Текст книги "Судьба и воля"

Они стали встречаться по несколько раз в год. Борис постоянно останавливался в «Хилтоне» Тель-Авива, и там, в его номере, решались многие вопросы, связанные с его отношением к этой стране, в которой до встречи со своим старым другом он не бывал. Залесский посещал вместе с Шерманом воинские части и жертвовал солидные суммы на улучшение бытовых условий солдат. Он испытывал удовольствие от того, что мог, минуя бюрократические проволочки, тут же выполнять просьбы этих мальчишек в военной форме, которым приходилось находиться в более чем спартанских условиях.

Однажды они с Менахемом приехали в пустыню к самой границе с Египтом. Солдаты жили в бетонных домиках при сорокаградусной жаре, охраняя территорию, прилегающую к расположению вертолетного полка. После построения перед высоким начальством Борис попросил сержантов собрать их в одном из помещений и задал вопрос, что бы им хотелось иметь из незапрещенных вещей? Ему пришлось уговаривать их, не стесняясь, рассказать о том, что больше всего поможет скрасить их нелегкую службу. Очень скромно прозвучало несколько пожеланий: магнитофон, кассеты с музыкой, телевизор, фотоаппарат… Они имели в виду, что все перечисленное они получат по одной штуке на всех.

На следующий день в подразделение приехал микроавтобус, доверху заполненный техникой. Для каждого домика свой телевизор, свой музыкальный центр, несколько фотоаппаратов и фотокамер, несколько коробок с пленками, фотоувеличителями и реактивами.

Благотворительность стала для Залесского важной статьей расходов. Эта деятельность давала ему огромное моральное удовлетворение, а для его бухгалтерии – серьезное снижение налогов. Разумеется, не это было его целью, но когда его бухгалтер сообщила о тех цифрах, которые ей удалось в связи с благотворительной деятельностью сэкономить, он посчитал это заслуженной благодатью.

Как-то Шерман рассказал о том, что при центральной больнице Тель-Авива «Ихилов» собираются строить новый корпус.

– Вот где можно оказать реальную помощь стране!

Высоким слогом Менахем закончил шутливый разговор с Залесским о том, как неоднозначна поддержка американской диаспоры, когда вопрос касается материальной помощи. Борис ничего на это не ответил, но на следующий день его начальник финансового отдела связался с руководством больницы, и компания перечислила в фонд ее развития четыре миллиона долларов. После завершения строительства у входа в новый корпус руководство «Ихилов» установило бронзовую табличку, на которой было написано «ЭТО ЗДАНИЕ ПОСТРОЕНО ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ БОРИСА И ДЖЕККИ ЗАЛЕССКИХ».

Китай стал серьезно привлекать менеджеров «Ривьеры» в середине восьмидесятых. До этого времени китайские компании, имевшие офисы в Америке, полностью занимались снабжением «Ривьеры», беря на себя контроль качества – вопрос первостепенный, учитывая особенности китайского производства того времени. Один из постоянных партнеров, мистер Ю, бизнесмен из Тайваня, с присущим ему юмором описывал диалоги с представителями местных китайских фабрик:

– Ваша продукция очень плохого качества, – так он оценил несколько коробок товара, которые ему представлял глава деревенского комитета. В этой деревне каждая семья занималась изготовлением украшений для волос практически на коленке, но и цена была копеечная.

– Продукция очень хорошая, – представитель деревни произносил это утверждение, широко улыбаясь и беспрерывно кланяясь.

– Нет, уважаемый, вы видите, что клей не держит, все вкось и вкривь!

– Очень хорошая продукция, – кланяется китаец.

– Все надо переделать, такой товар я не приму!

– Не надо переделать, все красиво, аккуратно, ровно, надо платить.

И так – до бесконечности.

До какого-то времени работать напрямую с китайцами не представлялось возможным. Но постепенно из хижин производство стало перемещаться в более соответствующие помещения, с современной оснасткой, с все более квалифицированными работниками, при высокой дисциплине и очень низкой заработной плате.

