друг другу, выписывали из книг.

– У вас есть что-нибудь?

– Из того, что записал Сабир?

– Да. За последнее время.

Она поискала в сумке, потом подала сложенный вчетверо листок.

Денисов прочитал:

«Физическая близость, наверное, большое испытание. Если мы можем его выдержать, относясь к тому, кого любим, с милосердием, а к тем, кому изменяем, с нежностью, нам не надо мучиться, хорошо или плохо мы поступаем. Но ревность, недоверие, жестокость, мстительность и взаимные попреки губят все. А гибель отношений – это грех, даже если ты жертва, а не палач. И добродетель тут не оправдание». Грэм Грин. «Комедианты».

Денисов подумал: «Как у многих, недостатки Жанзакова – продолжение его достоинств: нежелания причинить боль близким, доброта…»

Пока он не видел ни объяснений причин исчезновения актера, ни путей его розыска.

За окном остановилась машина, Барчук и Шахов заехали за ним, чтобы отправить в Ухту.

– Запишите мой телефон, – сказала Овчинникова, – вдруг что-нибудь прояснится…

Денисов смотрел в лобовое стекло.

Когда казалось, что Сосногорск уже позади, лес внезапно снова прерывался: снова возникали подъемные краны, кирпичные жилые дома, микрорайоны. На заснеженных балконах колом стояло продубевшее на морозе стираное белье.

Сосногорск застраивали по частям – застройка чередовалась с невырубленными делянками.

Барчук объянил:

– Сабира в Сосногорске нет… – Начальник розыска сел впереди, рядом с шофером. – В последний раз он был в феврале, как я сказал. Приезжал вместе с пожилым человеком, азиатом, и старой слепой женщиной. Были всего один день, в тот же вечер улетели в Москву. Зинаида Андреевна с девочкой проводили их в Ухту, в аэропорт… Вот все, чем могли помочь.

Ехали быстро. Денисов успел незаметно вздремнуть, проснулся, ткнувшись подбородком в овчину.

– Граница Сосногорского района, – негромко объявил Шахов. – Дальше Ухта… Пока не отделились, ухтинские гостиницы, кинотеатры тоже считались нашими… – Денисову показалось, что сосногорцы болезненно переживают соперничество с Ухтой.

Барчук наклонился к шоферу:

– Покажешь гостю проспект…

– Я и сам хотел, товарищ капитан… «Выходит, лететь надо было не в Сосногорск, – подумал Денисов, – куда-то совсем в другую сторону. Правда, тогда бы я вряд ли так ясно представил себе человека, которого ищу!»

– Я захватил кое-что из своего архива, – Барчук передал на заднее сиденье конверте фотографиями, свернутый трубкой плакат. – Интересно?

– Конечно!

Денисов открыл конверт. Большинство снимков были любительские, сделанные в Сосногорске в разные годы. Актер на сцене клуба. Актер в телогрейке с молотком у бревенчатого дома. Он же с женой и дочерью. За партой на традиционном сборе выпускников школы.

Одна из фотографий – групповая – была сделана в спортивном зале во время занятий. Жанзаков – в белом кимоно – был запечатлен чуть сбоку, в глубине. На переднем плане изображен был один из спортсменов – высокий молодой парень. Его мускулистая нога лежала на плече партнера, туловище наклонено вниз, к опорной ноге.

– Парня не знаешь этого? – Денисов придержал фотографию.

– Нет. Снимок не сосногорский. Это Сабир на занятиях в Москве.

– Можешь дать? На время, конечно.

– Бери. Упражнение называется «Цапля ловит рыбу».

Они уже следовали городскими улицами.

Вдоль широченных даже для крупного города магистралей тянулись далеко отстоявшие друг от друга, цвета топленого молока, жилые дома. Высота зданий и ширина проспекта удивительно гармонировали.

Было темно. Искры снега вспыхивали под фарами. Сосногорцы в машине молчали. За домами впереди виднелась тайга и вовсе отсутствовала окраина – обычный для Москвы частный одно-двухэтажный сектор.

Шахов заметил без связи:

– По проекту застройки центр Сосногорска планируют в пятом микрорайоне. Дом Советов, кинотеатр, клуб… Приедешь – не узнаешь: рядом спортивный комплекс, бассейн. А на Ленинградской, где ты шел, торговое училище, ателье…

Денисов снова подумал о своем: «Из Ухтинского горотдела надо срочно позвонить в Москву, Бахметьеву…»

– Может, остановить у «Ухтатрансгаза»? – спросил шофер.

– Подумаешь, здание, выкрашенное в яркий густой цвет… Вот и все!

Денисов развернул свернутый трубкой плакат – рекламу «Совэкспортфильма».

