Текст книги "История литературных связей Китая и России"

Цюй Цю-бо в переводах и оценке Горького акцентирует революционное сознание писателя, сосредоточивается на связи писателя, его произведений и революции.

Будучи сам талантливым литератором, Цюй Цю-бо естественным образом учился у Горького и обогащал собственное творчество. Его стихотворение в прозе «Баофэнъюй чжи цянь» («Перед штормом жестоким») с точки зрения художественной структуры, выразительных приемов и языковых средств открыто подражает «Песне о Буревестнике». Исполненный страсти автор взывает: «О шторм жестокий! Ты один вернуть мир можешь нам в его сиянье! Ты один!» Это явно горьковский призыв: «Пусть сильнее грянет буря!» Литературная деятельность Цюй Цю-бо была со всей очевидностью направлена на служение целям социально-политической борьбы.

В китайских и советских литературных кругах Лу Синь долгое время был широко известен как «китайский Горький». В. В. Петров полагал, что ставить на одну доску Лу Синя и основателя литературы социалистического реализма Горького в высшей степени уместно.

Лу Синь весьма почитал Горького, однако противился подобной оценке, полагая, что Горький не имеет себе равных. Лу Синь перевел «Русские сказки», рассказ «О черте» и отрывки из статьи «О том, как я учился писать», а также некоторые исследовательские статьи о Горьком ученых из Советского Союза, Японии и других стран, написал немало предисловий и введений к китайским переводам произведений Горького, он упоминал Горького во многих своих эссе и письмах.

Лу Синь с острой неприязнью реагировал, когда образованные люди кичились собственным превосходством, и оттого он высоко ценил тот факт, что Горький неизменно осознавал себя простым человеком. Кроме того, когда подавляющее большинство литературных критиков ухватились за несколько произведений Горького и наперебой принялись воспевать их значимость, активно возвеличивая революционное сознание Горького, Лу Синь обнаружил всю ту мощь, с которой писатель анализировал русский национальный характер, и те успехи, которых он в этом добился. В шестнадцати небольших историях, входящих в книгу «Русские сказки», Лу Синь разглядел, что Горький писал о положении дел и развитии недугов жителей старой России. Подобная проницательность и глубина проистекали в первую очередь из идеологических и художественных устремлений самого Лу Синя, а эти устремления на духовном уровне совпадали с устремлениями Горького.

После поражения первой русской революции Горький от преобразований социальной среды обратился к видоизменению национального сознания. Обычные читатели не заметили этот важный поворот в творческой карьере Горького, и мало кто из исследователей изучал его. И только Лу Синь, глядя разносторонне – как писатель, критик, переводчик, – точно уловил эту перемену в середине творческого пути Горького и нашел таким образом созвучную себе иностранную душу.

Лу Синь, досконально разобравшись в Горьком с его простонародным сознанием и глубинной народностью, способствовал распространению произведений этого писателя; его усилия привели к тому, что в творчестве литераторов 1930–1940-х годов развивались и усилились гуманизм и народность. Лу Синь, Мао Дунь, Цюй Цю-бо, Цзоу Тао-фэнь, Ба Цзинь, Лу Лин, Цзян Гуан-цы, Ху Фэн, Чжан Тянь-и, Ся Янь, Ван Си-янь – эти и многие другие авторы обратили внимание на то, что простонародное сознание – самая суть духовности Горького, а народность – источник его творческих сил; и то и другое пронизывает все его сочинения. Не один писатель избрал Горького в качестве наставника и примера для подражания, формируя под его влиянием собственное сознание, дабы продемонстрировать особенности народности в своих произведениях.

Многие читатели в Китае знают, что у «Лэйюй цянь» («Перед грозой») Мао Дуня и «Песни о Буревестнике» Горького есть общие места. Некоторые критики пробовали даже проводить сравнение этих двух произведений. К примеру, в 1985 году Тань Сюэ-чунь (р. 1953) опубликовал статью «Жан баофэнюй сиди чу чжаньсинь дэ шицзе – Гаоэрцзи “Хайянь”, Мао Дунь “Лэйюй цянь” бицзяо шанси» («Пусть буря дочиста отмоет мир – сравнительный художественный анализ “Песни о Буревестнике” М. Горького и “Перед грозой” Мао Дуня»). Однако в исследованиях связей Мао Дуня и зарубежной литературы мало кто изучал влияние Горького на этого писателя.