Китай заинтересовал «Ривьеру», и «Ривьера» заинтересовала Китай. Залесский получил официальное приглашение от чиновников из Министерства экономики, по просьбе фабрикантов, занимающихся модными аксессуарами. Та ниша, которую Залесский занимал на самом привлекательном для них рынке, интересовала китайских бизнесменов настолько сильно, что усилия по привлечению компании Бориса в сферу их деятельности непосредственно на территории Китая нашли отклик в правительстве страны.

Он приехал в Пекин в сопровождении двадцати специалистов. Прием был шикарным. Это слово он употреблял всегда с несколько саркастическим привкусом. Но хозяевам действительно удалось удивить наивных американцев. Бесконечная вереница угощений, музыка, танцовщицы, обслуживание, за каждым из гостей стояло по два официанта. Невозможно было отказаться от зачастую совершенно незнакомой еды, когда от каждого из многочисленных блюд тебе на тарелку заботливо укладывали настоятельные помощники небольшую порцию на один укус, по чуть-чуть, но много, много раз.

Ели все, кроме Бориса и Жоззет. На следующее утро плохо было всем, кроме Бориса и Жоззет. Залесский, чрезвычайно довольный собой, посмеиваясь, ходил среди стонущих обжор. Удержала его мадам Кавалье, но об этом он не стал распространяться. Делегация посетила Шанхай, несколько десятков фабрик в Гуанджоу и его округе. Американцев сопровождала представительная группа бизнесменов, гиды и, как понимал Залесский, представители спецслужб. Впечатления о стране были очень яркими, но бизнес такого ощущения не вызывал. Тем не менее, несколько важных контактов в тот раз завязать удалось.

Жоззет.

Впервые Залесский увидел ее на выставке очков «Мидо» в Милане. Этому предшествовал разговор с Клиффом:

– Борис, нас серьезно теснят конкуренты в сетях, где мы долгое время находились в одиночестве. Молодежь очень резвая, они копируют наш бизнес не стесняясь, снижают цены до бросовых, лишь бы зацепиться за место. Мы должны работать с формой и чаще менять ассортимент.

Я знаком с одной дамой – Жоззет Кавалье. У нее свой магазин оптики в Париже в самом центре, магазин и мастерская. Она сама занимается подбором коллекции. И солнечные очки, и очки с диоптриями у нее покупает весь парижский бомонд. У нее исключительно тонкий вкус на моду, на направление, она видит новую линию, цвет, и вообще, она просто воплощение вкуса, «парижанка», «француженка» в самом высоком смысле этих понятий.

– Эй, мотоциклист, ты случайно на это воплощение не запал?

Борис искренне поразился такой горячей характеристике. Бранновер – на редкость выдержанный парень и примерный семьянин. Если он кого-то и любил кроме жены, так это только свой «Харлей», и если где-то, кроме работы и дома, проводил время, то только в клубе таких же чокнутых, с точки зрения Бориса, мотоциклистов.

Залесский шел по проходу «Д» зала номер два выставочного комплекса «Мидо». Боксы этой части выставки заполняли коллекции тайваньских и корейских производителей. Слух о том, что представители «Ривьеры» находятся в зале, распространился мгновенно. Хозяева и менеджеры представленных коллекций выходили к проходу, приветствуя Бориса. Вежливо раскланивались знакомые. Новички приглашали его с Клиффом к себе. Но люди Залесского уже работали с теми, кого наметили ранее.

Он просматривал то, что предлагалось, быстрым взглядом, мгновенно оценивая выставку. Этот кажущийся поверхностным осмотр помогал почувствовать тенденцию, направление, на которое ориентировались производители. Интересовали новые материалы, технологии, цены.

Он останавливался поговорить с китайцами, рассматривал дорогой корейский товар, потом переходил к французам, итальянцам. Любил пошутить с азиатами, пользуясь их языковой и понятийной несостоятельностью. Например, рассматривая образцы какого-нибудь восточного производителя, делал очень заинтересованный вид и спрашивал:

– Мистер «шмоко», сколько стоит эта оправа?