Жанзаков был изображен на нем в полный рост, во время выполнения боевого приема: пальцы босой, вскинутой на уровень лица ноги растопырены, сбоку – занесенный для удара кулак. Похожие на косточки миндаля темные глаза прищурены, словно от солнца.

– Сабир в последнем фильме, – пояснил Барчук. – Сейчас, перед тем как ехать в аэропорт, заскочим в горотдел. Позвонишь…

Столицу дали без затруднений. Быстро. Бахметьев был у себя.

– Это Денисов. Я в Ухте, только что вернулся из Сосногорска. Жанзакова здесь нет и не было… – Он коротко пересказал разговор с бывшей женой актера.

– У нас новость. Перед тем, как исчезнуть, он действительно получил деньги… – Бахметьев словно пропустил рапорт Денисова мимо ушей.

– Много?

– Большие деньги! – Отчего-то он не назвал сумму. – Сберкасса подтвердила. Что там у вас? Весело?

С верхнего этажа донеслась музыка – горотдел отмечал принятие присяги молодыми милиционерами. Виновникам торжества вручали памятные, на лентах, медали – Денисову показали их в дежурке.

– Вроде этого…

– Только деньги эти, – уточнил Бахметьев, – прислала не студия, он их сам снял в Душанбе со своего счета. Какая-то была у него цель. Подал заявление в сберкассу, и их перевели ему в Москву!

– Когда он их запросил? В этом месяце?

– В середине марта… – Бахметьев замолчал. Денисов понял: Бахметьев достал платок, поднес к искалеченному на фронте глазу: – У нас непогода. Шереметьево закрыли. Хорошо, что ты летел из Быкова… Хотя что хорошего? Плюс со знаком минус. – Он еще помолчал. – Успеешь к прилету Жанзаковой? Во сколько ее рейс?

– В два ночи. Успею. Если не подведет погода.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Местный розыск

Сбой в графике отлетов и прибытий, наступивший по причине метеоусловий в Москве, еще давал о себе знать, но когда Денисов прибыл в аэропорт, Шереметьево было уже открыто для полетов.

– Выполняются рейсы за двадцать девятое марта… – голос дикторши звучал в полную силу. – Москва – Сыктывкар, Москва – Вильнюс, Москва – Ленинград…

Мурманский рейс погода в Москве не затронула, жена актера должна была прибыть вовремя.

«Наверняка у нее есть свои соображения!..» – позвонил в отдел: ничего нового по розыску Жанзакова там не было.

Звонить домой он не решился, хотя Лина, возможно, еще не спала, ждала его звонка.

В залах аэропорта было душно.

Денисов поднялся на второй этаж к стеклянной, примыкавшей к взлетному полю стене, здесь казалось прохладнее, бетонные взлетно-посадочные полосы внизу были немилосердно высвечены мощными прожекторами.

– …Пассажиров рейса номер… за двадцать девятое, прошедших регистрацию, просят пройти на посадку…

Радио теперь, казалось, уже не умолкало ни на минуту; аэропорт быстро освобождался ото всех, кто не смог улететь накануне. Из круглого здания, на отшибе, какими художники изображают обычно корабли пришельцев – несколько расположенных друг над другом разнокалиберных тарелочек, – то и дело отправлялась очередная партия пассажиров, ведомая стюардессой.

«Жанзакова за это время могла получить известие от мужа. Прошло больше двух суток. Тогда все, о чем я узнал в эти дни, – тайны чужой семьи, боль покинутой жены, неверное счастье избранницы, раздвоенность Жанзакова, характеристики, воспоминания – суть лишь ненужные отходы процесса розыска…»

Через несколько минут все должно было выясниться.

Проходя зал, Денисов увидел внизу Сухарева; режиссер был не один, в стоявших вместе с ним женщине и мужчине угадывались люди, причастные к искусству, по крайней мере, внешне.

Провожали они кого-то или встречали – было трудно сказать.

Коренастый лысый мужчина был в широких, в крупную клетку брюках, темных очках, в спускавшейся с плеч яркой куртке; мощная комплекция, плоский живот заставляли проходивших мимо держать дистанцию. Женщина в горжетке рядом с ним издалека выглядела много моложе спутников, вблизи – много старше.

Сухарев, как и на съемках, был в дубленке, в белых туфлях; жокейская шапочка с козырьком, казалось, стала еще меньше, держалась на самой макушке.

Узнав Денисова, Сухарев послал ему ничего не значащую улыбку. Денисов кивнул в ответ; он заметил, что режиссер и его спутники приехали без цветов.

«И все-таки они встречают! И именно жену Жанзакова».

