Текст книги "Цапля ловит рыбу"

ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Ремонт»

«В моей смерти прошу никого не винить. 6 января Жанзаков».

Запись была выполнена четким, хорошо выработанным почерком, с большой степенью связанности букв. Содержание не допускало разночтений: автор считал, что в обозримый период жизнь его может прекратиться, и брал всю меру ответственности на себя.

Домой Денисов не уехал.

За несколько комнат, в кабинете, спал Кравцов. Денисов не стал его будить, полистал блокнот. Несколько страниц в нем было отведено убийствам, замаскированным под самоубийства. Но были записи, касавшиеся непосредственно самоубийств.

«Что замечательно – воры, бродяги, каторжники, для которых преступление обратилось в ремесло, почти никогда не лишают себя жизни», – удивлялся автор дореволюционной книги «Самоубийство с древнейших времен до наших дней» Булацель.

Его современник в работе с характерным названием «Последние дни самоубийц» заметил:

«Самоубийцы более или менее долго грустят, необыкновенно мрачны, высказывают желание наложить на себя руки…»

Выписки сделаны были, когда Денисов занимался делом Ланца, труп которого был обнаружен на платформе.

Убийство Ланца было раскрыто, а заметки остались, их так и не пришлось использовать.

«В моей смерти прошу никого не винить…» – Денисов убрал бумагу в сейф.

Записка эта только еще больше все запутывала.

«Самоубийце ни к чему деньги, специально запрошенные Жанзаковым со счета в Душанбе…»

Он заварил чай. Позвонил дежурному:

– Кравцов не давал знать о себе?

– Сидит напротив.

– Скажи, чтоб зашел.

Через минуту на лестнице послышались шаги. Скороход, бывший воспитанник Спортивной школы Олимпийского резерва Кравцов входил в кабинет.

– Почти не спал, – мальчишеское гладкое лицо было довольным.

– Что-нибудь удалось?

– Установил абонентов, которым Сабиров звонил из Крылатского.

– Как связь с Прибалтикой?

– Преотличная. Сабир заказывал директоров кинотеатров. – Кравцов достал блокнот, похожий на денисовский «Фише-Бош», подарок французской фирмы – изготовительницы несгораемых шкафов. – Кинотеатры: «Вария» Тарту. В Таллине – «Сыпрус». В Риге и Вильнюсе – «Юрмала» и «Литва». Пока руководства нет на месте, но обещали, что до обеда переговорят с каждым директором,

Кравцов отхлебнул чаю. – Горячий!

Оперуполномоченный одернул манжеты, поправил галстук. Два поколения Кравцовых перед ним, подвизаясь на поприще внешней торговли, учились со вкусом носить вещи, безупречно завязывать галстуки. Приобретенные навыки они передали третьей смене.

– По городу ничего такого не слышно?

– Спокойно.

– Несчастных случаев?

– Ничего нет.

– Хорошо. – Денисов взглянул на телефон, было такое чувство, что Лина, которой он обещал позвонить еще накануне, сейчас позвонит сама. – Не забыл, о чем я говорил вчера?

– Все помню. Крылатское, соседи по дому, лифтеры. И репродукции «Цапля ловит рыбу» – на опознание съемочной группе… Кроме того ты объявил: к вечеру ты свободен.

– Все равно.

Кравцов допил чай.

– Приступаю…

По едва слышным шагам в пустом коридоре Денисов проследил его путь.

Телефон действительно зазвонил.

– Алло! – это был драматург. – Я знал, что вас застану. Доброе утро. Как сводка?

– Без изменений.

– Никаких проблесков? Ну что ж! Отсутствие новостей – хорошая новость. Вас на сегодня оставляют с нами? Не заменят?

– Я буду до конца. – поправил бумаги на столе.

– Чудесно. Я о чем звоню? Седьмого февраля Сабир был в Сосногорске. В Коми АССР. Я разговаривал с его первой женой.

Денисов не ответил.

– Вы знали! Это мне урок!

Денисов перевел разговор:

– Из Средней Азии никаких известий? В Ташкент звонили?

Да. Там тоже ничего не знают. Мы разделились, по очереди несем вахту. Сейчас моя смена.

– А Жанзакова?

– Тереза – сова, только недавно заснула. Лучше ее не будить. Что-нибудь передать?

