Текст книги "#Охотник на волков"

#Волк шестой

ТОГДА И СЕЙЧАС ОБЪЕДИНИЛИСЬ

Это место походило на волшебный городок добродушных фей.

Высокие деревья между домами мягко сияли, словно их листва была отлита из серебра. Но стоило присмотреться, и становилось ясно, что подобие свечения деревьям придавали не листья, а длинные сережки с распустившимся пухом. Серебряные тополя цвели. Пух летал в воздухе, застревал в ресницах, забивался в нос и прилипал к губам.

На людях, гулявших посреди этого пушистого ада, были прекрасные одежды. Крестьяне в шелках? Не может быть.

– Обрати внимание, – обратилась к своему жениху Аэле. – Все люди в деревне носят одежду, которую сами здесь же и производят. Они ткут материю из тонких и прочных серебристых нитей, которые получают из смешанного с клеем пуха. Деревня, кстати, называется Тополис – понятно почему.

– Ты мой маленький учитель. – Слэйто, посмеиваясь, поцеловал Аэле в макушку. Он это сделал довольно легко: она была даже ниже меня. Я на своих каблуках могла проделать то же самое.

– Вы уйметесь? – хмуро проговорил наш сопровождающий, низкорослый мужчина с красным одутловатым лицом. Причем чисто выбритым, что отличало его от селян. Впрочем, он и не работал в поле. О его профессии можно было судить по характерной красной рубахе. Наемник из Красных конюшен. Один из тех рядовых «лошадников», которые отлавливают недобросовестных арендаторов и жестоко их карают. Арендаторов вроде нас.

Что сказать, мы попались. Лошади, которых мы взяли во временное пользование в Лароссе, пали на Янтарном перешейке. Мне оставалось надеяться только на то, что у Слэйто и Аэле хватит денег расплатиться за погибших животных. Перспектива ссориться с краснорубашечниками из конюшен меня не радовала. Имея подобных врагов, можно всю оставшуюся жизнь провести в бегах.

Наш сопровождающий провел нас в низкую лачугу, приютившуюся в тени гигантского тополя. Здесь тоже, оказывается, было полно пуха, как и снаружи. Я пару раз чихнула, оглядывая помещение. За дощатым, заваленным всяким хламом столом сидел человек, являвший собой полную противоположность первому краснорубашечнику. Если тот был «рабочей силой», то этот – мозгом команды. Тощий, с синеватыми прожилками на лице и хлюпающим носом, на котором каким-то чудом держалось пенсне с треснувшим стеклышком, он напоминал то ли нищего учителя, то ли спившегося академика. Глядя на нас из-под жидкой бесцветной челки, сидевший улыбался, и улыбка его выглядела недобро.

– Господа, у нас редко бывают гости. Прошу простить меня за беспорядок. Я куратор Туззик, наблюдающий за Красными конюшнями в этой долине. Позвольте чуть прояснить для вас всю серьезность положения. Вы взяли напрокат лошадей в нашей конюшне в Лароссе, но явились по эту сторону Хаурака уже без них. Я даже знать не хочу, что вы с ними сделали: съели, угробили на перевале или просто потеряли. Но это крайне печальное для всех нас событие. Одну из тех лошадок, между прочим, я знал еще жеребенком. Выпаивал ее молочком, знаете ли. Впрочем, это к делу не относится. Господа, вы должны мне за трех лошадей три сотни оллов. И это еще гуманная цена, должен признать.

Аэле его не слушала, она топталась около дверей, разглядывая притолоки. А вот Слэйто заинтересованно кивал нашему новому знакомому, словно был согласен с каждым его словом от и до. Но затем с самой глупой своей улыбкой он выдал:

– Куратор, мы понимаем ваше негодование. Но, к сожалению, у нас нет таких средств.

О боги, стоило бы догадаться, что что-то пойдет не так…

– Мы не звери, – заметил Туззик, перебирая пальцами медные купы, рассыпанные свободному от хлама участку стола. – Берем плату и драгоценностями, и дорогими тканями, пряностями, оружием.

