Текст книги "Шестерки Сатаны"

– Хотя бы потому, что если б я тебе суррогатную память загрузил, то сделал бы это намного проще. Ты бы ни чуточки не сомневался в ее реальности. И на какого лешего мне тебе провалы в памяти оставлять? Я бы мог тебе такой дезы напихать, что господин Чудо-юдо три года в ней не разобрался бы.

– Чужая душа потемки, – произнес я, – вы мою светите как рентгеном, а свою не открываете. Откуда я знаю, что у вас лично на уме, и какие вы пакости собираетесь подстроить?

– Согласись, что если б у меня была реальная возможность тобой управлять, то я бы не стал делать столько промежуточных ходов.

– Но никому другому, кроме вас, вся эта затея не принесла пользы. Вы получили то оружие против Чуда-юда, которое мечтали иметь Воронцов и Соловьев. Этот компромат я, конечно, не видел, но догадываюсь, что это не хухры-мухры, если ради него пришлось уничтожить столько народу.

– Да, это не хухры-мухры, – кивнул Сарториус. – Это сильная штука. Если раскрутить, то любой самый гуманный суд в мире обеспечит твоему папочке пожизненное заключение. А нормальный – вышак. Самое ценное в этих документах

– их подлинность. То есть на них есть подлинные автографы – в данном случае, не только подписи, но и всякого рода правки и собственноручные пометы Сергея Сергеевича. Но один листочек вообще убийственный для Чуда-юда. Тот, который Киря с друганами раздобыли в офисе Варана. Одного только не пойму: отчего этот листок, который стоит всего остального содержимого чемодана, попал в почти не охраняемый «бригадный» офис? Такие бумажки должны иметь гриф: «Перед прочтением – сжечь!» Они просто-напросто не должны храниться ни одного дня. Больше того, их ни в коем случае не следует писать. То, что там написано, можно держать только в голове, да и там, при нынешней технике, эта информация будет представлять серьезную опасность.

– Ни фига себе! – вырвалось у меня. – Что же это за бумажка такая?

– Об этом, если можно, чуть позже. Пока достаточно того, что я сказал. Можешь ли ты поверить в то, что твой отец, который без малого тридцать лет проработал в КГБ и поныне ведет достаточно конспиративный образ жизни, мог забыть в офисе Варана сверхсекретный документ? Я уж не говорю о том, что он не должен был вообще приносить его туда, а еще лучше – вообще не составлять.

– Вы считаете, что этот документ – липа?

– Нет, это подлинник. Причем не просто отпечатанный на компьютере и подписанный авторучкой. Это рукописный текст. То есть, с точки зрения права, такой документ, где за каждую запятую несет ответственность не машинистка или оператор ЭВМ, а непосредственно тот, кто его писал. Чудо-юдо никогда не сможет сказать: «Знаете ли, господа судьи, мне в день приходится подписывать тысячи бумажек. Подмахнул не читая, промашка вышла…» Нет, батенька, от своей руки не отречешься.

Я почесал лоб. Мне, правда, не довелось прочитать документ и понять его смысл, потому что листок с текстом лежал в папке из-под бумаг группы «Пихта», сильно меня взбудоражившей. Но внешний вид листка мне неплохо запомнился. Документ, который я показывал Равалпинди, был вовсе не рукописным. Мне как сейчас виделись два десятка принтерных строчек, отпечатанных на фирменном бланке ЦТМО.

– Да ты что, только лицевую сторону смотрел? – Сарториус в два счета снял картинку с моих мозгов. По-моему, он был готов всплеснуть руками и заржать от души: «Ну и лопух же ты, оказывается, Дмитрий Сергеевич!» Впрочем, он не позволил себе этого сделать. Потому что, будучи великим специалистом по созданию имитационных видеообразов, вполне мог допустить, что некто, управлявший моим сознанием и деятельностью, мог показать мне вместо рукописи печатный текст или вообще девственно чистую, абсолютно белую бумагу…

– Не знаю, – пробормотал я, – по-моему, видел только печатный текст. На бланке. А потом сразу после этого все так быстро закрутилось, что я ни хрена не помню в подробностях.

