Текст книги "Судьба и воля"

После того, как они остались наедине, Стив с улыбкой произнес уже звучавшие когда-то слова:

– Маленькие вещи; один морской контейнер, которого достаточно, чтобы заполнить соответствующую нишу во всех магазинах нашей сети, и такого товара до вашего предложения в этих магазинах не было. Классика жанра!

И он с чувством пожал Борису руку.

Залесский сам разработал стенды для демонстрации этого товара в виде четырехгранных вращающихся стоек.

В течение трех лет тысячи таких стендов с украшениями для дам и отдельно для девочек, начиная с самых маленьких, у которых еще не отросли кудри и чьи головки украшали повязки из нежного шелка с бантиком и приводили в восторг мамочек с бабушками, расположились в тех же местах, где продавались и очки «Ривьеры». Около десяти лет компания Залесского была монополистом по продаже детского ассортимента украшений для волос и ведущей в программе этого товара для дам.

Борис, открыв французским фирмам рынок Соединенных Штатов, буквально вдохнул в них новую жизнь. В Oyonnax, в местном музее, ему посвятили отдельную комнату, и именно община этого города ходатайствовала о принятии его в кавалеры ордена Почетного легиона.

Он работал в те времена вместе со своими людьми на равных, и даже больше. Ведь нельзя было заставлять их вставать, как он, в пять утра. Все то, чем он занимался в этот период, и особенно простой физический труд, доставляло ему истинное удовольствие. Он чувствовал себя центром процесса становления нового дела. По-другому он просто не смог бы растратить ту энергию, которая переполняла все его существо. Он своими руками перебирал весь ассортимент, знал наизусть тысячи наименований, мог на глаз оценить качество материала, его вес, марку клея и производителя пластика. Это была настоящая горячка, и он с радостью выплавлял в ней образ своего будущего. Воспоминания, воспоминания, сладкая патока успеха…

– Я становлюсь сентиментальным.

Он все чаще произносил про себя эту фразу.

Асфальт ложился бесконечной разворачивающейся лентой под шины Michelin его голубого Porsche 911.

Он предпочитал поездам и самолетам эту замечательную машину и это одиночество за рулем на трассе Париж – Лион – Антиб. Впервые на Лазурный берег он попал вместе с Симоной Синьоре в пятьдесят шестом. Они остановились в отеле Belles Rives в Жуан-ле-Пен, между Каннами и Ниццей. Отель имел историю, и Симона благоговейно поведала ее Залесскому. В двадцатых годах Френсис Скотт Фицджеральд с женой прибыли в Антиб и сняли виллу Сен-Луис. Эта вилла и вся окружающая ее благодать настолько восхитила писателя и его спутницу, что по их рекомендации в двадцать девятом году близкие им инвесторы преобразовали ее в отель.

Отель расположился прямо на берегу. Ему принадлежал прилегающий участок пляжа, и это позволяло создать особенный комфорт для его посетителей: ресторанное обслуживание на столах под тентами, бар с обслуживанием прямо на лежаках, публика с хорошей репутацией, в большинстве своем постоянные клиенты. Борис в течение шести лет снимал два номера: для себя с Джекки и отдельно для мальчиков. Номера были уютными, но небольшими. Они жили там по два летних месяца в каждый сезон, и однажды Джекки высказала желание купить в этом месте какое-то собственное жилье. Залесский удивился, что не ему первому пришла в голову эта мысль. Он тут же приступил к поискам, которые оказались недолгими. В нескольких шагах от Belles Rives, на бульваре Edouard Baudoin, прямо на берегу, продавались апартаменты, два верхних этажа кондоминиума. С террасы открывался потрясающий вид на Средиземное море, на эту выгнутую линию лагуны, в вершине которой находился и этот пляж, и их дом.

Симона, узнав о его решении приобрести апартаменты, поинтересовалась, почему не виллу, и пригласила посетить одного ее старинного друга.

