Текст книги "История литературных связей Китая и России"

Также стоит обратить внимание на то, что сходство Лу Синя и Чехова в художественных воззрениях, выборе темы для рассказов, выразительных средствах и даже в мышлении связана еще и с тем, что оба они получили медицинское образование.

В юности Лу Синь отправился в Японию и два года проходил строгую научную подготовку в Сэндайской медицинской академии; Чехов пять лет усердно учился на медицинском факультете Московского университета и после его окончания стал практикующим врачом. Оба писателя признавали, что медицинские знания повлияли на их творчество. Медицина и в самом деле способна расширить горизонт человеческого взгляда и обогатить познания. Научные факты и методы, на которые она опирается, могут помочь избежать многих ошибок. Врач имеет возможность общаться с представителями разных слоев общества, расширяя тем самым диапазон наблюдений и набираясь жизненных впечатлений. Для первоклассного писателя все это – важные качества, ценный опыт. И Лу Синь, и Чехов прекрасно владели строгим научным подходом медицинского применения диссекции и использовали его для анализа патологических явлений в обществе и различных психических отклонений человечества.

Гармония пылких эмоций и хладнокровных наблюдений, глубокий взгляд на точки соприкосновения общественной жизни – вот значимые факторы формирования лаконичного, отточенного и изысканного стиля в творчестве этих двух писателей.

О Шэнь Цун-вэне можно сказать, что на него Чехов повлиял в эмоциональном плане сильнее, нежели на других китайских писателей. Говоря о том, какое воздействие на него оказали иностранные авторы, Шэнь Цун-вэнь редко прямо, подобно другим литераторам, называл имена тех, от чьих произведений, как он сам считал, получил пользу, однако Чехова он упоминал особо. Он отметил, что художественный метод Чехова состоит в том, чтобы воздерживаться от обсуждения конкретной личности и трезво взглянуть на нее со стороны. Действительно, Чехов и Шэнь Цун-вэнь прекрасно умели сокрыть некое основание в некоем явлении и в молчании набросать контуры переменчивой судьбы маленького человека в огромном мире, в тишине передать свои глубокие раздумья о горе и радости человеческой жизни и о сокровенной тайне бытия.

Описанная манера проходит красной нитью через все творчество Шэнь Цун-вэня, и наиболее типичен в этом плане рассказ «Сяо-сяо». Простодушная и добрая Сяо-сяо в двенадцать лет стала невестой, воспитываемой в доме будущего мужа[168]168
  До образования КНР была весьма распространена следующая практика: девочек из бедных семей отдавали (или продавали) в дом будущего мужа (как правило, он был младше возрастом), где такие девушки выполняли обязанности нянек и служанок.


[Закрыть]. В новой семье ей приходится ходить за тем самым женихом, которому еще не исполнилось и трех лет, стирать, молоть зерно, сидеть за прялкой и при этом еще и терпеть тиранию свекрови. Наивная Сяо-сяо, поддавшись порыву, сходится с Хуа-гоу и беременеет. Не брошенная в воду с камнем на шее и не проданная на сторону, Сяо-сяо рожает мальчика и остается в доме свекрови, принужденная заботиться о девятилетнем муже[169]169
  В случае подобной беременности живущую в доме будущего мужа невесту ожидало или утопление, или продажа в качестве жены какому-нибудь вдовцу: так семья не была бы опозорена. В данном случае этого не произошло, к Сяо-сяо отнеслись гуманно.


[Закрыть]. Дни напролет Сяо-сяо коротает время, хоть и живая, но больше похожая на мертвую, – ее жизнь течет в пассивной естественности. Десять лет назад она носила на руках своего будущего мужа, а теперь, баюкая второго сына, с легкой улыбкой наблюдает, как домашние сватают ее старшему сыну такую же невесту, которая будет воспитываться в их доме, и в этот момент ей в голову больше не приходят мысли о том, как бы изменить свою судьбу[170]170
  Когда Сяо-сяо узнает о беременности, то хочет сбежать из деревни в город, ей кажется, что это возможность изменить жизнь и спрятаться, но у нее не получается.


