Текст книги "Цапля ловит рыбу"

Встречная машина пронеслась у самого крыла.

– Как люди ездят!

Они выехали на Юбилейный проспект, после Ленинградского шоссе он казался безлюдным унылым проселком.

– Как он звонил вам? Заказывал или набирал по автомату?

– По автомату. Из центра…

«Пока я ни в чем особенно не ошибся. Вот и междугородная-автомат засветилась».

– Сабир избаловал меня звонками. Говорили по полчаса… Вообще в чем-то мне повезло в жизни… Наши отношения с Сабиром чисты, как слеза. Он принес мне счастье, когда уже ни на что не надеялась.

– Когда Жанзаков в последний раз звонил?

– Позавчера, в четверг. После восьми вечера. Быстрые звонки междугородной. Думаю, это он. Я была в ванной. Выбежала – уже поздно.

– И больше звонков не было?

– Он все равно бы не дозвонился. Я уже сдала номер в гостинице. Вчера и сегодня мы снимались в районе, ночевали в финских домиках. Там не было телефона. А разговаривали мы с ним накануне. В среду. Ничего такого, что могло бы насторожить.

– Он не говорил, что собирается оставить съемки?

– Ни разу.

– Может, предложили участие в каком-то фильме?

– Сабир бы сказал.

– У вас есть какое-нибудь объяснение случившемуся? Ссора, ревность…

– Нет. О ревности вообще не может быть речи… Мне все кажется, что он вот-вот даст знать о себе и все объяснит. И все окажется простым – только нам почему-то это не приходит в голову. Я привыкла: за ним как за каменной стеной.

– Не думаете, что с ним могло что-то произойти…

– Страшное? Нет. Физически Сабир очень сильный. Феноменально. В свое время занимался каратэ, кун-фу. Потом тхеквондо – корейской борьбой. Бывший председатель федерации считал, что он наиболее способный из учеников… За это я не боюсь.

– Нам прямо в Крылатское? – Водитель оторвал взгляд от дороги.

– До Рублевского шоссе. Там на улицу академика Павлова.

– Вам уже приходилось жить здесь?

– Куда мы сейчас едем? Конечно! По нескольку недель. Хозяйка – моя лучшая подруга. Сейчас она с мужем за границей. Ее и мужа я тоже знаю по Мали.

– Жанзаков тут жил?

– У него даже есть ключи. Он мог пользоваться квартирой: все равно стоит пустая. Правда, далеко ездить на съемки.

– В ваш приезд в Москву, в феврале, вы приезжали сюда?

– Я жила здесь вместе с Сабиром.

– А может, сейчас вы увидите его? – спросил вдруг шофер, которому по правилам водительской этики следовало делать вид, что он нем и глух.

– Все может быть, отступать некуда! – тон у нее внезапно стал неприязненным, жестким. Денисов понял: мысль о том, что актер по какой-то причине мог эти дни, пока его искали, находиться в Крылатском, приходила и к Жанзаковой, но актриса спешила от нее избавиться.

– Поворот, – она показала рукой.

Шофер понял свою ошибку – ничего не сказал.

– Этот длинный дом. Второй подъезд от угла. Спасибо.

Еще не выйдя из машины, актриса вскинула голову – было поздно, ни в одном из окон не горел свет.

– Ждать? – спросил водитель у Денисова.

– Пока да.

Они прошли в подъезд.

– Код? – поинтересовался Денисов.

– Кода нет. Лифтерша. Наверное, спит. Девятый этаж… – Жанзакова уже волновалась.

– Он знал, что вы прилетаете сегодня?

– Сабир ждет через неделю.

Останавливаясь на девятом, лифт громко щелкнул – мог разбудить весь дом. Тереза подошла к двери напротив, быстро вставила ключ, повернула.

Дверь не открылась.

– Внутренняя задвижка… – актриса побледнела.

Изнутри не доносился ни один звук.

– Лучше вы, – она уступила место Денисову. – Вдруг что-то случилось. Не могу. Выключатель справа – дерните шнур.

Дверь поддалась неожиданно легко. Еще входя, Денисов на весу поймал шнур выключателя, мягко потянул – в прихожей вспыхнул неяркий свет. Впереди была незакрытая дверь кухни, задернутое шторой окно.