– Я хотел бы поговорить с ней, когда проснется. Пусть позвонит… – Он продиктовал номер дежурного. – Там будут знать, где меня найти.

Лина так и не позвонила.

«Может, еще спит?»

Он написал на клочке бумаги: «Хозяйственный магазин», – сунул в карман.

Лина как-то сказала: «У тебя рядом хозяйственный. Ничего не надо покупать. Посмотри только, какие там стиральные порошки. Я после работы заеду». Он, конечно, забыл.

Вместо Лины позвонил дежурный:

– Какие планы? Скоро начальство будет звонить.

– Уезжаю на станцию, в поезд киносъемочной группы.

Вместо бритоголового в чапане, Эргашева, службу у «лихтвагена» нес уже знакомый Денисову застенчивый, с ломающимся баском, ассистент по реквизиту.

– Добро пожаловать, – он по-восточному поджал руку к животу.

– А что Эргашев? – Денисов кивнул на платформу.

– Пошел к диспетчеру. Скоро будет.

– Проводница приехала?

– Здесь.

Вдвоем они прошли в вагон. Денисов сразу отметил чистоту в малом тамбуре, протертые двери. В конце коридора урчал пылесос.

– Представить вас? – ассистент по реквизиту пошел впереди, вдоль змеившегося по проходу электрокабеля.

– Спасибо.

– Проводница оказалась болезненно тучной, немолодой, в халате, в мягких домашних шлепанцах. Она беспокойно переживала свой недуг.

Разговор оказался неожиданно коротким, непродуктивным.

– Они у себя в купе – я у себя. Уберусь, чай вскипячу и лягу… Такое обострение с ногами, не приведи Господь!

– Кто-нибудь приходил к Жанзакову при вас?

– Я не смотрела. У меня натирка из чеснока – много с ней не походишь! Запашище. Да еще жжет!

Отвечая Денисову, она несколько раз тяжело наклонилась: сломанная спичка, оставшаяся после пылесоса, кучки мусора – не могла видеть беспорядок.

– Неделю не была, а считай, грязью заросли…

– Зайдите с нами в купе. Это займет несколько минут.

Сногсшибательных открытий он снова не сделал. Однако, некоторые предметы после знакомства с близкими и друзьями актера виделись уже другими глазами.

В накрахмаленной салфетке лежала тяжелая серебряная ложка, рядом вилка и нож («влияние Терезы…»), сбоку, у окна, стояла («по-видимому, ее же подарок…») африканская деревянная статуэтка – слон и слониха; изящно выточенный хобот слонихи покоился на мощном крупе шедшего впереди самца.

Денисов еще раз внимательно посмотрел подбор книг: ''Происхождение семьи, частной собственности и государства», Ромен Роллан – собрания сочинений, несколько популярных брошюр, уже виденные им при первом осмотре: «Точечный массаж», «Я умею готовить» Матьо.

Он вспомнил характеристику драматурга: «Широкий диапазон чтения. Психология творчества, восточная медицина…»

Тетрадь в коленкоровой обложке лежала на своем месте над постелью вместе с конвертом, из которого Сухарев почти сорок восемь часов назад изъял записку, сразу же изменившую весь ход событий.

Денисов снова увидел на обложке незамысловатые строчки Овчинниковой:

«Забудь судьбу мою, забудь. И, если встретишь ты другую…»

Он не собирался ни составлять протокол, ни изымать доказательства. Образ жизни актера, окружавшие его предметы могли определить путь дальнейших поисков.

Метр за метром осмотрел он купе. Вещей у Жанзакова было совсем мало – кроссовки, махровый халат, несколько сорочек.

Внимание его снова привлекли разновеликие эстампы на стене; пейзаж и натюрморт.

«Один художник видит картофелину на блюде величиной с сельский дом, второй – овраг и опушку леса размером в таранку. Может, первый был просто голоден…»

Он перелистал книги. На одной – по геологии недр – имелся автограф:

«Дорогому… – имя Денисов не разобрал: Камалу? – Спасибо за мир и тепло, которые пришли вместе с Вами в наш дом». Фамилию можно было установить из титула на обложке – «Сергей Хольст». Подпись была датирована годом издания книги.

«Пять лет назад…»

Кустарного изготовления колокольчик в углу у окна тоже привлек внимание.

«Еще один жизненный пласт…»

Пока Денисов присматривался, в купе появился Эргашев. Бритоголовый был все в том же чапане, с непокрытой, несмотря на морозное утро, головой.