Слэйто, пожимая плечами, отвел в сторону полу своего плаща, демонстрируя саблю в ножнах. Куратор краснорубашечников, похоже, воспринял это как угрозу. Глупый. Если бы мой компаньон хотел его убить, он мог бы просто остановить его сердце – как угомонил того бандита на дороге из Ларосса. Он же маг, проклятый маг. Это все еще не умещалось у меня в голове. А у Туззика и подавно бы не уместилось, для него демонстрация символизировала агрессию.

– Я бы не советовал вам угрожать мне, господа. Возможно, вы сможете прикончить и меня, и старину Тода. Но вас запомнят, и за ваши головы назначат такую награду, что триста оллов за лошадей покажутся вам жалкой мелочью. Не забывайте, что Красные конюшни и наши люди есть в каждом уголке Королевства. Стоит ли оно того, а?

Туззик вздохнул, словно устал объяснять прописные истины малым детям, и поднялся, глядя в упор на Слэйто. Сложилось ощущение, что меня вообще не берут в расчет. Куратор разговаривал лишь с магом, изредка поглядывая на Аэле. Я почувствовала себя служанкой при богатых господах – да так, наверно, и выглядела. По сравнению с камзолом Слэйто и потрепанным, но все еще выглядевшим дорого платьем Аэле моя одежда ока смотрелась весьма убого. Что ж, стоило извлечь максимум пользы из сложившегося положения.

– Ну что, Слэйто, – обратилась я к нему. – Ты мой наниматель. И это ты потащил меня через Перешеек. Тебе и оплачивать мертвых лошадей. Ты и со мной-то не расплатился, если начистоту.

– У меня есть. – Он порылся в кармане и извлек пару монет вместе с луковой шелухой и крошками, которые обычно непостижимым образом там скапливаются. – Три, нет, четыре олла. И, думаю, еще пару можно получить за бусы Аэле.

– Я их не отдам, – откликнулся наш ангел откуда-то с улицы.

– Ну, нет так нет. Что ж, господин куратор. Нам надо как-то решить вопрос.

– У вашей служанки неплохие украшения и доспехи.

– Нет! – Произнесли мы со Слэйто одновременно, но, оказалось, подразумевая разные вещи.

– Она не наша служанка, – прибавил он.

– Я не отдам доспехи, – заявила я. – Они стоят больше, чем пара ваших конюшен.

– Возможно, тогда ваша не служанка.

Ох, как я не люблю подобных типов. Мне пришлось шагнуть к Туззику, взять его за грудки и вытащить из-за стола. Куратор ойкнул и впервые за время разговора взглянул мне в глаза.

– Вот так, будьте любезны. Говоря обо мне – говори мне. Слыхал такую тилльскую поговорку? Если нет, запомни ее.

С этими словами я отпустила Туззика. Его подручный Тод успел возникнуть в дверях, убедиться, что конфликт исчерпан, и снова исчезнуть.

– Простите, миледи. Кхм… и воздержитесь от рукоприкладства. Нам надо вернуть деньги. Давайте посмотрим, что у вас еще есть.

Аэле зашла в комнату и с протяжным вздохом принялась распаковывать свой небольшой багаж, который она смогла сохранить даже после того, как погибли лошади. Слэйто снял с безымянного пальца перстень с агатом и начал обследовать плащ на наличие дыр. Видимо, набирать нужную сумму нам все-таки придется вместе и по крохам. Я сняла с предплечья массивный серебряный браслет. Сложная вязь заокраинского алфавита с виноградной лозой украшала его потемневшую от времени поверхность. Я загляделась на это увесистое украшение, увидев его на лотке одного торговца в токане. А Кашим купил и подарил его мне, просто так. Это была не только дорогая безделушка, но и память. Но, как ни печально, к этому времени мне уже удалось научиться расставаться даже с памятными вещами, и я положила браслет на стол.

– Хороший вклад, – радостно произнес Туззик. – Не меньше двадцати оллов.

– Это грабеж, – мрачно заметила я. – Это вряд ли даже половина настоящей цены.

– Тяжелые времена для продажи серебра, – сказал хитрый куратор, поправив пенсне и снова усаживаясь за стол. Он пододвинул к себе чашку, заполненную мелкими украшениями: серьгами, кольцами, цепочками. Среди прочей мелочевки мелькнула брошь в форме русалки с сапфиром, вставленным в ее грудь.

