Текст книги "История литературных связей Китая и России"

Глава 2. Китайские персонажи, вышедшие из «Шинели» Н. В. Гоголя

«Шинель», самая знаменитая из «Петербургских повестей» Гоголя, признана идущей по стопам пушкинского «Станционного смотрителя» – это еще одно прекрасное произведение, которое описывает «маленького человека». «Шинель» появилась в Китае одновременно с «Ревизором», и к 1927 году здесь уже существовало два ее перевода.

Как и в остальных повестях Гоголя, сюжет «Шинели» чрезвычайно прост. Титулярный советник Башмачкин – человек честный и ревностно относящийся к своим обязанностям. Служебное положение его низко, жизнь трудна и бедна, а потому он является на службу одетым в старую, латаную-перелатаную шинель, что вызывает насмешки сослуживцев. Башмачкин живет очень скромно, скопить деньги на новую шинель ему непросто, но на второй день обладания ею, когда Башмачкин вечером возвращается домой из гостей, шинель с него снимают. Башмачкин отправляется жаловаться, однако не встречает сочувствия, даже наоборот: «значительное лицо» еще и кричит на него. И вот горемыка, вечно терпевший покорно несправедливость и вдосталь хлебнувший оскорблений, от всего этого заболевает, а потом незаметно для всех и умирает.

Здесь точно воспроизведен подлинный облик «маленького человека» из российской жизни того времени. «Шинель», как и «Записки сумасшедшего», отличается высоким художественным мастерством, а также воплощает дух народности и гуманизма русской реалистической литературы. На русских писателей натуральной школы последующего времени эта повесть оказала глубокое влияние. Именно поэтому выдающийся представитель критического реализма второй половины XIX века Ф. М. Достоевский и сказал: «Все мы вышли из “Шинели” Гоголя». Подобный способ создания образа «маленького человека» и в самом деле обладал чрезвычайной силой воздействия.

Современные китайские писатели Лу Синь, Чжан Тянь-и, Ша Тин, лишь глубоко вникнув в творчество Гоголя, особенно периода после «Петербургских повестей», сумели переключить внимание на проблему «маленького человека» в китайском обществе. Появившись в Китае, «Шинель» успешно стимулировала активность и созидательность сатирической литературы, которую возглавлял Лу Синь и которая освещала тему «маленького человека» и общества. В результате в писательской среде Китая стали возникать образы «маленьких людей» башмачкинского типа. Это, к примеру, Фань Лао из «Фань Лао лаоши» («Учитель Фань Лао») Ша Тина, Лу Бао-тянь из одноименного произведения Чжан Тянь-и, а также господин У из рассказа «Фань»[294]294
  Существует русский перевод рассказа «Фань» («Рис»), появившийся в 1955 году. Последнее переиздание состоялось в 1974 году.


[Закрыть] Е Шэн-тао. Даже такой писатель бурных чувств, как Ба Цзинь, не избежал создания образа еще одного китайского Башмачкина – Ван Вэнь-сюаня из романа «Хань е»[295]295
  Впервые перевод на русский язык романа «Хань е» («Холодная ночь») Ба Цзиня был опубликован в составе двухтомного собрания его сочинений в 1959 году. В 1991 году состоялось переиздание в составе «Избранного».


[Закрыть], трагического персонажа, послушно поддакивающего и терпящего унижения, лишь бы избежать беспокойства. Отзвуки гоголевской «Шинели» можно найти и в сочинениях других китайских литераторов, писавших о «маленьком человеке».

Произведения Гоголя чаруют. Живые художественные образы, вышедшие из-под его пера, все еще могут помочь нам осознать современное китайское общество – периодическое открытие таких людских пороков, как погоня за наживой, бесстыдное распутство, подлый обман, раболепство, да и персонажи вроде Чичикова, Хлестакова и Башмачкина тоже появляются время от времени.

В 1852 году охваченный недугом Гоголь в возрасте 42 лет предал огню рукопись второго тома «Мертвых душ». Вскоре после того как многолетний труд превратился в пепел, этот великий мастер, выходец из украинской провинции, скончался в одиночестве. А через 55 лет его бессмертная душа прилетела в Китай.