– Слышу, шум, – он приложил руку к груди. – Оказывается, милиция. Уголовный розыск…

Денисов кивнул, мысли его были заняты своим.

– А это зачем? – проводница ткнула в металлическую отливку, которую держал Денисов. – И у них на коров вешают?

– Как же! – подтвердил ассистент по реквизиту. – Как везде! Чтоб слышно, куда идут.

Денисов кивнул, он вспомнил:

«В Сосногорске! Овчинникова упомянула в разговоре…

Он обернулся к проводнице:

– Старик приезжал к Жанзакову? Чудаковатый. С бусами на шее. В халате?..

Женщина закивала:

– Ну! Мороз, зима. А он в халате, с бубенчиками, со значками. А на голове шапочка белая. Был!

– Давно?

– Месяца два прошло…

«Перед поездкой в Сосногорск…»

Денисов понял: лекарь, которого Жанзаков привозил к бывшей жене.

«Один раз профессора привез, чуть ли не академика. Потом знахаря…»

– Долго был в поезде?

– Да нет. С Сабиром приехал и с ним вместе и уехал. Может, с час. Не больше…

Бритоголовый Эргашев подтвердил:

– Я его тоже видел. Даже разговаривал. «В Москве много людей… – говорит. – Еще больше приезжает! На всех вагонов не наберешься…»

– Откуда он?

– Каракалпак. Там и живет. В ауле.

– Уверены?

– Кыпчак по разговору. Мы их так называем. По-русски плохо говорит. Где же ему еще жить?

– Если он появится, дайте, пожалуйста, знать.

Эргашев запахнул чапан, вышел проводить.

Стоял мартовский холодный утренник. Днем наверняка должна была быть плюсовая температура; с покрытой шифером крыши старого пакгауза свисали сосульки.

– Мои друзья, – показал Эргашев.

Метрах в трехстах цепью стояли стрелки ВОХР. Заметив бритоголового, участники рейда, как по команде, оглянулись.

– Не виделись после вчерашнего? – Денисов кивнул на стрелков.

– Пока нет.

– Обрадовались, увидев!

– Не без этого…

Из ближайшего автомата он позвонил в отдел:

– Что ко мне?

– Вам звонили из Тарту и Риги директора кинотеатров. – Младший инспектор Ниязов был единственным в отделении, кто упорно, на пятом году службы, обращался к Денисову только на «вы». – Жанзаков собирался к ним по линии пропаганды киноискусства.

– Когда?

– В апреле. Остальные директора не звонили. Но, видимо, тоже речь шла о выступлениях. Тереза Жанзакова будет вам звонить через час…

Он подражал Денисову – старался говорить коротко и вел блокнот наподобие денисовского «Фише-Бош», в который переписывал из справочников все, что когда-нибудь могло пригодиться, – таблицы особенностей выбрасывания гильз в пистолетах, виды петель веревочных узлов.

– Что-нибудь срочное?

– Она и ее друзья хотели с вами позавтракать. Но я объяснил, что вы завтракаете на вокзале, – Ниязов принимал все всерьез.

– Это ты кстати сказал.

– Что-нибудь не так?

– Так.

– Если вы не дозвонитесь до Жанзаковой, значит, она едет к нам.

– От Кравцова есть известия?

– Да. К Жанзакову в Крылатское приезжали гости. Мужчина и женщина.

– Давно?

– В марте.

– Их можно установить?

– Не знаю. Кравцов вам позвонит.

– Бахметьев приехал? – поинтересовался Денисов напоследок.

– У себя.

Выходя из будки, Денисов увидел написанное на стене мелким почерком на уровне локтя:

«Девочка 15 лет хочет познакомиться с другом. Телефон… Спросить Таню».

Номер был тщательно замазан.

«Детский розыгрыш? Или месть? А если наивная надежда найти родственную душу?»

Он вернулся к своей модели, связанной с рассказом бритоголового о Жанзакове и поразившем его фильме:

«Мальчик-боксер оказался более глубокой личностью, чем думали все, кто извлекал выгоду из его победы на ринге. Где мог, доставал книги с мудреными названиями. Свободное время проводил в чтении, тянулся к людям, которые в какой-то мере казались ему необычными…»

Денисов пошел быстрее, он словно боялся упустить пришедшую счастливую мысль:

«Мужчина и женщина, приезжавшие в Крылатское к Жанзакову! Нетрудно угадать, кто это!»