Слэйто заговорил о чем-то с Туззиком, кажется, он торговался по поводу плаща. Но я его уже не слушала. Брошка. О, это знакомая мне вещица! Я видела ее десятки раз. Смех, улыбки, теплый поцелуй в лоб. «Но все-таки – не леди». Брошка, закалывающая шелковый платок, слишком дорогой, чтобы принадлежать обычному странствующему воину. Идеально блондинистая голова. Вот чья это брошка.

Я выхватила украшение из чашки прежде, чем Туззик успел перехватить мою руку.

– Откуда это у тебя?

– Оставил один должник, который не смог расплатиться за лошадь, – ответил куратор.

– Куда он ушел?

Туззик пожал плечами:

– Откуда мне знать. Все куда-то идут и куда-то приходят, не так ли? – прибавил он с безразличным видом, но что-то в голосе куратора заставило меня усомниться в его неведении.

– А если подумать еще раз, – проговорила я отчетливо, и это уже был голос Бешеной Лисицы. Вкрадчивый, глуховатый, не по-женски низкий. Голос, который лучше любого окрика заставляет людей идти мне навстречу.

Туззик наконец осознал, что отпираться не стоит, и судорожно сглотнул.

– Видите ли, в Тополисе беда. У нас похищают юношей.

– Кому они понадобились? – удивилась Аэле. – Обычно похищают юных и красивых девушек. Для всяких мерзостей.

– А у нас, миледи, похищают именно юношей, притом я бы не сказал, что хорошеньких. Всех подряд, и тех, кто лицом не вышел, и совсем никудышних. А сейчас пора сбора пуха, каждые мужские руки на вес золота. Матери воют, естественно. Невесты печалятся. А парни продолжают пропадать один за другим.

Я широким жестом смела со стола украшения и нависла над Туззиком:

– Этот парень с брошкой не смог расплатиться? И ты заставил его идти и искать для вас пропавших парней, трусливый ты мерзавец!

– Войя подери вас, леди, да он сам вызвался. Рыцарь без страха и упрека! А я великодушно простил ему часть денег, которую он остался мне должен.

Я пыталась взять себя в руки. Не будь здесь Аэле, кто знает, возможно, я бы приложила Туззика головой о столешницу, и еще раз, и еще. Но маленький ангел смотрел на меня, запрещая одним своим видом творить любое зло. Проклятие.

Я отошла к окну, пытаясь дышать ровно. Снаружи, среди тополиного пуха, две маленькие девочки в длинных серебристых платьицах играли, хлопая друг друга по раскрытым ладоням и ритмично произнося какой-то стишок. Прислушавшись, я поняла, что считалочкой им служила старинная песня наемников, звучавшая нелепо в детских устах:

 
Много погибло, немногие живы.
Знай, это принцип любой наживы.
Если один друг погиб вчера —
Значит, завтра умрут еще два.
Через неделю – еще три.
И вот в живых остался лишь ты.
 

– Остался лишь ты, – произнесла я эхом. И вздрогнула от прикосновения: теплые пальчики Аэле держали мой локоть.

– Этот человек, владелец броши, он твой друг, верно? Из прошлого.

Я задумалась. Кем был Гардио? Человеком, с которым я делила кров и еду. Тем, с кем было не страшно пойти в пещеру к монстрам. Тем, кто порой едким замечанием отравлял настроение на целый день. Положительно, это самое подходящее определение слова «друг», что я знала. И я кивнула.

– Мы сейчас же отправимся за ним, если хочешь.

– Мы торопимся. – тихим голосом напомнил Слэйто своей невесте.

Ох, никто не умеет прожигать взглядом так, как это делает Аэле. Но Слэйто молодец, держался секунду или две, прежде чем на его худощавых щеках заиграли желваки и он опустил взгляд. Мне до этих секунд выдержки потребовались бы месяцы тренировки.

– Мы пойдем туда, – прибавила Аэле. – И заодно разберемся с исчезновением юношей.

– Вы не забыли, что все еще должны мне деньги? – Туззик чувствовал, что теряет контроль над ситуацией, и был растерян. Похоже, столь странные клиенты никогда раньше ему не встречались.