Актриса уже взяла себя в руки, шумно ступая, прошла вперед, зажгла везде свет.

– Никого нет.

Квартира была двухкомнатная, улучшенной планировки, как и в большинстве здешних зданий. Мебель, показалось Денисову, куплена недавно, расставлена впопыхах, как попало. Повсюду на стенах висели африканские маски, довольно живописные, искусно вырезанные.

– Смотрите, – позвала Жанзакова из дальней комнаты, – Сабир приезжал сюда!

Денисов прошел в большую комнату. Прямо против двери стояла тахта, которую, уходя, забыли прибрать, подушки в изголовье были смяты, в ногах лежало ватное одеяло. Свежий пододеяльник был тоже измят.

– Я приберу, не против? – актриса, не снимая жакета, взялась за подушки. – И что-нибудь сготовим. В Мурманске мне подарили югославскую ветчину в банках. Вы голодны?

– Нет. Спасибо.

– Сейчас ребята подъедут. Аркадий, тот в любой момент хочет лопать, Милка готовить не любит… – Не переставая объяснять, она сбросила постель в тумбочку. – Кофе должен быть – я оставила две банки. Подкрепимся и начнем искать беглеца. Но сначала переоденусь.

– Я могу позвонить?

– Сколько угодно. Параллельный аппарат в той комнате.

Во второй комнате стояла еще оттоманка, секция с книгами, среди которых, похоже, не было ни одной читаной, все новые – только из издательства. Ни один клочок бумаги не валялся на глазах, нигде не было ни одной старой вещи, из тех, с которыми переезжают в новую квартиру без надежды расстаться.

Хозяева, безусловно, были людьми, лишенными сентиментальных предрассудков, – тем более удивил Денисова предмет, валявшийся рядом с оттоманкой. Денисов поднял его, осмотрел, сунул назад за тахту.

«Огрызок старого деревянного гребня!..»

Гребень был ручной работы, частый, расколовшийся от долгого употребления. Как он здесь оказался?

Телефон в дежурной части был свободен. Трубку взял оперуполномоченный Кравцов. Он подстраховывал Денисова.

– Проверь, заказывали ли отсюда переговоры по межгороду. – Денисов назвал номер, с которого звонил. – С кем? Когда? Кто?

– Вас понял, шеф. – Кравцов был моложе, работал недавно и сохранил манеры и жаргон выпускника Спортивной школы Олимпийского резерва, кем, в сущности, и оставался все это время. – Ждать вас к завтраку?

– Непременно.

Денисов осмотрелся.

Пыли – свидетельство того, что в квартире долгое время никого не было, – Денисов не увидел. В хлебнице на кухне лежал кусочек батона, не успевший до конца зачерстветь. На пустом пакете из-под молока стояла дата: «24».

– Вот и я! – Жанзакова была в вельветовых брюках, в безрукавке, надетой поверх кофточки. Лицо ее выглядело усталым. Денисов подумал, что она никак не моложе сорока. – Сейчас все сделаем…

Из кухонного серванта появилось блюдо, актриса принялась быстро заполнять его крохотными квадратными бутербродами с ветчиной, не забывая проткнуть каждый маленькой, словно игрушечной, шпажкой.

– Подкрепимся и будем звонить. Если бы кто-нибудь знал, как мне противопоказана нервотрепка и как часто именно со мной она происходит!

– У вашего мужа есть деньги?

– Конечно!

– На счете?

– В сберкассе. Одно время он не был в штате, зарплата не шла. Поэтому создавал сбережения. И жил на них, когда бывал в простое.

– У него одна сберкнижка?

– Несколько. Сабир не любит получать наличные. Или истратит, или выпросят – отказать не может.

– Суммы большие?

– Никогда не заглядывала. Во всяком случае, не бедствуем. И у меня тоже есть деньги.

– Предстояли ли ему какие-нибудь траты в ближайшее время?

– Крупные?

– Довольно крупные!

– Нет.

– Может, кто-нибудь попросил?

– Он мог взять деньги для первой жены. Я никогда не препятствовала. Это его дело – там ребенок, тем более девочка. Нужно то и другое. Сабир к ней очень привязан. – Тереза явно не знала о снятых со счета деньгах.