– Я знаю, – произнес Сарториус задумчиво. – Но тот текст, который вмертвую топит Чудо-юдо, был на обороте. Отпечатанное на принтере ценности не представляет.

– Может, все-таки поясните, что там было.

Сорокин нахмурился. Мне было ясно: он не решается даже пересказать мне содержание документа.

– На бланке отпечатан обычный рабочий документ. Всего лишь деловое письмо на какой-то завод по поводу оплаты заказа на поставку низковольтных проводов, по-моему. К тому же, как видно, испорченное, текст был перечеркнут крест-накрест. А вот на обороте от руки был подписан приговор…

– Воронцову, что ли? – спросил я.

– Нет, – медленно ответил Сорокин. – Всему человечеству.

«Сбрендил!» – это я подумал отнюдь не об отце, а о Сергее Николаевиче. В принципе, ничего удивительного. Работа у него нервная, ритм жизни бешеный. Надо успевать и сражаться за Мировую Революцию (это само по себе уже близко к паранойе), и руководить психиатрической клиникой в Оклахоме, и вести какие-то околомафиозные делишки, дабы иметь возможность финансировать научные работы в области ГВЭП, психотропных препаратов и нейролингвистического программирования. Я бы лично, если б на меня взвалили хотя бы один из этих видов деятельности, свихнулся уже на первой, в крайнем случае, на пятой минуте. Ну а если учитывать, что Сорокин с младых лет вкалывал в очень серьезном учреждении, двадцать с лишним лет пропахал за кордоном на нелегалке, пережил крах государства, за которое был готов жизнь отдать, то можно согласиться: причин для схода с ума предостаточно.

То, как Сарториус произнес слова «всему человечеству», особенно выражение его лица, вполне подтверждало мой не шибко профессиональный диагноз. Наверно, крутые спецы по психиатрии нашли бы кучу внешних признаков съезжания крыши, отразившихся на физиономии Сергея Николаевича. Мне лично очень не понравился его взгляд. Такого я у Сарториуса не видел никогда. Фанатичный блеск в глазах у него до сей поры не показывался.

– Вы это серьезно? – спросил я, постаравшись сделать свой голос максимально спокойным, но это, конечно, удалось всего наполовину.

– Не думай, что я свихнулся, – произнес Сарториус тем же тоном и выложил передо мной ксероксную копию того самого оборота листка, который я так и не удосужился посмотреть на подлиннике.

Почерк отца родного я узнал бы даже по двум-трем словам. Нет, сомнений никаких не оставалось – это писал Чудо-юдо. Подделать его писанину было очень трудно, и я думаю, любая графологическая экспертиза однозначно установила бы его авторство. Хотя, как я знал, существуют компьютерные программы, которые могут копировать индивидуальные особенности почерка человека, но вовсе не на сто процентов. Нет, это писала не машина. Машина, в которую заложили бы основные элементы отцовского почерка, воспроизводила бы их с механическим постоянством. А Чудо-юдо мог одну и ту же букву написать чуть ли не в пяти разных начертаниях.

В общем, это был его доподлинный, своеручный текст. Истинно! Заголовка «Приговор человечеству» там, конечно, не имелось, но после прочтения документа складывалось впечатление, что Чудо-юдо просто забыл его поставить над верхней строчкой:

«1) Мих. может тянуть до ноября. Арест 10-го (?) 2) Форсировать работы по ГВЭП-154с. Электроника – 2,7 млн$, Яп. Транзит через Перу – Колум. Перальте. Рабочие узлы – 3,3 (n/я „А.“, Кор.», 45-й), доставка на точку – 10 авг. 1997 г., сборка 1-й экз. – 12 авг., готовность всех – 1 сент., наземн. исп. – 1 окт., запуски с 1 по 4 – 5-9 акт. Тестирование, орб. настройка – до 23 окт. Общий расход – 25,7 лимона. Займ?

3) ВВ – не yсn. Переправить из ЦТМО на X. Вика, Эух., Лус. – к 9 авг.

