Текст книги "Особенная"

Глава XIV

Барон Карл Карлович Остенгардт и Ирина Валентиновна Горная являлись совершенно исключительными женихом и невестой. Прежде всего Рен категорически отказалась от шитья приданого, а деньги, предназначенные для этой цели, решила целиком употребить на покупку автомобиля. Между ней и ее женихом никогда не было столь обычных для будущих молодых супругов разговоров по поводу предстоящей совместной жизни.

Мистер Чарли приходил ежедневно к шести часам и после обеда усаживался с Рен за партию шахмат, храня свое обычное величественное спокойствие. Жених и невеста никогда не говорили о своих чувствах друг к другу, да и вообще мало говорили о чем-нибудь, кроме спорта.

– Очень удачное супружество! Они так чудесно подходят один другому, – следя глазами за прямыми, длинными фигурами, склоненными над шахматной доской, со смехом говорил Анатолий.

Лика по-прежнему ездила в приют, часто встречала там князя и с каждой новой встречей все больше и больше привязывалась к этому прекрасному, достойному человеку.

Князь Гарин был по обыкновению изысканно почтителен и предупредителен с ней; с каждым разом он все больше приходил к убеждению, что лучшей жены, чем Лика, ему не найти. Только бы молодая девушка согласилась осчастливить и его самого, и маленькую Хану…

Свадьба Рен должна была состояться в середине ноября, а к Рождеству молодая чета собиралась уехать в Финляндию, где у барона было большое поместье, которое он важно называл своим замком, хотя на замок оно ничуть не походило.

Мария Александровна, несмотря на ярое сопротивление будущих молодых, решила все-таки отпраздновать свадьбу Рен с возможной пышностью. Она радовалась предстоящему торжеству и тому, что холодная, эгоистичная, вечно всем недовольная Рен наконец нашла себе партию, да еще, по мнению матери, такую удачную.

«Уже и Лике бы впору. Она ведь у нас умница, красавица и воплощенная доброта! – мысленно рассуждала Мария Александровна, вглядываясь в лицо младшей дочери и мечтая теперь о еще более прекрасном жребии для нее. – Все эти приюты, благотворительность, вся эта возня с чужими ребятишками – как это должно изводить бедную девочку! – тревожно думала госпожа Карская. – Она даже похудела заметно. Немудрено: только и заботы, что о том, здоровы ли, сыты ли, веселы ли ее питомцы!»

А молодая девушка, увлеченная в это время тщательным рассматриванием подвенечного платья сестры, быстро повернула голову в сторону Марии Александровны, увидела ее озабоченный любящий взгляд и низко склонила свою золотистую головку над каким-то затейливым кружевным воланом.

– Дитя мое, Лика! Что с тобой? – сердце Марии Александровны невольно сжалось при виде осунувшегося личика дочери. Она давно не говорила с Ликой так ласково, так просто и сердечно. Материнский инстинкт разом заглушил ее прежнее недовольство дочерью. – Что с тобой, моя девочка?

Что-то родное, давно утраченное и вновь обретенное послышалось Лике в звуках голоса матери. Через минуту она очутилась в объятиях Марии Александровны, задрожала, забилась, как подстреленная птичка, на ее груди и, плача и смеясь в одно и то же время, прошептала:

– Мама! Мама! Дорогая моя! Вы – моя, вы вернулись ко мне! Я знала, о, мама! Как я счастлива! Я снова счастлива!

– Дитя мое, скажи, чем же ты несчастна? – растроганная, слегка взволнованная и испуганная, спросила дочь Мария Александровна.

– О, как я страдала все это время – без вас, без вашей ласки, мама, моя родная! – чуть слышно ответила Лика. – Я ведь чувствовала свою вину перед вами и…

Мария Александровна крепко обняла и расцеловала дочь.

– Все забыто! Все забыто и прощено… Ведь я сама так люблю мою маленькую девочку, мою «особенную»! – шептала она, сама с трудом удерживаясь от рыданий.

– Слезы? В день моей свадьбы! Весьма любезно с твоей стороны, Лика! – внезапно появившись на пороге, воскликнула недовольная Рен. – Дайте ей лавровишневых капель[18]18
  Настойка из плодов лавровишни широко применялась при общем недомогании и головных болях, а также в качестве успокоительного средства.