Чем ближе к вокзалу, тем оживленнее становилось кругом, хотя и здесь в воскресенье людей и тесноты было гораздо меньше, чем в будни.

Суета вокруг вызывала странные ассоциации, вытягивала образы и мысли, потерянные в подсознании.

«Всего два раза в „Илиаде“ Гомера гениальный переводчик вместо слова „параллельно“ употребил русский синоним „л е ж е в е с н о“… – как-то еще во время учебы на юрфаке, заметил им профессор-криминалист. – Всего два раза! И все же нельзя не обратить внимания на это повторение! В уголовном деле, бывает, и три, и пять раз попадаются детали, возвращающие нас к главному. Но мы не замечаем их, потому что каждый раз видим по-другому, с разных сторон…»

«Безусловно, это они, – подумал Денисов. – Сын и мать…»

Кравцов позвонил уже через несколько минут, принялся сразу объяснять:

– Хозяева квартиры уехали в прошлом году, оставили ключи Жанзаковым. Иногда Тереза и Сабир живут здесь по нескольку дней. Но чаще только субботы и воскресенья. Об образе жизни почти ничего неизвестно.

– С соседями говорил?

– Это мало что дало. Дом – кооперативный, новый… Взнос паевой и вступительный вносят в свободно конвертируемой и приравненной к ней валюте…

Он обожал этот язык. Поколения Кравцовых, подвизавшихся на службе внешней торговли, вместе с безупречными манерами и вкусом с детства привили ему интерес к банковскому делу. Но что-то там не заладилось с приемом в МГИМО, как обещали…

Кравцов, впрочем, быстро утешился: новая работа в милиции открывала новые перспективы. Правда, для этого следовало вначале поработать внизу, на земле.

– …Кроме того, от них принимается замкнутая валюта, покупаемая Госбанком. Сумма взноса в инвалютных, остальное в обычных рублях.

– С лифтершами говорил?

– Со всеми. Их четверо. Терезу вспомнила только одна, Сабира – трое. Живут тихо.

– Гости?

– Почти не бывают.

– Почти?

– Об этом я и хотел сказать. В среду, то есть почти накануне исчезновения, к Сабиру приходили. Мужчина и женщина. Остались ночевать.

– Приметы есть?

– Как всегда: если нужно – никто не запоминает. Либо забывают.

– Молодые, пожилые?

– Мужчину не запомнили. Но женщина определенно немолодая, в сером платке. Ее видели сзади.

– А другая лифтерша? Если они ночевали – вторая должна была видеть, когда уходили.

– Вторая вообще ничего не знает…

Положив трубку, Денисов, раздумывая, походил по кабинету. В здании было по-прежнему тихо. Никого, кроме дежурного наряда и Бахметьева…

Он спустился вниз, к коммутатору оперативной связи, набрал номер:

– Сосногорск, Коми АССР… – Он назвал номер телефона в Сосногорске, свой номер и условное слово, вводившее систему экстренной связи. Женский голос ответил:

– Сейчас…

Сосногорск дали через несколько минут, у телефона была Овчинникова.

– Такое дело… – Он поздоровался. – Это – Денисов. Из Москвы.

– Я узнала.

– Лекарь… Помните? Табиб. Он приезжал с Жанзаковым. Как его звали?

– Эркабай.

– Фамилию знаете?

– Нет.

– В чем он был одет?

– В халате, сверху пальто.

– А женщина?

– Его мать? Она слепая… Пальто, шаль.

– Серая?

– Да.

– Что у нее за прическа? Шпильки носит?

– Косы седые и гребенка.

– Деревянная? Не помните?

– Гребенка? Да.

– Спасибо. Откуда они приезжали?

– Откуда-то из Каракалпакии. О Сабире… – Она вдруг словно задохнулась. – Ничего?

– Почти ничего. Табиб с матерью ночевали у него со среды на четверг. А с четверга Жанзакова уже никто не видел. Старик может что-то знать?

Она подумала:

– Вполне.

– О чем они говорили в Сосногорске?

– Не знаю. Женщина ничего не понимает по-русски. Табиб тоже плохо – «хорошо», «спасибо», «космос»… А я уже забыла и татарский, и узбекский.