Доверчивые китайцы подробно отвечали на грубоватую шутку, не подозревая, что «шмоко» означает нечто жалкое и ничтожное. Но однажды корейский бизнесмен на чистом английском языке ответил:

– Мистер Залесский, меня зовут не мистер «шмоко», меня зовут мистер Ким.

Клифф захлопал в ладоши:

– Как он тебя? Пора, пора вас, мистер Залесский, поставить на место. В самом деле, Борис, ну некрасиво ты себя ведешь.

Залесский сел с мистером Кимом за стол, пересмотрел всю его коллекцию, сделал заказ на двести тысяч долларов и в конце извинился за бестактную шутку. Больше таких выходок он себе не позволял.

Жоззет стояла у стенда «Люксотики». Клифф только собрался что-то по этому поводу сказать, направляя внимание патрона в ее сторону, как она отошла от своего высокого, светловолосого собеседника и, удаляясь от них, продолжила путь по рядам павильона. Бранновер ограничился только жестом:

– Ты ее увидел, теперь это – твоя цель.

Они шли за ней некоторое время.

– Черт, посмотри, как она ставит ножки – словно старается быстрее их убрать из-под обстрела!

– А вы, мистер Залесский, уберите с ее ножек свой похотливый взгляд и найдите себе другой объект для наблюдения. У нас к ней дело, а не…

– Куда мне его убрать? Если я подыму его выше, то что я вижу? Я вижу прелестную попку, проклятье, от нее просто глаз не оторвать. Ты видел эту походку? Это же гипноз, так вводят мужиков в транс!

– Жоззет спасает свои ножки не только от тебя, ты же видишь, на нее смотрят все! И потом, она балерина, всю жизнь танцевала, оттого и походка…

«Балерина!»

Борис почувствовал, как кольнула сердце игла и расхотелось шутить. На всех его подруг оборачивались мужчины, так сложилась его жизнь – он всегда был окружен красивыми женщинами.

Игла шевельнулась неясным пробным уколом…

Она сейчас обернется – и все исчезнет. Завораживающая походка, ноги из тайных желаний ночных фантазий, но Господи, помоги мне увидеть ее заурядное лицо, и я спасусь.

Жоззет резко остановилась. Секунду постояла, словно примериваясь к какому-то решению, затем обернулась и пошла навстречу Залесскому.

– Вы ведь Борис Залесский? Меня зовут Жоззет Кавалье, – она протянула ему руку и улыбнулась, – я давно хотела с вами познакомиться.

Когда-то в юности ему попался рассказ о том, как, раненный тяжелой самокатанной пулей, всадник успевает подумать о том, что если он выдержит первый болевой шок, то сможет выжить. Борис, удерживая теплую ладошку, рассматривал лицо этой женщины постепенно, начиная снизу и подымаясь выше к глазам: «медовые» – всплыло слово. «Вот в этом меду я и утону».

Она была не просто красива, она была невозможно красива. Затянувшаяся пауза становилась неудобной. Клифф переминался с пяток на носки, потирая за спиной ладони, и наконец нарушил молчание:

– Борис, вы ведь тоже хотели познакомиться с мадам Кавалье?

Залесский, наконец, выпустил руку Жоззет и поклонился:

– Рад знакомству.

Они втроем прошлись по выставке. Жоззет о чем-то говорила с Бранновером, Борис шел молча. Эта женщина, чье касание он ощущал, словно ожог, в одну минуту вывела его из привычного равновесия. От нее веяло острым ароматом опасной чувственной западни, в которую, похоже, он уже попал. В какой-то момент усмехнулся: «Пуазон», ее духи, сладкий яд, для него в данном случае абсолютное попадание.

Они сделали круг и вновь подошли к большому стенду «Люксотики», раскинувшемуся в нескольких стандартных боксах. Их встретил ее прежний собеседник и, увидев Бориса, низко ему поклонился. Залесский поздоровался, обрадовавшись возможности переключить внимание на разговор со старым знакомым.