– Может быть, вы измените свое решение, когда посмотрите, как можно устроить свой мир на Лазурном берегу.

Так он познакомился с Феликсом.

Вилла располагалась на берегу Cap d’Antibes и граничила с еще несколькими, каждая из которых представляла образец архитектуры средиземноморского стиля. Их территории занимали берег вытянутого полуострова, вдающегося в море на километр и более, огибая его овал нарезанными равномерными участками. Участок Феликса представлял собой пять гектаров земли, простирающихся от центральной аллеи полуострова к обрывистому скалистому берегу, с выложенной красным кирпичом среди серого камня скал лестницей, спускающейся к пляжу и небольшому причалу.

Сама вилла утопала в разноцветье диковинных растений. Феликс, в коротком экскурсе, усадив Залесского в маленький автомобильчик – такие только начали использовать на полях для гольфа, – прокатил его по замысловатым дорожкам парка и рассказал, что эта флора свезена сюда со всех концов света и представляет коллекцию из семи тысяч растений, за которыми ухаживают пять садовников. Борис видел, как этому парню хотелось поразить его шиком поместья. Он не мог не согласиться с тем, что оно того заслуживало. Двенадцать комнат для гостей, сопровождаемых всем комплексом удобств. На свободной от насаждений территории расположились теннисные корты и бассейн, лежа в котором ты видел сливающуюся с его поверхностью морскую гладь. Никакого китча, с большим вкусом подобранное убранство дома. Борис со всей искренностью оценил устройство Феликсовой «земли обетованной». И тут же обрел в этом человеке друга на долгие годы. Симона, Джекки и Даяна, жена Феликса, оставили мужчин сразу после того, как было выпито превосходное бургундское, съедена превосходная белая рыба, в сопровождении превосходного, изготовленного личным семейным поваром, по его эксклюзивному рецепту, майонеза. Единственный импровизированный ответ, который смог предложить Борис, к удовольствию хозяина, – превосходная кубинская сигара.

Феликс Залманович, польский еврей, не был оригинален в своем путешествии по кругам ада – еврейского ада, устроенного Германией Адольфа Гитлера в центре просвещенной Европы. Его дорога лежала через Бухенвальд. Он был крепким парнем. Выжил, участвовал в восстании заключенных лагеря в апреле сорок пятого перед самым приходом американцев. После освобождения оказался, как и Борис, в Мюнхене. В сорок шестом на улице встретил полковника СС, занимавшего в Бухенвальде высокий пост в администрации. Пошел за ним, выяснил, что он работает в центральном офисе «Люфтганзы». Еще несколько дней заняло выяснение, кем именно. Оказалось, что это была должность начальника отдела снабжения европейского отделения компании. Залесский слушал не перебивая. Феликс не вдавался в подробности. Позже они не раз будут возвращаться к воспоминаниям о тех временах, и тогда он раскроет множество деталей этой фантастической истории. Но, принимая во внимание формат первого знакомства, Залманович щадил своего гостя и был краток.

Во время восстания в лагере он прихватил у убитого офицера охраны парабеллум и, в отличие от Бориса, не сдал его, а берег до случая, который ему и представился так удачно. Он вошел в кабинет начальника отдела снабжения, никем не остановленный, подошел к столу, положил перед собой пистолет и спросил у ошарашенного эсэсовца: «Ты меня помнишь?» – и тот, к удивлению Феликса, утвердительно покачал головой: «Да, помню». Тогда Феликс сел, взял парабеллум в руки и, направив ствол в лоб потерявшему дар речи нацисту, произнес небольшую речь: «Итак, первое, что я хочу сделать – это выстрелить тебе в голову. Второе, что я мог бы сделать – сдать тебя в полицию. Но мы поступим следующим образом: я буду приносить тебе счета на снабжение „Люфтганзы“ всем – от топлива и запчастей до продовольствия, и ты будешь платить мне столько, сколько будет в тех счетах обозначено в графе „total“».