[Закрыть], пусть она успокоится! – коротко бросила она мисс Пинч, как тень всюду следовавшей за ней. – Ехать в церковь с красными глазами нельзя. Советую тебе прийти в себя и успокоиться, – закончила она своим обычным ледяным тоном.

– В самом деле, девочка моя! Давай вместе постараемся успокоиться! – шептал на ухо плачущей девушке нежный и взволнованный материнский голос.

Но Лика уже овладела собой. Счастливая, успокоенная и обрадованная внезапной материнской лаской, она, крепко поцеловав мать, прибежала в свой розовый будуар, где все говорило ей о нежных заботах все той же милой мамы, и в этой розовой комнатке дала полную волю своему радостному порыву. Ах, как она снова счастлива сегодня! Ее дорогая мама снова горячо приласкала ее! Она ее полностью простила, она больше не будет сердиться! И Лика впервые с восторгом взглянула на аккуратно разложенное на маленьком канапе[19]19
  Канапе́ – небольшой диван с приподнятым изголовьем.


[Закрыть] нарядное розовое платье, которому до сих пор не уделяла никакого внимания. Она наденет сейчас это платье и этот венок из розовых маргариток, приготовленные для нее любимой мамой, и без тени недавних тревог поедет на венчание сестры.

– Феша! – крикнула Лика тем радостным голосом, которого в последнее время не было слышно в огромной квартире Карских. – Скорее, помогите мне одеться, Феша!

И, весело напевая, принялась за свой туалет. Расторопная Феша ловкими руками поспешила нарядить свою «любимую» барышню, как называла в глубине души молодая горничная Лику – в отличие от нелюбимой Рен.

Она отлично понимала разницу между обеими сестрами. От Лики Феша не слышала ни одного резкого слова, тогда как ее сестра всегда презрительно и свысока обращалась с прислугой.

Через полчаса младшая Горная, уже вполне готовая, вышла в гостиную со счастливым лицом, с сияющими, хотя и заплаканными глазами. Пора было ехать в церковь. Она быстро подбежала к матери, прижалась к ней на минуту и нежно прошептала:

– Мамочка! Милая, родная! Так вы все-таки любите свою Лику?

– Глупышка моя маленькая! И ты смеешь еще сомневаться в этом?

И, притянув к себе дочь, Мария Александровна еще раз горячо поцеловала ее в знак полного своего прощения.

Глава XV

Как и в обычное время, так и сейчас, в минуты своего венчания, Рен была невозмутимо спокойна.

Она высоко поднимала голову, бросая вокруг себя гордые, самодовольные и надменные взгляды и явно гордясь перед сверстницами выпавшим на ее долю счастьем.

Мистер Чарли не уступал в этом своей невесте. Он был вполне доволен и ею, и самим собой.

– Поздравляю тебя от всей души, сестра, – с искренним сердечным порывом обратилась к новобрачной Лика, когда по окончании обряда Чарли и Рен остались на амвоне, чтобы принять поздравления приглашенных. – Я надеюсь, ты будешь вполне счастлива!

– Надеюсь, – ответила Рен, и ее деревянный голос прозвучал с такой не допускающей возражений самоуверенностью, что Лика и сама преисполнилась уверенности в счастье сестры.

– Брат Чарли! Поздравляю вас!

– Сестра Лика! – барон нагнулся и поцеловал руку своей новой родственнице.

Лика поспешно отдала ему поцелуй в голову или, вернее, в тщательно подстриженную щетинку волос и поспешила в смежный с церковью зал, где приглашенных ждали конфеты, фрукты, шампанское и чай.

– Позвольте поздравить вас, Лидия Валентиновна! – услышала Лика звучный, уже так хорошо знакомый голос.

– С чем? – улыбнулась она, радуясь снова увидеть князя, ставшего ее близким другом. – С чем поздравить? Ведь не я же венчалась, Всеволод Михайлович, а сестра.

– Да, но так принято поздравлять родных и знакомых новобрачных, – улыбаясь, пояснил князь, передавая ей бокал с искрящимся вином.

Лика как-то так неудачно приняла его из рук князя, что хрупкий хрусталь выскользнул из ее руки и упал на пол, разбившись на мелкие кусочки.

Лика вспыхнула до слез от смущения за свою неловкость.