– Какие, считаете, у них взаимоотношения?

– С Сабиром? Очень хорошие. Старик, по-моему, относится к нему как к сыну. Сабир тоже очень тепло… – Овчинникова поддержала: – Эркабай может что-то знать…

Жена Жанзакова высказалась еще более определенно:

– Теперь я за него спокойна. Эркабай относится к Сабиру как к сыну. У него не было своих детей. Сабир говорил, что поле старика ему благоприятствует… – Она благодарно взглянула на Денисова. – Если не случилось ничего непредвиденного, все быстро объяснится. Надо только срочно разыскать Эркабая.

Актриса приехала в неярком клетчатом костюме – пиджаке, модно спускавшемся с плеч, длинной юбке. Мила была в чем-то вязаном. Полковник Бахметьев принял обеих женщин в кабинете, поднялся помочь снять пальто.

Аркадия – их постоянного спутника – на этот раз с ними не было.

– Я закурю. Не против? – Тереза, успокаиваясь, вынула сигарету. Бахметьев щелкнул зажигалкой.

– Вы знаете адрес Эркабая?

– Нет. Все годы связь шла через Сабира. Я думаю, что он знал его наизусть и не записывал.

– А фамилию?

– Тоже нет.

– Тогда это становится сложнее.

– Как же быть? – Она медленно и глубоко затянулась. Тяжелый синеватый дым, казалось, проник в тончайшие кровеносные капилляры головного мозга, серым пустым облачком вернулся назад.

Жена драматурга вмешалась:

– Раз Эркабай был в Москве, значит, в Москве и Камал… – Она пояснила: – Ученый! Аспирант НИИ востоковедения… Он занимается знахарями, экстрасенсами.

– У вас есть его телефон? Или адрес?

– Камал тоже не москвич. Обычно живет у знакомых. Когда кто-то уезжает… Он и у нас жил на даче…

– Давно?

Денисов подошел к окну, выходившему в зал для транзитных пассажиров.

Взглянул вниз. Там продолжалось извечное беспорядочное движение людей, следить за ними можно было бесконечно, словно за картинками, меняющимися в калейдоскопе.

– В начале года…

– Что вы знаете о табибе?

– Сабир в него очень верит. «Практически, – он говорил, – табиб может снимать любые болезни…» Ведь беда нашего времени – стресс. А такие примитивы, как Эркабай, его одномоментно снимают. Миле, например, Эркабай снимал мигрень со спазматическими осложнениями. То, что не делает ни одно современное средство. Так, Мила?

Жена драматурга кивнула…

– Мимоходом. И без наложения рук.

Денисов еще накануне заметил, что не может смотреть ей в глаза. Причину он так и не понял:

«Не верю? Стыжусь перед ней? Было время, когда смотреть в глаза считалось дерзким, беззастенчивым».

– К счастью, наши близкие все здоровы. Пока к помощи Эркабая прибегать не пришлось!

Тереза не догадывалась об Овчинниковой.

– У вас нет его фотографии? Можно было бы кого-то ориентировать. Так и ни адреса, ни фамилий?

– Нет. Но, знаете, есть выход! И Эркабай и Камал снимались у Сабира в дипломном фильме. В титрах их фамилии. Фамилии всей группы. Кто-то из них, безусловно, в Москве. Что-то подскажет.

Бахметьев сразу заинтересовался:

– Когда?

– Лет пять назад.

– Может, установить через студию? Где проходили съемки?

– Это Ош, Киргизия. Фильм-трехчастевка. Получасовой.

– Вы были на съемках?

– Два раза. У меня были съемки в Крыму. Как только возникала возможность, я летела в Ош. Счастливые были дни…

– Съемочную группу знаете?

Тереза отвела руку с сигаретой.

– Почти все потом перебывали у нас дома. Ассистенты, оператор. Я не говорю об актерах… Но ни адресов, ни телефонов.

– А название?

– «Ремонт». Сабиру оно нравилось…

– Я думаю, проще всего позвонить Аркадию Александровичу, – Мила тотчас вспомнила о муже. – Он сейчас дома. Спит. Надо его поднять. Кажется, копия фильма у Сабира с собой, в Москве. Аркадий знает.

Бахметьев подвинул телефон, Денисов под диктовку Милы набрал номер. Трубку долго не брали.

– Может, аппарат отключен? – засомневался Бахметьев.

