Текст книги "История литературных связей Китая и России"

Глава 4. История китайской литературы, составленная В. П. Васильевым

В 1837 году на восточном факультете Казанского университета была учреждена кафедра китайской словесности, что явилось эпохальным событием в истории русского китаеведения. Это ознаменовало собой две тенденции: перемещение научного центра из Пекинской духовной миссии в пределы России и передачу специального образования от отдельных синологов (И. К. Россохин, Н. Я. Бичурин и др.) к высшим учебным заведениям, что наконец-то дало китаеведам возможность проходить университетскую исследовательскую подготовку. Российские университеты первыми в мире начали создавать курсы китайской литературы, и выдающимся представителем этого направления стал В. П. Васильев.

Образовательно-исследовательский центр китаеведения был окончательно сформирован 6 января 1851 года, когда В. П. Васильева пригласили на службу в Казанский университет в качестве профессора китайского и маньчжурского языков.

В. П. Васильев в 1837 году окончил восточное отделение историко-филологического факультета Казанского университета, три года спустя приехал в Пекин в качестве ученика двенадцатой православной миссии и оставался там десять лет. Он изучил китайский, маньчжурский, монгольский и тибетский языки, а кроме того, в совершенстве овладел японским, корейским, тюркскими языками и санскритом, познания его были чрезвычайно обширны, а научные интересы широки. С 1851 года в общей сложности пятьдесят лет Васильев преподавал в Казанском и Санкт-Петербургском университетах и обучил большое количество специалистов.

В. П. Васильев

Васильев исследовал восточную историю, религию, географию, литературу, опубликовал несколько десятков переводов, в его архиве осталось множество рукописей. К основным трудам ученого можно отнести следующие: «Буддизм, его догматы, история и литература», «История и древности восточной части Средней Азии от X до XIII века, с приложением перевода китайских известий о киданях, чжурчжэнях и монголо-татарах», «Религии Востока: конфуцианство, буддизм, даосизм» и «Очерк истории китайской литературы». Достижения Васильева были столь известны, что в 1866 году он был избран в члены-корреспонденты Российской академии наук, а в 1886 году стал первым в истории России академиком, специализирующимся на исследовании китайской литературы.

Будучи в Пекине, В. П. Васильев начал интересоваться китайской литературой, сделал все возможное, чтобы приобрести самые разные книги, и, покупая каждую из них, всегда внимательно ее прочитывал. На родину он привез 849 книг на китайском, маньчжурском, тибетском и монгольском языках, в общей сложности в 2737 томах, и по возвращении начал читать курс истории китайской литературы.

«Очерк истории китайской литературы» (далее просто «Очерк»), изданный в 1880 году, разделен на три части: первая и вторая отданы классическим конфуцианским, буддийским и даосским текстам, а также книгам по сельскому хозяйству и военному делу; третья часть – это поэзия, проза и драма. С современной точки зрения «Очерк» больше похож на историю культуры и основополагающих древних сочинений Китая.

Хотя объем текста, посвященный в «Очерке» собственно художественной литературе, и невелик, однако дает всестороннее историческое обозрение «изящной литературы», четко структурирован и содержит немало тонких наблюдений.

Автор подает китайские поэзию и прозу систематизированно. Он по порядку упоминает произведения от «Чжао-мин вэньсюань»[79]79
  «Чжао-мин вэньсюань» («Избранные произведения изящной словесности Чжао-мина») – сборник избранной прозы теоретика литературы, писателя и поэта Сяо Туна (501–531).


[Закрыть], «Вэнь юань ин хуа»[80]80
  «Вэнь юань ин хуа» («Пышные цветы садов литературы») – литературный компендиум, составленный в 982–986 годах по августейшему повелению, охватывает китайское литературное наследие приблизительно с начала VI и по конец X века.


[Закрыть], от классической поэзии и поэзии одической («Лян ду фу»[81]81
  «Лян ду фу» («Ода о двух столицах») – произведение ученого-историка и литератора Бань Гу (32–92).