С 1907 года, когда Лу Синь впервые сообщил о Гоголе, и до наших дней круг его произведений для китайских читателей отнюдь не ограничивается «Записками сумасшедшего», «Мертвыми душами», «Ревизором» и «Шинелью». Такие замечательные произведения, как «Портрет», «Нос», «Тарас Бульба» и «Женитьба», сборники «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород», также знакомы многим читателям благодаря совместному труду нескольких поколений переводчиков: Лу Синя, Цюй Цю-бо, Гэн Цзи-чжи, Цзян Чунь-фана, Вэй Су-юаня, Лу Яня (1901–1944), Мэн Ши-хуаня и Вэй Хуан-ну.

Среди множества литераторов Лу Синь не только первым познакомился с творчеством Гоголя и рассказал о нем китайским читателям, но и стал самым энергичным переводчиком и исследователем Гоголя. За свою жизнь Лу Синь перевел произведения 166 авторов из 21 страны, но и среди них преобладали писатели из России – 47, то есть около трети от общего числа. Из русских писателей чаще прочих Лу Синь писал о Гоголе, больше всего перевел его произведений и оказался самым проницательным в понимании его текстов. С момента написания в 1907 году статьи «Моло ши ли шо» («Сила сатанинской поэзии») и до переведенных незадолго до смерти «Мертвых душ» Лу Синь в девятнадцати статьях и письмах рассуждал о Гоголе. На протяжении всей жизни он очень много внимания уделял Гоголю, не только лично занимался великим писателем, но и побуждал других работать в этом направлении. Глубокое воздействие, которое Гоголь оказал на Лу Синя, очевидно из произведений последнего. Впрочем, мы подробно говорили об этом выше и здесь повторяться не будем.

Литературное наследие Гоголя непосредственно повлияло на рождение и становление современной китайской литературы. Кроме Лу Синя, в той или иной степени учились на произведениях Гоголя или заимствовали его опыт Чжан Тянь-и, Ша Тин, Лу Янь, Е Шэн-тао, Чэнь Бо-чэнь и Лао Шэ. В литературном мире Китая наших дней, в условиях беспрецедентно множащихся контактов Востока и Запада, Гоголь утратил былую привлекательность. Однако в современных сатирических произведениях – у Цзян Цзы-луна (р. 1941) в сочинении «Чжао маоцзы» («В поисках предисловия»), у Гао Сяо-шэна (1928–1999) в «Ли Шунь-да цзао у» («Ли Шунь-да строит дом»), у Чжан Сянь-ляна (1936–2014) в «Ланмань дэ хэй пао» («Романтическая “черная пушка”») – нетрудно расслышать голос Гоголя, хотя эта литература и не достигла пока столь стремительного развития.

Первоначально Гоголь вошел в новую китайскую литературу как «гигант культуры, ценимый прогрессивным человечеством» (по выражению Дин Лин). На протяжении десятилетий его постоянно исследовали в русле неизменного социально-критического мышления, что придало научным работам глубокую социально-политическую окраску, а это фактически принижает тот уровень, которого Гоголь заслуживает. Однако, к счастью, новое поколение исследователей литературы уже начало изменять устоявшуюся манеру мышления, смотреть под иным углом зрения, заново всесторонне и детально оценивать Гоголя – писателя, стоящего в ряду мировых культурных знаменитостей, – исходя из самой сути его творчества. Руководствуясь таким подходом, китайские читатели обязательно откроют для себя богатый и многогранный мир Гоголя.

Глава 3. Ба Цзинь – китайский Тургенев

В Китае и за его пределами Ба Цзиня частенько именуют «китайским Тургеневым».

Ба Цзинь любил Тургенева, он и его жена Сяо Шань (1917–1972) перевели немало произведений этого автора. Ба Цзинь был писателем и совмещал переводческую деятельность с собственным творчеством.

Западная критика называет Тургенева «писателем из писателей» и «поэтическим реалистом», его мастерская, деликатная лирическая проза заставляет ощущать богатую поэзию и всепоглощающую грусть, которые таятся в яркой атмосфере ушедшей эпохи.