4) 8-й сектор – то же.

5) Z-7, Z-8 (сырье 590 кг, гот. – 145 600 ед. note 1Note1
  примерно


[Закрыть]) – 1 борт. Лучше до 5. VIII!!!

6) Работа 4x154 в 01 «К» – 23 окт. -23 нояб. Продлить?

7) Инъекц. Z-7 u 8. По схеме 1+5. Вполне можно до 31.12.98 – всех!!! Z-7

– от 40 и ст., детор. возр. – Z-8.

При нежелательно-экстренном разв.:

а) Исп. опытный 154-й с борта 76-го. Демонстр. реж. «О» и «Д» по реал. ц.

б) Работа 154-м по руководству и страт. силам реж. «У» и «В» (вплоть до WWIII, если не поймут!!!.)».

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять все, что придумал Чудо-юдо согласно этому плану. Надо было только чуточку знать моего отца – хотя бы так, как знал его я.

Приговор не приговор, а план захвата власти над миром был налицо. Причем, видимо, форсированный в связи с грядущими неприятностями.

То, что Чуду-юду грозит арест, который можно оттянуть всего лишь до ноября, меня, в общем, не удивило. То, чем он занимался в последние годы, даже нашу весьма снисходительную демократическую власть могло довести до белого каления. Правда, тот, кто собирался поднять карающий меч против Чуда-юда, не мог не сознавать, что, свалив его, можно вызвать огромную лавину отставок, уголовных дел, заказных убийств, инфарктов, инсультов, побегов за кордон, прыжков из окон, автокатастроф и других несчастных случаев. То, что грохнется не один десяток банков и компаний, причем не только в России, но и в зарубежьях, тоже сомнению не подлежало. Даже само правительство не было гарантировано от каких-либо опасных неурядиц, ибо не было такого министерства или ведомства, где у Сергея Сергеевича не было своих людей. Из их числа одни были просто куплены, другие шантажированы, третьи по-настоящему запуганы. Так или иначе, но каждый из них в рамках своего положения связывал свое материальное и житейское благополучие с работой на Баринова. Для того, чтобы эти люди могли изменить свое отношение к Сергею Сергеевичу, нужно было их сперва вычислить, а потом перевербовать, причем так, чтоб отныне они ощущали себя полностью защищенными от возможной мести Чуда-юда и не чувствовали себя материально обделенными. Работа очень сложная, отнюдь не безопасная, но самое главное – дорогостоящая. Ибо если каким-то клеркам можно было по два-три «лимона» «деревом» подкидывать, то тузам надо было обеспечивать куши в десятки тысяч гринов. Я почти не сомневался, что и в руководящих кругах министерств у Чуда-юда были «лапы», на покупку которых требовалось еще больше расходов. Соответственно, перекупить эту систему мог только человек очень богатый.

Вряд ли таким человеком мог быть Соловьев. Во всяком случае – единолично. Однако он вполне мог пользоваться «кредитной линией», тянущейся от Воронцова, «Джемини-Брендан» и «G & К». Кроме того, я догадывался, что он мог как-то скоординировать между собой действия тех мало что могущих людей внутри России, которые готовы маму родную зарезать, лишь бы увидеть Чудо-юдо в гробу и в белых тапочках.

– Интересно, – спросил я у Сарториуса, – кто такой «Мих.», который может «протянуть до ноября»?

– Михалыч, – уверенно произнес тот. – Пенсионер, влияние которого на правоохранительные структуры очень велико. Чудо-юдо всегда обращался к нему в острокритических ситуациях. Но если уж Михалыч не может откручивать Баринова дольше чем до 10 ноября, то за твоего папашу действительно решили всерьез взяться. Правда, мне лично кажется, будто сажать и осуждать его они не собираются. Просто припугнуть решили, чтоб Сергей Сергеевич не забывал, что надо делиться. Осенью, тем более перед 80-летием Великого Октября, на правительство будет сильное давление. Конечно, вряд ли наши «легальные коммунисты» способны раздуть что-нибудь серьезное, но нервы правителям пощекочут. Чтобы унять бузу, понадобятся деньги. И немало. Если у твоего бати хоть один миллиард лишних долларов наберется, начальники за его счет кое-кому глотки замажут. Раскошелится – отпустят. Конечно, и поторговаться, возможно, разрешат. Но они забыли, что Чудо-юдо – это не божий одуванчик. Вот он и разработал план контрмер, которые сразу показывают, кто в доме хозяин…

– Неужели он действительно собрался запускать спутники с ГВЭПами?