Статья Мао Дуня «Гуаньюй Гаоэрцзи» («О Горьком») 1930 года показала, насколько глубоко он понимал этого писателя. Мао Дунь использовал «Мать» и «Детство» в качестве реперных точек, разбивающих творческий путь Горького на три этапа, лаконично и четко охарактеризовал достижения и стилистические особенности всех этих этапов – от «открытого современным веяниям, подверженного настроениям» до «социалистического Горького», а потом и до «Горького-стихотворца». Мао Дунь, рассмотрев творчество Горького в целом, объективно исследовал уникальное значение его произведений и их влияние. Мао Дунь и в самом деле превзошел современных ему и даже более поздних литературных критиков, которые из масштабного и разнообразного наследия Горького обращались лишь к незначительному числу произведений.

Подобно Лу Синю, Мао Дунь уделял большое внимание народности в произведениях Горького. В 1930–1940-х годах он неоднократно отмечал, что вышедший из низов Горький и после достижения успеха так до самого конца и не отказался от народного сознания.

В плане литературной критики Мао Дунь имел в высшей степени индивидуальный взгляд на Горького, а в творческой практике Горький неизменно его вдохновлял. Мао Дунь продемонстрировал, как произведения Горького усилили его способность наблюдать за реальностью, а уникальный подход писателя к материалу раскрыл новые горизонты, простирающиеся за пределы хорошо знакомых классических сочинений.

Горький искусен во всеохватном макроскопическом наблюдении за многообразной жизнью социума, более того, благодаря проницательному пониманию и глубокому анализу, он прекрасно улавливает суть жизни всех слоев общества, точно чувствует изменения в социальном динамическом развитии и потаенные перемены в человеческой психологии. На пути от первого своего рассказа «Макар Чудра» и до последнего четырехтомного романа «Жизнь Клима Самгина» Горький, начав с исследования жизни и духовного мира бездомных бродяг, постепенно пришел к созданию образов мещан, крестьян, ремесленников и рабочих, интеллигентов, заезжих торговцев и представителей среднего класса.

Мао Дунь тщательно изучал китайское общество после «Движения 4 мая» и хорошо понимал его. Он мастерски умел наблюдать за социальной реальностью, фиксируя самые важные события общественной жизни своего времени и их многоразличное влияние. В то же время он, как и Горький, непременно уделял внимание всем участникам исследуемой жизни – рабоче-крестьянским массам, молодой интеллигенции, военным командирам разных рангов, политиканам и частным собственникам.

Мао Дунь полагал уникальным горьковский подход к работе и отмечал, что этот подход немало повлиял на него самого. Горький отбирал и систематизировал материал, исходя из «движения человеческой души», поэтому основой его произведений становилось столкновение желаний, устремлений и представлений персонажей, их глубокие душевные противоречия, запутанность между ними в умонастроениях, мыслях и моральных эмоциях.

Как и Горький, Мао Дунь придавал большое значение течению социально-психологической жизни, помещая героев в обстоятельства исторических изменений, когда вослед движениям души происходит перелом в их жизнях. Это еще одна из важных художественных особенностей прозы Мао Дуня. Для него психологическое описание – не только способ нарисовать образ персонажа, но и метод отражения сути жизни, можно сказать, ее истинного содержания самой по себе.

В романе «Цзые» («Перед рассветом») Мао Дунь позволил У Сунь-фу бороться на нескольких фронтах, дал ему непрерывно нестись по волнам успехов и поражений и в спекуляциях с государственными займами, и в жизни его компании, и в предприятиях на родине. Мао Дунь открыл для читателя психологическое состояние и духовный облик У Сунь-фу в самых разных обстоятельствах: и в возбуждении, и в тревоге, и когда он сохраняет спокойствие, и когда волнуется, не находя себе места.

В «Хуаньме» («Разочарование») Мао Дунь постоянно держит Чжан Цзин в таком душевном напряжении, когда возбуждение и отчаяние всегда сплетаются вместе; посредством ее постоянно меняющегося психологического состояния показывает общие черты и судьбы некоторых интеллигентов, брошенных в волны революции. В других произведениях Мао Дуня, таких как повести «Дунъяо» («Колебания»), «Чжуйцю» («Поиски») и роман «Фуши» («Распад»), в описании психологии персонажей отчетливо видна манера мастера слова Горького[321]321
  «Дунъяо» («Колебания») и «Фуши» («Распад») были переведены на русский язык и впервые опубликованы в 1935 и в 1968 годах соответственно. Оба произведения после этого был переизданы по два раза (последний – в 1990 году).