– Он возьмет, ждите.

– О чем этот фильм? – Денисов обернулся к жене Жанзакова.

– Бытовая фантастика. Сценарий писал сам Сабир. Сам же снимал. – Тереза погасила сигарету. – Герой, молодой еще относительно человек, возвращается из командировки. В поезде знакомится с неким философом. Мудрецом, скажем так. Тот объясняет: при определенных обстоятельствах люди могут выпасть из времени, оказаться на несколько лет позади, впереди…

Аркадий не отвечал, гудки раздавались так же размеренно. Автомат не испытывал от этого ни неудобства, ни досады.

– Герой не придает значения разговору. Он уже несколько недель находится в командировке, скучает по жене, собаке, дочери. Кажется, в таком порядке. Поезд попадает в обвал, стоит на каком-то ужасном полустанке. В конце концов прибывает в город. Жуткая погода. Герой берет такси. Таксист попадается странный – делает какие-то рожи, к тому же косоглазит. Везет незнакомыми закоулками, так что герой не узнает своей улицы. Новая застройка, которой не было. Наконец, все же попадает в подъезд, но и здесь все иначе! Сменен замок, дверь как-то странно хлябает. Не входит ключ. Да! Не встречает собака!

– Ти-и, ти-и… – пела трубка.

Наконец ему открывает незнакомый старик. В квартире ремонт. Отсюда название фильма. Герой вспоминает: они с женой как-то говорили о ремонте. Возможно, жена решила сделать сюрприз: пока муж в командировке, произвести ремонт. Старик наливает чаю, выясняется, что он постоянно живет в этой квартире. «Давно?» – «Несколько лет». – «Кто жил прежде? Знаете?» – «Трое: муж, жена, дочь. Еще собака». – «Где они?» – «Муж с женой разошлись, разменяли квартиру. Собака умерла». – «А бывшие супруги?» – «Так и живут. Судьба не сложилась ни у одного…»

Трубка неожиданно щелкнула:

– Алло! – Это был Аркадий.

– Денисов. – Он коротко объяснил суть дела.

Аркадий сразу понял, что требуется:

– Где могут сейчас находиться в» Москве Эркабай и Камал… И еще фильм. Со вторым проще. Место, аппаратура найдутся?

– Красный уголок. Дистанция зданий и сооружений, рядом с вокзалом. Там просмотровый зал.

– А копия – в поезде съемочной группы. Спросите ассистента по реквизиту. Что касается адресов… —Драматург окончательно отошел ото сна, – то я постараюсь за это время кого-нибудь вам найти.

Титры шли на фоне невысоких гор.

«Автор сценария, режиссер-постановщик Сабир Жанзаков…»

Внизу, у подножья, то появлялся, то вновь исчезал короткий состав из прокопченных, допотопных вагонов.

«В главных ролях: Сабир Жанзаков, Эркабай Юнусов, Камал Досымбетов…»

«Что и требовалось…» Денисов, не глядя, в темноте переписал в блокнот фамилии:

«Юнусов, Досымбетов…»

Однако не встал, предпочел досмотреть до конца. Чуть не уснул.

С экрана люди говорили о мудреных вещах – о возможности выпасть из времени, случайно заглянуть в будущее.

В старике, к которому приходил герой, легко было узнать табиба, приезжавшего в феврале в Сосногорск. Раздумчивое азиатское лицо, цепкий взгляд. Он снимался в самодельном халате, о котором Денисов слышал, с бусами на шее, с металлическим колокольцем. Текст табиб произносил на родном языке, кто-то из профессиональных актеров искусно дублировал его на русском.

«Теперь я хотя бы буду представлять, о ком спрашиваю…»

Другой знакомый Жанзакова – Камал – снимался в роли философа. У него были густые ресницы, пухлые восточные надглазья. Главного героя играл Жанзаков – он производил впечатление человека растерянного, в одиночку переживающего беду.

Содержание полностью охватывалось пересказом Терезы. Конец фильма был затянут. Герой оставался ночевать в своей бывшей квартире, долго ворочался. Сцены прошлого и настоящего перемежались – жена героя с дочерью, с собакой возвращаются с прогулки; философ, объясняющий попутчикам фантастическую теорию завихрения времени, смотрит из окна вагона вдаль…

В одной из сцен режиссер использовал трюк, о котором Денисов слышал в Сосногорске от Барчука.