– Знаете, господин Туззик, мы шли через Янтарный перешеек. Эта доблестная леди и мой жених убили Поглощающего, который обитал там. Теперь проход свободен. Это чего-то стоит?

Заморгав, Туззик едва слышно произнес:

– Убили Поглощающего. Это невозможно.

– Можете проверить. Просто дойдите до Перешейка. Аура зла исчезла. Там больше нет Удела Мрака. Какова, по вашим бумагам, цена сокращения пути от Ларосса до Тополиса? Сколько стоит убийство зла и освобождение пути?

– Это бесценно, – ответил Туззик. И тут же добавил: – Но это может быть пустой болтовней. Если вы соврали мне и просто пытаетесь сбежать, вас будут искать, причем по всему Королевству.

– Просто покажите нам, в какую сторону отправился друг нашей спутницы, – сказал Слэйто.

* * *

Слэйто вовсе не радовало наше внезапное отклонение от намеченного пути. Спорить с Аэле он даже не пытался, но угрюмо молчал всю дорогу. Мне не было дела до его обид. Я спешила. «Если один друг погиб вчера – значит, завтра умрут еще два». Детская считалка не выходила у меня из головы. Сколько еще друзей ходит по дорогам Королевства. Сколько их еще умрет из-за меня. Тело Кошон еще не остыло, а ко мне приходят известия о давно потерянном друге. Куда ведет меня эта нить?

– Забавно, – сказала я, взглянув на Аэле. – Я познакомилась с Гардио – человеком, которого хочу найти, – когда мы с ним разыскивали похищенных девушек.

– О, и вы их нашли?

– Не совсем. Но было довольно весело. Гардио хоть и бродяга, но он одевается и ведет себя как дворянин. Шатается без дела по дорогам и проповедует стиль жизни вольного воина.

– Его брошка – это символ линии Штольца, – сказал Слэйто. Это были его первые слова с той минуты, как мы покинули Тополис.

– В смысле?

– Русалка с сапфировым сердцем служит чем-то вроде герба королевского рода, линии, члены которой управляли Штольцем. Так было еще до войны. Он родственник короля?

– Вряд ли, – покачала головой я. – Хотя сейчас я ни в чем не уверена.

Мы шли среди тополиных садов. Вокруг на многие мили простирались плантации Тополиса. Его жители могли не опасаться мародеров. Секрет изготовления клея все равно знали только они, для всех остальных пух, плавающий в воздухе вокруг нас, представлял собой просто тонкую и хрупкую паутинку. Абсолютно бесполезную.

Туззик указал направление, в котором двинулся Гардио. Чем руководствовался мой «отвратительный блондин»? Юноши, судя по кратким и сбивчивым свидетельствам куратора, исчезали ночами. Просто испарялись из домов: то ли сами уходили, то ли их незаметно уводили под руки злые силы. Но Гардио направился в сторону старой мельницы. С ней не было связано ничего необычного, кроме того, что мельницей не пользовались. Никаких чарующих легенд, никаких кошмаров. Просто заброшенное строение. С началом войны стало выгоднее покупать муку, чем ее производить. Торговля в Тополисе сильно изменилась, как и все вокруг.

– Из какого ты региона?

Долгая дорога располагает к душевной беседе. Я попыталась разговорить Слэйто, чтобы он не дулся, тем более что его незаурядная внешность давала для этого хороший повод.

– Ты это имеешь в виду? – Он пальцем указал свое лицо и улыбнулся. При этом глаза его стали еще уже и совсем спрятались за ресницами. – Мой отец был тилльским наемником, а мать – родом с севера, из небольшого городка за Карнаком. Я унаследовал самые странные черты их внешности.

– А-а-а. – протянула я. – Отец-наемник, значит.

– Ты не о том подумала. Они любили друг друга. Сильно любили. – Слэйто вздохнул. – Оба не пережили Ниссианского восстания. Отец хотел увезти мать в Тиль, она же хотела остаться в Королевстве. Победило ее желание, как всегда, вот только мама ошиблась. Волна восставших смела тилльского офицера и его жену. В ту пору уже подросток, я гостил у друга в Кармаке и потому остался цел. Но так и не узнал, ни где их тела, ни кто их убил.