[Закрыть]. Все надежды ее и мечты мертвы, жизнь и смерть, счастье и несчастье распланированы по желанию других. Шэнь Цун-вэнь рассказывает о страшной трагедии, случившейся с девушкой из горной деревушки в Западной Хунани, в крайне спокойной и объективной манере. В строках его нет ни единого суждения о жизни, сетований на судьбу, есть только обыденная действительность маленькой захолустной деревеньки – день за днем и год за годом. Стиль изложения Шэнь Цун-вэня прост и безыскусен. Картина, выписанная сосредоточенно и отстраненно, переполнена размышлениями писателя о том, сколь богата жизнь человека в историческом разрезе, в ней трепещет первобытная сила и плывущая по воле волн душа. Как это напоминает ставшего ко всему безразличным Ионыча, вышедшего из-под чеховского пера!

Шэнь Цун-вэнь рассказывает свою историю бесстрастным и правдивым языком, фразы идут, казалось бы, произвольно, но на самом деле все это – тщательная работа автора над текстом. Сюжеты произведений Шэнь Цун-вэня почти всегда прямолинейны, скачкообразность их минимальна: повествование движется от точки к точке, а вложенный в рассказ глубокий смысл проявляется постепенно – свободно, легко, лирично и безыскусно. Это хорошо иллюстрирует рассказ «Цзин» («Тишина»). Рассказ основан на личном опыте членов семьи автора, которые, спасаясь от военных действий, застревают в маленьком городке, – структура текста проста, сюжета почти нет, а атмосфера, переданная в рассказе, и есть «тишина». Мать больна и не встает с кровати, невестка и старшая сестра уходят на дополнительные занятия, маленькая девочка смотрит с залитой солнцем террасы и вдалеке видит маленькую буддийскую монахиню, а в небе – парящего бумажного змея. Девочка возвращается в комнату и рассказывает матери свой сон; мальчик сообщает матери, что видел распустившиеся цветы персика на том берегу реки. Неясные по содержанию, разрозненные и случайные вещи соединяются, постепенно формируя цельную, контрастную и резкую картину: торжественную тишину смерти, страх войны и тихо струящийся поток жи зни.

Домашние мелочи старого профессора, нечаянная встреча девушки и юноши на морском берегу, рождение безнадежной, безысходной любви… Повинуясь зову воображения, Чехов избирательно соединял вместе разные образы, дабы читатель в радостном ошеломлении понял без слов, что каждый может пережить подобное, но как же трудно точно выразить то, что таится в глубине человеческого сердца! Среди современных китайских писателей нет никого, кто был бы ближе к меланхолическому складу Чехова, чем Лу Синь и Шэнь Цун-вэнь.

Шэнь Цун-вэнь столь трепетно относился к человеческой жизни, но в глубине души был одинок. Он полагал, что его жизнь и мировоззрение «пришли из одиночества», как и образование, которое он получил. Уже обладая известностью, имея друзей и любовь, Шэнь Цун-вэнь все равно продолжал чувствовать себя необычайно одиноким. Мы можем увидеть, что осознание этого одиночества восходит к наблюдениям писателя за обществом в целом, к его тревоге за жизнь человека и житейскому опыту. Это сделало Шэнь Цун-вэня созвучным Чехову, который ненавидел посредственность и столь ценил жизнь. Меланхолия всегда приветливого и великодушного Шэнь Цун-вэня, в сравнении с Лу Синем, была куда более глубинного свойства.

Идея «Бянь чэн» («Пограничный городок»), повести непростой судьбы, удостоившейся как похвалы, так и осуждения в китайских литературных кругах, состояла в том, чтобы отразить обыденную «форму жизни» глазами простых обитателей запада Хунани начала XX века. Повесть пронизывает тягучая атмосфера тоски, которую всегда вызывает красота. Не до конца высказанные житейские тревоги и мирские беспокойства, начинающиеся вокруг мельницы и переправы, становятся все глубже – звучат в песне влюбленного, в молчании старого лодочника, в одиночестве Цуй-цуй у переправы. «Бянь чэн» подразумевает такое эмоциональное содержание: мечтательные и восприимчивые представители малой народности из поколения в поколение живут в живописных горах у реки, но с красотой гор, красотой реки и красотой самих людей разительно контрастирует затаенная в их сердцах тоска от многолетнего угнетения[171]171
  Сам Шэнь Цун-вэнь принадлежал к народности мяо.