[Закрыть]. Исследуя внутренние тайны своих героев и их глубинные психологические противоречия, Мао Дунь демонстрирует их социальную природу и эпохальный характер, а затем показывает типичные особенности настроений в обществе и социальной психологии, присущих описываемому периоду.

В начале 1930-х годов Ба Цзинь также занимался переводами рассказов Горького. Позднее он выступил составителем «Гаоэрцзи дуаньпянь сяошо цзи» («Собрание рассказов М. Горького»), куда вошли и его собственные переводы.

Начав заниматься переводами и писать прозу почти одновременно, Ба Цзинь впервые попробовал себя в создании рассказа как раз тогда, когда переводил ранние произведения Горького. Он однажды заявил, что именно рассказы этого писателя нравятся ему больше всего. Ба Цзиня вдохновила манера повествования от первого лица, он неоднократно упоминал Данко из «Старухи Изергиль», восхищался его духом, присущим самому Горькому, «пылающим сердцем», которое разгоняет мракобесие и невежество и освещает человечеству путь в светлое будущее. Ба Цзинь, сам человек очень бурных чувств, обладал таким пылающим сердцем и страстно желал передать читателю свое чувство близости, излить поток эмоций с полной искренностью. Довольно быстро он обнаружил в произведениях Горького художественный метод, наилучшим образом подходящий для выражения его собственных мыслей и чувств, – изложение от первого лица. Повествование такого рода оказалось очень удобным для откровенного разговора с читателем и эмоционального контакта с ним. «Меван» («Гибель»), «Чуньтянь ли дэ цютянь» («Осень весной»), «Цзя» («Семья»), «Хань е» («Холодная ночь») – везде читатель почувствует «пылающее сердце» Ба Цзиня.

С этой стороны Ба Цзинь очень точно уловил основную особенность творческой личности Горького. «Текст отражает автора» – и в произведениях Горького мы видим добрые намерения и искренность, как в прозе Ба Цзиня мы ощущаем его открытость и прямоту. Ба Цзинь любил сочинения Горького еще и потому, что тот прибегал в них к сильным чувствам и ярко и мощно эти чувства выражал. И Горький, и Ба Цзинь превосходно умели эмоционально затронуть читателя, и в конечном счете это пошло на пользу глубине мысли обоих писателей. Без всеобъемлющего гуманизма Горького, его народного самосознания, внимания к изменению национальной русской души, без демократического сознания Ба Цзиня, его глубокого патриотизма, без упорного стремления к свету и справедливости пылающим эмоциям обоих авторов не достало бы сил.

В 1930–1940-х годах переводы произведений Горького и критические отзывы о них по количеству затмили любого другого зарубежного писателя. Такой абсолютный перевес ясно свидетельствует о том интересе, который испытывали к Горькому интеллигенты, и подобное положение вещей сохранялось вплоть до основания Нового Китая. В те времена каждый китаец был готов отдать все во имя построения республики, где будет новая жизнь. Красный Советский Союз, первое социалистическое государство в истории человечества, стал объектом признания и образцом для подражания во всех сторонах социальной и культурной жизни Китая. В такую эпоху Горький и его произведения пользовались исключительным уважением.

В 1949–1966 годах статьи, посвященные Горькому, воспоминаниям о нем, работы, знакомящие с этим писателем, абсолютно преобладали, однако веса особого не имели, поскольку содержание подавляющего их числа было слишком общим, а вот статей, которые носили бы подлинный исследовательских характер, появилось крайне мало. Выбор тем для изысканий был к тому же очень узок, а уже имевшиеся труды о Горьком в основном представляли собой переводы и их компиляции, а не собственно китайские сочинения.

Оценки Горького в это время обладали двумя главными особенностями: всеми силами подчеркивалось его революционное сознание и воля к борьбе, сознательно выставлялась «человековедческая» идеология писателя и его гуманистический дух, и общественная обстановка этих семнадцати лет вывела первую особенность в абсолютные лидеры. Критики, как рой пчел, вились лишь над некоторыми произведениями Горького, такими как «Мать» и «Песня о Буревестнике». Все и каждый, не переставая радоваться, снова и снова разъясняли политическую значимость этих произведений, их определяющую роль в реальной борьбе, совершенно не обращая внимания на творчество Горького в целом.