– Не собирались, например, покупать машину?

У меня есть «Жигули». В Душанбе. Правда, никак не приведем их в порядок. Одной машины нам хватит. – Она не придала значения вопросам, мысли ее заняты были другим: – Может, связаться со съемочной группой? Вдруг Сабир появился?

– Я проверю.

Для себя Денисов не делал ставку на звонки в съемочную группу.

«Все равно как человек, который потерял деньги. То и дело он заглядывает в пустой бумажник… Искать надо не там!»

Сухарев, кинодраматург Аркадий и его жена ввалились около трех ночи – голодные, усталые. Под самым Крылатским на Рублевском шоссе у них сломалась машина, около часа простояли на дороге.

– Сплошные напасти… – экзотически одетый кинодраматург снял очки-консервы, сразу же набросился на бутерброды. – От Сабира ничего?

– Нет пока.

– Аркадий, Милочка, – Тереза представила Денисову драматурга, его жену.

– Денисов, оперуполномоченный розыска.

– С Геннадием вы знакомы.

Сухарев церемонно, как перед тем в аэропорту, кивнул, отошел к окну.

– Никуда не звонили? – Аркадий хватал с блюда сразу по нескольку бутербродов.

– Первый звонок – своим. В три! Так я решила. Потом старикам Сабира, в Союз. Дальше как выйдет.

Актриса заварила кофе, в помещении, похожем на мебельный салон, запахло жильем.

– Я пока воспользуюсь телефоном. – Сухарев пошел в комнату.

– Хабибуло может что-то знать, – сказал драматург с набитым ртом. Он назвал еще несколько имен. – Подожди, надо записать всех.

– А Рахим? – спросил Сухарев.

– Мы звонили с Милой. Он в Ашхабаде.

– Тогда Рахим отпадает, – Тереза принялась разливать кофе.

– А вы почему не едите?

Жена драматурга уже несколько минут присматривалась к Денисову, ей не терпелось начать привычный треп.

– Какая ветчина! Как Тереза все красиво сделала! Я думаю, она для вас постаралась! Правда, Тереза? Что бы ни случилось, мужчина, тем более молодой, крепкий, должен есть! Без этого нельзя, вы согласны со мной?

Она чувствовала себя как рыба в воде в беспрестанном варьировании ни к чему не обязывающих полунамеков, недоговорок. Денисов в таком общении всегда проигрывал, как человек, для которого слово и дело были крепко и тяжело связаны, а любой намек становился поводом к наблюдениям и выводам.

– Вы действительно не едите ветчину? Между прочим, зря! Она совершенно свежая.

– Я знаю.

– В чем же дело?

Она делала вид, что не понимает его скованности, несвободы, нежелания есть с людьми неблизкими. Жена Жанзакова взглянула на часы:

– Три. В Душанбе шесть часов. Папа встал. Готовится сесть за письменный стол. – Она пояснила для Денисова: – Он писатель, – Тереза назвала незнакомую короткую фамилию. – Это псевдоним. Каждый день, что бы ни случилось, садится работать. И так на протяжении многих десятков лет.

– В каком он возрасте?

– Он у меня пожилой. Восемьдесят два года. Я была самой младшей в семье. А теперь мой сын.

– Ваши еще ни о чем не знают?

– Не хотела беспокоить. Расстроятся!

– На два дня исчез! – вмешалась Мила. – Аркадий неделями пропадает. Представляешь, сколько я могла подкинуть работы уголовному розыску в наше пятидесятое отделение? В «полтинник»!

– Разное отношение к мужьям, – заметил драматург, не переставая жевать.

– Ладно, – Мила смягчилась, – какая там сейчас погода, в Душанбе?

– Весна. В самом разгаре.

– Папе привет.

В дверь заглянул Сухарев: телефон освободился. Все перешли в большую комнату. Жена Жанзакова подсела к журнальному столику, набрала восьмерку, подождала, затем принялась быстро накручивать диск.

– Занято! Очень странно…

– Ты быстро вращаешь диск, – заметила жена драматурга.

Муж ее не замедлил вмешаться:

– Набирать номер следует совершенно бестрепетно. Спокойной рукой. Все равно как во время стрельбы. Неодушевленный предмет, а все чувствует.

– Пример телекинеза?