Леонардо дель Веккио, тот мальчик, чьими умелыми пальцами когда-то восхищался его дядя Витто в маленьком цеху в Агордо.

– Ты теперь большой босс, – Борис окинул взглядом наполненные покупателями площадки экспозиции «Люксотики».

– Беру пример с вас, – парировал Леонардо, приобняв Залесского за плечи.

– A с этой красавицей вы уже знакомы? – и он поцеловал шутливо протянутую Жоззет руку.

– Я целую ее ручки каждый раз, когда она проходит мимо моего стенда.

Все рассмеялись.

– Но, Борис! – дель Веккио сделал страдальческое лицо, – имейте в виду, она ярая католичка и до сих пор боится своей мамы.

Из бокса вышла пышногрудая блондинка. Высокая, лишь на пару сантиметров уступающая рослому супругу. Леонардо представил Клиффу, единственному из присутствовавших не знакомому с его женой: – Лючия дель Веккио.

Если возможно словосочетание «жгучая блондинка», то оно идеально подошло бы к этому горячему существу. Лючия была настолько заряжена энергией, что на месте стоять просто не могла. Она расцеловалась с Жоззет и, кинув кинжальный взгляд на мужа:

– Приставал?

Жоззет рассмеялась.

Лючия подергала Бориса за рукав, чмокнула его в щеку и продолжила скороговоркой, развернув его крепкой рукой к подруге:

– К ней все пристают, но мы, – и она подхватила Жоззет под локоть, – кремень!

Две прекрасные женщины привлекли чрезмерное внимание снующих вокруг посетителей, и Леонардо, решив разрушить незапланированное шоу, увел жену заниматься клиентами. Он тепло попрощался со всеми и еще раз поцеловал Жоззет руку.

На столе перед Залесским между бутылкой виски и дымящейся в пепельнице сигарой лежала визитка Жоззет Кавалье. Он практически сбежал в свой номер в отеле, сославшись на запланированную ранее встречу. Жоззет, прощаясь, пригласила его посетить ее магазин в Париже и вручила эту визитку. Клифф остался с ней, не вполне понимая, что случилось с его шефом. Залесский так торопился уйти, что не удосужился передать в ответ свою визитную карточку, и Клифф сделал это за него. Он хранил их несколько на всякий случай в своем портмоне.

«Если я буду теперь все время думать об этой женщине, мне будет очень плохо».

Глоток виски.

«Я должен выкинуть ее из головы. Если Клифф будет мне о ней напоминать, я его уволю».

Большой глоток виски.

«Я никого не любил так сильно, как ту далекую, исчезнувшую девочку. Байба вогнала в меня иглу так глубоко, что я всю жизнь меряю ею, как эталоном, силу чувств. И, похоже, на этот раз меня достало».

Ярко разгорался огонек сигары.

«Ну, скажем, сегодня я напьюсь, а завтра утром куда все это денется? Джекки я завоевывал, а к этой, черт бы ее побрал, нужно будет идти сдаваться в плен!

Я, кажется, сильный человек, – он рассмеялся, – все вокруг говорят обо мне, что я – крутой мужик.

Все, баста, я выкинул ее из головы».

И он набрал номер ее телефона.

Да, так все начиналось. Ему тогда только перевалило за пятьдесят. На висках засеребрилось. Джекки звала его поседевшим мальчишкой. Ему не давали и сорока, и сам он чувствовал в себе силу, которой ничто не могло противостоять.

В тот раз в Китае его спрашивали о «Люксотике», знаком ли он с господином дель Веккио.

Леонардо дель Веккио сконцентрировал все производство в Италии и считал, что только там он сможет поддерживать высокое качество своих брендов. Китайцы лишь нащупывали в то время пути к технологиям, позволявшим производить товар высокого уровня ручной работы.

Знал ли он дель Веккио?

У этого парня оказались не только ловкие пальцы, у него оказался и очень ловким ум, и железная хватка. Он действительно был превосходным мастером и, работая у дяди, до тонкостей овладел техникой производства. В начале шестидесятых, совсем молодым человеком, создал собственное дело и был для «Ривьеры» основным поставщиком очков ручной работы из пластиков Мацукелли.