– Ничего, Ликушка, бей, не жалей, это счастливая примета! – весело воскликнул Толя, подбегая к младшей сестре, и тут же исправил ее оплошность, подав Лике новый, до краев наполненный бокал.

– За вашу идею, князь, за ваше учреждение, за ваш чудесный приют! Да? – с доброй улыбкой чокнулся с Гариным веселый, жизнерадостный юноша.

– И за наших детей, – подтвердил князь Всеволод, – не правда ли, вы согласитесь выпить за наших детишек? За здоровье Феди, Митюши, Тани и других, – с этими словами Гарин протянул свой бокал брату и сестре.

И Лика, снова сияя, выпила за здоровье своих любимцев-малышей.

Глава XVI

Елка в приюте была назначена на третий день праздников. Лика пригласила на это скромное торжество самых близких и симпатичных из своих друзей. Должны были присутствовать баронесса Циммерванд, Сила Романович, его кузина Бэтси и Анатолий. Мария Александровна была не совсем здорова и поневоле осталась дома, хотя и рвалась посетить приют.

Лика приехала в приют задолго до назначенного часа и активно занялась последними приготовлениями к празднику.

Елка удалась на славу. Сила Романович не пожалел денег, чтобы побаловать ребятишек, и прислал целый транспорт всевозможных украшений, сюрпризов и конфет, развешанных усилиями Лики, Валерии Ивановны и няни по пышным ветвям огромного дерева.

В ожидании почетных гостей детишки толпились в зале, радостно щебетали, ахали, восторгались и с каким-то благоговейным трепетом смотрели на гордую лесную красавицу, наполнявшую небольшой приютский зал свежим запахом хвои.

– Ну-с, детвора, а теперь помолимся, пока нет никого; помолимся хорошенько за ваших благодетелей и за то счастье, которое Господь Бог даровал всем нам! – объявила Лика, закончив с последними украшениями и соскакивая на пол с высокого табурета, на который она вскарабкалась, чтобы украсить верхушку зеленой красавицы.

Детишки вмиг притихли. Еще теснее окружив свою юную попечительницу, они опустились по ее приказанию на колени посреди зала и направили свои чистые детские глазки на освещенную светом лампады висевшую перед ними икону.

Лика ласковым взглядом окинула своих маленьких подопечных и тихим, торжественным голосом запела мелодичную и прекрасную «Молитву Девы». Почему она выбрала именно эту арию вместо церковной молитвы, молодая девушка решительно не смогла бы объяснить даже самой себе.

Она стояла среди коленопреклоненных ребятишек, такая же прекрасная и по-детски чистая, как и они. И песнь ее звучала той же чистотой, той же всепоглощающей силой истинного милосердия и любви.

Увлеченная, унесенная, как на крыльях, куда-то высоко-высоко своим неземным порывом, Лика не слышала, как позвонили в передней, как горничная открыла дверь, как в комнату осторожно, стараясь не шуметь, вошел князь. И лишь когда гимн закончился мелодичной и особенно торжественной нотой, девушка подняла голову и ее глаза встретились с растроганным и просветленным взором Гарина.

– Это вы! А я и не слышала, как вы подошли! – промолвила она смущенно, наскоро поправляя растрепавшиеся во время возни с елкой волосы.

– Если бы вы только знали, как вы были трогательны сейчас, сию минуту, окруженная молящимися детьми! – произнес князь, ласково глядя в лицо девушки. – И как жаль, что по причине простудного недомогания моя Хана не смогла приехать сюда сегодня, чтобы повидать вас и познакомиться с нашей детворой. Она бы точно приняла вас за ангела, спустившегося к нам с небес.

Баронесса Циммерванд и оба Строгановых, Сила и Бэтси, застали князя и Лику окруженными шумящей, визгливой, в полном смысле слова ошалевшей от радости детворой.

– Вы – точно добрые волшебники среди всех этих крошечных человечков, ждущих от вас щедрот, – загудел бас вошедшей в зал великанши баронессы.

– Нет, волшебники не мы, а вот кто! – возразила Лика, выдвигая вперед несказанно смущенного ее вниманием Силу Романовича. – Посмотрите, чего только он не надарил детям!

– Ну, вот, помилуйте-с! Как же не послужить доброму делу! – смущенно оправдывался тот, покраснев и потупившись от непривычного для него всеобщего внимания и любезности.