Феликс получал сумасшедшие деньги в течение восьми лет. Когда сумма достигла сотен миллионов марок, афера раскрылась. Эсэсовец застрелился. Феликс бежал в Южную Америку. Через год его поймали и доставили в Германию. Шесть месяцев он отсидел в тюрьме, выплатил в казну пятнадцать миллионов марок и был выпущен на свободу. Оставшиеся «копейки» вложил в строительство в Европе и на островах Карибского бассейна. Стал почетным послом одного из небольших государств этого региона и долларовым миллиардером.

Залесский остался при своем мнении в выборе жилья. Он любил суету городских улиц, разноцветье и гомон пляжа, кипение жизни. И в результате Феликс чаще приходил на своем катере к его пристани и проводил время в обществе Бориса и его окружения, чем принимал Залесских в своем шикарном поместье.

Да, Борис любил пляж со всем особенным колоритом этого места, не сравнимого ни с каким другим по возможности увидеть те человеческие качества, что скрывает окружение жилищ, городских улиц, салонов автомобилей и одежды, придуманной людьми защиты сокровенных тайн их тел. Одежды – этой цветистой театральной ширмы, способной ввести в заблуждение самого проницательного наблюдателя.

Пляж всех раздевает и все обнажает.

Пляж сбивает спесь с одних и придает уверенности другим. Одно движение, сброшенное платье – и Золушка превращается в королеву, а если наоборот? Две вещи – внутреннее благородство и непосредственность, позволяют сохранить достоинство.

Три-четыре месяца в году он проводил в Жуан-ле-Пен. Стали традицией встречи с партнерами на его террасе, в близлежащих ресторанах обсуждались сделки. Его друзья, добившиеся в своей жизни немалых высот, промышленники, банкиры, финансисты признавались ему:

– Ты умел наслаждаться жизнью всегда, а мы откладывали все на потом. Мы делали деньги, забывая, для чего они нам, а ты зарабатывал, не переставая ими пользоваться для удовольствия.

В Жуан-ле-Пен проходили одними из первых в истории соревнования на первенство мира по водным лыжам. В начале пятидесятых на Лазурном берегу возникла школа и традиции водных лыж. Борис близко сошелся с одним из легендарных тренеров этого вида – Сержем Адамо. Ему было далеко за пятьдесят, но выглядел он великолепно. Худощавый, пропитанный солнцем, словно канатами перетянутое мускулистое тело.

Борис с первого раза устоял на лыжах, не давая катеру, которым управлял Адамо, остановиться. Они упражнялись целый сезон, пока Серж не признал его готовность соревноваться с ним самим.

– Ладно, крутой перец, попробуй меня переплюнуть с одной лыжей и трамплином.

Начался новый круг противостояния. Борис иногда не мог заснуть, изобретая собственные финты. Ему во что бы то ни стало нужно было выиграть в этой гонке характеров. С какого-то момента за ними стали наблюдать все завсегдатаи пляжа. Джекки не на шутку встревожилась

– Серж – профессионал, ты не должен сходить с ума, в конце концов кто-нибудь из вас сломает себе шею.

Но Залесского уже нельзя было остановить. И он придумал ход. Он слышал, что в Штатах один парень катался по воде вообще без лыж, в Жуане этого не делал никто. Он сказал Джекки, что ему нужно уехать на неделю в Париж, а на самом деле отправился в Сен-Тропе, нанял там катер и, договорившись с его владельцем, молодым парнем Госсом Деладье, неделю, к великому удивлению того, учился скользить по воде на ногах. Он очень быстро понял, что все дело в скорости: она должна быть значительно выше, чем при использовании лыж. Но стало понятно и то, что это весьма опасно. Ему пришлось выдержать нелегкий разговор с Госсом, тот всерьез опасался ответственности в случае травмы, но все решили деньги. Через неделю катер с Деладье был в Жуан-ле-Пен. Никто ничего не подозревал. Только Адамо, когда увидел, что Борис разговаривает с парнем в незнакомой лодке, поинтересовался: «Что за игрушка?».