Заводы Мацукелли были абсолютными монополистами в производстве пластиков ацетата целлюлозы, из которых весь мир изготавливал многие виды продукции: от пуговиц, пряжек и расчесок, до заколок и оправ для очков. Для того, чтобы попасть в когорту его клиентов, нужно было иметь вес, репутацию, высокую квалификацию, и Леонардо сумел этого положения добиться.

Но однажды, когда Залесский в очередной раз посетил Милан, к нему в «Principe Di Savoia» приехал расстроенный дель Веккио. Он должен был выполнить поставку очередной порции заказанного недавно «Ривьерой» товара, но прибыл лично для того, чтобы сообщить: «он этого не сможет сделать».

– Мистер Залесский, вы знаете, как я дорожу своей репутацией, которая во многом основана на нашем с вами сотрудничестве и вашем ко мне отношении. И вот теперь я вынужден вам сообщить, что не в состоянии выполнить наш контракт.

Леонардо ужасно нервничал, курил одну сигарету за другой и никак не мог перейти к главному, из-за чего, собственно, он вынужден нарушить слово.

Борис впервые видел этого парня в таком состоянии и не перебивал его, давая возможность высказаться до конца.

И тот высказался:

– Мистер Залесский, дело в том, что я иду в тюрьму.

Борис поперхнулся чаем, который только что поднес ко рту.

– Я связался с человеком, который предложил мне расширить дело, открыть новый завод в Южной Америке, в Баготте, и мы взяли в банке ссуду в двести тысяч долларов. Но в тот момент, когда началось строительство цехов, в Колумбии произошел переворот, и мы все потеряли. Мы не можем вернуть ссуду, и нас ждет суд.

Дель Веккио больше никогда не совершал серьезных ошибок, но эта могла стоить ему будущего.

Борис выслушал своего партнера, предложил ему успокоиться, перестать курить и выпить чашечку замечательного китайского чая.

– Леонардо, мне нужен товар. Мне нечем заменить то, что я получаю с твоих фабрик. Я выпишу тебе чек на двести тысяч долларов, а ты в течение года вернешь мне эту сумму своей продукцией.

Залесскому было чем заменить очки фабрики Леонардо дель Веккио. Но этот человек, вместе со своим дядей, стоял у истоков сегодняшнего благополучия его собственного бизнеса. Двести тысяч по тем временам были очень большой суммой и никаких гарантий Леонардо, в его положении, не мог предоставить. Человеческие отношения, вот то, чем руководствовался Борис в этой ситуации.

Дель Веккио справился. Он рассчитался с «Ривьерой». Он сумел создать компанию высочайшего уровня организации, привлечь выдающуюся дизайнерскую и инженерную команду. В восьмидесятых «Люксотика» превратилась в своем сегменте в самую крупную компанию в мире, собрав под своим именем коллекцию всех основных брендов индустрии очков. Оборот компании превысил оборот автомобильного концерна FIAT.

Его глубокий поклон Борису при встрече имел основания, которые выражались в многомиллиардном состоянии этого незаурядного человека.

Жоззет.

Магазин Жоззет находился на торговой улице в самом центре Латинского квартала в окружении букинистических лавок и художественных салонов.

Над входом перламутром светилась вывеска:

Lunettes de soleil et des verres optiques

Boutique

Футуристический антураж внутреннего убранства сочетался с коллекцией необычных по дизайну оправ, цветных линз, фотографий известных артистов, рок-музыкантов, художников, постоянных клиентов салона.

На некоторых из них представители парижской богемы были сняты вместе с очаровательной хозяйкой. Но Жоззет везде позировала в белом рабочем халате, в котором наравне с еще тремя своими сотрудниками работала в соседнем с торговым залом помещении.

Борис с удивлением наблюдал, как она в больших защитных очках стояла у аппарата по обработке линз, как непринужденно общалась со своими работниками, подменяя продавцов в зале или кассира у стойки. Никакого жеманства, все время в движении, быстром и точном движении.