[Закрыть], «Шэнцзин фу»[82]82
  «Шэнцзин фу» («Ода Шэнцзину») – ода, написанная в 1743 году цинским императором Цянь-луном по случаю его поездки в Шэнцзин (ныне Шэньян).


[Закрыть]) и до «романов в стихах» («Цзинь шан хуа», «Цзайшэн юань» и «Лайшэн фу»[83]83
  «Цзинь шан хуа» («Цветы на парче»), «Цзайшэн юань» («Причина перерождения»), «Лайшэн фу» («Счастье в будущей жизни») – цинские песенные сказы.


[Закрыть]), а кроме того, говорит и о «маленьких энциклопедиях» «Сань цзы цзин» («Троесловие») и «Цянь цзы вэнь»[84]84
  «Цянь цзы вэнь» («Тысячесловие») – классический текст для заучивания иероглифов, составленный сановником и историком Чжоу Син-сы (469–537).


[Закрыть]. Васильев так отзывается о процветании китайской поэзии: «Если мы знаем и высоко ценим мелкие стихотворения Пушкина, Некрасова, Кольцова, то у китайцев поэты являлись на пространстве двух тысяч лет; их были тысячи», здесь, конечно, достаточно привести такие примеры, как «Сыма Сян-жу, Ду Фу, Ли Тай-бо, Су Дун-по и прочие»[85]85
  Васильев В. П. Очерк истории китайской литературы. Переиздание на русском и китайском языках / Пер. на кит. Янь Го-дуна. СПб: Институт Конфуция в СПбГУ, 2013. С. 312. (Здесь В. П. Васильев упоминает знаменитого ханьского одописца Сыма Сян-жу (ок. 179–117 гг. до н. э.), известнейших танских поэтов Ду Фу и Ли Бо, а также великого сунского литератора Су Дун-по.)


[Закрыть].

Посредством перевода и разбора примеров песен, од и гимнов из «Ши цзин» («Книга песен») Васильев разъясняет содержание и особенности этих трех типов стихов, высказывает критические соображения по поводу комментариев к «Ши цзин» хранителя этого сочинения Мао Хэна (ок. III–II вв. до н. э.), литератора и ученого Оуян Сю (1007–1072), прямого потомка Конфуция Кун Ин-да (574–648) и даже отца неоконфуцианства Чжу Си. Полагая «Ши цзин» собранием народных песен, Васильев выражает надежду на то, «чтоб кто-нибудь обратил внимание и на нынешние народные песни китайцев. <…> Не может быть, чтоб в различных частях Китая не было своеобразных песен, свойственных каждой местности»[86]86
  Васильев В. П. Очерк истории китайской литературы. С. 66.


[Закрыть]. Удивительная проницательность для того времени! В Китае подобные вопросы начали ставить лишь в период «Движения 4 мая».

Титульный лист «Очерка истории китайской литературы»

При обозрении китайской драмы и прозы в «Очерке» отмечается, что «роман… тоже отдаленно родствен или одолжен своим происхождением внешнему импульсу. <…> Но, с другой стороны, как в драме, так и в романе китайцы не были простыми подражателями; в нации по сю пору не погиб дух самостоятельности; на все чуждое и пришлое она смотрит своими глазами, все перерабатывает по-своему – вот почему сюжет драм и романа является в китайском духе, выражает китайское миросозерцание»[87]87
  Там же. С. 318.


[Закрыть]. Васильев уважительно высказывается о драме «Си сян цзи» («Западный флигель»): «Едва ли найдется и в Европе много так обработанных пьес»[88]88
  Там же. С. 320.


[Закрыть]. Кроме того, он отмечает, что «как и в Европе, в Китае умеют также из истории и романа составлять драму. Так переделаны и “Саньго чжи” – “История Троецарствия”[89]89
  «Саньго чжи» («История Троецарствия») – летописная хроника чиновника и историка Чэнь Шоу (233–297), послужившая основой для романа-эпопеи «Саньго яньи» («Троецарствие») Ло Гуань-чжуна.