– Хочу попробовать ее на ходу, может быть, куплю.

Борис ждал подходящей погоды. И когда на следующий день море представляло из себя ровную бирюзовую гладь, пригласил Сержа прокатиться по привычному маршруту. Тот, решив, что помогает Борису протестировать новый катер, сделал несколько кругов, вызвав у наблюдавших с берега болельщиков аплодисменты. Джекки, чувствуя недоброе, прицепилась к мужу со своими уговорами «прекратить испытывать судьбу».

– Мадам! – Он всегда называл ее так, когда его решение было непреклонным. – Я вас не подведу, главное – не закрывайте глаза, когда я в вашу честь сделаю этого французика.

Он шутил, но его глаза хищно сузились, пристально следя за критически рискованными разворотами противника. Когда пришла его очередь, он разложил на мостках лыжи, повозился для виду с их креплениями и вдруг, не надев их, опустился в воду. Госс, повинуясь его знаку, вывел катер на предельную скорость. Борис только успел услышать многоголосый вскрик: «А лыжи?» – но он уже несся на натренированных ногах, вначале – на обеих, потом – попеременно то на одной, то на другой, взметая веером фонтаны брызг. Публика замерла, раскрыв рты в полном молчании, только рев двух мощных двигателей и свист рассекаемой голыми ступнями воды долетал до берега.

Это был триумф!

Серж пригласил отметить свое «поражение» в ресторане.

– Tы выставляешься? – удивился Борис.

– Я приглашаю, а там посмотрим, – и тихо, на ушко – Кто из нас миллионер?

Джекки пригласила подружек, Серж был со своей дамой, как он говорил, «дамой сезона». Позвали и Госса, тот тоже успел прихватить местную девчонку. Когда компания доела последнего лобстера, и они вышли покурить на берег, вдыхая вместе с дымом сладостный вечерний средиземноморский воздух, Серж высказался по сути произошедшего:

– Я слышал о таких фокусах, что ты сегодня вытворял. Американцы, как всегда, впереди планеты всей. Ты – отчаянный парень, рисковый. Могу признать, что ты меня обошел. И еще, вот что я тебе скажу – в этом стиле без лыж я тебе не соперник. Возраст не тот: можно легко сломать голень, а можно и вообще нахрен разбиться. Я не могу рисковать, у меня ведь нет миллионов, тренерская работа – вот все, что у меня есть. Так что поздравляю, и не забудь оплатить счет!

Они рассмеялись. Борис обнял француза:

– Извини, Серж, соревнования наши закончились. Я тебе очень благодарен за все, теперь мы просто друзья.

Однажды к нему на пляже подошли две женщины в широкополых шляпах и мужчина в строгом костюме-тройке. Несмотря на тридцатиградусную жару, узел его галстука плотно прилегал к застегнутому тугому воротнику. Они представились членами жюри конкурса «Мистер Французская Ривьера». Одна из дам протянула ему проспект и сообщила, что его кандидатура предложена для участия в конкурсе от Жуан-ле-Пен. Вторая дама объяснила выбор уважаемой комиссии долгим и внимательным наблюдением за месье Залесским и опросом общественного мнения. А также тем, что он подходит по всем требованиям к участнику конкурса.

– Разумеется, в первую очередь учитываются ваши внешние данные, – дама при этих словах заметно порозовела и затем окрепшим голосом продолжила: – Важными критериями является то, что вы состоите в браке и что вам больше сорока лет.

Джекки, подлетевшая тут же, зашептала ему в ухо:

– Не смей отказываться!

Он изумленно уставился на нее.

– Детка, что с тобой? Я что, по-твоему, клоун?

Но она была совершенно серьезна и даже, к его все возрастающему удивлению, скорее взбудоражена. Джекки сама когда-то завоевала титул «Мисс Аделаида» и ужасно гордилась лентой с заветной надписью, которую хранила в дорогой шкатулке, но чтобы он…

– Если ты откажешься, я больше никогда не сяду с тобой в машину.