– Конечно. Согласно документам из чемодана Равалпинди это уже осуществляется. ЦТМО через какой-то астрофизический институт – точное название забыл – закупил четыре коммерческих запуска. С разных космодромов и ракетных баз. Формально – не придерешься. То есть если не было бы вот этого листка, то никто не смог бы доказать, что в космос отправляются не астрофизические спутники, а ГВЭП-154с – «с», кстати, и значит «спутниковый».

– Этот 154-й, наверно, мощная машина?

– Ну, я о ней ничего толком не знаю, – сказал Сарториус. – Но догадываюсь, что если он четырьмя установками собрался всю Землю держать в режиме «К», то силенок ей не занимать. Могу себе представить и то, что они могут наделать в режимах «Д» и «О».

– Он его собрался в случае чего применять и для управления, и для видеоимитации против руководства и стратегических сил… Чьих?

– Очевидно, и русских, и американских, и всех прочих. Он собирается доказать всем, что более силен, чем все страны мира, вместе взятые. Синдром инженера Гарина, ежели вспомнить товарища Алексея Толстого. Супероружие дает власть над миром… Но почему он оставил этот листок с заметками? Вот в чем вопрос!

Да, это было совершенно непонятно. Ладно, допустим, что он его написал для того, чтобы привести в систему свой перегруженный мозг. Но выходит, что потом он забыл сжечь листок или припрятать в сейф? Прав, конечно, товарищ Сорокин – ни хрена в это не поверю. Даже если Чудо-юдо был вусмерть пьян – чего за ним никогда не водилось! – он и то не смог бы позабыть о таком документе. Больше того, невозможно было поверить в то, что он такие мысли рискнул доверить бумаге. С его-то опытом всяческой конспирации?!

– Может быть, это все-таки деза? – предположил я вслух.

– А смысл какой? – нахмурился Сарториус. – Есть, конечно, такой прием, когда противнику впаривают некий салат из сведений, содержащих даже 90 процентов реальной информации. Но это делается в том случае, когда надо обязательно заставить его верить тем 10 процентов, которые являются липой. При этом эти 10% по значимости намного превосходят те 90 процентов, которым разрешается пойти в «утечку». Но здесь, извините, все абсолютно подтверждается. Основная масса документов, которые собрал Равалпинди, – это свидетельства в пользу того, что Чудо-юдо начал приводить в исполнение свой план. Они собраны в разных странах мира, относятся к разным сторонам деятельности, по большей части – к финансово-экономической. Сами по себе они мало что значат. Заказы на элементную базу, узлы точной механики, реактивы. Договора о поставках, платежные поручения… Казалось бы, полностью бессистемная информация. Но если есть вот этот ключевой документик, появляется система. Тут совпадают и сроки, и объемы, и суммы… Кстати, сам по себе, без этой кучи дополнительной информации, «план» Чуда-юда ни шиша не стоит. Очень трудно доказать, что это не какая-то шуточная записка или химерическая мечта, за которую еще нельзя судить, а реальное руководство к действию, которое уже начало воплощаться в жизнь. Наконец, если даже Сергей Сергеевич по какой-то причине решил дать против себя все козыри, то почему он погнал вас четверых за этим листком?