Он любовался, глядя на эту усердную труженицу, и ему казалось, что она все время на секунду опережала свой образ красавицы, который оставался позади беспокойной хозяйки. Действительно, в Жоззет не было самолюбования, она и дома находила для себя массу занятий, увлекаясь оформлением коллекции антиквариата и особенно старинной мебелью. Она была страстной любительницей старинных вещей и по выходным обходила не одну лавку в пригороде Парижа в Ле Пюс де Сент-Уан.

Залесский искренне удивлялся тому, как она находила время для всяческих необходимых женских занятий перед зеркалом. Она всегда выглядела безупречно. Элегантно – это про нее. Прическа, мэйк-ап, одежда – высокий стандарт.

– Жоззет, – просил ее Борис, – сделай что-нибудь не так: урони тарелку, выругайся, надень платье задом наперед, иначе мне кажется, что рядом с тобой я все время спотыкаюсь.

Она смеялась и иногда, когда он вел ее под руку где-нибудь посреди улицы, делала вид, что действительно споткнулась, и радостно сообщала:

– Ну вот, чувствуешь, мы на равных.

Залесский сидел в номере нью-йоркской «Астории» и разговаривал с сигарой. Он разговаривал сам с собой – иногда мысленно, иногда вслух, глядя на мерцающий огонек скрученного табачного листа. Борис закинул ноги на стол: «Хоть в этом буду походить на истинного американца».

Он останавливался в «Астории» на день-два после того, как возвращался из Европы. Благо у Джекки не было привычки встречать его в аэропорту, не было привычки выяснять детали: какой рейс, в какое время, где вообще билеты и почему ты не предупредил телеграммой, не позвонил. Да бог весть сколько неожиданных вопросов способны поставить его в тупик в этой его новой жизни. Женщины встречались на его пути и прежде, и не раз, но… Дальше он фразу не строил – это не укладывалось в рамки обычной логики, той, которую он мог для себя объяснить.

Он любит Жоззет, и он любит Джекки. Как там у царя Соломона было? Это ж ни в какое сравнение! Впрочем, шутить не сильно получалось, на душе скребли кошки.

– Это во мне остатки порядочности, – уничижал он себя, пытаясь такими заклинаниями хоть как-то смягчить безвыходную ситуацию.

Жоззет непросто далась ее безоглядность в падении, как она, чуть не плача, объяснялась ему, «во грех». Мать Жоззет, прилежная католичка, ничего не знала о ее отношениях с Залесским и была уверена, что после развода с мужем дочка не способна без положенного обряда допустить близость с мужчиной. Борис вначале отнесся к таким сложным семейным отношениям с юмором, но потом понял, что для Жоззет авторитет матери был непререкаем.

Так что грех был вполне осязаемым, и тем острее было их взаимное влечение.

Она была в постели такой – он не находил подходящих примеров – такой, каких у него никогда не было. Глядя на нее днем, Борис начинал сомневаться в том, что этой ночью она была с ним, и его пронизывал страх от неуверенности в том, что в следующую ночь она вновь окажется в его постели.

– Каждый раз ее губы шептали одно и то же: «Нет, не надо, оставь меня, не так, не так», а тело шло навстречу с силой, превосходящей его напор, и с каждым «не так» ему казалось, что она проникала в него глубже, чем он завладевал ею.

Это несоответствие между сознанием и волей плоти сводило его с ума. Она уползала после последнего крика на край постели, зарывалась под подушки, под одеяло, и ему слышались ее молитвенные стенания, но стоило прикоснуться к ее бедру – и все начиналось с начала. Как-то утром он пошутил:

– Жоззет, мне кажется, что каждую ночь я беру силой монашку, но иногда мне мерещится, – и он на всякий случай убрался подальше от ее острых коготков, – что монашка берет силой меня.