[Закрыть]. Эта повесть – голос сердца малой народности и в то же время выставленные на обозрение помыслы и устремления интеллектуалов старого поколения, а еще больше – демонстрация стремления писателя к человеческой независимости и личной свободе. В какой-то полуодержимости Шэнь Цун-вэнь почувствовал красоту человеческих поступков, он крупинка за крупинкой вскрывал души, жаждавшие лучшей жизни, что привело его к большой проблеме, о которой он непрерывно думал: как люди выживают?

Чехов с трезвой рациональностью врача описывал человеческое бытие и посредством меланхолии, в высшей степени нежной и печальной, сумел передать красоту тоски и одиночества. Это заставляет вспомнить его знаменитую повесть «Степь». Степь источает ароматы, щебечут летящие птицы, и маленький мальчик на бричке, запряженной лошадью, пересекает безбрежную равнину. Он видит одиноко стоящий тополь, несущегося над самой землей коршуна – в этой повести нет сюжета, и все персонажи до самого конца погружены в атмосферу меланхолии, контраста между одинокими душами и исполненной жизненных сил, пышной и многообразной природой. Как описал это М. Горький: чисто русская, полная раздумий тоска. Однако эта неизъяснимая меланхолия и взлелеяла ментальные поиски Чехова – без раздумий о главном человеческая жизнь превратилась бы в страшное бремя, стала бы ничем; смысл жизни состоит в том, чтобы стремиться к более великому, более разумному.

Видно, что Чехов глубоко повлиял на Шэнь Цун-вэня. Произведения обоих писателей не просто восхваляют и воспевают или же критикуют и проклинают нечто, они неподвластны течению времени и изменениям, не будут преданы забвению, и главная причина этого заключается в том, что и Чехов, и Шэнь Цун-вэнь упрямо придерживались собственного пути, то есть как творцы независимо мыслили и так же независимо высказывались.

Хотя Шэнь Цун-вэнь полностью разделял цели, поставленные Коммунистической партией, будучи беззаветно ей предан, и был уверен, что деспотическая власть Гоминьдана должна рухнуть, он всегда брезговал различными группировками и объединениями, полагая, что в конечном счете политика не заслуживает доверия, и всеми силами пытался избежать политической борьбы; он всегда действовал в одиночку (что, конечно, самообман), собирая свидетельства реальной жизни с позиции деревенского жителя.

Чехов родился и вырос в обстановке маленького провинциального городка, где не интересовались политикой, и через всю жизнь пронес в себе эту аполитичность. Он жил в годы большого исторического разлома в России, когда старые идеалы народничества потерпели крах, а новые – марксизм и революционная борьба пролетариата – получили бурное развитие. Чехов проницательно заметил эти перемены и постарался получить новые ответы для решения общественных проблем, однако он не располагал самым передовым идеологическим оружием. Хорошие и дурные политические силы наводнили общество того времени и стали оказывать на него внешнее влияние, это лишь усилило чеховский скептицизм в отношении политики и заставило чувствовать еще большую неприязнь к этой сфере, он вообще перестал обращать внимание на политику (позднее это его отношение изменилось). Чехов полагал, что главное не в том, какой именно идее отдать предпочтение, а в том, честна ли она к людям или лицемерна. Чехов выступал против причисления себя к какой-либо группировке или течению, благодаря чему не был связан ни лично, ни в своем творчестве программой определенного политического толка.

Несмотря на то что у обоих писателей были собственные труднопреодолимые предубеждения, их твердое упорство, смелое одиночество, решимость и душевные силы в интуитивном продвижении вперед в своих исканиях, как ни посмотри, – выдающиеся, редко встречающиеся писательские качества.

Появившаяся в 1934 году пьеса «Лэйюй» («Гроза») Цао Юя ознаменовала собой вершину развития китайской традиционной театральной формы. Однако пик развития сам по себе скрывает внутри и кризис.

Группа драматургов, в том числе Цао Юй, нашла в пьесах Чехова то, что им показалось необходимым превзойти. Сам Цао Юй очень ценил «Трех сестер», полагая, что это великое произведение рисует грустную осеннюю картину. В нем нет истории, от которой дух захватывает, есть всего лишь живые люди, способные завладеть сердцами зрителей. Цао Юй перечитал «Лэйюй» с особым тщанием и нашел, что его собственная пьеса слишком театральна и чрезмерно технична. Он искренне хотел учиться у Чехова, перенять его глубокое искусство, но первый его шаг на данном пути оказался неудачным. Он не понял Чехова по-настоящему на эмоциональном уровне, а сосредоточил внимание на старательном подражании, совершая те же самые многочисленные ошибки, что и все подражатели. Некоторые особенности Чехова таковы, что им очень трудно подражать в художественном плане.