Философ, которого играл Камал, как бы случайно бросил взгляд на столик, где возвышался спичечный коробок. На несколько секунд взгляд его словно стекленел. Человека и коробок соединила невидимая упругая сила; философ поднял руку и, не касаясь предмета, толкнул его выпрямленными пальцами. Коробок, который ничто не задело, мгновенно зашатался. Упал.

Герой на экране наконец успокаивался, засыпал. Его будили шаги за дверью. Он просыпался, не мог понять, что было сном: командировка? Возвращение? И то, и другое? Приснилось ли ему его недалекое будущее? И главное! Кто в прихожей? Старик? Жена? Дочь?

В конце снова шли титры.

«В ролях: А. Джалилов, В. Дин… – Дальше перечислялись фамилии оператора, ассистентов, администрации. – Консультант по борьбе тхеквондо заслуженный мастер спорта СССР Б. Сабуров…»

В темноте зала защелкала камера – Ниязов фотографировал кадры с фамилиями участников съемочной группы.

На этом лента кончилась.

«Ностальгия по прошлому, – объяснил Денисов для себя идею фильма. – Дань памяти жене и дочери в Сосногорске. Раздвоенность. Невозможность вернуться в прошлое».

От дверей передали:

– Звонил дежурный. Денисова разыскивает женщина. Ее привез Савельев. – Денисов догадался: речь шла о драматурге. – Ждет в дежурной части. Спешит: в Москве проездом. Виргиния Витаускене…

Денисов записал фамилию и имя большими печатными буквами, поместил перед глазами на столе.

Женщина, разыскивавшая его, оказалась молоденькой, в очках, с узкой талией, тихим, будто придушенным голосом.

– Откуда вы?

– Из Каунаса.

– По профессии?

– Искусствовед, кандидат наук, – она стеснялась за свой русский язык и произносила слова совсем тихо, – преподаватель.

– Вы знакомы с Жанзаковым?

– Я всего один раз его видела. Мы приезжали с мужем.

– Давно?

– Два года назад.

– Ваш муж тогда тоже с ним познакомился?

– Да.

– Он сейчас здесь, в Москве?

– Мой муж умер в том же году… И… – Каждое предложение Витаускене произносила, запинаясь, с бесконечной связкой. – И… – тянула она, – привозила его

к табибам.

– Понимаю. Эркабай… Вы знакомы?

– И с Камалом тоже. Муж болел с детства. Медицина не в силах была ему помочь…

– Что за болезнь?

Витаускене вздохнула:

– Связано с урологией. Он лечился в самых крупных клиниках, у известных врачей. Потом наш интерес переключился на народную и восточную медицину… – Голос ее звучал совсем тихо, Денисов едва разбирал слова. – Нам рассказали о практикующих лекарях-табибах. Муж больше поверил в Эркабая. Сыграл роль пиетет перед восточной медициной. Мы попали сначала в Каракалпакию…

– Вы помните адрес?!

– Город Бируни… улица… дом 16. Три дня прожили в доме Эркабая, он сам в это время болел, лечить не взялся. Мы вернулись в Москву, встретились с Камалом. Он откровенно сказал, что болезнь запущена, требует длительного интенсивного лечения, а он предполагает оставаться в Москве всего несколько недель. И… – ничего не сделал, – звук точно падал в глубокий колодец. Летел, летел.

– Он не лечил вашего мужа?

– Провел один сеанс. В тот же день мы познакомились с Сабиром. Мужу как будгр стало немного легче. Попросил закурить. Но после возвращения в Вильнюс он умер. Как раз в день своего тридцатитрехлетия…

– Где происходило лечение? Помните?

Она покачала головой:

– Мы приехали на такси. Весь вечер была не в себе. Сразу после сеанса уехали в гостиницу.

– Фамилия, имя хозяина?

– Помню, его звали Андрей. Небольшого роста, с бородкой. Похож на маленького мужичка.

– Медик?

– Историк или экономист.

– Большая квартира?

– Две или три комнаты. Мне показалось, он не женат. Во всяком случае, никаких женских вещей я не видела.

– Когда вы приехали, Жанзаков был там?

– Сабир? Он пришел вместе с Камалом.

– У вас не было ощущения, что он тоже там в первый раз?

– Нет, его знали.

– Кроме вас были еще люди?

