Текст книги "Цапля ловит рыбу"

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Чистый розыск

Поезд съемочной группы стоял на обычном месте – короткий, точно обрубленный. По соседним путям до самых пакгаузов тянулись отцепки вагонов, поданные под выгрузку.

Денисова ждали. На платформе с «лихтвагеном» томился бритоголовый.

– Он там, в купе, – Эргашев успел основательно продрогнуть. В одной руке у него была сигарета, другой придерживал полы чапана. – Парень этот больше молчит, но, по-моему, он все знает.

Они вошли в вагон. Свет в коридоре едва горел. Наступая на тянувшиеся по проходу провода, прошли по составу.

– Сюда!

Купе Жанзакова было открыто. Еще из коридора Денисов увидел похожую на Лайзу Миннели актрису, соседку Жанзакова по вагону, проводницу, ассистента режиссера и еще одного человека, которого Денисов видел впервые. Рядом, у окна, стоял неновый, потрепаный кейс.

– Это Сабира. – Бритоголовый протиснулся за Денисовым, актриса и ассистент по реквизиту сразу поднялись.

– Не будем мешать…

Вслед за ними, болезненно ступая, потянулась проводница.

Человек, доставивший кейс, – невидный, с корявой бородкой, молча рассматривал эстамп на стене; держался он ненавязчиво – ждал, пока к нему обратятся.

Денисов первым прервал молчание:

– Как вас зовут?

– Лаву. Виктор Лаву.

– Денисов. Старший оперуполномоченный. – Он не спешил открывать «дипломат», знал: ничего особенного быть в нем не должно. Иначе бы уже разнеслось.

– Работаете?

– Макетчиком на киностудии.

– Москвич?

– Прописан в Строгино.

– А живете?

– Жил в Переделкино, снимал комнату.

– А сейчас?

– Сейчас опять в Строгино.

– Давно у вас? – Денисов показал на «дипломат».

– Недели три.

– Жанзаков оставил его вам, когда жили еще в Переделкино?

– Да.

– А сегодня? Кто-то посоветовал отвезти сюда, в поезд? Сказал, что Жанзаков исчез?

– Одна женщина, вместе работаем. Актриса. Сейчас ее нет в Москве.

Денисов кивнул.

«Жанна…»

Он был благодарен кокетливой женщине в легкомысленно надвинутой на лоб шляпке, которая нашла время и способ помочь в розыске своего приятеля и единомышленника.

– Она мне передала через наших ребят. Ей кто-то сказал, что Сабир оставил у меня кейс с книгами.

Макетчик замолчал, продолжал рассматривать натюрморт. Он не спешил.

Денисов только мельком глянул на желтую, прозрачную, как янтарь, селедку, рассыпчатый картофель на блюде.

– Давно знакомы с Жанзаковым?

– В общем, да.

– Виделись часто?

– Не очень. В последний раз в начале марта.

Необременительность, которую Денисов в нем отметил, имела и обратную сторону. Денисов представил этот характер: «Одни хвастают тем, что знают. Другие – знают, но молчат, пока их об этом не спросят, и в этом видят особый шик!»

– Как он занес вам кейс? Как было дело?

– Сабир куда-то собирался ехать, шел мимо дачи.

– Один?

– С Камалом.

Макетчик поправил куртку, сшитую скорее всего им самим, – добротную, с верхом из шелка, похожего на парашютный.

– Камал тоже заходил? – Обо всем следовало самому тут же и недвусмысленно спрашивать.

– Он ждал у калитки.

– Вы разговаривали? Может, речь шла об отъезде Жанзакова?

– Он ничего не говорил.

– И где сейчас находится…

– Не имею понятия. Камал, Эркабай… Они – большие друзья, могут знать. – Лаву взглянул на Эргашева. Бритоголовый по другую сторону стола сидел молча; казалось, он даже не шевелится, чтобы не мешать разговору.

– Где они могут быть?

– Этого я тоже не знаю.

– Встречали Камала потом?

– Нет.

– А Эркабая?

– Тоже. Последний раз я видел Эркабая и его маму в феврале, в Москве.

– Он собирался лететь вместе с Сабиром Жанзаковым?