– Мне, Сергей Николаевич, другое непонятно, – заметил я. – Ведь если Равалпинди или там его люди носились по всему миру, вынюхивая все что можно о замыслах моего бати, и нашли именно то, что, как вы говорите, придает этой записульке уголовно наказуемый характер, то они, по идее, должны были видеть план еще до того, как получили его в руки…

– Да, получается так, – кивнул Сарториус. – И отсюда еще одна мораль: план этот написан не вчера. Когда я проглядывал документы из чемодана Равалпинди, то прикинул: меньше чем месяца за три-четыре, их не соберешь. Чисто физически не удастся, даже если в каждой стране и городе ему приносили нужные бумаги немедленно и на блюдечке с голубой каемочкой. Причем не какие-нибудь десятые ксероксные копии, а подлинники с натуральными, не факсимильными автографами Баринова и его помощников. А это значит, что их изымали из прошитых и нередко секретных дел. То есть содержали деяния, тянущие минимум на служебные проступки, а максимум – на государственные преступления. На последнее далеко не каждый болван пойдет без оглядки и долгих переговоров, без оценки степени собственного риска. В общем, три месяца на сбор таких документов – это самый минимум.

– То есть вы хотите сказать, что чудо-юдовская писанина лежала где-то три месяца или даже больше. Потом ее просмотрел некий пока не вычисленный агент Соловьева-Воронцова, работающий в ЦТМО. Наконец, противники Чуда-юда дали команду проверять все по пунктам…

– И только после этого решили заполучить тот самый план в подлиннике? Да, не слишком убедительно, но другой версии не вижу.

– Сергей Николаевич, – спросил я, пытаясь выдернуть из собственных мозгов некую еретическую и слабо оформившуюся идею, неожиданно клюнувшую меня в темечко. – А что, если…

Но Сарториус не успел ответить. Потому что откуда-то снизу, из холла на первом этаже, грохнуло один за другим несколько выстрелов.

С ДАЛЬНИМ ПРИЦЕЛОМ

– Сидеть здесь! – приказал Сарториус очень резким, вполне полковничьим голосом. – Алехо, остаешься охранять.

Алехо выдернул откуда-то из-под майки солидный «глок-17» и напрягся, показывая всем видом, что живым меня отсюда не выпустит. Я лично, правда, и так никуда не собирался, особенно туда, где стреляют. А вот Сарториус со вторым «теофилой», выхватив пушки, покинули номер.

Какое-то время после их ухода стрельбы больше не было. Мне даже показалось, будто ее продолжения вообще не последует. В конце концов, могло быть так, что кто-то из охранников увидел во дворе крысу или змеюку какую-нибудь, угрожающую жизни и здоровью постояльцев, из-за чего и решил поупражняться в стрельбе. Конечно, в крысу сумеет попасть далеко не каждый, в змею – тоже. Поэтому темпераментный чико высмолил три или четыре патрона, прежде чем бедное животное вышло из пределов досягаемости его пистолета. Ну а сейчас туда прибежал встревоженный и разъяренный компаньеро Умберто, который обматерит своего гвардейца, отберет у него пушку и жестоко накажет тремя сутками внеочередных политзанятий.

Внизу протарахтела автоматная очередь. Потом еще. Это заставило меня подумать, что дело, похоже, совсем серьезное. Нет, баловством разгильдяя охранника тут уже не пахло. Речь шла, скорее всего, о вооруженном нападении.

Конечно, исключать, будто отель, стоящий, должно быть, где-то на отшибе от городов и полиции, мог подвергнуться обычному бандитскому нападению с целью взять кассу, я не стал. Это была вещь вполне реальная и допустимая. Однако для компаньеро Умберто, учитывая его настрой на Мировую Революцию и весьма неопределенные отношения с законами целого ряда стран, наверняка был неприятен и визит местной полиции. Кстати, в некоторых государствах полиция предпочитает не ловить террористов живьем, а отстреливать на месте. Поэтому если каким-то представителям закона понадобился Сарториус, причем в любом виде, живом или мертвом, они могли поступить по принципу: «История меня оправдает» – и уложить его наповал. Это означало, что он с гарантией никуда не убежит, а кроме того, на следствии не заложит никого из тех, кто помогал ему до сих пор не сесть на пожизненное или электростул.