В отличие от Мао Дуня, Ба Цзинь учился у Тургенева в первую очередь не тому, как наилучшим образом сочетать изображение человеческой природы с раскрытием смысла ее социально-исторической судьбы, но размышлениям о том, как с собственной, уникальной точки зрения запечатлеть в тексте современную молодежь, полную бодрости и энергии. Молодые интеллигенты-дворяне, вышедшие из-под пера Тургенева, – Рудин, Лаврецкий, Инсаров, Елена Стахова, Базаров, Аркадий Кирсанов – рассуждают о жизни, любви, мышлении вплоть до споров, они обобщенно отражают характерные черты эпохи в России 1840–1870-х годов. Вышедшие из-под пера Ба Цзиня молодые интеллигенты – герои трилогии «Айцин саньбуцюй» («Любовь») У Жэнь-минь (повесть «Юй» – «Дождь»), Чжоу Жу-шуй (повесть «У» – «Туман»), Ли Пэй-чжу (повесть «Дянь» – «Молния»), или Цзюэ-хуэй, Цзюэ-минь, Цзюэ-синь, Цинь, Шу-ин и Шу-хуа – персонажи романов «Цзя» («Семья»), «Чунь» («Весна») и «Цю» («Осень») из трилогии «Цзи лю саньбуцюй» («Стремительное течение»)[296]296
  Существует полный перевод обеих трилогий на русский язык: повести «Юй» («Дождь»), «У» («Туман») и «Дянь» («Молния») появились в 1957 году (были переизданы в составе двухтомного собрания сочинений Ба Цзиня в 1959 году; повесть «У» также вышла в составе «Избранного» в 1991 году); роман «Цзя» («Семья») вышел в 1956 году (переиздан в 2016 году), «Чунь» («Весна») и «Цю» («Осень») – в 1957 году.


[Закрыть], – мучительно размышляют о жизни, любви, будущем, страдают, пребывают в нерешительности и наконец двигаются вперед, перипетии их судеб косвенно отражают китайское общество XX века, которое находилось в потоке бурных перемен со времен «Движения 4 мая» по 1940-е годы.

У Тургенева блестяще получались образы двух типов молодежи – «лишних людей» и «новых людей».

Наследуя Пушкину и Лермонтову, Тургенев описал новые характерные черты следующего поколения «лишних людей» в России, и именно он впервые в русской литературе употребил данный термин. Кроме того, Тургенев видел тенденции, которые приведут крепостной строй к неизбежному краху, и первым исполнил печально-трогательную похоронную песню классу помещиков и дворянству.

«Тугэнефу чжундуаньпянь сяошо цзи» («Сборник рассказов и повестей И. С. Тургенева») в переводе Ба Цзиня и др.

Ба Цзинь создал новый образ китайских интеллигентов. Влияние, которое «лишние люди» Тургенева оказали на произведения Ба Цзиня, наиболее ярко выражено в повести «У» («Туман») из трилогии «Айцин саньбуцюй» («Любовь»): главный герой Чжоу Жу-шуй, вернувшись после учебы за границей, колеблется между глубоко любимым человеком и нелюбимой женой, не может сделать выбор между соблюдением сыновнего долга и литературным сочинительством, в конце концов любовь покидает его, а мечта о литературе превращается в пустую химеру, и лишь самоубийство приносит герою освобождение. В Чжоу Жу-шуе мы можем разглядеть отражение Рудина. Ба Цзинь однажды сказал, что на создание романа «Цзя» («Семья») его вдохновило «Дворянское гнездо»: судьба Гао Цзюэ-синя, жертвы распада старого общества, похожа на судьбу Лаврецкого, отпрыска пришедшего в упадок «аристократического гнезда». Оба персонажа не имели сил сражаться с миром, а в конце им только и оставалось, что погибнуть вместе со старым родовым гнездом, исполнив по самим себе погребальное песнопение.

Когда в российской жизни 1850–1860-х годов только-только появились фигуры революционеров из простонародья, Тургенев первым правдиво изобразил типажи этого поколения «новых людей». Из-под пера Ба Цзиня вышел Цзюэ-хуэй, пылкий молодой человек, стремящийся к свободе и не останавливающийся перед самопожертвованием, и хотя временами он пребывает в иллюзиях и не очень четко представляет собственные цели, но все равно смело идет в ногу со временем. В романе «Цзя» Цзюэ-хуэй неоднократно произносит фразу из тургеневского «Накануне»: «Мы молоды, не уроды, не глупы: мы завоюем себе счастье!»