[Закрыть], и “Хун лоу мэн” – “Сон в красном тереме”»[90]90
  Васильев В. П. Очерк истории китайской литературы. С. 322.


[Закрыть].

Обозрению китайской прозы в «Очерке» уделяется особое внимание. Автор систематизированно описывает широкий круг имеющих отношение к теме произведений: от рассказов и повестей «Ле сянь чжуань»[91]91
  «Ле сянь чжуань» («Отдельные жизнеописания бессмертных») – сборник ханьского Лю Сяна (77–6 гг. до н. э.), посвященный бессмертным.


[Закрыть], «Соу шэнь цзи»[92]92
  «Соу шэнь цзи» («Записки о поисках духов») – знаменитый сборник сверхъестественных историй, принадлежащий кисти цзиньского Гань Бао (280?–336).


[Закрыть], «Тай-пин гуан цзи»[93]93
  «Тай-пин гуан цзи» («Обширные записки годов Тай-пин») – уникальная антология прозы об удивительном, составленная в X веке.


[Закрыть], «Ляо Чжай чжи и» («Рассказы Ляо Чжая о необычайном»), многоглавных романов «Шуй ху чжуань» («Речные заводи»), «Хун лоу мэн» («Сон в красном тереме») и «Цзинь пин мэй» («Цветы сливы в золотой вазе») вплоть до «Пинь хуа бао цзянь»[94]94
  «Пинь хуа бао цзянь» («Драгоценное зерцало прелестей любовных») – роман цинского Чэнь Сэня (ок. 1797–1870), изобилующий эротическими откровенными сценами.


[Закрыть] и «Хао цю чжуань» («Счастливый брак»), а также исторических повествований «Кайпи яньи»[95]95
  «Кайпи яньи» («Сказание о начале мира») – исторический роман-эпопея минского литератора Чжоу Ю (XVI–XVII вв.), основанный на легендах о первых правящих династиях. – Примеч. ред.


[Закрыть], «Лего яньи»[96]96
  «Лего яньи» («Сказание о царствах») – цинский роман-эпопея анонимного автора.


[Закрыть], «Чжаньго яньи»[97]97
  «Чжаньго яньи» («Сказание о Сражающихся царствах») – произведение Фэн Мэн-луна о событиях периода Чжаньго (Сражающиеся царства; 475–221 гг. до н. э.). – Примеч. ред.


[Закрыть] «Циго яньи»[98]98
  «Циго яньи» («Сказание о семи царствах») – анонимный исторический роман, созданный в эпоху Цин.


[Закрыть] и «Саньго яньи» («Троецарствие»). В. П. Васильев придает особое значение «Хун лоу мэн» и «Цзинь пин мэй», полагая, что «только роман… знакомит нас вполне с этой жизнью», однако при том отмечает, что «Хао цю чжуань» «едва ли… выражает собой действительную китайскую жизнь»[99]99
  Васильев В. П. Очерк истории китайской литературы. С. 328.


[Закрыть]. Для характеристики каждого важного произведения Васильев добросовестно обращается к его оригинальному тексту, приводит значительное количество примеров, из такого текста взятых, как в случае с «Ши цзин», или вводит в свою книгу краткий пересказ сюжета для лучшего понимания, как в случаях с «Си сян цзи», «Хун лоу мэн» и «Цзинь пин мэй». Подобный подход облегчает читателю понимание иностранной литературы, с которой он не очень-то знаком. Словом, «Очерк» – первая в мире история китайской литературы, и в этом состоит его самая большая ценность.