Однако полиция все-таки гораздо чаще соблюдает законы и правила, чем их нарушает. А вот «джикеи», «соловьевцы», «койоты» или те «куракинцы», которые сохранили верность патрону, – народ беспредельный. Также, как, впрочем, и наши ребята из СБ ЦТМО. Кто из них наехал на Сарториуса?

Хотя Сергей Николаевич никаких подробных указаний своему бодигарду не выдавал, я не сомневался в том, что приказ «охранять» верзила понял просто: сторожи, чтоб не убег. И ежели бы я попытался покинуть номер, то Алехо не остановился бы перед применением оружия. Поэтому я решил, что будет лучше, если мордоворот, явно проявлявший признаки волнения при каждом очередном выстреле, доносившемся снизу (также, как, впрочем, и при каждом моем движении!), немного успокоится.

Я уселся в кресло, стоявшее как раз в таком удобном углу, где меня было трудно зацепить и очередью из окна, и той, что могли засадить по двери.

В том, что такие ситуации могут сложиться запросто, я был убежден на сто процентов. Пальба внизу приобретала очень интенсивный характер. Автоматов стреляло много, причем, как мне показалось, разных систем. Несколько длинных очередей вполне походили на пулеметные, например, из РПК. Несколько рикошетных пуль, залетевших через парадную лестницу на второй этаж, промяукали в коридоре.

Конечно, я с большим трудом мог представить себе более-менее достоверную конфигурацию отеля, а тем более понятия не имел о том, что находится в его окрестностях. Само собой, я еще не знал, откуда и сколько лезет супостатов. Даже того, супостаты они мне или освободители, тоже не мог определить. Однако одно утешало: окно номера выходило на замкнутый внутренний дворик отеля. То есть пока неизвестные бойцы не вломятся в здание и не начнут «зачистку» по комнатам, опасаться шальной пули не приходилось.

Эта успокоительная мыслишка могла бы меня здорово подкузьмить, если б я вовремя не сообразил, что «нормальные герои всегда идут в обход». Эту фразу я услышал в старом-престаром фильме «Айболит-66», который мне довелось смотреть еще в октябрятском возрасте. Тем не менее, она хорошо запомнилась, а кроме того, послужила как бы неким руководством к действию в дальнейшей жизни. Я почти всегда шел в обход, по крайней мере там, где это было возможно. Так и дотянул до 35-летнего возраста.

Но в данном случае мне подумалось, что не один я такой умный и в обход могут запросто пойти те, кто сейчас штурмует отель. Точнее, не те, которые штурмуют, отвлекая на себя внимание боевиков Сарториуса, а их коллеги из какой-нибудь спецгруппы…

Откуда-то из-за окна послышалось близкое тарахтение вертолетов. Минимум двух. Я прекрасно понимал, что, выглядывая в окно, рискую заработать пулю, но уж больно занятно было посмотреть, что на белом свете деется.

Впрочем, созерцание мое длилось всего секунд пять. Два «ирокеза» зависли метрах в десяти над крышей отеля, свесили тросы с двух бортов каждый. Проворные ребятки в камуфляже штатовского образца, шесть с одного вертолета, шесть с другого, лихо съехали прямо на крышу отеля. Мой взгляд в окно пришелся как раз на тот момент, когда на крышу съезжала последняя пара. В том, что это были бравые и вполне профессиональные ребята, вооруженные автоматами «AR-185» и «М-16А2» со всякими прибамбасами, я поверил сразу, несмотря на шибко короткий срок наблюдения. Во всяком случае, пока эти ребята, хищно зыркавшие глазами по сторонам, не заметили мою рожу через стекло, я поскорее шарахнулся обратно в угол.

Конечно, мой охранник особой радости по случаю вертолетного десанта не выказал. Тем более что он, должно быть, лучше моего знал планировку отеля и сообразил, что с крыши через слуховые окна бойцы смогут пробраться на чердак, а оттуда – на второй этаж. Соответственно, при достаточной оперативности они могли через десять-пятнадцать минут появиться у нашей двери.