Масштаб, модель, техника и манера произведений Ба Цзиня очень близки к сочинениям Тургенева. В «Чуньтянь ли дэ цютянь» («Осень весной») мы читаем психологические описания, тонкие и лирические, выполненные по тургеневским образцам; в прозе Ба Цзиня нередки рассказы от первого лица, часто характер персонажа выявляется в развитии любовных отношений, и это, кажется, тоже влияние Тургенева. В позднем произведении Ба Цзиня «Ци юань» («Сад радости») сторонний наблюдатель от первого лица («я», господин Ли) на протяжении всего текста, с начала и до конца, объективно и иносказательно описывает этот уединенный уголок, а также повороты людских судеб, легкую грусть и безмолвную тоску, которые эти повороты принесли рассказч ику.

Стиль эссеистики Ба Цзиня также близок тургеневскому. Ба Цзинь переводил стихотворения в прозе Тургенева, и когда сам начал создавать подобные произведения, то незаметно для себя перенял стиль писателя. Самые любимые стихотворения в прозе Тургенева у Ба Цзиня – «Порог» и «Русский язык», из-под пера Ба Цзиня неоднократно выходили образы девушек, подобных героине «Порога». «Пеци» («Отверженный») Ба Цзиня как по идее, так и по технике исполнения чрезвычайно похож на «Порог», здесь для создания образа революционера, упрямо продвигающегося вперед в своем одиночестве, также использована символическая техника, и посредством диалога авторского «я» и тени во тьме горячо воспевается его бесстрашная самоотверженно сть.

Нужно сказать о «Пороге» особо. Влияние этого произведения на литературу Китая общепризнано, а сам статус его в китайском обществе неординарен. Множество раз «Порог», чтобы поднять боевой дух, декламировали на различных литературных заседаниях прогрессивных студентов во время студенческого движения еще до основания Нового Китая, и доныне китайские читатели относятся к этому произведению с большой теплотой. В 1982 году известный партийный деятель Ху Цяо-му (1912–1992) прочитал «Порог» на Съезде соблюдающих «три “хорошо”»[297]297
  «Три “хорошо”» – выдвинутый в 1954 году призыв к молодежи: быть хорошим в моральном отношении, хорошо учиться и иметь хорошее здоровье.


[Закрыть] учащихся и лучших молодежных коллективов, призвав всех распространять идею мужественного преодоления порога и посвятить себя четырем модернизациям[298]298
  Четыре модернизации – технологическая модернизация, модернизация промышленности, модернизация сельского хозяйства и модернизация обороны страны.


[Закрыть]. В наши дни «Порог» входит в учебные программы для вузов, он стал одним из образцовых материалов для внимательного чтения. К тому же многие дикторы и ведущие программ Центрального народного радио и Центрального телевидения неоднократно читали в эфире «Порог» по-русски и по-китай ски.

В стилистической тональности всего своего творчества писатели И. С. Тургенев и Ба Цзинь действительно имеют много общего: это лиризм и тонкая деликатность, их тексты очаровывают и отличаются глубиной. Однако следует отметить, что в темпераменте Ба Цзинь и прирожденные меланхолики Тургенев и Юй Да-фу все же отличаются. Ба Цзинь – писатель бурных чувств, славящийся своей откровенной пылкостью и искренностью. В его ранних произведениях эмоции частенько выплескиваются совершено свободно, неукротимо, словно река, – не совсем так, как в лирическом стиле Тургенева, одновременно страстном и спокойном, таящем в себе невысказанный смысл. Лишь по более поздним работам Ба Цзиня, по манере его письма, когда эмоции перестали прорываться наружу и скрылись глубоко внутри, стало очевидно, что он наконец полностью осмыслил произведения Тургенева. Ба Цзинь действительно его понимал.

Юй Да-фу по складу характера был ближе к Тургеневу; оказавшись под влиянием писателя, он проложил уникальный путь стилистической манере Тургенева в современную китайскую литературу. Столь отличный от Юй Да-фу по темпераменту Ба Цзинь со своей стороны также нашел в произведениях Тургенева множество близких для себя вещей, испытал его воздействие и направил этого русского писателя по иному пути в литературу Китая.