– Прости, это грустная история.

– Слишком старая рана, чтобы болеть. В любом случае, ты спрашивала не о моих родителях, а про мою внешность. В детстве мне из-за нее частенько доставалось, знаешь ли. А когда я подрос – привык. Конечно, девушки от меня все равно шарахались.

– Но ты красивый, – вырвалось у меня почти машинально, и я тут же об этом пожалела. – Я имею в виду, посмотри на себя: ты высокий, статный, симпатичный. Тебе досталась такая красавица-невеста как Аэле. Так что нечего жаловаться.

– Это не мое лицо, – с загадочной улыбкой сказал Слэйто и, не добавив больше ни слова, ускорил шаг, уходя вперед.

– О чем это он?

– Кто знает. – Аэле приподняла подол платья, перешагивая лужу. – Я и половины не понимаю из того, о чем он говорит. Стараюсь не заморачиваться. Мужчины!..

– А ты сама откуда родом? – Мы проходили по высокой гряде, на которой были высажены молодые тополя. Тонкие деревца в серебристом сиянии весьма напоминали Аэле.

– О, я родилась на острове Симм. В Королевстве его называют загадочным. Но на самом деле ничего такого в нем нет! – Девушка тряхнула локонами. – Я плохо помню свое прошлое. Слэйто говорит, что я потеряла память из-за какой-то ужасной истории. Нас сильно облучило магией, когда мы познакомились.

– Хватит пустословить, – оборвал наш разговор Слэйто. – Мы почти дошли.

Мельница и вправду была хорошо видна. Серая и покосившаяся, она мало напоминала приют злых сил. Скорее дом для бродяг: подойдя ближе, мы обнаружили места, где горели костры путников, которые делали здесь привал, привлеченные каменными стенами.

– Что может заставлять юношей сбегать из дому? – обратилась я к моим спутникам, когда мы подходили к мельнице.

– Красивые девушки? – предположила Аэле. – Жажда славы? Деньги?

– Амбиции, – односложно заключил Слэйто.

Я присела у кострища.

– Я знаю, зачем здесь останавливался Гардио. Лучший способ ловить зверя – использовать живца. Он сам хотел стать приманкой – вдали от людей на случай, если придется принять бой. Все юноши уходили ночью.

– Ты предлагаешь заночевать тут?! – воскликнула Аэле. – А вдруг Слэйто тоже исчезнет! Что мы тогда будем делать?

– Мы справимся, – уверенно сказала я. Хотя на самом деле понятия не имела, с чем доведется столкнуться. – Мы победили Поглощающего. Твой жених – маг. А я, Войя подери, лучшая женщина-мечник Королевства. Чего тебе боятся, Аэле?

– Разве что долгого ожидания.

Маленькая птичка была права. Нам предстояло ждать довольно долго, до темноты была еще пара часов. Я достала из дорожного мешка дневник охотника, решив продолжить чтение, хотя меня не особенно впечатлила первая история. Но делать было все равно нечего.

ЛАКЦИНА

Я двигался на юг, мой читатель, неспроста. Каждый охотник знает, что мех животного редеет и становится плоше с каждой милей ближе к солнцу, но все же звериный мир разнообразен и прекрасен на юге ничуть не меньше, чем на севере. О волках Лакцины я слышал еще от своей прабабки, которая, надо отметить, была прирожденной охотницей и ходила в лес до восьмидесяти лет с кинжалом наголо. Она и рассказала мне, что белый переливчатый мех лакцинских волков не похож на ощупь ни на один другой мех на свете. Достаточно гладкий, он якобы обладал потрясающей легкостью, свойственной разве что беличьим шкуркам.

Как почетный член охотничьего сообщества я не мог не добыть такой ценный трофей и направился в Лакцину, город-лазарет. Хотя последнее уточнение является преувеличением – разумеется, весь город не мог быть одной больничной койкой. Но дело в том, что если в Кармаке процветали военные искусства, то призвание Лакцины было в исцелении страждущих. Со всего Королевства сюда стекались хворые и отчаявшиеся, желая получить свою долю лекарств и надежды.