«Очерк» В. П. Васильева, вне сомнений, стал первой в мире историей китайской литературы. Аналогичные западные сочинения появились гораздо позже, например, «История китайской литературы» англичанина Г. Джайлза (1845–1935) в 1901 году или «История китайской литературы» немца В. Грубе (1855–1908) в 1902 году. Подобные труды, написанные самими китайцами, были выпущены тридцать лет спустя, например, опубликованная в 1900–1914 годах «Чжунго вэньсюэши» («История китайской литературы») писателя и публициста Хуан Жэня (1866–1913) или «Чжунго вэньсюэ ши» («История китайской литературы») филолога и географа Линь Чуань-цзя (1877–1922), изданная в 1910 году.

Некоторые русские китаеведы (Н. Т. Федоренко, Б. Л. Рифтин) подвергли сомнению манеру изложения В. П. Васильева, считая, что в его книге имеются очевидные недостатки. Васильев, всеми силами стремившийся познакомить российского читателя с различными китайскими произведениями, не был теоретиком литературы. Однако он уже тогда отметил, что китайское «вэнь» (文, «изящное слово») и европейская «литература» – это две далеко не совпадающие категории, отсюда и родилась концепция «изящной словесности», соответствующей стихам, прозе и драме в европейской теории литературы[100]100
  См.: Голыгина К. И., Сорокин В. Ф. Китайская литература в России // Духовная культура Китая: энциклопедия в 5 т. Т. 3. Литература. Язык и письменность / РАН, Институт Дальнего Востока; гл. ред.: М. Л. Титаренко; ред. тома: М. Л. Титаренко, С. М. Аникеева, М. Е. Кравцова, А. И. Кобзев и др. М.: Восточная литература, 2008. С. 176–202.


[Закрыть].

Следовательно, принцип изложения в «Очерке» делится на два уровня. Первый имеет отправную точку в китайском вэнь. По мнению Васильева, вэнь – это совокупность всех классических текстов, и, в соответствии с реальным положением дел в Китае, в «Очерке» полагалось рассказать о канонах «Ши цзин» («Книга песен»), «Чунь цю» («Вёсны и осени»), «Лунь юй» («Беседы и суждения»); надо было написать и о «Сяо цзин»[101]101
  «Сяо цзин» («Канон сыновней почтительности») – одно из древнекитайских конфуцианских сочинений, содержащее поучения о сыновнем благочестии.


[Закрыть], не упоминаемом в современных историях китайской литературы; следовало коснуться конфуцианских, даосских и буддийских письменных памятников; требовалось поговорить и о книгах, посвященных общественному законодательству, географии, сельскому хозяйству и военному делу. И лишь второй уровень – это собственно «изящная словесность» (то есть стихи, проза и драма).

Таким образом, В. П. Васильев говорит не только об общности мировой «литературы» (или «литературы» в европейской литературной концепции), но и об особенностях вэнь в Древнем Китае.

Глава 5. Л. Н. Толстой: осмысление Китая и внимание к нему

В начале 1880-х годов у Л. Н. Толстого произошел переворот в мировоззрении, и в последние двадцать лет века он создал множество заметок, статей, писем и дневников, отражавших его новые взгляды. Особое внимание он уделял судьбе Китая, который после Опиумных войн подвергся агрессии со стороны великих держав, и выражал надежду на его светлое будущее. Опубликованное Толстым позднее «Письмо к китайцу» представляет эти взгляды и настроения в концентрированном виде.

В письме, адресованном полиглоту и переводчику Гу Хун-мину (1857–1928), Толстой продемонстрировал свое понимание Китая и расположенность к нему, в то же время разъяснив собственные воззрения на реальные проблемы страны. Дабы читатель смог составить об этом представление, приведем несколько выдержек из письма[102]102
  Далее цитируется (с сохранением орфографии и пунктуации) по: Толстой Л. Н. Письмо к китайцу // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: в 90 т. Т. 36. Произведения, 1904–1906 / Ред. Н. К. Гудзий. М.; Л.: Государственное издательство «Художественная литература», 1936. С. 290–299.


[Закрыть].