– В другой комнате.

– Пациенты?

– Просто друзья. Человека три. Студенты, может, аспиранты.

Денисов показал фотографию парня, тренировавшегося с Жанзаковым, привезенную из Ухты.

– Не помните?

– Нет, – она взглянула лишь мельком. – Мне кажется, я никого тогда не видела.

– Как выглядит дом снаружи?

– По-моему, блочный. Во дворе. Двор не очень опрятный.

– Когда вы уехали, Сабир Жанзаков еще оставался в квартире?

– Да. Мы с Йонасом уехали первыми. Он очень верил. Практически, как нам говорили, табибы снимают любые болезни…

«Поэтому Жанзаков и привозил Эркабая в Сосногорск…» – подумал Денисов.

– От какого места вы брали такси? Когда ехали туда?

– От Белорусского вокзала. Камал дал адрес. Это между Белорусским и Рижским.

– Марьина Роща?

– Кажется, так.

Денисов не рискнул ее прервать: ручеек слов еще журчал.

– Ни на ком нет вины. Камал – человек с сильным биополем, он помогал Йонасу совершенно бескорыстно… Это был тяжелый день. Йонасу было совсем плохо. Он еле сидел. Камал делал пассы руками, старался помочь. Взмок до пота. Спрашивал: «Легче? Сходи помочись…» Мужу было плохо; он говорил: «Вроде нет…» – «А теперь?» – «Теперь легче…» Во время сеанса муж говорил с ним. Камал сказал, что он сам много болел, лечился у старцев, у буддистских монахов. Прежде чем чему-то научился, много лет переносил унижения, тяготы. Убирал за ними грязь. Хотел научиться помогать людям…

– Между прочим, – драматург оставил Витаускене в машине, поднялся к Денисову в кабинет, – оператора этой картины «Ремонт» Леву Абдуразакова я постараюсь сегодня же представить. Он с группой в Москве, в гостинице. У меня где-то телефон.

Аркадий подвинул стул, сел; как многие грузные люди, он предпочитал движению покой, хотя бы даже минутный.

– Сегодня жара… – Он был все в той же пестрой одежде, что и накануне в аэропорту: клоунские, в огромную клетку широченные брюки, яркая куртка.

– Абдуразаков? – Денисов записал.

– Да.

Пронзительный зуммер, дошедший с пульта дежурного, потребовал на связь.

– Слушаю. Денисов.

– Вот данные адресного бюро: Камал Досымбетов прописанным по Москве и области не значится, Эркабай Юнусов… – это был помощник дежурного.

– Не значится, не состоит…

– Верно.

– В Бируни ушла телеграмма?

– Задействовали. Все.

– Может, составить список людей, – Денисов вернулся к Аркадию, – у которых они могут находиться? И начать обзванивать. Сегодня воскресенье, все дома.

Драматург сел поудобнее.

– Есть одна тонкость. Допускаю: вы, возможно, о ней не знаете. Эркабай необычный человек. В глазах одних он выглядит как сельский дурачок – «дувона», другие могут посчитать его шарлатаном, несмотря на НИИ и свидетельства академиков. Я к тому, что по телефону не каждый будет откровенен. Особенно, если захотят перезвонить и узнают, что звонят из отдела внутренних дел. Хотя мы с вами понимаем, что наша цель – не Эркабай и не Камал, а Сабир Жанзаков, и нам только и надо, что узнать, посвящал ли их Сабир в свои планы…

Денисову было нечего возразить.

– Завтра съемки финала. Вы ведь тоже пока не видите другого пути для поиска?

– Нет.

– Я тоже.

– Как долго Камал прожил у вас на даче в Переделкино? Когда он съехал?

– Мила видела его еще в феврале. Сами мы, как понимаете, дачей зимой почти не пользуемся.

– Может, он и сейчас там?

Аркадий пожал плечами.

– Мила пыталась дозвониться, трубку никто не поднял.

– А ключи?

– У Камала свой ключ.

«Может, остались письма, адреса», – подумал Денисов. Он убрал блокнот.

Драматург взглянул на часы:

– Тогда я предлагаю не терять времени. Мила отвезет вас с Терезой в Переделкино. Убедитесь в том, что их там нет. Поговорите с соседями – они все их знают. Наконец, на даче у нас московский телефон. А я тем временем попробую что-нибудь разведать здесь…