– Я наблюдал за одним типом в Лаг-Вегасе…

– Занято! Я же говорю! – Тереза успела набрать номер. – Отец с кем-то разговаривает.

– Дай я! Какой телефон? – Мила взяла трубку. Номер в Душанбе был занят.

– Куда он может звонить так рано?

– А может, ему звонят?

Актриса пожала плечами.

Несколько минут сидели молча, в стекле отражался незамысловатый интерьер с перекошенными лицами африканских колдунов в простенках.

Наконец Жанзаковой удалось дозвониться:

– Папа, это я. Из Москвы… – Тереза говорила по-русски, Денисов решил, что она не знает родного языка, либо не владеет им в совершенстве. – У вас все здоровы? Как ты? Тофик? – Денисов понял, что она спрашивает о сыне. – Как мама? У меня? Тоже, в общем, все в порядке… – Казалось, говорила она одна, а отец, успевал лишь вставлять отдельные слова. Такой разговор требовал навыка – слушать и говорить требовалось одновременно.

– Сабир не звонил? Нет, я его еще не видела. С кем ты сейчас разговаривал – у тебя было занято? – В этом месте Тереза сделала единственную паузу – молча выслушала ответ и повторила: – Звонки, как междугородный, берешь трубку – не отвечает. И сразу гудки. Занято! Три раза так. Папа! Ну, я кладу трубку. Может, перезвонят? Если Сабир, скажи что я у Эллы. У меня все в порядке. Я буду тебе еще звонить через час… У Тофика все нормально? Ну, ладно. Маме привет, Тахмине, Нигине, Джамиле… – Она положила трубку. – Кто-то звонит ему по междугородному, не может соединиться.

– Будем надеяться, что это Сабир, – сказала Мила.

– Я, пожалуй, выпил бы еще чашечку кофе, – осторожно сказал Сухарев.

– Я приготовлю, – Тереза поднялась.

Режиссер тоже встал, не ожидая, следом за ней отправился на кухню.

«С прилетом Жанзаковой, – подумал Денисов, – Сухареву ни на минуту не удалось переговорить с Терезой наедине. И вот теперь такая возможность впервые ему представилась».

ГЛАВА ПЯТАЯ
Ночной разговор о мастерстве

Минуты неуверенности и раздумья закончились. Денисов сосредоточился на драматурге и его жене.

– Когда вы в последний раз видели Жанзакова у себя?

– Сабира? По-моему, он был у нас в марте? – Мила взглянула на мужа. – Ты тогда уже вернулся из Братиславы…

Для всех словно существовало два разных человека: «Жанзаков» и «Сабир», и прежде чем ответить, большинство производило в уме простой, но важный обмен.

«Жанзаков» был популярным актером, лауреатом республиканской и ведомственных премий, он снимался в характерных ролях, закончил высшие режиссерские курсы, «Сабир» был другом всех и вся, спортсменом, рубахой-парнем, у него не было комплексов, самозабвенно любил свою вторую жену, эта любовь сказывалась благотворно на его облике, манерах: в последние годы актер стал мягче, интеллигентнее…

«И мало кто знает про его раздвоенность, – подумал Денисов, – то, о чем рассказал бритоголовый. Мальчик-боксер, одержав победу в восьмом раунде, женившись на дочери менеджера, не получил то, о чем мечтал. Потерял дар легко привлекать сердца, истинных друзей, дочь…» – Денисову показалось, что он нашел верную модель.

– Из Брно, – драматург двинул кресло, – не из Братиславы.

– Все едино, – возразила жена. – Значит, это был уже март.

Они сидели втроем вокруг журнального столика. Светать за окном и не думало.

Из кухни, где режиссер все еще пил кофе, не доносилось ни одного звука. Сухарев и жена Жанзакова разговаривали почти неслышно.

– Он пришел к вам один?

– Один. Потом появился оператор со студии Горького… Коля… Он сейчас в отъезде. Сидели, разговаривали…

– О чем? Помните?

– О Будде, махатмах…

Денисов не понял. Аркадий пояснил:

– Коля большой специалист по Индии, увлекается буддизмом, дзенбуддизмом.

– Он шутит, – Мила пересела на тахту. – Знаний там никаких. Все на уровне брошюр атеистической серии.