Это и вовсе его развеселило. Он действительно предпочитал такую манеру езды, которая вгоняла Джекки в ужас; видимо, тот случай, когда они слетели в обводной канал, оставил в ее сознании неизгладимый след. И теперь, когда он совершал очередной рискованный обгон, или просто разгонял машину до запредельных скоростей, бедная Джекки закрывала лицо руками и крестилась. Это его так смешило, что он, опасаясь потерять контроль, сбрасывал скорость, а она относила это на счет ее молитв.

– Ладно, я подумаю! – И он взял проспект, решив, что в спокойной обстановке объяснит жене всю нелепость этой затеи.

Мужчина в костюме снял с головы соломенную шляпу и, чувствуя, что Борис скорее всего отвергнет их предложение, сообщил о том, что конкурс будет проходить практически рядом с их домом в открытой арене на месте проведения ежегодных джазовых фестивалей Jazz à Juan. С этим троица удалилась, оставив Залесского наедине с женой. Ощущая на себе обжигающий взгляд ее зеленых глаз, Борис предпочел ретироваться, сославшись на необходимость быть рядом с телефоном. Он действительно ждал звонка из офиса. Уже вдогонку она прокричала:

– Посмотри в проспекте, как выглядит приз, это же вылитый ты!

Он стоял у зеркала, разглядывая себя с каким-то новым интересом. Раскрыл проспект и удивился тому, как точно Джекки нашла, чем его зацепить. Он действительно был похож на изображение бронзовой статуэтки атлета.

Ну что же, не буду обижать мою девочку.

Его тронула ее горячность. Джекки оставалась все такой же красавицей, мужчины провожали ее томными взглядами, когда она возилась с сыновьями, участвуя с ними во всех пляжных развлечениях на равных, и выглядела совсем девчонкой. Стоило ей, вернувшись к шезлонгу, попросить кого-нибудь принести ей стакан воды или сока, к ней тут же протягивалось несколько рук с напитком, сопровождаемые этими самыми взглядами, но они разбивались веселыми брызгами о ее обворожительную непосредственность. Дружить она хотела со всеми. Дружить! И мужчины, не сводившие с нее глаз, отвечали признательностью, в их понимании дружба – это не финал взаимоотношений: всегда сохраняется надежда.

«Может быть, я соглашусь, если ей так важны титулы, сделаю ей приятное», – так он решил после этих непривычных для него размышлений, с пряным привкусом шевельнувшейся ревности.

Звонил Джефф:

– У нас проблема. Одна из калифорнийских сетей отказывается от наших услуг: они решили работать с заводом напрямую.

Это было неприятное известие. Время от времени в управление торговыми центрами приходили новые менеджеры и старались показать свою состоятельность, выбирая простые, и на первый взгляд, логичные решения. Зачем переплачивать посреднику, если можно работать напрямую? Но эти действия амбициозных дураков Залесский научился оборачивать в свою пользу. Через какое-то время – обычно это занимало от года до полутора – руководство сети обращало внимание на падение показателей этой группы товара. Причина была в первую очередь в безграмотном выборе коллекции, непродуманном определении ее запасов и необходимости немедленной оплаты. Они не способны были учесть затраты на логистику, обработку товара и его хранение. В результате рьяного специалиста выгоняли и просили поставщика вернуться. Он возвращался, но на других условиях, выигрывая во всех смыслах. И на этот раз Борис попросил Джеффа написать письмо в администрацию этой сети, перечислив все неприятности, которые их ждут в результате глупой инициативы дилетантов, и о готовности возобновить сотрудничество после того, как они ощутят последствия своих решений.

В дверь кабинета постучались, и вошел Джинни. Борис уже знал, о чем пойдет речь, и это была уже вторая неприятность в этот день.

Джинни заранее нахохлился и начал без предисловия:

– Папа, я единственный член команды, которого не отпускают родители. Даже не родители, а родитель – мама не против.