– Да. В Ухту.

Лаву снова обернулся к натюрморту, но что-то на столе привлекало его внимание. Денисов окинул взглядом стол: «Серебряный столовый прибор. Книги. Африканская статуэтка из дерева – подарок Терезы…»

Взгляд упал на грубый, кустарной работы колоколец. Он показал на него макетчику.

– Приходилось держать в руках?

Лаву кивнул:

– Это от Эркабая.

– Давно с ним знакомы?

– Увидел их обоих на дипломном фильме Сабира. На «Ремонте». Сабир пригласил Эркабая и Камала на главные роли… – Макетчик объяснил: – Люди необычные, наделенные сильным биополем. Это его привлекло. Когда мы узнали, что в фильме будут сниматься супермены, группа сбежалась смотреть… Я, правда, был на съемках недолго. Уехал в Дубулты на семинар начинающих.

– Вы тоже занимаетесь творчеством?

– Кинодраматург.

– В разговоре наступил перерыв.

Денисов открыл «дипломат». Как он и предполагал, ничего особенного внутри действительно не оказалось. Несколько популярных брошюр, книга…

Денисов аккуратно перелистал брошюры – ничто в них не привлекло его внимания.

Книга оказалась сугубо медицинской – наставление, посвященное иглотерапии.

На рисунках, диаграммах были отмечены тысячи внешне ничем не примечательных точек человеческого тела, влияющих на самочувствие и лечение. Вся первая глава была испещрена заметками – Жанзаков или кто-то другой читавший обводил карандашом заинтересовавшие его места.

Денисов обратил внимание на одно из них:

«В древнекитайской культуре чи – жизненная энергия, в древнеиндийской философии это – прана – универсальная энергия…»

Страница была заложена листком бумаги со строчками, отпечатанными на машинке:

«…Мастера дзен пинают и бьют своих учеников. Они выбрасывают их из окон домов. Иногда они прыгают на них. Но надо всегда помнить: они не гневаются, , это тоже часть их сочувствия…»

Последнее слово можно было разобрать лишь с трудом – каретка, по-видимому, остановилась, несколько букв пробили одно и то же место.

«Страницу заменили, эта осталась недопечатанной».

Денисов вернулся к абзацу о жизненной энергии, дочитал до конца:

« По древневосточным представлениям они обитают как в макрокосмосе, так и в микрокосмосе: чи – как внешняя (в природе), так и внутренняя чи – в человеке». Цитата была густо обведена красным.

Лаву невозмутимо следил, как Денисов читает, он наверняка знал о содержании кейса.

«То, о чем говорил на даче у Милы Аристархов».

В жизни Сабир оказался сложнее, чем представлялся поклонникам, знавшим лишь один – верхний слой его бытия.

Несколько минут сидели молча; ни Лаву, ни бритоголовый не рискнули нарушить тишину.

Денисов постарался вспомнить точнее разговор на даче.

«Овладение жизненной силой… – объяснения Аристархова были слишком путаные. – Дорога к вершинам мастерства в творчестве. „Смири гордость, проси милостыню, унижайся. Ты сильный, а терпи, когда тебя бьет слабый…“

– Я понимаю, – Денисов показал на подчеркнутые абзацы. – Это Жанзаков или Камал… Эркабай, видимо, меньше проводит времени за книгами.

Лаву пожал плечами.

– Он – дервиш. Что-то вроде мусульманского святого. Может, это даже последний дервиш в нашей стране. А кроме того, исповедует суфизм, крайнее философское течение. Отвергает вещизм, меркантильность. Ему ничего не надо.

– Как он живет?

– Вся его одежда на нем – халат, бусы, значки. Брюки и халат он сшил сам. Шлем – из чистого хлопка – связала мать.

– А вещи? Деньги?

– Дервишам запрещается владеть собственностью. Имущество йога, например, кастовый шнур и чаша для сбора пожертвований. У Эркабая – бусы, посох. Сломанные часы – и те нам подарил. Так и живет. Подаянием. Собирает милостыню на кладбище. Лишнее раздает.

– Были там?

– У него дома? Приходилось.

– И на кладбище, – Денисов начал понимать.