Глава 4. Мао Дунь и Лу Синь о Ф. М. Достоевском

Среди современных китайских писателей Мао Дунь высказывался о Ф. М. Достоевском чаще прочих, именно он познакомил Китай с Достоевским, но что интересно – при этом его больше всего привлекали Л. Н. Толстой и А. П. Чехов.

В 1922 году Мао Дунь опубликовал статью «Тосытоефусыцзи дэ сысян» («Идеология Ф. М. Достоевского»), это была самая крупная и наиболее авторитетная работа о Достоевском до основания Нового Китая. Поскольку первоначальное понимание Достоевского пришло в Китай из западной критики, в этой статье использовались и пересказывались взгляды западных и российских литературных критиков; вместе с произведениями Достоевского здесь обсуждался и ряд его воззрений: политические взгляды, представление об изначальной доброте человеческой натуры, религиозные убеждения. Мао Дунь, основываясь на собственном понимании, всесторонне рассказал о Достоевском, твердо придерживаясь принципов гуманизма, что было весьма характерно для того времени. Данная статья не только знакомила читателя с наиболее популярной за рубежом точкой зрения о том, что Достоевский до ссылки в Сибирь и после нее – это два разных человека, но и приводила другое, редко встречавшееся в критике той эпохи и оттого свежее мнение, что Достоевский все же остался самим собой. Теперь об этом взгляде мало кто знает. Статья Мао Дуня, очень убедительно рассказавшая про писателя, свидетельствует о довольно высоком уровне развития литературной критики в Китае этого периода и до сего дня не утеряла ценности как источник справочных данных.

Круг вопросов, которые Мао Дунь затрагивал в некоторых своих статьях о Достоевском, был достаточно широк, но общей характерной для всех них чертой являлось возвращение в конце к гуманистическим воззрениям писателя. Это тесно связывалось с тем, как содержащая мощный гуманистический посыл русская литература влияла на идею «во имя жизни» новой китайской литературы. Воззрения Мао Дуня как члена «Вэньсюэ яньцзю хуэй» («Общество изучения литературы») свидетельствуют, что произведения Достоевского считались эталоном при оценке значимости сочинений китайских авторов.

В 1935 году Мао Дунь также написал критическую статью о «Преступлении и наказании». В статье он признал, что Достоевский любит «униженных и оскорбленных», и отметил двойственный подход Достоевского к окружающей действительности – критического свойства. По сравнению с предыдущими его работами, статья эта утратила широту свободного видения и интеллектуальный размах. В 1930-е годы Мао Дунь напомнил китайским литературным творцам, что следует обращать внимание на социальные проблемы, сочувствовать «униженным и оскорбленным», чрезвычайно метко указал на недостатки прозаического творчества того времени: подавляющее большинство тех, кто пишет прозу в Китае, – люди образованные, среди них практически нет выходцев из низов общества, сродни Горькому или Достоевскому, потому и не появляются романы, которые отражали бы человеческую боль и реальный социальный фон эпохи. Это можно также рассматривать в качестве требований, которые Мао Дунь предъявлял к современной китайской прозе.

Из статей Мао Дуня о Достоевском можно заметить, что его внимание привлекало беспокойство последнего о социальных проблемах, точное отражение состояния общества, сочувствие униженным и оскорбленным людям, а также личный опыт Достоевского, выходца из простого народа, в части жизни низов общества.

В творческом плане в ранних сочинениях Мао Дуня «Ши» («Затмение») и «Хун» («Радуга») заметны следы влияния Достоевского – человеческая фантасмагория, прямой психоанализ и некоторые проявления психических нарушений. Мао Дунь писал их как раз в конце 1920-х годов, когда из-за поражения революции китайское общество погрузилось во тьму, а в интеллигентской среде повсеместно царили упаднические настроения, недоверие и разочарование. Толстой также существенно повлиял на творчество Мао Дуня, чему есть свидетельства в его произведениях 1930-х годов, но об этом будет отдельно сказано ниже.