О том, что он вернулся в Нью-Йорк, знал только Клифф. Так было всегда: Клифф был посвящен с самого начала. Это – его заслуга, считал Борис. «Это – моя вина», – считал добропорядочный Клифф. Но он относился к этому роману с пониманием. Никто не мог устоять перед этой женщиной, а то, что она влюбилась в его шефа – так браво шефу, таких тоже поискать надо.

Была тут и презренная практическая выгода. Благодаря Жоззет, которая отныне присутствовала на всех выставках оптики вместе с «Ривьерой», значительно улучшилась, обновилась и расширилась коллекция очков. В формировании заказов аксессуаров тоже прислушивались к ее советам.

Залесский принципиально не имел дело с немецкими фабрикантами, со стороны которых неоднократно высказывалось горячее желание предложить ему свой товар. Но однажды, во Франкфурте, Жоззет уговорила его обратить внимание на одну новую модель, разработанную немецким дизайнером из Дюссельдорфа. Две пластиковые виньетки, скрепленные шарниром, зажимали волосы, цепляясь друг за друга небольшими выступами, и удерживали прическу в таком положении благодаря пружинистости самой пластмассы.

Когда Борис вместе со своими менеджерами зашел посмотреть эту заколку в немецкий бокс, хозяин, крупный блондин, настоящий ариец, так растерялся, что не знал, куда его усадить. А когда Залесский, рассмотрев то, что впоследствии будет называться «банан» и займет, благодаря выбору «Ривьеры», свое место в классическом ряду аксессуаров для волос, сказал своим людям оформить заказ на тридцать тысяч штук, немец так обрадовался, что вытащил припасенную, видимо, для такого случая бутылку шампанского и, второпях откупорив ее, облил пенным фонтаном Борису костюм от Brioni. Пока бедняга суетился, пытаясь почистить и высушить темно-синюю ткань, Борис, усмехнувшись, прошептал Жоззет:

– Ну, видишь, что они творят? Одно слово – фашисты.

Клифф появился поздним вечером. Принес с собой отчет по канадскому отделению компании.

– Надо менять Дани.

Клифф заварил кофе.

– Ты будешь?

– Ты пьешь кофе на ночь? – удивился Залесский, отвечая на вопрос Бранновера коротким. – Нет, нет.

– Что – нет? – не понял Клифф. – «Нет» – кофе, или «нет» – менять этого проходимца?

– Какой кофе? Лучше дай мне большую снотворную таблетку.

Клифф уселся с чашкой кофе напротив и издевательски пробубнил:

– Любовь лишает героя сна и размягчает ему мозги. Отправляйся домой, к жене, там тебе таблетка не понадобится.

Залесский отмахнулся:

– Не смешно. Что нового натворил этот парень?

Дани Альбац проработал в должности директора в Оттаве, филиале «Ривьеры» в Канаде, три года и сумел за это время испортить отношения со всеми партнерами.

– Мы начнем терять из-за него места! Умный, хороший парень, но прямой, как штырь. Израильтянин! Их там не учат, что иногда надо наклонить голову. Отправь его в Израиль, пусть там попробует создать бизнес среди таких же, как он.

– Ладно, – Борис вытащил из саквояжа картонную коробку, заклеенную лентой с иероглифами по контуру, – подыщи ему замену из наших, может быть, кого-то из Мичигана, там толковая дама в начальниках отдела засиделась, и переезжать недалеко.

Клифф согласно кивнул и убрал не заинтересовавшие шефа бумаги в портфель.

Борис возился с коробкой:

– У меня тут – кое-что интересное. Жоззет получает предложения по оправам от дизайнерских ателье со всего света, и вот тут, – он наконец порвал клейкую ленту, удерживавшую плотный картон крышки, – японцы прислали очки.

Залесский вывалил на стол десяток оправ и линз необычной формы. Клифф рассматривал большие разноцветные стекла-восьмигранники, сужающиеся к краю, и оправы из ацетатного пластика. Борис взял одну из них и вставил в специальные пазы розовую пару стекол. Они плотно и надежно встали на свои места, после этого он вынул их и заменил на синие. Всего в комплект к оправе входило шесть цветов: кроме этих двух – серый, коричневый, черный и желтые-драйвер.