Так под общим руководством мира литературной критики в глазах обычного китайского читателя Горький превратился в идеал творца, служащего политической борьбе, стал писателем, талантливым в создании героических образов рабочих, крестьян и солдат, знаменитым певцом русской революции и советского социалистического строительства. Влияние этой мощной пропагандистской тенденции докатилось даже до молодежи, появившейся на свет незадолго до и уже после «культурной революции». Мы помним, как до слез мало было духовной и культурной жизни в те времена, когда мы ходили в детский сад и в начальную школу. Среди нескольких книг о простых людях, которые авторы этих строк перечитывали снова и снова, наиболее глубокое впечатление оставили «Детство», «В людях» и «Мои университеты» Горького. Из этих книг наше поколение и узнало: Горький из натерпевшегося в старом обществе беспризорника превратился в известного пролетарского писателя. И представление о Горьком, которое у нас сложилось, – что он только и выкрикивает, как буревестник, призывы вроде «Буря, скоро грянет буря!».

Критические статьи о Горьком и исследования его сочинений, которые появились в 1950–1960-е годы, ясно показывают, что способ мышления и образ действий интеллигенции в Китае этого времени характеризуются конформизмом и послушанием, в результате чего целое поколение утратило свежесть творческих сил, живость и остроту ума. Однако были особые случаи нарушения запретов. Некоторые критики стремились уяснить характерные черты мышления и творчества Горького в целом, усиленно подчеркивая дух горьковского гуманизма, прекрасную традицию, которая передавалась русскими литераторами из поколения в поколение.

Опубликованная в 1950 году монография поэта и переводчика Сяо Саня «Гаоэрцзи дэ мэйсюэгуань» («Эстетические воззрения М. Горького») стала первой в Китае книгой, где систематически описана эстетическая мысль Горького. Здесь в определенной степени отражена самая суть его творчества.

В 1957 году теоретик литературы Цянь Гу-жун (1919–2017) опубликовал весьма значимую статью «Лунь “Вэньсюэ ши жэньсюэ”» («О “литературе как человековедении”»), в которой связал реальность литературного мира того времени и сущность воззрений Горького, находившегося в оппозиции к крайне левым литературно-художественным концепциям. К сожалению, данное исследование идеи Горького о том, что литература – это человековедение, не смогло побудить специалистов к дальнейшему изучению его взглядов на литературу.

Вслед за Цянь Гу-жуном в 1962 году критик У Тай-чан (р. 1938) опубликовал статью «Гаоэрцзи дэ вэньсюэ ши “жэньсюэ” бянь» («Полемика с тем, что литература М. Горького – это “человековедение”»). Здесь высказано мнение о том, что интерпретация литературы как человековедения принадлежит более позднему поколению и она ошибочна, не соответствует изначальному смыслу, который вкладывал сюда сам Горький – а он считал литературу источником для человековедения или народоведения. Драматург и режиссер Сюй Чжи-цяо (1914–1986) в статье «Жэньсюэ дуаньцзянь» («Письмецо о человековедении»), опубликованной в том же году, придерживался противоположной точки зрения. Он утверждал, что Горький совершенно точно назвал литературу человековедением, а концепция «литература – это человековедение» воплощает в себе одну из важных эстетических мыслей Горького. Проблема литературы как человековедения затрагивает такие чувствительные области, как природа, цель и роль литературы, поэтому точка зрения Сюй Чжи-цяо также не получила общего признания в кругах китайских литературных критиков.

После уничтожения «банды четырех»[322]322
  «Банда четырех» – идеологический ярлык, который используется для обозначения высших руководителей Китая, особо приблизившихся к Мао Цзэ-дуну в годы «культурной революции»: последней его жены Цзян Цин (1914–1991), заместителя Председателя ЦК КПК Ван Хун-вэня (1935–1992), мэра Шанхая Чжан Чунь-цяо (1917–2005) и ответственного за идеологическую работу члена Политбюро Яо Вэнь-юаня (1931–2005). Согласно официальной версии, после смерти Председателя Мао они собирались захватить власть в стране, но были арестованы и осуждены.