На склоне лет Лу Синь вспоминал, что в его юности были два писателя, которых он никак не мог полюбить, один – Данте, а второй – как раз Достоевский. Однако, несмотря на это, Лу Синь по-прежнему остается выдающимся обозревателем Достоевского в Китае.

В 1926 году был опубликован первый полный перевод «Бедных людей», который вычитывал Лу Синь, он же сочинил и небольшое предисловие. В отличие от большинства писавших о Достоевском в то время, Лу Синь не стал останавливаться на банальном изложении фактов жизни и творчества автора, не принялся снова повторять ключевые вещи: гуманизм Достоевского, его человеколюбивые идеи, гражданская сознательность, отношение к социальной действительности, – что прежде уже делали многие критики. Вместо этого он обрисовал основную художественную особенность творчества Достоевского – демонстрацию глубины человеческой души, объективно и диалектически проанализировал, как большой знаток человеческих душ Достоевский показывает их добродетели и пороки. По сравнению с утверждениями предыдущих критиков, трактовка Лу Синя оказалась более точной и совершенной. Лу Синь, исходя из интроспекции национальной эстетической психологии, нашел наилучший путь к диалогу с Достоевским, став одним из немногих выдающихся писателей на китайской литературной арене, кто смог так сблизиться с Достоевским и многое почерпнуть у него.

Первое издание романа «Бедные люди» на китайском языке

Лу Синь однажды отметил, что основная тенденция в русской классической литературе – «во имя жизни». Эта мысль совпала с идеями части деятелей искусства Китая начала XX века, так что имена Достоевского, Тургенева, Чехова, Толстого мало-помалу стали возникать в их текстах, а вслед за тем появились и переводы некоторых сочинений этих писателей. Произведения Достоевского в полной мере представляют тенденцию «во имя жизни», именно поэтому Лу Синь глубоко погрузился в его мир.

В 1930-е годы работы Лу Синя о Достоевском зазвучали по-новому. В статье 1935 года «Тосытоефусыцзи дэ ши» («Случай Достоевского») Лу Синь посредством социологического и классового подхода развил достижения своих работ 1920-х годов и сделал следующий шаг в исследованиях эстетической психологии произведений Достоевского, дав в высшей степени глубокое обозрение его насыщенных антагонизмом противоречий романов, раскритиковал «смирение», которое проповедовал писатель, и опроверг однобокий взгляд иных медиков, сводящих его творчество к патологической психологии. Все это имеет огромное значение в исследованиях Достоевского и в наши дни.

Лу Синь с похвалой отозвался о Достоевском как о великом следователе человеческих душ, ведь сам он известен глубоким и всесторонним анализом души нации. Внимательно познакомившись с произведениями Лу Синя и Достоевского, мы откроем, что оба они владеют искусством отражать человеческую психологию и создавать образы «духовных победителей». Исследователи раннего периода не отмечали данное обстоятельство, оно было обнаружено лишь в 1980-х годах, когда специалист по творчеству Лу Синя Ли Чунь-линь (р. 1942) применил сравнительный метод для изучения успеха обоих писателей в анатомировании человеческих душ.