Что ж, я был здоров как бык (хотя только физически, ведь Кармак сильно пошатнул мои душевные силы) и намеревался устроить в лесах возле Лакцины настоящий волчий лов.

* * *

Увы и ах, читатель, чего только ни готовит судьба охотникам вроде меня. Мое первое столкновение с лакцинским волком едва не стало последним походом в лес в моей жизни! Мне попался на диво хитрый экземпляр, который, вместо того, чтобы убежать, как и положено зверю, подло напал на меня и разоружил. Да-да, я не шучу. Зверь словно знал, что надо вырвать у меня не только копье, но и отобрать кинжал и даже пращу! Эта хитрая бестия в одно мгновение лишила меня шансов на честный бой.

Я прощался с жизнью, а волк запустил зубы мне в руку, когда охотничий рожок и лай собак спугнули это исчадие ада. Через мгновение меня окружила группа верховых охотников. Я, признаться, с недоверием отношусь к подобным забавам – кони в лесу, тоже мне охота. Но в этот раз я был готов целовать им копыта. А когда выяснилось, что один из охотников доктор, – счастью моему не было предела. Он не только помог мне подняться, но и обратил внимание своих спутников на мою брошь, символ охотничьего братства, чем пресек их гнусные усмешки.

Так я и познакомился с доктором Эркилем, лучшим хирургом Лакцины. Осмотрев место укуса у меня на руке, он, не спрашивая моего согласия, увез меня к себе домой, чтобы оказать необходимую помощь. Великодушный доктор тщательно промыл и перевязал мою рану. А затем мы промочили горло отличным виски. Когда я уже собрался покидать моего гостеприимного хозяина, то обмолвился, что живу в палатке за городом. Доктор Эркиль чуть ли не силой упросил меня остаться и разделить с ним его крышу и стол, хотя бы до полного заживления злосчастной раны у меня на руке. Собственно, эти строки я пишу, попивая виски в теплом халате доктора. Viva la medicine!

* * *

Сегодня за завтраком я поинтересовался у моего любезного нового друга, какие достопримечательности мне стоит повидать в городе. Попыхивая небольшой трубкой из красного дерева, совсем не подходившей его утонченному образу в целом и правильному безбородому лицу в частности, доктор Эркиль посоветовал посетить Ратушу, построенную симмскими мастерами и украшенную резьбой по соли, которую не растворяет дождь и не плавит солнце. Также он порекомендовал мне сходить в атриум городского суда, что со стеклянной крышей. Мой друг сообщил, что благодаря этой архитектурной детали из здания суда можно наблюдать за небесами в любую непогоду. Какому выдумщику это пришло в голову? Я предположил, что наилучшие впечатления подарит посещение здания в ночное время, что позволит полюбоваться звездами.

– Ни в коем случае, милейший! – вскричал явно обеспокоенный хозяин. – Я не отпущу вас из дому ночью! Возможно, увлеченный ловлей волков, вы не слышали, что у нас в городе орудует маньяк!

Эта история меня заинтересовала, и я слово за словом вытянул из господина Эркиля мрачные новости Лакцины, хоть врач и упорствовал.

Оказывается, уже более полутора месяцев в городе бесчинствует жестокий преступник. По-видимому, кто-то из учеников хирургов так и не нашел себя в медицине и обратился ко злу. Человек нападал в ночи на одиноких горожан. Словно свиней или коров на бойне, он расчленял их, раскладывая части тел подобно адским натюрмортам.

Я никогда не причислял себя к впечатлительным натурам, однако рассказ доктора не на шутку пронял меня. Жить в столь развитом обществе и представлять, что во тьме тебя поджидает монстр, – немыслимо. Господин Эркиль заметил, что все жертвы принадлежали к приличным семьям, были молоды и приятны лицом и телом. Не хотелось бы льстить себе, но я подходил под описание жертвы как нельзя лучше! Вот посмеялся бы сейчас мой друг Арлин.