Его включили в сборную страны по горнолыжному спорту на чемпионат мира 1974 года в Санкт-Морице.

Борис не мог объяснить, почему его так раздражал тон сына. Он не просил, он был холоден и зол. Он требовал, прекрасно сознавая, что отец останется непреклонен. Стоило ему просто показать, как сильно он огорчен, и найти для этого правильные слова, Борис, возможно, переменил бы свое решение. Но Джинни просто нагнетал: он уже хотел конфликта, и Залесский, понимая это, не мог с собой справиться. Он вновь повторил свои доводы:

– Ты слишком молод для таких нагрузок. Санкт-Мориц – злачное место, у спортсменов там в традициях наркотики и разврат. Обещаю, через два года я не буду против твоего участия где угодно, но, пожалуйста, оставь эту идею о Санкт-Морице.

Джинни эти доводы слышал в десятый раз и столько же раз их опровергал:

– Там все ребята моложе двадцати!

– Но тебе семнадцать!

– Там есть один парень из Швеции, – Джинни достал из кармана листок и прочитал: – Ингемар Стенмарк, ему тоже семнадцать. Ты ведь знаешь, в этот раз они будут определять итоговый результат по времени и в скоростном спуске и слаломе, для меня это – лучшая комбинация.

– Джинни! На этот раз – нет.

Тот вылетел из комнаты, не прикрыв дверь.

Через несколько минут в кабинет вошла Джекки:

– Джинни уезжает в Париж. Там его ждет Мишель, и они вместе улетают в Нью-Йорк. Ну почему ты не разрешил ему выступить? Столько лет он к этому шел. Бесконечные тренировки, столько сил… Он так мечтал!

Джекки заплакала.

– У меня дурные предчувствия. Он не набрал форму, с которой стоит сражаться на мировых первенствах, я это вижу. Ему там не победить. Когда он это поймет, станет форсировать свои возможности, а это может закончится катастрофой. Меня он не слушает, мои предчувствия для него не аргумент. Но ты-то можешь меня понять? Поговори с ним, доведи то, что я тебе сказал, своими словами. Я не изменю своего решения, прости.

Этот конфликт не пройдет бесследно. Душевный шрам останется у его сына навсегда. И у самого Бориса досада черной меткой надолго застрянет в сознании.

Через несколько лет после этой истории у него состоится встреча в Милане с новыми партнерами – поставщиками демонстрационного оборудования для всех категорий продукции «Ривьеры». Переговоры продолжались около года, и итальянцы были очень заинтересованы в заключении многомиллионной сделки. Причем контракт предусматривал долговременное сотрудничество при сохранении на весь период его действия стабильных цен. Итальянскую сторону на встрече представлял владелец фабрики и его молодой сын. Борис был с Клиффом. Встречу организовали в помпезном здании, старинном особняке: лепные потолки, шикарные бронзовые люстры, старинная мебель.

Отец и сын не скрывали своей радости от открывшейся возможности сотрудничать с такой крупной американской фирмой. Им пришлось ждать гостей больше часа от назначенного времени: в городе проходила массовая забастовка работников общественного транспорта. Протестующие целенаправленно создали многокилометровые пробки, и добраться до места встречи быстрее было невозможно.

Когда, наконец, бумаги оказались на столе, и осталось только поставить подписи под контрактом, на улице раздались характерные хлопки и крики толпы. Борис и за ним все остальные подошли к окну, полицейские стреляли в толпу беснующихся демонстрантов дымовыми гранатами, оттесняя их с проезжей части.

Через мгновение после того, как они увидели эту уличную баталию, за их спиной раздался жуткий грохот, полутонная люстра, сорвавшись с крепления, обрушилась на стол, за которым они только что сидели, разметав это массивное изделие старинных мастеров в мелкую крошку. Основной удар пришелся как раз в том его конце, где должны были выполнить свою миссию Залесский с Бранновером. Клифф, забыв, что он иудей, перекрестился, молодой хозяин пролепетал, глядя на отца: «Боже мой, мы ведь чуть не остались без контракта».