– Да. Султан Уаис Баба. Мусульмане считают его святым местом.

– И милостыню просить – Подумав, Лаву кивнул:

– Важно преодолеть сложившиеся представления. О том, что стыдно, что неприлично, что можно, что нельзя.

– А Жанзаков? Ему тоже приходилось собирать подаяния?

На этот раз пауза оказалась дольше.

– Он сам вам ответит. Каждый должен говорить такое только за самого себя, – он взглянул на Денисова. – Согласны?

Денисов понял: «Просил. Конечно же…»

Еще вопрос. Вам приходилось писать: «В моей смерти прошу никого не винить…» Может, чтобы испугать себя? Здесь, в купе, была такая записка.

– Тут другое. – Лаву на секунду коснулся взглядом колокольца на столе, отвел глаза. – Методика овладения биоэнергией только создается, результаты экспериментов непредсказуемы. Понимаете? Было бы справедливым, чтобы в случае моей гибели за меня никто не отвечал…

«Вот и разгадка, – Денисов кивнул. – Сухарев мог не беспокоиться. Не режиссерская придирчивость была причиной записки. И речь не шла о самоубийстве…»

Рисунок поиска, однако, по-прежнему не претерпевал изменений.

«Через приятелей Сабира Жанзакова – к самому актеру… Нет выбора!»

Денисов достал фотоснимок, привезенный им из Ухты.

– Здесь нет ваших знакомых?

Лаву внимательно вгляделся. Атлет, удерживавший ногу на плече партнера, не вызвал у него интереса.

– Сабир… – Он ткнул в тренера. – Да еще – упражнение. «Цапля ловит рыбу…».

– Имя Андрей что-нибудь говорит? – Денисова интересовал хозяин квартиры, в которой Досымбетов в свое время пытался облегчить страдания мужу Виргинии Витаускене.

Он напряг память:

– Камал помогал Йонасу совершенно бескорыстно, взмок от пота… Там три комнаты… Мужу было плохо. Камал говорил с ним. Сказал, что сам много болел, лечился у старцев, у буддистских монахов. Много лет переносил унижение, тяготы. Убирал за ними грязь… В квартире были еще люди. Студенты. Может, аспиранты…

– Небольшого роста, – напомнил Денисов, – с бородкой. Похож на маленького мужичка. Историк или экономист…

– Историк, – сказал Лаву. – Я слышал о нем от Сабира. Но никогда у него не был.

– Кто может его знать, кроме Досымбетова и Юнусова?

Лаву задумался.

– Может, профессор Семенова?

Денисов уже записывал.

– Семенова Нелли Михайловна. Вот телефон…

Денисов взглянул на часы. «Газик» продолжал ждать его у пакгауза, рядом с площадкой, где разгружали негабаритные грузы-тяжеловесы. Он спросил еще:

– В книге по иглотерапии лежит записка, посвященная мастерам дзен: «они пинают, бьют учеников…»

Лаву кивнул головой.

– Я видел, к сожалению, ничего не знаю об этом.

– Жаль. Сейчас вы – в метро? Я довезу.

У купе, служившего съемочной площадкой, они остановились. Бритоголовый включил свет. Перегородка между двумя смежными помещениями была снята, чтобы камере было свободнее работать. Денисов не увидел внутри ни реквизита, ни декораций. Обычное купе…

– Если у двери висит милицейский китель, – объяснил Эргашев, – значит, снимают служебку, где едет оперуполномоченный. Если голубой пуловер, значит, купе Сабира. Зрители подозревают в нем уголовника, а он просто юноша-спортсмен, всю дорогу жмет резиновое кольцо, эспандер, развивает кисть. Сабир, кстати, сам предложил эту деталь, она из старой американской ленты…

– Поговорить им не дали.

– Как хоть они гастриты лечат? – Послышалось шлепанье комнатных тапок. Проводница не ушла, ждала в коридоре, чтобы задать Лаву этот вопрос. – Что они там рекомендуют, те колдуны?