Милостивый государь,

Я получил ваши книги и с большим интересом прочел их, в особенности “Papers from a Viceroys Iamen”[103]103
  Имеется в виду сочинение Гу Хун-мина, опубликованное под названием “Papers from a Viceroy’s Yamen”. Подробнее об этой книге см. на с. 213. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Жизнь китайского народа всегда в высшей степени интересовала меня, и я старался знакомиться с тем, что из китайской жизни было доступно мне, преимущественно с китайской религиозной мудростью – книгами Конфуция, Ментце, Лаотце и комментариями на них[104]104
  В сочинениях Л. Н. Толстого Мэн-цзы упоминается как Ментце (Менций), а Лао-цзы – как Лаотце (Лао-Тзе, Лаоцы). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Читал тоже и о китайском буддизме, и книги европейцев о Китае. В последнее же время, после тех злодеяний, которые были совершены против китайцев европейцами, – в том числе, и в большой степени, русскими, – общее настроение китайского народа особенно живо интересовало и интересует меня.

Китайский народ, так много потерпевший от безнравственной, грубо эгоистической, корыстолюбивой жестокости европейских народов, до последнего времени на все совершаемые над ними насилия отвечал величественным и мудрым спокойствием, предпочтением терпения в борьбе с насилием. Я говорю про народ китайский, а не про правительство.

И спокойствие и терпение великого и могущественного китайского народа вызывало только все большую и большую наглость европейских народов, как это всегда бывает с грубыми, эгоистическими людьми, живущими одной животной жизнью, каковы были европейцы, имевшие дело с Китаем.

Испытание, которому подвергся и подвергается теперь китайский народ, велико и трудно, но именно теперь-то и важно то, чтобы китайский народ не потерял терпения и не изменил бы свое отношение к насилию, лишив себя этим всех тех великих последствий, которые должно иметь перенесение насилий без отвечания злом на зло.

Только «претерпевый до конца спасен будет», говорится в христианском законе. И я думаю, что это несомненная, хотя и трудно принимаемая людьми, истина. Неотвечание злом на зло и неучастие в зле есть вернейшее средство не только спасения, но и победы над теми, которые творят зло.

Китайцы могли видеть поразительное подтверждение истинности этого закона после уступки ими России Порт-Артура. Самые великие усилия силой оружия защитить Порт-Артур от японцев и русских не достигли бы тех гибельных для России и Японии последствий, как те, которые имела для России и Японии уступка России Порт-Артура, – и материального и нравственного зол. То же неизбежно будет и с уступленными Китаем Англии и Германии Киочаем и Вей-ха-Веем[105]105
  Киочай – бухта Цзяочжоу в провинции Шаньдун, колония Германии в 1898–1914 годах; Вей-ха-вей – городской округ Вэйхай провинции Шаньдун, британская колония в 1898–1930 годах. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Успехи одних грабителей вызывают зависть других грабителей, и захваченная добыча становится предметом раздора и губит самих грабителей. Так это бывает с собаками, так это бывает и с людьми, спускающимися на степень животных.

Музей-усадьба Л. Н. Толстого «Ясная Поляна»

И вот поэтому-то я теперь со страхом и горестью слышу и в вашей книге вижу проявление в Китае духа борьбы, желания силою дать отпор злодеяниям, совершаемым европейскими народами.

Если бы это было так, если бы действительно китайский народ, потеряв терпение и, вооружившись по образцу европейцев, прогнал бы от себя силою всех европейских грабителей, – чего ему очень легко достигнуть с его умом, выдержанностью, трудолюбием и, главное, с его многочисленностью, – то это было бы ужасно. Ужасно не в том смысле, в котором понимал это один из самых грубых и невежественных представителей западной Европы – германский император, не в том смысле, что Китай сделался бы опасен для Европы, а в том смысле, что Китай перестал бы быть оплотом истинной, практической, народной мудрости, состоящей в том, чтобы жить той мирной, земледельческой жизнью, которой свойственно жить всем разумным людям и к которой рано или поздно должны сознательно вернуться оставившие эту жизнь народы.