Решив лишний раз не покидать безопасных стен, я начал исследовать дом. И что это был за дом, скажу я вам. Огромный особняк в северном стиле, сложенный из солидных и надежных гранитных блоков. Это продуваемое всеми ветрами место могло бы наводить уныние, не будь здесь такого изобилия ковров и тканых дорожек. Несмотря на отсутствие хозяйки (доктор Эркиль не был женат), дом дышал уютом. Гобелены, скрывающие гранитную кладку, живопись на стенах, так хорошо демонстрирующая художественный вкус хозяина, и множество дорогих вещей повсюду. Хозяин признался, что его родители, ныне почившие, жили в достатке и ни в чем себе не отказывали.

На первом этаже особняка располагался кабинет, в котором господин Эркиль принимал пациентов. Я успел понаблюдать за моим добрым другом и в его работе. Хотя основную массу посетителей в тот день составляли купцы, чиновники разных рангов и служивые люди, приходил за помощью к доктору и совсем простой народ вроде крестьян и ремесленников. Мне особенно запомнилась полунищая старуха, которая, покидая его дом со слезами благодарности на глазах, благословляла доктора именем Святой Сефирь. Он, конечно, не взял с нее ни монеты, ведь было ясно, что за душой у нищенки ни куппа. Воистину, доктор Эркиль был ангелом-хранителем Лакцины.

Я спросил моего хозяина, почему он не чурается работать даже за грошовую благодарность. Ведь, судя по дому со всей его обстановкой, он не только сохранил накопления родителей, но и приумножил их, и ныне, без сомнения, является человеком высокого достатка, не обязанным трудиться каждый день.

Эркиль мягко улыбнулся мне и ответил:

– Перед ножом хирурга все равны – и бедняки, и богатые. И болезни поражают низшие сословия такие же, какие случаются и у богачей. Изучая же и врачуя редкую болезнь бедняка, я набираюсь опыта и потом смогу избавить от того же недуга мэра или начальника стражи. И уже это обеспечивает мне средства к благополучному существованию и возможность помогать тем, кому в жизни повезло меньше.

Мне был дозволен допуск в каждую комнату дома, кроме подвала. Оттуда веяло холодом, и я грешным делом подумал, что доктор расположил у себя под полом покойницкую. Это предположение насмешило моего друга – он сообщил, что в Лакцине есть городская мертвецкая, куда отвозят всех отгрешивших, как он называл скончавшихся людей. В его же подвале, увы, я найду только ледник с тушами коров и свиней. Ведь именно этим и расплачиваются с ним крестьяне, у которых нет денег на оплату осмотра.

* * *

Тем вечером мы все-таки вышли в город. Доктор вывез меня в крытом экипаже в оперу. Я не стал огорчать моего друга своей оценкой постановки, потому что она мне не понравилось. На сцене играли миниатюры южных провинций, которые под гнетом королевского правления превращались в казармы идиотов. Север явно переживал не лучшие времена, но странная гордость тем, что мы менее зависимы от королевской власти, слишком уж превозносилась в подобных представлениях. Каждый житель Королевства публично хвалил монарха Карцина, но спустя миг мысленно смеялся над его жадностью и глупостью. И, конечно, вместе с ним северяне обсмеивали и весь юг. Воздух свободы их слишком сильно пьянил. Мне пришло в голову, что, возможно, я доживу до той поры, когда увижу бессмысленную революцию, которая повергнет города вроде Лакцины в хаос. Кому же это надо?

Как бы там ни было, после оперы мне представилась возможность познакомиться с высшим светом Лакцины. Доктор Эркиль пользовался успехом в обществе и за полчаса представил меня и мэру, и верховному стражнику города, и всему преподавательскому составу местного университета. Рука от частых рукопожатий начала неметь, и мне уже хотелось уехать домой, – но тут я заметил ее!

Прекрасная высокая и полногрудая девушка с бледной кожей и крупными чертами лица, она не могла остаться незамеченной. Мишая оказалась дочерью декана факультета хирургии и его студенткой, которую несомненно ждало блестящее будущее в этой области медицины. Лишь подумайте – женщина в стенах университета! И лучшая из лучших! Я бы не мог сказать определенно, что же меня привлекло в ней: властный взгляд, уверенная неторопливая речь или, да простит мне читатель сию вольность, ее природные достоинства. Одно могу сказать точно: Мишая запала мне в душу. Засыпая дома в тот вечер, я вспоминал взгляд ее бездонных глаз.