Макетчик ответил серьезно:

– Камал, например, советует витамины группы «В», проросшую пшеницу, физические упражнения…

– К нам приезжал один. Смотрит на тебя и молчит. Как истукан…

«Откуда такое слово? – отметил Денисов. – От „экскурсант“? Или „мутант“? – Беспокоило его, однако, другое. – Не слишком ли я взял крен в личную жизнь Жанзакова? В самом деле. Сосногорск, взаимоотношения с бывшей женой, с нынешней. Методика Сухарева. „Нарисуйте мне, что человек думает о коте. А потом – что кот думает о человеке…“ Теперь еще творческая лаборатория экстрасенсов…»

Он отогнал эту мысль, с Эргашевым простился как с приятелем.

– Значит, мальчик-боксер получил дочь босса…

– Вот именно! – Бритоголовый улыбнулся. – Но проблемы-то остались. Как жили на разных берегах, так и остались жить!

– Сейчас, главное, найти его…

Из «газика» Денисов по рации связался с дежурным.

– Что-нибудь есть?

– Снова звонила мать Камала! Ученого! Волнуется. Оставила телефоны академика Столповских, двух литераторов и одного художника, приезжающего в Талас. Я звонил. Столповских нет ни в Москве, ни в Жуковке. Никто не хочет назвать место: «Оставьте телефон, вечером он вам позвонит». У художника не отвечают.

– А остальные?

– Литераторы видели его эпизодически, адресов не знают. Ты – далеко?

– Запиши телефон: профессор Семенова Нелли Михайловна…

Профессор на кухне готовила ужин. Семенова была высокого роста, в длинном халате, подчеркивающем завидную спортивную стать.

– Учтите: Эркабай – суфист. Камал, наоборот, близок к дзенбуддизму…

Весь день Денисову приходилось слушать мудреные вещи, в то время как ему только и требовалось: адрес Жанзакова.

«Чистый розыск! В крайнем случае – адреса людей, которые знают о месте пребывания актера…»

Срок, указанный и Сухаревым, и Бахметьевым, и управлением, истекал.

– Извините, что пришлось вас беспокоить. Да еще дома!

– На кафедре вы бы все равно едва ли меня застали. Я бываю там два раза в неделю. По понедельникам и четвергам.

– А в Институте востоковедения?

– Совсем редко.

– Вы хорошо знаете Сабира Жанзакова?

– Он друг Камала и Эркабая, интересный человек и актер. Несколько лет назад его неожиданное исчезновение меня тоже бы взволновало. Хотя на месте жены я бы никогда не пришла в милицию. Но это – частность… Сейчас угощу вас ухой. Сазан – совершенно свежий, – она быстро управлялась со специями, нюхала, пробовала на вкус. – После режиссерских курсов это был весьма обычный молодой человек. Веселый, мог куда-то закатываться с друзьями. Бог с ним – с тем! Мне привелось теперь увидеть его другим. Изменился круг его знакомств, увлечений. Он стал бывать на лекциях, в консерватории, познакомился с интересными людьми. Безусловно, здесь связь: Камал – Эркабай…

– У Жанзакова интерес к философии?

– Интересует его скорее система психорегуляции актера. То есть в применении к творчеству.

– Не понимаю.

– Я объясню. Ну вот уже совсем простой пример: на сцене два актера, мужчина и женщина. Просто сидят. А вам из зала кажется, что они влюблены, что их властно влечет друг к другу. Понятно? Актер не может не заботиться о психорегуляции…

Денисов вспомнил ночной разговор в Крылатском: «Для Сабира после его ролей каратистов, наемников – это, конечно, каторжный труд…» «Нарисуйте мне, что человек думает о коте…»

– Вы познакомились с ним через Досымбетова?

– Через Камала. А Камала представила наша сотрудница: услышала, что сестра моей матери страдает остеохондрозом. Камал как мог облегчал ее участь, причем совершенно бескорыстно.

– Как вы считаете, где они могут сейчас быть? У кого?