Я думаю, что в наше время совершается великий переворот в жизни человечества и что в этом перевороте Китай должен в главе восточных народов играть великую роль.

Мне думается, что назначение восточных народов Китая, Пер-сии, Турции, Индии, России и, может быть, Японии (если она еще не совсем увязла в сетях разврата европейской цивилизации) состоит в том, чтобы указать народам тот истинный путь к свободе, для выражения которой, как вы пишете в вашей книге, на китайском языке нет другого слова, кроме Тао, пути, то есть деятельности, сообразной с вечным основным законом жизни человеческой.

Свобода, по учению Христа, осуществляется тем же путем. «Познаете истину, и истина сделает вас свободными», сказано там. И вот эту-то свободу, которую почти безвозвратно потеряли западные народы, призваны, мне думается, осуществить теперь восточные народы.

Люди и общества людей находятся всегда в переходном состоянии от одного возраста к другому, но бывают времена, когда эти переходы и для людей и для общества особенно чувствительны и живо сознаваемы. Как бывает с человеком, который вдруг чувствует, что не может более продолжать ребяческую жизнь, так и в жизни народов наступают периоды, когда общества не могут уже более продолжать жить по-прежнему и чувствуют потребность изменить свои привычки, устройство и деятельность. И вот такой период от детства к возмужалости переживают теперь, мне думается, все народы, как восточные, так и западные, живущие государственной жизнью. Переход этот состоит в необходимости освобождения от ставшей непереносимой власти человеческой и установлении жизни на иных, чем человеческая власть, началах.

И это дело, мне кажется, историческое, судьбой предназначено именно восточным народам.

Восточные народы находятся в особенно счастливых условиях для этого. Не оставив земледелия, не развратившись еще военной, конституционной и промышленной жизнью и не потеряв веры в обязательность высшего закона Неба или Бога, они стоят на том распутьи, с которого европейские народы давно уже свернули на тот ложный путь, с которого освобождение от человеческой власти стало особенно трудно.

И потому восточным народам, видя всю бедственность западных народов, естественно не пытаться освободиться от зла человеческой власти тем запутанным, искусственным, скрывающим сущность дела средством – мнимым ограничением власти и представительством, которым пытались освободиться западные народы, а решить вопрос власти другим, более коренным и простым способом, и способ этот представляется сам собою людям, не потерявшим еще веры в высший обязательный закон Неба или Бога, в закон Тао[106]106
  Дао и даосизм у Л. Н. Толстого упоминаются как Тао и таосизм соответственно. – Примеч. ред.


[Закрыть], и состоит только в следовании этому закону, исключающему возможность повиновения человеческой власти.

Только бы продолжали китайские люди жить так, как они жили прежде, мирной, трудолюбивой, земледельческой жизнью, следуя в поведении основам своих трех религий: конфуцианству, таосизму, буддизму, сходящимся всем трем в своих основах к освобождению от всякой человеческой власти (конфуцианству), неделания другому, чего не хочешь чтобы тебе делали (таосизму), самоотречения и смирения и любви ко всем людям и ко всем существам (буддизму), и сами собой исчезнут все те бедствия, от которых они страдают теперь, и никакие силы не одолеют их.

Дело, предстоящее теперь, по моему мнению, не только Китаю, но и всем восточным народам, не в том только, чтобы избавиться самим от тех зол, которые они терпят от своих правительств и от чужих народов, а в том, чтобы указать всем народам выход из того переходного положения, в котором они все находятся.

И выхода другого нет и не может быть, как освобождение себя от власти человеческой и подчинение власти Божеской.

Среди русских писателей один лишь Толстой показал такое детальное и глубокое понимание проблем Китая, что делает этот документ чрезвычайно ценным.