Он уже не сомневался, хотя не смог бы привести ни одного убедительного довода – они оставались в подсознании.

«Тайное всегда становилось явным». Для Денисова загадочное действие этого закона проявлялось чаще всего в удивительных внезапных озарениях сыщика. «Сухареву известно о чем-то очень серьезном. Поэтому и его незамедлительное – уже через несколько часов после исчезновения актера – обращение в милицию, этот ночной приезд в аэропорт…»

Сквозь стеклянную перегородку Денисов увидел вспышки сигнальных огней, машина с колпаком на крыше двинулась невидимыми сверху, но, вероятно, точно обозначенными полосами навстречу приземлившемуся лайнеру, и в ту же минуту голос дикторши объявил:

– Произвел посадку самолет… рейс… совершивший полет по маршруту Мурманск – Москва…

Денисов, узнал актрису прежде, чем Сухарев и те двое, что приехали вместе с ним, подошли: на Жанзаковой был меховой жакет, шляпа, длинная, почти до земли, юбка, сумка через плечо. Войдя в зал, где были встречающие, она помахала им рукой.

Тереза выглядела моложе, чем Денисов представлял, и уж, конечно, моложе Овчинниковой.

Денисов остановился чуть в стороне от актрисы, ему было хорошо слышно, как она спросила у Сухарева:

– Не появился? – Голос ее дрогнул, выражение лица стало на мгновение похожим на растерянную гримасу ребенка.

Денисов понял: до последней минуты она верила в возможность простого благополучного исхода, в который он, Денисов, больше не верил.

– Я так надеялась…

– Не надо отчаиваться, Тереза!

– Отчаиваться? Ты меня плохо знаешь… Придется искать самой, поставить все на ноги… – у нее было чуточку злое лицо, удлиненные, в красивых, с тонкой металлической оправой, очках глаза. – К утру мы должны его разыскать.

– Ты без вещей?

– Чемодан в багаже. Подожди, я позвоню, – она сунула Сухареву багажный талон.

Толстяку в яркой куртке Жанзакова ничего не сказала, он виновато вздохнул; женщину, приехавшую с ним, молча тронула рукой.

– Ты скоро? – спросила та.

– Сейчас.

– Пойти с тобой?

– Я одна. Узнаю, как с помещением.

Денисов подошел, когда Жанзакова стояла у автомата, – на другом конце провода трубку никто не снимал, слышались протяжные громкие гудки.

– Денисов, старший оперуполномоченный уголовного розыска, – он представился. – Управление транспортной милиции…

Она молча посмотрела сквозь него, однако все слышала.

– Мне поручили розыск вашего мужа, актера Сабира Жанзакова. Можете на меня рассчитывать.

– Транспортная милиция? – Из всего, что Денисов сказал, она, похоже, обратила внимание на это кажущееся несоответствие. – Почему?

– Съемки и временная прописка киногруппы в Москве на участке нашего обслуживания… – Он объяснил. – Мы проводим первые неотложные действия. Местный розыск…

– А здесь, в Шереметьеве?

– Я приехал, чтобы с вами встретиться.

– Очень хорошо… – У нее поднялось настроение. Видно было, что происшествие представлялось ей до этого делом сугубо личным. – Как вы назвались?

– Денисов.

– Старший оперуполномоченный? По-моему, это как раз то, что сейчас требуется?

– Где мы сможем поговорить? – Денисов посторонился – мимо шли иностранцы, на лацканах меховых курток сверкали цветные блестящие изображения их национального лидера.

– Вы спешите?

– У меня нет других неотложных дел.

– Тогда вам лучше поехать с нами. Подруга оставила мне и Сабиру ключи. – Злое выражение, которое до этого заметил Денисов, исчезло – перед ним стояла стройная, с тонким, умным лицом, модно одетая женщина. Некоторые из проходивших оборачивались, чтобы взглянуть на нее. – Я сейчас звонила: квартира пуста, подруга не вернулась. Там есть телефон, справочник Союза кинематографистов. У нас будет время поговорить.

– Согласен.

Она взглянула на часы.

– Пока приедем, добрые люди в Душанбе, в Ташкенте начнут вставать. Всех обзвоним, все узнаем.

Денисов кивнул.

– Там, в зале, мои друзья. Режиссер, у которого снимается Сабир, – Сухарев Гена.

– Мы знакомы. Второй – в яркой куртке, в клетчатых брюках?..