– Камал звонил мне пару недель назад из Ташкента. Он собирался заехать в Бируни к Эркабаю и вместе с ним лететь в Москву…

Семенова вернулась к началу разговора, предпочитая говорить о том, что интересно самой:

– Основной принцип дзенбуддизма – непротивление злу силой. Принципиальное неприятие насилия. У суфистов, как Эркабай, совсем другое. Это одна из философий ислама. Быть одновременно дзенбуддистом и суфистом – все равно что быть мусульманином и христианином… – Она помешала в кастрюльке. – Уха готова. Посмотрите пока… – Она подала номер «Советского экрана». – Вам будет интересно. Последний, самый-самый…

Денисов взглянул на обложку – ее всю занимал Сабир Жанзаков. Репортер сфотографировал его в знакомой уже боевой позе – со вскинутой на уровень лица босой ногой, вынесенным для удара кулаком, с прищуренными азиатскими глазами.

Семенова все делала быстро. В момент из серванта появились тяжелые большие пиалы – «касы». В выборе посуды и мебели чувствовались основательность и привычки человека, связанного с Востоком. Еще раньше, проходя по квартире, Денисов заметил в передней статуэтку Будды, несколько изогнутых металлических кувшинов, ковер с надписью на санскрите.

Накрывая на стол, она не прерывала объяснений:

– Я считаю, что у Эркабая слабое поле.

– Слабое?

– Во всяком случае, не сильнее моего. Не знаю, правда, положительное или отрицательное. Эркабай дал мне кольцо, я не смогла его носить. Чувствовала себя точно побитой. Стоило снять кольцо – и усталость проходила.

– А что Досымбетов?

– Камал? Он бывал здесь несколько раз. Заваривали чай. Скромный, застенчивый юноша. Читал Кришнамурти, пел под гитару. В целом же его философия для меня неприемлема. За год открыть подсознание – то, что с помощью аутотренинга можно достичь лишь через много лет… Вместе с Эркабаем это интересная пара. Вы читали о них?

– О них писали?!

– Подождите, я принесу. – Она ушла в комнаты, вернулась с машинописной страницей. Это была ксерокопия.

Денисов прочитал:

«…В Каракалпакии проживает Эркабай Юнусов. Этот человек наделен необычайными способностями, накладывающими свой отпечаток на весь образ его жизни. Известно, что в последнее время такого рода способности, проявляющиеся в нетрадиционных способах лечения с помощью биотоков рук, в телепатии, телекинезе, становятся предметом пристального научного внимания и исследования…

Молодой ученый Камал Досымбетов установил с ним взаимодействие и ведет записи научного характера…»

Внизу стояла фамилия известного драматурга с перечнем лауреатских и почетных званий.

– Весомо? А вы видели фотографию целительницы, которую она подарила Камалу? Вся Москва о ней говорит: «Учителю от благодарной ученицы».

– Вас связывают дружеские отношения?

– Скорее приятельские.

– Имя Андрей ни о чем вам не говорит? Тоже знакомый Камала…

– Из Марьиной Рощи?

– Да.

– Я однажды была там. Вместе с Сабиром и Камалом.

– Адрес помните?

– Мы ездили на такси.

– Может, фамилию?

– Селистров или Селестров. Может, Селиверстов. Камал ее упоминал. Работает где-то в НИИ…

– Это он. – В последнюю минуту Денисов отказался от ухи. – Я позвоню дежурному. Этот человек может знать, где Жанзаков.

– Звоните.

Он прошел в переднюю, к телефону. Набрал номер. У дежурного было занято. Через коридор виднелась проходная комната, заставленная книжными шкафами. Горные лыжи – в углу; на столике – бронзовое многорукое божество.

Наконец дежурный освободился. Денисов продиктовал:

– Селистров, Селестров, Селиверстов, Марьина Роща, сотрудник НИИ. Пусть срочно прокрутят по адресному.

Вернувшись в комнату, Денисов показал запись о мастерах дзен, обнаруженную в кейсе Жанзакова.

– Можете что-нибудь о ней сказать?

– «Пинают учеников…» – Она надела очки, пробормотала: – «…всегда помнить: они не гневаются, это тоже часть их сочувствия…» Нет. – Семенова решительно сняла очки. – По-моему, это Кришнамурти… Садитесь. Как вы относитесь к зеленому чаю?

– С большим уважением.

– Я заварила… Могу задать вам встречный вопрос?

– Безусловно.