– Я забыл, что оперуполномоченный может об этом не знать.

Аркадий расстегнул сорочку – под подбородком на шее блеснула довольно толстая цепочка. Животом он налег на журнальный столик, отодвигая кресло назад.

– Махатмы – сейчас общее увлечение…

– Больше никого в тот вечер не было?

– Нет. Посмотрели телевизор. Попили чай. Все по-домашнему.

– Жанзаков о чем-нибудь говорил?

– Больше молчал. По-моему, он ушел первым.

– Лишь уходя, – вмешался драматург, – Сабир поверг Колю в легкий транс. Когда тот демонстрировал осведомленность в древнейшей религии, Сабир процитировал кого-то из наисовременнейших исследователей. Коля так и отпал.

– Вы заходили к нему в вагон?

– Неоднократно. И я, и Мила.

– Кого-нибудь видели из тех, кто может сейчас помочь?

– Жанну Рудь… С ней тоже стоит поговорить. Подруга Терезы.

– В комнате было жарко.

– Вы не откроете окно? – попросила Мила. Денисов поднялся, приоткрыл форточку.

– Так?

– Да, – она сбросила туфли, устроилась поудобнее. – Вам часто приходится вот так, ночами, вести розыск?

– Бывает…

– Как интересно!

Присмотревшись, жене драматурга можно было дать лет пятьдесят и больше, тем не менее морщин на ее лице видно не было, а в какой-то момент оно казалось даже юным.

«Словно маска, – подумал Денисов. – И неизвестно, что за человек за ней. Как относится к тому, что ты говоришь».

– Жена, наверное, вас совсем дома не видит…

Денисов не поддержал тему.

– Чем Жанзаков занимался в свободное время? Как проводил вечера?

– Читал. Я привозил ему книги. У него очень широкий диапазон чтения. Психология творчества, восточная медицина, наука, спорт. Огромный круг интересов. Пожалуй, я еще с таким не сталкивался. Художественной литературы, правда, он читал мало. Ромен Роллан, Маркес. Из последних – Чингиз Айтматов. Гусейнов. Взял из библиотеки Валентина Сидорова – «Семь дней в Гималаях».

Денисов взглянул на часы. Было начало пятого. Надеяться на то, что Жанзаков, дозвонившись до тестя в Душанбе, свяжется сразу с квартирой в Крылатском, не приходилось.

«Профессии юриста и врача похожи, – говорит один из старых оперуполномоченных, наставник и друг Денисова. – Но в отличие от врачей, юрист не может надеяться на то, что человеческая природа в случае казуса обойдется без него и здоровый организм победит болезнь. Под наш лежачий камень вода не подтечет никогда…

– Съемки, вообще работа над фильмом увлекала его? Что он говорил?

Аркадий достал сигарету, огромный живот его колыхнулся:

– Вам приходилось раньше сталкиваться с кинопроизводством?

– Односторонне. Я летал в Бухару в связи с убийством администратора картины. Несколько допросов. Все.

– Не знаю, смогу ли я вас убедить. Говорить об увлечении трудно. Специфичность работы. Сегодня может сниматься конец фильма, а завтра начало или середина.

Сплошная мозаика. От актера требуется высокий профессионализм. Вы не смотрели материал, который мы отсняли? Сценарий тоже не читали?

– Когда он мог увидеть, дорогой! – Мила на тахте пожала плечами.

– Конечно же. «Что-то с памятью моей стало…» Очень интересный сценарий. Мила может подтвердить.

– Твои сценарии – самые интересные, дорогой.

– Спасибо, Милочка. Так вот по поводу фильма. Речь идет о раскрытии преступления, что-то вроде «Восточного экспресса» Агаты Кристи. Сотрудники анализируют преступный почерк и выходят на убийцу. Я месяца два ходил в ваше управление транспортной милиции каждый день. Как на работу…

«Я неточно сформулировал вопрос…» – подумал Денисов. Это не могло его интересовать. И упоминание термина, кочевавшего из одной легкой пьесы в другую, звучало безмерно фальшиво.

– В общем, да.

Так в свое время в уголке Дурова шокировал его ученый ворон, когда скрипучим совершенно человеческим голосом четко произнес:»Во-ло-дя!»