И тот, замахнувшись кулаком на мальчишку, заорал, забыв про политес:

– Замолчи, идиот!

А Бориса пронзило мучительное, из самой глубины подсознания: «Проклятье! Я мог так и уйти, не попросив прощения у Джинни!».

Согласиться на участие в конкурсе «мистеров» после разговора с Джекки о сыне показалось Борису хоть каким-то выходом из сложившейся между ними напряженной ситуации. И он дал согласие.

Человека в костюме звали Вильям Стаффорд. Англичанин, поселившийся на Ривьере после войны, он участвовал в операции по освобождению юга Франции в составе воздушно-десантной тактической бригады, состоявшей из американских и британских частей. Так что этот господин реально освобождал и Сен-Тропе, в котором после войны и поселился, влюбившись в эту местность и заодно в местную девчонку.

Его героическое прошлое не помешало ему вернуться к его первоначальному занятию. Он был и остался профессиональным конферансье. Оказавшись на сцене амфитеатра, Стаффорд преобразился из застегнутого на все пуговицы джентльмена в обаятельнейшего артиста, талантливого организатора шоу. Он превратил чопорное представление дефилирующих мужских тел в искрящееся юмором, легкое, элегантное действо, приведшее в полный восторг зрителей, до отказа заполнивших летний театр.

С каждым из участников, одетый в черное трико и черную атласную пелерину, Вильям беседовал отдельно, задавая вопросы, вызывавшие в зале взрывы хохота. Не могли удержаться от этого веселья и сами участники. Они перемещались по сцене, следуя необходимости тем или иным образом ответить ведущему, и непринужденность, которая в результате появлялась в их поведении, делала наблюдение за их телами, на которых не было ничего кроме купальных трусов, завораживающим.

Стаффорд давал им задания подержать какой-нибудь предмет, отнести его в другое место, где их принимали девушки в бикини, и коллизии, которые возникали между ними, буквально валили публику от хохота наземь. После выполнения всех заданий его программы, он провожал каждого участника на постамент и провозглашал его «аполлоном». Публика, вдоволь наглядевшись на кандидатов в «мистеры» в движении, во время чего все необходимые по законам жанра позы были продемонстрированы, с удовольствием наблюдали за той классической, в которой эти красавцы замирали на постаменте в образе скульптур древней Греции. Финальная сцена заканчивалась тем, что к «аполлону» подходила одна из девушек в бикини, и он уносил ее за кулисы на руках. Когда почти в самом конце подошла очередь Бориса, публика вдруг стала выкрикивать имя Джекки. Он так никогда и не узнал в точности, кто срежиссировал этот номер, но подозревал, что в сговоре были сама Джекки и Стаффорд. Слишком подготовленно она скинула легкое платье, и слишком похожим на то, что украшало девушек группы поддержки, оказалось ее бикини. Реакцией публики на то, как он уносил свою жену со сцены, был шквал криков одобрения. Через полчаса Залесский был объявлен победителем конкурса.

Джейсон тем временем принес мамину ленту «Мисс Аделаида» и, когда на вручение бронзовой статуэтки ведущий вызвал вместе с Борисом и ее, зал рукоплескал стоя, не отпуская эту прелестную пару несколько долгих минут. Джекки просто светилась от счастья, и Борис решил, что удовольствие видеть ее такой стоило проведенного им часа в этом симпатичном шоу.

Сразу после этих событий Борис улетел в Милан. Один из его поставщиков, Мацца Исая, просил о встрече, и Залесский обещал приехать в течение недели, но оттянул поездку почти на месяц. Джекки напомнила перед отъездом о купленных билетах в «Гранд Опера» на премьеру балета «Лебединое озеро». Это Арлет с Франсуа сделали им подарок. Они звонили накануне и описали эту премьеру, как нечто грандиозное. Борис даже попросил забронировать еще несколько мест для своих американцев. Спектакль по времени совпадал с открытием парижской выставки аксессуаров, на которую должны были приехать Клифф с Роландом и несколько сотрудниц их отдела.