2 раздел. Литературные связи Китая и России в первой половине XX века. Часть 1

Глава 1. Бурный рост переводов русской литературы

Документооборот между Китаем и Россией начался более трехсот лет назад, и в основе его лежали нужды общественного развития каждой из двух стран. Дипломатические связи между нашими государствами возникли в XVII веке. В 1618 и 1655 годах Китай и Россия обменивались документами о намерении вступить в контакт, однако этот вопрос был отложен на несколько десятилетий из-за трудностей, связанных с незнанием языков. Наконец в 1689 году был подписан Нерчинский договор, после чего документооборот начался официально.

В XVIII веке связи между двумя странами расширялись постепенно, но непрерывно. Данный процесс, как и возникшее в Западной Европе «китайское поветрие», способствовал расцвету российской китаемании XVIII столетия. Это открыло путь к широкому культурному взаимообмену. Многие в России – и при дворе, и в провинции – мечтали, подобно европейцам, посетить Китай, дабы лично ощутить все очарование его древней культуры. Знаменитый писатель А. С. Пушкин, восхищаясь Конфуцием, желал отправиться к Великой Китайской стене и в 1830 году подал ходатайство с выражением надежды на возможность такого путешествия.

В конце концов дипломатические, торговые и культурные контакты между двумя соседями положили начало эпохе литературного диалога, однако в первое время этот диалог был опосредованным.

В России при выпуске китайских сочинений в основном использовали их переводы на европейские языки. Русская литература стала появляться в Китае в начале XX века, позднее, чем китайская – в России. Среди выпускников Школы иностранных языков не было недостатка в талантливых дипломатах и переводчиках, свободно владеющих русским языком, однако мало кто из них оставил после себя труды по переводу русской литературы или знакомству соотечественников с ней. Есть сведения о том, что один из выпускников, некто Чжан Шу-янь, пребывавший до 1905 года в Петербургском университете, нанес визит Л. Н. Толстому и переводил его поэтические сочинения пятисловными стихами в древнем стиле. Имеющиеся материалы свидетельствуют, что наиболее ранними произведениями русской литературы, которые появились на китайском языке, были три басни И. А. Крылова – «Собачья дружба», «Лещи» и «Лисица и сурок», они были переведены с английского и опубликованы в 1899–1900 годах. С 1911 по 1919 год русская литература переводилась в основном с английских же переводов, и объем таких работ был мизерным.

Документооборот стал прелюдией к началу взаимообмена и взаимовлияния русско-советской и китайской литератур. Эти обмен и влияние увеличивались с каждым днем и превратились в огромное явление, уникальное по своему характеру в истории культурных связей Китая с зарубежными странами. И по сей день, когда Китай открыт любым веяниям, знание русской и советской литературы здесь, кажется, по-прежнему превосходит знание литератур других стран.

С возникновением «Движения 4 мая» в Китае перевели больше восьмидесяти произведений самых знаменитых российских авторов – А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова (1814–1841), И. С. Тургенева (1818–1883), Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, М. Горького, В. М. Гаршина (1855–1888) и других; среди этих переводов оказалось тридцать произведений Л. Н. Толстого. Более половины данных сочинений переводились с японского и английского языков. Выполнялись и переводы на вэньянь, но они не получили широкого распространения. Однако именно с этого времени переводы русской литературы на китайский язык стали постепенно обретать форму.

В 1930–1940-х годах в Китае массово переводили военную антифашистскую литературу, в 1950-х годах значительно выросло количество переводов русской классики и советских произведений. Читатели, познакомившись с современными реалиями и историей СССР, стремились создавать Новый Китай в подражание ему.

Это было время наивысшего интереса к русской и советской литературе и ее авторам. Мы подробнее остановимся на нескольких знаменитых писателях – А. С. Пушкине, Н. В. Гоголе, И. С. Тургеневе, Ф. М. Достоевском, Л. Н. Толстом, А. П. Чехове и М. Горьком.