Семенова села напротив. У нее было покрытое легким зимним загаром лицо, едва различимая сетка морщин в углу глаз.

– Мои родители тоже были учеными. Отец занимался в Сорбонне. Мать, как и я, профессор. Кстати, выросла тоже в этом доме. Так вот. Мои родители говорили, что ученый должен овладеть всем богатством знаний. Владимир Ильич считал идеализм тоже ветвью познания. Следите за мной? Немецкая классическая философия, как вы, может, помните, насквозь идеалистическая, но именно она стала одним из источников марксизма…

Денисов внимательно слушал.

– Я ученый. Я не ищу выгод. Не ханжа. Берите чай.

– Спасибо.

Зеленый чай был слишком крепким. Семенова подала его в пиалах. Денисов вспомнил бледный, но прекрасный чай в Бухаре – чайханщики заваривали его словно бы совсем небрежно.

– В Москве, по-моему, никому ни разу не удалось ни заварить, ни попробовать приличный зеленый чай. Так вот… Вы не специалист в вопросах физики, не знакомы с методами получения информации об удаленных объектах по их собственному излучению. Много лет назад так же, с порога, отвергли генетику, объявили кибернетику служанкой реакции. Меня, а вас и подавно, не было еще тогда даже в средней школе. Результаты тем не менее мы знаем.

– Да.

– Сейчас вы выступаете против неизученного пока еще направления в науке. Я чувствую это. Вы заранее против Камала, Эркабая. Что заставляет вас брать грех на душу? Вы специалист своего дела. Ну и занимайтесь им. Честно говоря, в этом и только в этом вы мне глубоко антипатичны. Извините. Теперь я предположу другое. Если эти люди и в самом деле мистификаторы и им удалось обвести вокруг пальца – во что я совершенно не верю – видных ученых, дотошливых журналистов, возникает вопрос: «Зачем?» Ведь денег за лечение они не берут. Хотя брать плату за лечение, по мнению некоторых, это такая же лечебная процедура, как и само лечение. Итак, денег не брали. А что могла дать я?

Денисов не был готов к разговору; Семенова с любопытством следила за ним.

– Я ищу человека, который, возможно, попал в беду. Чистый розыск. Решение научных проблем я оставляю ученым…

В глубине квартиры раздался телефонный звонок.

– Простите, – Семенова вышла. Тут же вернулась. – Это вам. – Звонок в квартиру чужого ее шокировал.

– Мне пришлось оставить дежурному номер телефона. Извините. У нас так принято.

Он снова вышел в переднюю, взял трубку.

– Денис! – крикнул дежурный. – У нас важные новости. Звонила Жанзакова. А ей – из Душанбе – отец…

– Так…

– Сабир нашелся! Позвонил своему отцу, а тот родителям Терезы. В понедельник будет на съемках!

– Он в Душанбе?

– Они соединялись по междугородному. Тереза сказала: это – твой успех. Ты всех всколыхнул, поднял на ноги. Я поставил в известность Бахметьева, дежурного по управлению. Так что… Поздравляю. Отбой воздушной тревоги!

Денисов молчал.

– Удивлен? – спросил дежурный.

«Сработало чье-то безумное везение… – была первая мысль. – Чье? Самых близких? Зинаиды Овчинниковой? Терезы? Что только не приходило мне в голову за двое суток!»

– Теперь слушай! Звонил Сергей Гамазин, поэт. Член Союза писателей СССР. Знаком?

– Да.

– Он договорился с Журавлевой. С целительницей. Чтобы она тебя приняла. Это стоило ему большого труда. Он уговорил ее отменить важную встречу. Понимаешь? Тут телефонным извинением не отделаться. Надо ехать.

– Я буду.

– Ну и насчет Сильвестрова. Ты интересовался им как связью Камала.

– Установили?

– «Сильвестров Андрей Иннокентьевич, сорок два года, эмэнэс, Марьина Роща…» Ниязов выехал к нему до известия, что Жанзаков нашелся.

– Я заеду за ним. Давай адрес… Денисов ждал всего – только не этого. «Сабир Жанзаков жив… С ним все в порядке!» Многорукое буддийское божество на столике в углу улыбалось загадочно и бесстрастно.