В пьесе «Жичу» («Восход»), которая резко отличается от «Лэйюй», первой пьесы Цао Юя, прослеживаются отчетливые следы чеховской драматургии. В ней нет центральной сюжетной линии, каждый персонаж одинаково значим и каждый сам по себе привлекателен для зрителя. Автор рассчитывал добиться формирования непротиворечивого впечатления с помощью разрозненных, хаотических фрагментов жизни персонажей, однако произведению не хватает главной составляющей драматургии Чехова, которая берет зрителя за душу, – вечных страданий и надежды, одновременно присутствующих в мыслях и мечтах.

Следом за «Жичу» появилась трагикомедия «Бэйцзинжэнь» («Пекинцы»), где отстраненная драматургия в стиле Чехова, можно сказать, достигла зрелости[172]172
  Все упомянутые выше пьесы Цао Юя переведены на русский язык: «Лэйюй» была опубликована в 1956, 1960 и в 2019 годах; «Жичу» и «Бэйцзинжэнь» (вторая – под названием «Синантропы») также вышли в 1960 году в составе двухтомного собрания произведений Цао Юя.


[Закрыть]. Пьеса рассказывает о будничных мелких происшествиях, которые имели место в одном пришедшем в упадок пекинском знатном доме накануне Японо-китайской войны, а также о гнетущей тоске, владеющей персонажами, и об их внутренних конфликтах. Сюжет и прямые столкновения между персонажами скрыты здесь глубоко внутри и отражают красоту человечности. Однако лирическая атмосфера «Бэйцзинжэнь» явилась, как и раньше, эффектом деланым – проистекающим из рационального мышления, а не из естественного проявления чувств, автор по-прежнему был сосредоточен лишь на том, чтобы раскрыть главную тему пьесы.

Более поздним работам Цао Юя свойственны все те же недостатки. Авторы этих строк полагают, что тому есть две причины. Во-первых, характер Цао Юя существенно отличался от характера Чехова: Цао Юй был силен в «горячей обработке», полной страстей, тогда как Чехов – писатель противоположного типа. Во-вторых, показывая людей, особенно людей современных с их сложным, тонким менталитетом, следует быть более свободным, фантазировать. Будь то проза или драма, но, правдиво отражая события реальной жизни, следует допускать определенную степень вымысла. Однако в китайском характере всепоглощающий прагматизм занимает важное место, и если что-то вызывает ощущение несоответствия реальности, то это рассматривают как недостоверное.

Другой известный драматург Ся Янь по складу характера оказался ближе к Чехову. Уроженец деревни на воде в Чжэцзяне, Ся Янь обладал тонкой деликатностью и проницательностью, свойственными южанам; у Чехова, выходца с побережья Азовского моря, в характере также были деликатность и чувствительность, присущие жителям юга России. Оба обладали способностью глубоко и тонко воспринимать красоту.

В отличие от Цао Юя, Ся Янь всегда был тесно связан с политической борьбой, и его художественные воззрения были более экстремальны. Потому он выбрал Чехова в большей степени как общественный деятель, а главным для него стала социальность драматургии.

Чехов – настоящий художник, он придавал значение повествованиям о человеческой жизни и размышлениям о ней с эстетических позиций. Ся Янь сам указал на то, что разделяет их с Чеховым: Чехов смотрит на людей и события очень спокойно, Ся Янь же, напротив, субъективен и неспокоен. Он полагал, что непременной связи между его любовью к произведениям Чехова и влиянием на него этого писателя не существует, гораздо больший творческий посыл он получил от Ч. Диккенса (1812–1870) и М. Горького. Интересно, что, несмотря на собственные слова Ся Яня, многие критики усмотрели влияние Чехова в пьесе «Шанхай у янь ся»[173]173
  Пьеса «Шанхай у янь ся» («Под крышами Шанхая») на русском языке была опубликована в 1961 году.


[Закрыть]. Критики в основном отмечают сходные с драматургией Чехова моменты в построении этой пьесы: простую естественность, сосредоточенность на достоверности, нечеткий сюжет и редукцию внешней стороны конфликтов. Однако мы не смогли бы понять чеховские бесконечные размышления о человеческих судьбах, окажись они в пьесах Ся Яня, где эмоциональное уступает место рациональному. Драматургическое творчество Ся Яня всегда ограничивало противоречие, существующее между миссией политика и сознанием художника.