– Это Аркадий. Не обращайте внимания. Ему нравится шокировать окружающих. Создает ситуации, потом их же описывает. – Она держалась и говорила свободно, не испытывая ни малейших затруднений. – Между прочим, известный драматург. Я вас с ним познакомлю, может, вы даже друг другу понравитесь. – Они двинулись в обратный путь. – Аркадий – человек напористый, за его спиной до определенной поры чувствуешь себя как в танке. Он автор сценария этого детектива, про поезд, в котором Сабир снимается. Мила – его жена, работает в АПН, моя подруга. – Энергичный настрой уже покидал ее. – Постараемся найти Сабира. Вы на машине?

– Да.

– Тогда мы уедем первыми. Аркадий все равно с «Жигулем»… – Жанзакова открыла сумочку. – Ключи здесь. А ребята получат вещи, приедут следом. Больше никого нам не надо, – она положила руку Денисову на локоть. – Есть какие-то частности, не нужно, чтобы и друзья их знали. Согласны, Денисов?

– Через Химки, потом по Кольцевой, – актриса не колеблясь села впереди, к шоферу. – И дальше через Кунцево. – Она что-то поискала в кабине рядом с дверцей, рассмеялась. – Показалось, что еду с «леваком» и надо накинуть предохранительный ремень. Девушка совсем потеряла голову…

Пожилой водитель-милиционер, соскучившись по разговору, спросил:

– Думали, двадцать второй таксопарк? – «Двадцать вторым» обозначали любителей заработать на «подвозе», в Москве официально значился двадцать один таксомоторный парк. – Отчаянные ребята! Особенно у аэропортов. Пользоваться не рекомендую…

Отъехали быстро, так же быстро гнали по шоссе.Город спал. Впереди тянулись к горизонту красные, словно фишки в детской игре, огни. Водителя охватил гоночный азарт, он весь подобрался: по правилам ночной игры надо было оставить все идущие впереди машины позади себя.

– Люблю профессиональную езду, – актриса вынула сигареты. Денисов достал спички. – Особенно по Кольцевой.

– Вы москвичка?

– Родилась в Душанбе. Но с шестнадцати лет, как закончила школу, в Москве. Дядю пригласили преподавать в университете. У меня была золотая медаль, я уехала с ним. Поступать во ВГИК…

– Потом?

– Вышла замуж. Муж был ленинградец, журналист. Почти пять лет прожили в Африке: Нджамена, Бамако, Дакар. В основном, во франкоязычных странах.

– Как там? – водитель ненадолго снизил скорость. – Интересно?

– В то время было много удивительного, я долго не могла привыкнуть. В Бамако, например, белой женщине не дадут на улице нести сумку. Кто-нибудь, совершенно незнакомый человек, обязательно поможет…

Денисов отвлек ее:

– Потом?

– Когда муж первый раз заболел, мы уехали в Ленинград. Московскую прописку я к тому времени потеряла. После его смерти вернулась в Душанбе. Воспитывала сына. Потом познакомилась с Сабиром. С первого дня знакомства мы вместе.

– Взаимоотношения?

– Подруга удивляется: «Сабир влюблен в тебя, как мальчишка!» Это точно. – Жанзакова затянулась, дым сигареты оказался легким, ароматизированным. – Учил французский язык, чтобы писать мне письма! Я как-то сказала, что Митя, мой муж, долгое время переписывался со мной только на французском. Сабир возит с собой на гастроли серебряный прибор – вилку, ложку. Вдруг я заеду! Крахмальные салфетки.

– А ваше отношение?

Она выпустила дым.

– Прошлое, если оно было прекрасным, как мое, нельзя зачеркнуть. Видимо, и нельзя повторить. Все другое. От брака у меня сын, он сейчас с родителями. В этом году заканчивает школу. Он и Сабир, больше у меня никого нет. И ни к кому я не отношусь лучше…

Казалось, она снова повторит в конце: «И все же – прошлое, если оно было прекрасным, как мое, нельзя зачеркнуть. Видимо, и нельзя повторить…»

Денисов больше не касался этой темы. Жанзакова время от времени сама возвращалась к ней.

– Сабир принимал меня как есть. С моими проблемами. Но и сколько я с ним повозилась! Вы бы видели, каким он был! Как себя вел, одевался, разговаривал… Что читал! А какие анекдоты рассказывал…

– Когда вы виделись в последний раз?

– В феврале я была в Москве, а через неделю он прилетел в Мурманск.

– Съемки в самом Мурманске?

– Там недалеко. Он прилетел выступать по линии пропаганды киноискусства. Режиссер дал машину, я его встречала.

– Долго пробыл?

– Три дня. У него было несколько выступлений. «Жанзаков, выходит, совершил в феврале довольно большое турне, – подумал Денисов. – Москва – Ухта – Мурманск. Снова Москва!»

– Кроме того, мы почти через день разговаривали по телефону. Дьявол!..