В своей статье «Лян вэй жэнь дэ линхунь дэ вэйда дэ шэньвэньчжэ – Лу Сюнь хэ Тосытоефусыцзи дэ бицзяо яньцзю» («Два великих следователя человеческих душ – сравнительное исследование Лу Синя и Ф. М. Достоевского») Ли Чунь-линь проделал детальную работу в данном направлении. Статья состоит из трех частей. В первой проводится сравнение «А-кью чжэн чжуань» («Подлинная история А-кью») и «Двойника» (в китайском переводе вышел под названием «Раздвоение личности» – «Эрчун жэньгэ»). Повесть Достоевского была опубликована в 1846 году, сразу после «Бедных людей». Главный герой «Двойника» Голядкин по натуре человек мягкий, но крайне обидчивый, его финансовое положение и социальный статус несколько лучше, чем у главного героя «Бедных людей» Девушкина: Голядкин – помощник столоначальника, у него есть собственная квартира, слуга и некоторые сбережения. Голядкин мечтает войти в верхи петербургского общества, он обращает взор на дочь своего начальника, рассчитывая через высокое родство улучшить положение, но в результате подвергается всеобщему осмеянию и терпит неудачу. Голядкин, которому не было свойственно идти к цели, не брезгуя никакими приемами, в любом случае не может снести неудачи и позора, с которыми вдруг столкнулся в реальной жизни, а потому продолжает прятаться от них в собственных фантазиях и разделяется надвое: на Голядкина-старшего, реального, и Голядкина-младшего, выдуманного, то есть того самого «двойника». Голядкин-младший смел и сообразителен, способен на совершенно бессовестные поступки. Он может то, о чем Голядкин-старший лишь мечтает, но сделать не осмеливается, он – идеальное воплощение Голядкина и в то же время олицетворение беспринципного афериста, льстивого подхалима и бесстыжего подлеца. Реальный Голядкин, несмотря на удовлетворение от одержанных в фантазиях побед, не может избавиться от психологических противоречий в общении с «двойником» и, потеряв последнюю надежду, погружается в пучину шизофрении. Под давлением патологического самолюбия Голядкин измысливает, к своей радости, насмешки над высокими чинами. А-кью также принимает почтенного Чжао за собственного сына и в своих фантазиях вымещает накопившуюся ненависть на тех, кто стоит выше него. Оба они, А-кью и Голядкин, с одной стороны, отстаивают собственное достоинство с помощью патологической психологии, компенсируя ею неудачи, которые претерпели перед «важными лицами»; с другой стороны, будучи в плену искаженного психического состояния, уравнивающего всех по принципу «я не добился, так и тебе тоже не добиться», они презирают и даже притесняют тех, кто стоит ниже их или находится в таком же положении, чтобы этим компенсировать собственные неудачи и обрести душевное спокойствие.

Расколотый надвое Голядкин в итоге оказывается в сумасшедшем доме, конец расколотого надвое А-кью также плачевен. А-кью бьет себя по лицу, демонстрируя этим, как сильный А-кью наказывает А-кью никудышного, и так достигает душевного равновесия, не примиряясь с неудачей, а отделываясь от нее. Этот «способ духовной победы» А-кью – внешнее воплощение его бессилия перед окружающей реальностью, на деле же это проявление внутренней неудовлетворенности и случайного протеста, однако трансформация А-кью пока не достигает стадии помешательства. Способы обретения духовной победы А-кью и Голядкина, страдающих раздвоением личности, не могут быть рассмотрены вне исторического и социального контекста, как не могут быть отделены и от общечеловеческих базовых психологических элементов, то есть от стремления сполна проявить субъективную инициативность, почувствовать удовлетворенность жизнью, ее содержательность.

Ли Чунь-линь полагает, что описанные Достоевским «способы духовных побед» Голядкина в сумме не столь полны и всесторонни, как это описано у Лу Синя. Достоевский описал лишь болезненное самолюбие Голядкина и случившееся в результате этого раздвоение личности, но не сумел вполне объяснить породившие этот образ социальные факторы; у А-кью же – видоизмененное самосознание и порожденный им гнев от обиды или причиненного ему вреда, его «способ духовной победы» – постоянно быть готовым перейти от отпора в ненормальном состоянии к отпору в состоянии нормальном. В статье Ли Чунь-линя также проводится сравнение манеры описания Лу Синем и Достоевским процесса самораспада и самобичевания, за этим следует вывод: образ А-кью обладает большей достоверностью, классовое и историческое содержание у Лу Синя богаче, а образ Голядкина – безусловный отход от реализма.

Лу Синь придавал большое значение «А-кью чжэн чжуань», Достоевский также высоко ценил «Двойника». Достоевский полагал, что Голядкин в десять раз превосходит «Бедных людей», что идея «Двойника» – одна из самых серьезных идей, которые в будущем возникнут в литературной деятельности. В последующем своем творчестве Достоевский продолжил вскрывать патологически больные души, создав серию персонажей голядкинского типа, но относительно успешным стал лишь главный герой «Записок из подполья».