Залесский внимательно следил за выражением лица своего главного специалиста. Бранновер несколько раз прошелся разными стеклами по креплению оправ, прощупал обработку полированных поверхностей, зазоры между корпусом и дужками и наконец заговорил:

– Качество отменное, дизайн спорный. Помнишь «brush»? Сложная для понимания вещь. Но ничего подобного прежде я не видел. Можем взять небольшую порцию на пробу.

Залесский посмотрел на своего друга долгим насмешливым взглядом, тот поежился, но продолжил:

– Ты же не собираешься завалить этим японским чудом наш рынок?

– Мистер Бранновер, – Борис, укладывая очки обратно в коробку, перешел на официальный тон, – приготовьте мне завтра к концу дня все материалы по заводу– изготовителю этого чуда. – И уже мягко добавил: – Клифф, мне кажется, эта идея со сменными линзами интересной, надо хорошо подумать, и давай сделаем это вместе. А теперь, если ты на машине, а не на своем драндулете, отвези меня домой!

Всю следующую неделю Залесский занимался изучением японской компании «Charmant Group». Это из ее дизайнерского отдела пришла посылка к Жоззет. В пятницу вечером они с Джекки были приглашены к Максу Фридману на пятнадцатилетие его дочери Солли. Борис уже вышел из офиса, но у лифта остановился и, повинуясь мелькнувшей мысли, вернулся. Он еще никому не показывал эти очки со сменными линзами. А у Макса соберется большая разношерстная компания, будет интересно посмотреть на реакцию сверстников Солли и их родителей. Ну и, конечно, сам Фридман с его чутьем охотника за новеньким.

Борису достаточно было только увидеть мимолетное движение его бровей, услышать первое слово, даже не слово – его «хм». У Фридмана было много оттенков «хм».

Залесский взял одну пару, затем подумал и положил в коробку еще одну пару очков с полным набором линз, и перед тем, как закрыть дверь, посмотрел в зеркало.

Это была хорошая идея. Когда гости вышли из-за стола и перешли на лужайку к бассейну, он дал Джекки проявить свои способности в дефиле, и она, как застоявшаяся лошадка, показала класс. На ней был облегающий брючный костюм, и ее великолепная, словно облитая лиловым атласом фигурка пролетела в танце по центру лужайки под звуки «диско». Когда она остановилась в позе танцовщицы румбы, с этим жестом развернутой к небу ладони, этим пальчиком, которым балерина венчает свое вечное желание дотянуться до его синевы, все зааплодировали. Браво, Джекки! Макс пихнул локтем Залесского в бок, сделал большие глаза и, покосившись на свою добродушную, располневшую хозяйку, прошипел ему в ухо:

– Слушай, она у тебя конфетка!

Борис и сам залюбовался женой. Дождавшись тишины, Джекки провозгласила:

– Сюрприз! Мировая премьера! Презентация!

И один из молодых людей, обслуживающих праздник, подкатил в центр лужайки столик, на котором лежали две пары очков и в бархатном футляре – цветные восьмигранные линзы. Джекки подозвала к себе именинницу, примерила на нее одну пару, сама надела другую. Они встали спина к спине и медленно стали поворачиваться. После каждого полного круга они меняли линзы и продолжали движение. Несколько минут сохранялась тишина, как в цирке перед смертельным номером, а потом начался гвалт, все ринулись к артисткам. Джекки расцеловала Солли, исполнившую свою роль безупречно. Борис следил за Максом. Тот не стал демонстрировать свои тайные знаки и, взяв с предложенного официантом подноса себе и «тонкому психологу» бокалы с шампанским, сказал на простом бизнесменском языке:

– Охренеть, Борис! Очень круто!

Сэмюэль поставил перед Борисом тарелку, полную куриных крылышек, запеченных в меду. Залесский прицелился к самой коричневой и с удовольствием разгрыз первую косточку. Джефф и Роланд орудовали ножами на досках со стейками. Клифф уныло ковырял вилкой ризотто с креветками.