В 1950–1960-х годах в Китае потребность в драматургии Чехова постепенно затухла, ведь она не соответствовала главным темам того времени, его особым условиям и ориентации на особых персонажей в искусстве. Однако влияние Чехова не исчезло, оно стало базой для возрождения китайской модернистской драматургии в 1980-х годах. И хотя современная драматургия в Китае во многом основывается на западных заимствованиях, но западная драма сама училась у Чехова.

Более ста лет назад переводы и исследования Чехова пришли в Китай, Чехов – один из наиболее изучаемых в Китае русских авторов и в то же время один из зарубежных писателей, о которых мы знаем пока недостаточно.

Трудно найти другую такую страну, как Китай, где политика играла и продолжает играть столь важную роль в жизни людей. Политика устремляла знания о зарубежных писателях и их понимание в заранее определенном направлении – это застарелая проблема, от которой и ныне трудно освободиться полностью. В исторической перспективе для современной китайской литературы Чехов выглядит скорее как социолог, историк или философ. Пример писателей-реалистов – Лу Синя, Е Шэн-тао, Ай У, Ша Тина, Ба Цзиня, Лао Шэ, Цао Юя, Ся Яня и Сунь Ли (1913–2002) – говорит нам о том, сколь мощной была основная тенденция реалистической литературы «во имя жизни», воспринятая от Чехова и других русских писателей; и даже в творчестве таких называемых «писателями-эстетами» авторов, как Сюй Чжи-мо и Шэнь Цун-вэнь, мы можем почувствовать присутствие данного лейтмотива.

Давно ли по причине социально-политического климата и культурно-психологических особенностей нации Чехов в глазах китайцев стал выглядеть демократическим писателем, который сочувствует «маленькому человеку», ненавидит мещанское невежество, восстает против старого мира и жаждет новой жизни? Ограниченность знаний привела к тому, что китайский читатель игнорирует глубокую эстетическую ценность и универсальный смысл произведений этого великого писателя, остановливаясь лишь на внешней стороне его творчества.

В глазах западных читателей с самого начала сложился иной образ Чехова. Едва попав в страны Европы и Америки, его произведения, как и в Китае, поначалу не привлекли к себе особого внимания. С приходом 1920-х годов, после Первой мировой войны и в результате импульса, приданного искусству модернистским течением, влияние Чехова в этих странах начало неуклонно возрастать.

Из европейцев откровеннее прочих Чеховым восхищались англичане. С их точки зрения, больше всего Чехов интересуется душой, а наиболее хорош он в анализе тонких и деликатных отношений между людьми, это глубокий диссектор человеческих душ.

Раньше всех с Чеховым познакомилась Америка. Никогда не испытывавшие на себе феодального самодержавия американцы были страшно далеки от мира Чехова, велики оказались и культурно-психологические различия. Однако в пьесах Чехова американцы с первого взгляда распознали общечеловеческий чувственный опыт – жамевю, чувство неузнавания знакомого, распространенное среди не понимающих друг друга; нежелание людей понимать других; ожидание понимания, которое сопровождает пустота непреодолимости судьбы, глубоко осознанное одиночество и тоска. Американцы, постоянно ищущие место в жизни в условиях духовной изоляции друг от друга, стали рассматривать Чехова как великого мастера драмы, представляющего общее состояние человеческого духа.

Вот каков Чехов в более чем столетнем восприятии китайцев: это нетипичный представитель высокого искусства, который не имеет политического здравого смысла и совершенно безразличен к обществу, его произведения восстают против несправедливого общества; искусство Чехова – объективное повествование, мастерство писать кратко и сжато; сам же Чехов – спокойный и трезвый реалист. Однако причислить его к традиционным писателям-реалистам так просто мы не можем. Эстетика чеховской прозы и драмы включает значительное количество воззрений модернистов; в произведениях Чехова одновременно присутствуют свойства, характерные как для традиционной эстетики, так и для эстетики модернизма.

Эстетическая специфика прозы Чехова созвучна изменениям, произошедшим в восприятии красоты нашими современниками, и это соответствует воззрениям, которые продвигает западная модернистская литература.