«О чем можно узнать за два даже полных месяца хождений в контору? – Денисов пожал плечами. – Что можно почувствовать, когда не отвечаешь за результат розыска, не обязан ни искать, ни запоминать, ни ломать голову. Не знаешь температуры милицейских отношений?»

– Трудная у него роль?

– Я сторонник сложного. Тогда актеру есть что играть… Когда-то давно я сам играл в детском театре. В «Печальном однолюбе» Симона Соловейчика у меня была роль учителя рисования. Там я рассказываю о том, как даю задание ученикам. Я говорю им: «Человек гуляет с котом. Нарисуйте, что человек думает о коте. А потом – что кот думает о человеке». И они садятся и прекрасно рисуют… Мы привыкли к последовательному показу проблем. Поэтапному. Но, представьте, проблемы накладываются одна на другую. Замкнутый круг. Понимаете?

– Что, это применительно к роли, которую играет Жанзаков?

– Режиссер говорит Сабиру: «Сыграй преступника, который уверил всех, в том числе себя, что он невиновен, хотя знает, что совершил убийство…»

Аркадий неожиданно понизил голос, кивнул на тахту. Мила, которая еще недавно разговаривала, незаметно заснула.

– Но это не все! Там сложная психологическая подоплека. Герой расстался с любимой женщиной, полюбил другую. В то же время понимает, что ничего не в состоянии изменить в своей жизни. Та, первая, не уйдет, будет его любить до конца…

Денисов поднялся, сделал несколько шагов. Ковер мягко пружинил. Денисов не снял обувь, единственный из находившихся в квартире.

«Каждый день снова Жанзаков проигрывал перед камерой свою незадавшуюся жизнь. А вечерами звонил в Мурманск, в Сосногорск. И еще получал втыки от Сухарева… Как у Грэма Грина. То, что Жанзаков выписал: „Если мы можем его выдержать, относясь к тому, кого любим, с милосердием, а к тем, кому изменяем, с нежностью…“

– Как вы подбирали актеров на роль?

Аркадий поднял голову:

– Кинопробы. Актеры снимались в небольших эпизодах. Худсовет утверждал.

– Кто решал, кого пригласить?

– Режиссер. И сценарист. В принципе подсказать актера могли все члены съемочной группы. Руководство киностудии. И вообще со стороны.

– Вам что-нибудь известно о первой семье Жанзакова?

– Очень немного. Развелись. Он никогда об этом не говорил.

– О том, что у него дочь?

– Впервые слышу.

– Парня этого не знаете? – Денисов достал фотографию, заимствованную в Ухте. – Где могли происходить эти занятия?

– Нет, не знаю.

Аркадий и Мила ничем не смогли ему помочь. Несколько минут в комнате было тихо, Денисов взглянул на часы: Тереза и режиссер разговаривали более получаса. О чем мог поведать жене исчезнувшего киноактера человек, бок о бок проживший более трех месяцев с ее мужем?

«Ты – как пес, побитый, безудачный…» – Денисов вспомнил первую жену Жанзакова. – «Сабир даже попросил записать характеристику к нему в блокнот». Что еще? «Звонит. Из Ханоя, из Кельна. Телефонистки удивляются… Один раз профессора привез, чуть ли не академика. Потом знахаря…» И в то же время боязнь потерять Терезу, восхищение, связанное почти с поклонением. Любовь – мания. «Когда узнал, что Митя, мой муж, писал мне на французском, стал изучать язык». «С Терезой стал другим…»

– Кто предложил Жанзакова на роль? Вы?

– Да.

– А точнее?

– Тереза.

– Она читала сценарий?

– Да. Ей очень понравился. Зачем иначе она бы рекомендовала Сабира!

В отличие от всех находившихся в эту ночь здесь в квартире Денисов один был на работе и даже получал вознаграждение за то, что не спал и расспрашивал об исчезнувшем актере. Поэтому мысль его работала в одном, определенном, направлении.

«Жена актера ни о чем не догадывалась, а может, старалась не думать. Самому Жанзакову было тяжело. Невозможность никому довериться, кроме, пожалуй, бритоголового дозорного у „лихтвагена“. Неудовлетворенность… А главное, необходимо каждый раз снова проигрывать свои беды у монитора…»

– Роль оказалась Жанзакову не по силам? Я правильно понял?