Наверно, у Алехо, после того как он услышал топот ног по крыше, а затем шорохи на чердаке, появились некоторые сомнения и легкая неуверенность в себе. Могучий «глок-17» вряд ли казался ему достаточно серьезным оружием против штурмовых автоматов. А поскольку внизу стрельба не ослабевала, можно было догадаться, что подкрепления от Сарториуса если и прибудут, то вряд ли окажутся слишком большими. К тому же боец явно не имел инструкций, что предпринимать в случае, если противник прорвется сразу на второй этаж, как получилось в действительности. По идее, если ребята, высадившиеся на крышу, успеют спуститься на второй этаж и взять под контроль коридоры отеля, то верный телохранитель Алехо (все время хочется назвать его «Алехой») будет отрезан от остальных бойцов компаньеро Умберто, а сами они окажутся между двух огней. А если коммандос неизвестного происхождения сумеют захватить лестницы и выйдут в тыл тем, кто дерется на первом этаже, то войску Сарториуса может наступить полный абзац.

Не иначе этот самый Алехо прикидывал, не стоит ли вывести меня в расход, чтоб врагу не достался. Потому как ему был дан приказ охранять. С другой стороны, он побаивался, что, пристрелив меня, может вызвать неудовольствие компаньеро. Что из этого неудовольствия могло получиться, он небось знал хорошо.

Я лично тоже немного поразмышлял. Конечно, кое-какие шансы заделать этого верзилу прежде, чем он успеет шмальнуть, были. Но очень мизерные. Пожалуй, гораздо меньшие, чем тогда, когда мы с Ленкой стояли под дулом автомата в офисе дендрологов. Алонсо Чинчилья тогда очень удачно – для меня, естественно, – подставился и после моего удара ногой случайно всадил полмагазина в своих коллег «койотов» и самого босса хайдийской мафии Бернардо Вальекаса по кличке Сифилитик. Но тогда «койоты», поскольку их было много, несколько расслабились, не ожидая от меня излишней прыти. А вот Алехо расслабляться не мог, оставшись один на один со мной. Несмотря на то, что я без напряжения и даже почти по-товарищески разговаривал с Сарториусом, сам Алехо со мной на брудершафт не пил, а потому не мог считать классовым братом. Кроме того, Алехо, как видно, по-русски ни хрена не понимал. Он вполне мог принять нашу беседу за допрос с пристрастием. На взгляд Алехо, то, что в процессе этой беседы Сарториус не ломал мне пальцы и не выдергивал ногти, вовсе не означало, что он не припугнул меня такими мерами и не заставил говорить тихими угрозами, не доводя дело до реального применения специальных методов.

Между тем шуршание на чердаке прекратилось, где-то наверху с лязгом открылась дверь, а затем послышался дробный топот нескольких пар тяжелых ботинок, в которые были одеты коммандос, сбегавшие по лестнице с чердака на второй этаж.

Это, в конце концов, подтолкнуло Алехо к компромиссному решению. Он направил пистолет на дверь и сказал:

– Аделанте!

В принципе, топать к двери, когда сзади стоит слегка взволнованный боец с пистолетом, чего-то не очень хотелось. В затылке какой-то нервный зуд появился. Но словить за неподчинение пулю «парабеллумовского» калибра прямо в лоб тоже не было желания. Поэтому я подчинился и пошел куда велели.

– Ты понимаешь по-испански? – спросил сзади Алехо.

– Да, – отозвался я, немного порадовавшись, что мордоворот намерен управлять мною словесно, а не при помощи пинков и пистолетного дула. – Не только понимаю, но и говорю.

– Тогда выходи в коридор и сразу поворачивай направо. Иди спокойно, а не беги. Если будешь слишком торопиться, увидишь свои мозги на стене.

После этой услышанной мной фразы я мог с уверенностью сказать: Алехо – уроженец района Мануэль-Костелло в хайдийской столице Сан-Исидро.

– Если ты сделаешь это, то компаньеро Умберто отправит тебя на Акулью отмель, – сказал я, – он приказал тебе охранять меня, а не вышибать мозги.

– Пока он сам это не подтвердит, считай, что мое условие остается в силе. Руки на затылок! Иди вперед!