Во второй части статьи сказано, что Лу Синь и Достоевский искусно отражают общечеловеческую психологию и очень сильны в выписывании особого душевного состояния своих персонажей. В статье проводится сравнение различных неудачных окончаний совершенного Раскольниковым убийства («Преступление и наказание») и мести Вэй Лянь-шу («Гудучжэ» – «Одинокий»), анализ общего и отличного в истоках реваншистской психологии у этих двух схожих литературных героев, сравнение темы мести в произведениях Лу Синя (она звучит также и в рассказе «Чжуцзянь» – «Меч», и в эссе «Нюй дяо» – «Душа повесившейся») и психологии мести в произведениях Достоевского (привлечены также «Идиот» и «Униженные и оскорбленные»).

В третьей части статьи говорится, что оба писателя также прекрасно умеют выразить всю сложность переплетения добра и зла в человеческой душе. В повседневной жизни «способы достижения духовных побед» людьми типа А-кью или Голядкина сокрыты в их образе действий и не очень-то заметны, а идея мести, таящаяся в специфическом психическом состоянии Вэй Лянь-шу или Раскольникова, вообще почти не видна. Большинство людей часто являют пример всей сложности того, как добро переплетается со злом и оказывается ему тождественно. Дабы проиллюстрировать данный тезис, Ли Чунь-линь взял для сравнения рассказ Лу Синя «Шан ши»[299]299
  Упомянутые здесь и выше произведения Лу Синя переведены на русский язык. Рассказ «Чжуцзянь» («Меч») впервые был опубликован в четырехтомном собрании сочинений писателя в 1954 году (шесть раз переиздавался в разных сборниках, последний раз в 1989 году). Эссе «Нюй дяо» («Душа повесившейся») также появилось в собрании сочинений. Рассказ Шан ши» («Скорбь по ушедшей») был напечатан в 1949 году, в другом переводе был издан в составе собрания сочинений (и также шесть раз переиздавался).


[Закрыть] и повесть «Кроткая» Достоевского.

Главная героиня написанной Достоевским на склоне лет повести недовольна родом занятий своего мужа-ростовщика и, чтобы отделаться от его любви, кончает жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Главный герой, ее муж, – человек тихий и слабый, отличающийся при этом самодурством: временами он суров до крайности, но бывает и очень добрым. Внешне он холоден, но внутри горяч, и эти противоречия его натуры главная героиня не в состоянии вынести. После гибели жены он осознает то зло, которое принес ей, устраивает себе настоящий допрос. Достоевский сполна показывает его сложный характер.

В рассказе «Шан ши» («Скорбь по ушедшей») Лу Синь до самых мелочей раскрывает переплетенные в глубине души Цзюань-шэна добро и зло. Цзюань-шэн и Цзы-цзюнь обрели друг друга, обрели личную свободу, но после свадьбы Цзюань-шэн довольно быстро отдалился от Цзы-цзюнь, потом стал гнушаться ею и наконец вовсе от нее отказался. Он почувствовал, что спасение только в их разрыве, вдруг подумал о том, что Цзы-цзюнь умрет, избавив его от оков, и он получит свободу. Скрытое глубоко в подсознании зло вдруг оказывается видно целиком.

Оба писателя строго потребовали у своих героев отчета об их темной стороне, и те в конце концов выложили всю правду. В момент, когда владелец ростовщической лавки и Цзюань-шэн осмеливаются сознаться в собственном зле, они уже находятся на пути к добру. Лу Синь и Достоевский также вскрыли породившие зло черты характеров своих героев.

В части следствия о душах Ли Чунь-линь полагает «Кроткую» и «Шан ши» чрезвычайно похожими. Отличия же заключаются в том, что социальное положение главных героев этих произведений разное, трагедии их разворачиваются по-разному и причины их также отличаются. Кроме того, в статье утверждается, что, поскольку могущество буржуазии в России времен Достоевского было намного больше, нежели буржуазии в Китае Лу Синя, «Кроткая» в сравнении с «Шан ши» обладает потрясающим душу обаянием особой силы. Героиня повести Достоевского заставляет читателя испытывать больше благоговение, нежели сочувствие, тогда как Цзы-цзюнь вызывает сочувствие больше, чем благоговение. Достоевский прославляет личное освобождение посредством искусной, полной драматизма любовной трагедии; Лу Синь осуждает толкающее человека на губительный путь бессилие личного освобождения посредством описания трагических персонажей в обычных обстоятельствах.