[Закрыть] история вступила в новую эру. В период с 1977 по 1987 год в газетах и журналах по всей стране было опубликовано около двухсот исследовательских работ о Горьком, а также увидели свет некоторое количество монографий о нем, написанных собственно китайскими учеными, и популярные брошюры, такие как «Гаоэрцзи мэйсюэ сысян лунь гао» («Черновое суждение об эстетических идеях М. Горького») и «Гаоэрцзи чуанцзо лунь гао» («Черновое суждение о творчестве М. Горького») русиста и переводчика Чэнь Шоу-пэна (р. 1931), «Гаоэрцзи цзи ци чуанцзо» («М. Горький и его творчество») специалистки по русской литературе Тань Дэ-лин (р. 1932). Страна долгое время была изолирована, а после ее открытия все жадно устремились постигать внешний мир. В это время были переведены статьи и монографии изучавших Горького специалистов из СССР и других стран. Статья Тань Дэ-лин «Гаоэрцзи сюэ цзянь лунь» («Кратко об изучении М. Горького») систематически рассказала об истории и современном состоянии дел в исследовании Горького в Советском Союзе; статья русистки и переводчицы Сюэ Цзюнь-чжи (р. 1931) «Ин Мэй дэ Сулянь вэньсюэ яньцзю» («Исследования советской литературы в Великобритании и в Америке») поведала об изучении Горького западными учеными.

Эти материалы дали свежую информацию быстро возрождающимся исследованиям Горького, стимулировали научную деятельность, однако из-за идеологических запретов, долгое время довлевших в Китае над подходом к литературе, над методами и образом мышления, отклик на них оказался не столь велик. В период политики реформ и открытости китайские литературно-критические круги стали стремительно обновлять свои взгляды, и всеобщие перемены способствовали в том числе углублению знаний о Горьком и пониманию его.

В 1980 году специалистка по иностранной и русской литературе Лю Бао-дуань (р. 1928) опубликовала статью «Гаоэрцзи жушишо – вэньсюэ цзи жэньсюэ као» («О том, что говорил М. Горький – литература и есть человековедение») и придала новое развитие дискуссии относительно утверждения «литература – это человековедение». В своей статье она соглашалась с мнением У Тай-чана, высказанным в 1962 году. На это резко возразил харбинский русист Ли Хуэй-фань (р. 1934) – в двух статьях «Во го Гаоэрцзи вэньи сысян яньцзю чжун дэ цзигэ вэньти» («Некоторые проблемы в изучении литературно-художественных взглядов М. Горького в Китае») и «Лунь Гаоэрцзи дэ жэньдао чжуи» («О гуманизме М. Горького») он подчеркнул: не следует столь глубоко вникать в то, говорил ли Горький «литература и есть человековедение», важно думать, используя его многочисленные высказывания и творческую мысль в целом. Ли Хуэй-фань также высказал мнение, что в будущем было бы неплохо заменить высказывание «литература и есть человековедение» на «литература – это человековедение». Вслед за тем специалист по советской литературе У Юань-май (р. 1934) написал статью, дав дальнейшее разъяснение: когда Горький говорит о литературе как о человековедении, в виду имеется не просто человековедение, а человековедение в сфере искусства. Позиция Ли Хуэй-фаня и У Юань-мая является наиболее репрезентативной и в своей основе одобрена китайскими литературными критиками.

Вслед за расширением литературных горизонтов и усилением литературных связей были проложены новые пути и в китайских исследованиях Горького. Ученые начали заниматься проблемами, к которым не осмеливались подступиться в прошлом или которые не исследовались подробно. Филолог Лу Жэнь-хао (р. 1936) отметил, что Горький придавал большое значение критике повадок мещан, Чжан Юй (р. 1927) глубоко изучил взгляды на богостроительство в произведениях Горького, Ли Хуэй-фань тщательно исследовал его гуманистические идеи…

С наступлением 1980-х годов и с возрождением в Китае сравнительного литературоведения некоторые ученые начали внедрять метод сравнительного анализа в изучение сочинений Горького. Множество статей были посвящены отношениям Горького с русскими литераторами, такими как Л. Н. Толстой, В. В. Маяковский (1893–1930), С. А. Есенин (1895–1925); появились работы, сравнивающие Горького с китайскими писателями – Лу Синем, Мао Дунем, Го Мо-жо. И хотя глубина подобных статей была разнородна, в каждой из них заметно твердое стремление к поиску нового, ответ на то, что в течение долгого времени не удавалось реализовать в исследованиях Горького.