Нет, с нашими родными биороботами работать попроще! Ваня и Валет все-таки более предсказуемы, чем этот гориллоид.

Но ничего не попишешь, когда нечем пописать. Оружия не было, и разговаривать на равных с этим верзилой у меня не было возможности.

Не без опаски я вышел за дверь, следом за мной, вертя «глоком» во все стороны, вышел Алехо. Подчиняясь его приказу, неторопливо двинулся вперед, держа руки на затылке.

Снаружи по-прежнему доносились звуки перестрелки. Правда, немного менее интенсивные, но это вовсе не говорило, что она подходит к концу. Просто люди патроны берегли. Безусловно, надо было порадоваться тому, что в данном отеле номера располагались по обе стороны коридора, то есть выходили окнами и на внутренний двор, и на внешний. Потому что пули, которые изредка залетали на второй этаж, во «внешние» номера, как правило, в коридор не попадали. Правда, это было правило с исключениями: не то третья, не то четвертая дверь, считая от моей по направлению нашего движения, была продырявлена пулей. Пробивная способность у этой маленькой гадины оказалась приличной. Она, влетев в окно, просверлила сначала дверь «внешнего» номера, а потом расположенную напротив нее дверь «внутреннего» номера. Уже пройдя мимо этих дырок, я вдруг озадачился вопросом: почему дырки на дверях были почти на одном уровне, причем та, что на двери «внутреннего» номера, была, по-моему, даже чуточку пониже, чем пробоина на двери «внешнего». Ведь если стреляли с земли по второму этажу, то даже пуля, посланная с очень большого расстояния

– а такая бы потеряла силу и нипочем не прошлимнула две двери сразу! – летела бы снизу вверх. То есть дырка на двери «внешнего» была бы намного ниже, чем та, что на двери «внутреннего».

Хотя, разумеется, это было не лучшее время для баллистических исследований, я прикинул, что подобный эффект мог получиться лишь в том случае, если стрелок был где-то на одном уровне с окном. Иначе говоря, он палил либо со второго этажа какого-нибудь здания напротив, либо с пригорка соответствующей высоты. Но тут же возникал вопрос: с чего это он взялся стрелять по окну второго этажа, когда «сорокинцы», судя по всему, держат оборону на первом? Ответ пришел сам собой. Потому что некто вел огонь по атакующим из этого номера. Но почему мы, отлично слышавшие пальбу с первого этажа и топот десантников с крыши, не расслышали совсем близких выстрелов? Опять додумался: оружие у бойца было бесшумное. Сразу пришел на ум «винторез» Танечки Кармелюк с толстым стволом-глушителем. Но ведь теперь Танечка – это Элен. Неужели решила тряхнуть стариной?

Все эти теоретические размышления оборвались в одно мгновение. Сзади, из-за угла коридора, разом выскочили двое в камуфляже. Те самые коммандос с вертолетов, которые, должно быть, решили зачистить второй этаж. А спереди, в противоположном конце коридора, со стороны выхода на парадную лестницу, вылетели трое в желтых рубахах и серых брюках – надо думать, люди из охраны гостиницы. Правда, теперь у них в руках были не служебные пистолеты, а автоматы.

Не знаю, что бы со мной сталось, если б я чуточку запоздал. Скорее всего сталось то, что произошло с Алехо, который попытался обернуться и открыть огонь из «глока» по коммандос. Но те оказались парнями с реакцией и не стали дожидаться, пока тот повернет на них ствол. Их автоматы открыли огонь почти моментально. Само собой, что неплохая реакция оказалась и у трех коллег Алехо, которые дружно плюхнулись на пол и стали молотить в ответ. Почти одновременно! С двух сторон целые рои пуль зажужжали вдоль коридора. «Глок» полетел куда-то в сторону, а Алехо – в него почти разом попало не меньше десятка пуль от своих и чужих – завертелся юлой, нелепо замахал руками, будто пытаясь отмахнуться от этих свинцовых «пчелок», а затем плашмя шлепнулся на паркет.