– Мне не хотелось, чтобы Тереза это знала. Пока Сабир не удовлетворил ни меня, ни режиссера. Кое-что мы даже думаем переснять.

– На этой почве между ним и режиссером были трения?

Аркадий помялся.

– Их отношения нельзя назвать безоблачными?

– Нет, конечно. Геннадий излишне резок. Сабир тоже не всегда сдерживался. Иногда находила коса на камень; Сабир сам режиссер, понимал.

– Доходило до оскорблений?

– Чисто творческие дела… Для Сабира после его ролей каратистов это, конечно, каторжный труд.

Денисов прошел по комнате. Сел. Ситуация упростилась: «Жанзаков был поставлен перед выбором. Возможно, это был крик души. Об этом Сухарев и ведет сейчас разговор с Терезой. А по дороге, в машине, он ввел в курс дела Аркадия и его жену. Так что все не будет для них неожиданностью…»

В телефонном аппарате что-то щелкнуло. Это трудно было даже назвать звонком. Актриса вбежала в комнату, схватила трубку:

– Алло, папа!..

Женский голос в трубке громко произнес:

– Ответьте Нджамене, Нджамена на проводе.

– Это подруга, – вздохнула. – Волнуется, все ли в порядке с квартирой… – Пока абонент в Африке выходил на связь, она пояснила: – Валютный кооператив, они на него работали! В свое время мы сделали глупость, сейчас был бы в Москве свой угол! Да! Да! – Ее словно встряхнуло, когда услышала голос подруги. – Элла! Это Тереза! Все в порядке! Слышишь? Все в порядке… Если слышишь, не трать валюту, клади трубку…

Пока Жанзакова объяснялась, из кухни появился Сухарев, остановился в дверях.

– Элла! – крикнула еще раз Жанзакова. – Все в порядке.

Нджамена отключилась.

– Вы утром заходили в купе Жанзакова? – Денисов подвинул кресло, он и режиссер могли теперь, разговаривая, следить друг за другом.

– В пятницу? Да. Я забеспокоился. Кроме того, нужен был экземпляр режиссерского сценария.

– Экземпляр, принадлежавший Жанзакову?

– Любой. Их всегда не хватает. Приходят актеры в эпизоды, каждый просит. Многие коллекционируют.

Обратившись за помощью к милиции, он тем не менее предпочел скрыть главное.

– А дальше? Вы обнаружили в купе конверт? Вскрыли его. Так?

Сухарев не ответил.

– Что там, в письме или в записке? Вы же знаете. Она у вас с собой?

На несколько секунд возникла неловкая пауза. Решившись, Сухарев достал вчетверо сложенный лист, подал Денисову.

– Читайте!

Денисов развернул. На странице, выдранной из уже знакомой общей тетради, которую Денисов видел в купе, стояло:

«В моей смерти прошу никого не винить. 6 января. Жанзаков».

– Почему вы ее скрыли?

Сухарев снял жокейскую шапочку, провел по жестким коротким волосам.

– Не хотел огласки. Сабир вернется, узнает, что я передал его записку в милицию. Скандал! Кто знает, писалась ли она всерьез? Главное, почему в январе?

«Во время болезни Овчинниковой… – подумал Денисов. – Перед поездкой в Сосногорск».

– Конверт лежал на видном месте?

– В общей тетради. Он выпал. Не знаю, что меня подстегнуло вскрыть. Может, отсутствие адреса.

– Вы считаете, Жанзаков оставил конверт преднамеренно, чтобы его сразу увидели?

– Нет. Если бы не сценарий, я не обратил бы внимания.

– Ничего не могу понять, – Тереза провела рукой по лицу. – Записка написана шестого января. Гена говорит, что с первого по девятое Сабир был свободен от съемок. В Душанбе он прилетел девятого, пробыл всего несколько часов, даже не побывал дома. Повидал моих – и сразу в аэропорт. Отец и мать Сабира видели сына уже в аэропорту. Ничего не понимаю.

– Вы показывали записку ассистенту по реквизиту?

– Нет. Если бы она была написана в марте, я бы показал ему, всем. Сразу бы забил тревогу. Обстоятельства могли перемениться. Да я и не принял ее всерьез.