Мацца прибыл в «Principe Di Savoia» ровно в назначенное время. Он поставлял «Ривьере» недорогие классические украшения для волос из пластика и расчески. Исая был добродушным суетливым толстяком. Выглядел всегда каким-то неприбранным; мешковатый пиджак был усыпан перхотью, которую он периодически стряхивал, смущенно оглядываясь на окружающих. Но он был обязательным и старательным партнером. Борис ценил его, не забывая посмеиваться над его внешним видом.

На этот раз Мацца был серьезен и взволнован. Он сменил темный костюм на светлый, и ставшая невидимой пыль с его головы не требовала привычного взмаха руки. Исая привез всего одно изделие – два листка белого пластика размером с детскую ладошку, соединенных пружиной и снабженных на внутренней поверхности треугольными зубцами. Залесский повертел эту вещицу в руках:

– Что за крокодил?

Исая разжал этот «крокодил» за верхние части пластин и зацепил зубчиками свои жидкие белесые волосы. «Крокодил» плотно зажал их, смешно топорщась на жалкой Исаевой шевелюре.

На Бориса его изобретение впечатления не произвело.

– Никакого изящества, какой-то чемодан на голове.

Но на него произвело впечатление поведение Маццы. Он доверял не только своему чутью. Он понимал, что этот человек, кажущийся простаком, настоящий специалист своего дела. Это вам не румынские коробейники, это итальянская дизайнерская школа. Он провел с Исаей вечер, они крепко выпили, говорили обо всем, кроме его изобретения, и только в самом конце Мацца объяснился:

– Я этот клип никому не предлагал: в Европе нет того рынка, которым ты располагаешь. Попробуй эту штуку у себя, и если она не пойдет, я про нее забуду, но поверь – это то что надо.

В Париже собралась теплая компания: Арлет с мужем, Франсуа с очередной подругой, Клифф, Роланд и Феликс Залманович. Он в последний момент изъявил страстное желание составить Борису компанию и признался, что ни разу в жизни не был в оперном театре и тем более на балете. Они сидели в ресторане отеля за длинным столом, и Борис рассказывал, как в юности он сам танцевал в Рижской опере и почему он эту оперу покинул. Эта тема предоставила столько простора для рассуждений и так удачно легла на язык Роланду, что в какой-то момент веселое застолье прервал отчаянный крик Джекки:

– Мы опоздали в театр!

Действительно, времени практически не оставалось, и когда такси с участниками культурного похода остановились у входа в величественное здание «Гранд Опера», на часах было пятнадцать минут опоздания. Служащие не смогли пропустить их в ложу партера, на лучшие места, с таким трудом добытые Арлет. И они отправились на самый верхний ярус галерки, где для них не было кресел и нужно было стоять до антракта, правда, обзор был великолепный.

Слово «великолепный» затем звучало в каждом предложении, которым они характеризовали все, что увидели перед собой. Великолепным был сам театр, потрясающе выглядела сцена с декорациями, воздушными, объемными расцвеченными всеми цветами радуги. Особенными были голубые пастельные тона. И танцоры были великолепны. Они летали в пространстве сцены так легко, будто их подвешивали на невидимых тросах. Первое впечатление было столь завораживающим, что компания просто потеряла дар речи. Голубые занавеси, голубые трико создавали впечатление голубизны самого воздуха. Но без бинокля трудно было разглядеть лица танцоров. Какие поддержки, как нежно мужчины поднимают… и тут наступило прозрение. Стало понятно, в чем фишка этой премьеры. Мужчины поднимали мужчин. Весь кордебалет, все примы, все роли, все лебеди – мужчины. Прекрасные тела летали в прекрасных руках, в цвете голубых занавесей в голубое небо.