Некогда многие писатели и критики полагали перевод и пропаганду произведений Горького духовной пищей для китайского народа, одной из собственных боевых задач. В течение долгих лет они считали, что уже очень хорошо понимают Горького – «наставника китайской революционной литературы», но это не так. Е Шуй-фу во вступительной речи на открытии Горьковского научного форума 1981 году в Даляне отметил: «Хотя исследования Горького имеют очень долгую историю, однако по-прежнему существует ряд проблем, которые не были разрешены по тем или иным причинам». Подобная ситуация до сих пор не столь сильно изменилась. Причиной может служить то, о чем английский писатель и проповедник Дж. Беньян (1628–1688) сказал следующее: «Не могу идти так быстро, как хотелось бы: у меня на спине тяжелая ноша».

В последние годы в условиях неумолимо развивающихся литературных связей между Китаем и Западом китайцы, кажется, должны пересмотреть и переосмыслить все выводы относительно иностранных писателей, к которым они уже пришли. Это явление можно только приветствовать, поскольку в многочисленных политических кампаниях большинство привыкло не думать самостоятельно, а в соответствии с установленными требованиями отказываться от определенных людей, отказываться от самих себя, полностью утратив свое духовное эго.

Здесь подход к Горькому – хороший пример. Некогда столь популярный и даже боготворимый Горький рядом с потоком сознания, «туманной поэзией»[323]323
  «Туманная поэзия» – поэтическое течение в Китае, оформившееся в 1978 году и заявившее о себе на страницах альманаха «Цзинтянь» («Сегодня»), оно использовало формы, свойственные модерну, и сильно отличалось от современной поэзии более раннего периода; подобное название течение получило потому, что эти стихи было не так просто понять, истинный смысл их не раскрывался прямо, оставляя достаточно загадочности.


[Закрыть], черным юмором и абсурдизмом кажется таким устаревшим, что «перед вратами пустынно, редок оседланный конь»[324]324
  «Перед вратами пустынно, редок оседланный конь» – цитата из стихотворения «Пипа син» («Лютня») Бо Цзюй-и, где речь идет о некогда знаменитой столичной певице и музыкантше, купавшейся в славе и окруженной поклонниками, но с годами утратившей былой блеск и оказавшейся во всеми забытом доме, который редко кто посещает. В переводе Л. З. Эйдлина эта цитата звучит так: «И меньше людей у моих ворот, и конь оседланный реже…» (Бо Цзюй-и. Певица (Пипа) / Пер. Л. З. Эйдлина // Поэзия эпохи Тан (VII–X вв.) / Пер. с кит.; сост. и вступ. ст. Л. З. Эйдлина. М.: Художественная литература, 1987. С. 322. (Библиотека китайской литературы).


[Закрыть]. Некоторые университетские преподаватели не желают говорить о Горьком, ряд ученых не хочет упоминать о связях Горького с китайскими писателями, также есть и авторы, которые считают ниже своего достоинства рассказывать о влиянии Горького на их творчество – вместо Горького они, кажется, лучше коснулись бы чего-нибудь другого. Все это приводит к тому, что и у обычных читателей рождается ощущение, будто они пресытились Горьким.

Представляется, что традиционное восприятие по принципу «либо это, либо то» окончательно укоренилось. Однако обновление литературных концепций, изменение перспективы наблюдения, углубление конкретных исследований – все это касается не только известных писателей, которых в прошлом подвергали критике, или писателей, которых раньше вообще не признавали.

На самом деле мышление и творчество Горького – это богатый и сложный мир, а искусство его многообразно и объемно, и оно отнюдь не ограничивается такими произведениями, как «Мать», «Детство», «В людях» и «Мои университеты».

К счастью, в литературно-критических кругах Китая есть еще люди, которые проникают в глубины художественного мира Горького, совершая смелые прорывы. Так, специалист в области сравнительного литературоведения Ван Цзе-чжи (р. 1952) в своих статьях и монографиях делает энергичные попытки с беспристрастной объективностью исследовать связь Горького с китайской литературой, умалить клеветнические обвинения Горького в вульгарной социологии, представить читателям такого Горького, который не нуждается в превознесении, с его разнообразным и богатым творчеством.

Из XIX века Горький перешагнул в XX век и ввел русскую литературу в советскую. Будучи наследником русской национальной литературы, Горький показал всему миру, что величие и авторитет литературы советской пока еще не исчезли.

Время течет, поколение сменяет поколение. Судьба творчества Горького в Китае с 1907 года знала свои взлеты и падения, как и его собственный жизненный путь, – здесь было и светлое, было и темное, но в конце концов светлый период оказался гораздо длиннее.