– Тем не менее решили сообщить в милицию о том, что Жанзаков исчез.

– Я не мог игнорировать полностью. Это на тот случай, если бы она писалась серьезно. Теперь вы знаете все.

Тереза опустилась на тахту, поставила телефон рядом, набрала код.

– Папа! Никто не звонил? А звонки еще были? Были? – Дочь и отец уже не говорили одновременно. – Как по междугородной? Я не исключаю, что это Сабир. Не может дозвониться? Сообщи, если он позвонит. Нет, нет. Все хорошо. У него съемки… Обязательно. Я в Крылатском. Тофик спит? Целуй всех. – Она поспешила закончить, повторила, что в комнате уже знали: – Кто-то звонит, не может дозвониться!

– Может, все-таки он! – Аркадий вздохнул. – Рано паникуем. Записка все-таки написана в январе. Я его после этого двадцать раз видел.

– Ничего не понимаю, – повторила Тереза. – Быть таким преданным. Каждый день звонить, телеграфировать. И скрывать!

– Чуть-чуть подремли. Тебе нужны силы. – Мила зевнула. – Завтра позвоним в Ташкент. Может, Талгат или Венера что-нибудь знают.

Тереза не ответила.

– Давайте выключим верхний свет, – драматургу было жаль Терезу, жену.

Сухарев дернул шнур выключателя, в комнате стало темно, но только в первую секунду.

За многоэтажными зданиями, словно в порту между силуэтами судов, сочился серый свет. День начинался пасмурным, ненадежным. В мойке на кухне неожиданно потекла из крана вода и так же неожиданно прекратила течь.

Денисов поднялся. Здесь, в квартире, ничего больше нельзя было узнать. Уходя, он снова заглянул во вторую комнату. При свете, падавшем из коридора, обломок деревянного гребня был хорошо виден. Он так и лежал под тахтой.

Сухарев вышел следом.

– Может, позавтракаете? Я видел, вы ничего не ели. У Терезы есть буженина, ветчина.

– Спасибо, поеду.

– Заходите, – предложил Сухарев. – Можно домой.

Денисов вежливо кивнул. Он не простил обмана.

Лифтерша спала, закрывшись в своей конторке за дверью.

У подъезда, во дворе, стояло несколько машин, на некоторых были красные – дипломатические – номера.

Машины и тротуар были припорошены только что выпавшим снежком.

Было еще рано. Но единственный во дворе телефон-автомат был уже абонирован.

Пенсионного возраста здоровяк захватил его, чтобы всласть наговориться с кем-то из сверстников, страдающих бессонницей, как и он.

– А что Шурка? – орал он, рискуя разбудить двор. – Ах, подлец! Ну и дубина! Ты ему сказал, что Вова звонил?

Денисов не стал ждать. По классификации говорунов тип этот стоял в первой пятерке.

У соседнего корпуса все аппараты оказались свободны, Денисов набрал номер дежурного.

– Ты из квартиры? —: трубку взял Кравцов.

– В автомате. Можно говорить. В Душанбе звонил?

– Да. Отца Терезы через междугородную никто не заказывал. Видимо, звонили по коду. В этом случае установить вызывающий город невозможно.

– Связь с Душанбе не барахлит?

– Исправная.

– Дальше!

– Через отделение милиции связался с участковым в Крылатском. Дом новый, соседи мало знают друг друга. Хотя, кое-что он обещал. Наконец… – Кравцов был доволен результатом. – Мне удалось проверить заказы на междугородные переговоры из квартиры, где вы сейчас находились. И это несмотря на то, что воскресенье.

– Молодец.

– Шесть раз Сосногорск, Коми АССР. По одному разу – Тарту, Таллин, Вильнюс и Рига. Абоненты в Прибалтике пока не отвечают. Я звонил. Похоже – какие-то учреждения.

– В Сосногорске Овчинникова, микрорайон…

– Точно. Что будем делать? Режиссер явно что-то знает.

– Ты ел?

– Нет, как обещал. Чем кормят?

– У нас? В первом буфете для транзитных пассажиров и во втором глазунья, холодец. Кофе сурового разлива. В четвертом пельмени. Только привезли.

Денисов подумал.

– Четвертый. Все. Еду.