* * *

Лакцина меня не отпускала. Нанесенная волком рана требовала ухода, к тому же Мишая начала приезжать к доктору Эркилю. И я, как ни старался избежать общения, невольно искал с ней встречи. Может, мне и следовало быстро собрать вещи и идти на юг в поисках новых охотничьих трофеев. Но зная, что придет Мишая, я задерживался еще на день-два, желая якобы случайно столкнуться с ней в холле дома доктора. Однако, увы, фея моих ночных грез более тянулась к обществу господина Эркиля. Они часами могли обсуждать какую-то научную белиберду, делая меня невольным безучастным слушателем. Я чувствовал себя глупым щенком, которого из жалости пустили в гостиную посидеть у ног хозяев этого мира.

За прошедшие дни я исходил весь город. Увидел стеклянный потолок атриума (не забыть эту идею, если решу строить свой дом!), осмотрел городскую больницу, исходил все мосты над речкой Толула. Что и сказать: я заскучал. Меня ждали еще сотни видов волков, на которых я мечтал поохотиться, а в этом городе – рафинированном и пересыщенном самомнением – приязнь я испытывал лишь к Эркилю и Мишае. Но этих двоих вполне удовлетворяло общество друг друга, и я всерьез задумался о том, чтобы двинуться в путь.

Пожалуй, схожу и поинтересуюсь у местных, есть ли возможность нанять дилижанс до Сижарле.

* * *

Это был один из самых ужасных вечеров в моей злосчастной жизни. Я возвращался со стоянки дилижансов, где мне отказали, сообщив, что дорога на Сижарле разбита и что мне придется наслаждаться пребыванием в Лакцине еще как минимум неделю. Проходя по аккуратной городской набережной и пересекая мост через Толулу, я услышал странный шорох, доносящийся из-под арки моста. Уже темнело, и я не видел, кто производил этот звук, но почему-то подумал о ребенке, который играет у воды и вот-вот упадет в нее. Почему именно о ребенке, ведают лишь боги. Но я спешно спустился под мост к воде по каменной лестнице.

Открывшееся глазам зрелище меня потрясло, воспоминание о нем даже сейчас, спустя порядочное время, леденит мою душу. Есть пределы человеческого восприятия, и я, оберегая вас, мой читатель, короткими штрихами нарисую картину, которую услужливо преподнесло мне собственное воображение.

Под мостом на камнях лежала женщина в багряном платье, широко раскинув руки и смотря в небо. Обрывки ткани валялись справа и слева от нее. Я двинулся к леди, желая помочь, но. Ткань оказалась вовсе не тканью. А багряное платье было вовсе не багряным. Я понял это, лишь вступив в вязкую бурую кровь и. Мне не хочется даже думать, какая часть тела этой несчастной оказалась у меня под ногой.

Наверху засвистели, сбежалась городская стража. А мне сделалось дурно за углом арки моста, где я извергал из себя обильный ужин. Хоть я и отвел глаза от ужасающей картины, но она стоит у меня перед глазами даже сейчас. Жертва маньяка, брюнетка с печально-серыми глазами, с тех пор мерещится мне за каждым углом.

Стражники допросили меня и отпустили. На мне не было следов крови, и они не нашли орудие преступления. К тому же я прибыл в город намного позже, чем начались преступления, и связать меня с предыдущими жертвами было невозможно. У стражи была лишь слабая надежда, что я заметил настоящего убийцу. Как они меня ни выспрашивали, я раз за разом повторял, что слышал лишь призрачный шорох шагов. Шагов чудовищного монстра, покидающего сцену своего ужасного спектакля.

Я так стремился убежать из-под арки, что чуть не растянулся, поскользнувшись на чем-то. Это оказался аметистовый браслет: тонкое витое кольцо с камнями поразительно насыщенного фиолетового цвета. Разумеется, я смог рассмотреть находку лишь дома. Почему же я вообще забрал браслет, а не отдал его стражникам? Ответ прост: любой служитель закона ворует. А эта вещь, скорее всего, принадлежала убитой. Мне хотелось узнать, кто эта девушка, и вернуть украшение ее семье. Слабое утешение, но для браслета это была бы лучшая судьба, чем стать ставкой в карточной игре какого-то подвыпившего сержантишки.