– Дамы и господа! Чтобы не терять драгоценного времени, я предлагаю сейчас же зажечь елку! – весело воскликнул Анатолий, к немалому удовольствию карапузика Феди, важно восседавшего у него на плечах. Другие дети тоже в один миг окружили молодого пажа.

– Федя! Зажигай елку! – живо командовал юноша, протягивая малютке палку, к концу которой была прикреплена тоненькая розовая свечка.

– И я, дядя Толя! И я! – подала голос Танюша, общая любимица и взрослых и малышей.

– Нет, я! Я зазгу люцсе всех, – пищал чей-то тоненький голосок. И детишки со всех сторон окружили елку, отчаянно шумя и толкаясь.

Только вмешательство взрослых помогло установить кое-какой порядок. Елку наконец зажгли к полному восхищению ребят; малышам раздали рождественские подарки. Федя завладел прекрасным зеленым пароходом, привезенным Силой Романовичем, а голубоглазая Танюша укачивала, как заботливая мамаша своего ребенка, очаровательную куклу – подарок «князеньки».

– Ох, какая она красивая, тетя Лика! Чудесная, красивая, совсем как ты! – говорила девочка, захлебываясь от восторга и покрывая поцелуями фарфоровое личико куклы. Лика в это время с заботливой нежностью заплетала в косичку растрепавшиеся локоны ребенка, не замечая, как две пары глаз смотрят на нее с нежным сочувствием и добротой.

То были глаза князя Гарина и добродушной баронессы, его тетки.

– Как она мила, как необычайно добра эта милая Лика! – произнесла шепотом баронесса, обращаясь к племяннику. – Такая девушка способна сделать вполне счастливым человека, который назовет ее своей женой.

– А знаешь ли, о чем я в последнее время часто подумываю, Всеволод? – еще больше понизив свой чересчур зычный голос и отводя племянника в сторону, снова заговорила она. – Вот бы тебе такую подругу жизни! А также старшую сестру и воспитательницу твоей любимице Хане. А? Права я или нет, говори?

– Что вы говорите, тетя, – князь даже изменился в лице, так как догадливая тетка угадала его самые сокровенные, заветные мечты. – Я слишком стар для Лики, она не пойдет за меня… – прибавил он смущенно.

– Ах, глупости! – снова забасила баронесса. – Лика – серьезная, милая девушка, а не бальная танцорка, не пустая, легкомысленная светская кукла. Ей не балы, не танцы нужны, а полезная, хорошая трудовая жизнь. Я поняла это с первой же встречи с ней. Ей гораздо важнее получить друга и сотрудника в общем деле, нежели веселого молодого мужа. А таким другом и сотрудником ты ей вполне можешь стать.

– Если бы это случилось, я был бы счастливейшим из смертных, дорогая тетя! – горячо вырвалось из груди князя Всеволода. – Только… только я сам никогда не решусь предложить себя в мужья этой очаровательной и великодушной девушке, – сделав короткую паузу, шепотом заключил он свою речь.

– И не надо! – прозвучал в ответ басистый шепот баронессы. – И не надо! Кто тебя просит соваться? Я это сделаю за тебя. Сама вижу, как тебе нравится Лика, моя любимица, и, откровенно говоря, я уже давно задалась целью сосватать ее тебе.

– Поди-ка ко мне, прелесть моя! – подозвала энергичная старуха девушку, проходившую мимо них за руку с Таней. – Мне надо переговорить с тобой… Нет ли у вас здесь укромного уголка, где бы нам никто не помешал? – попутно обратилась баронесса к Валерии Ивановне.

– Пожалуйте в мою комнату, ваше превосходительство, там вам никто не помешает, – любезно и предупредительно предложила та.

– Ну, вот и прекрасно, к вам так к вам! – и огромная баронесса, взяв Лику под руку, поспешила вслед за надзирательницей в ее уютный кабинет, находившийся тут же, поблизости от залы.

– Вот в чем дело, дитя мое! – стараясь насколько возможно смягчить свой могучий голос, начала баронесса, усаживаясь вместе с Ликой на диване в уютной маленькой горнице Валерии Ивановны и ласково глядя в лицо изумленной девушке. – Не удивляйся, пожалуйста, но я по моей простецкой привычке приступлю прямо к цели, без всяких подходов и вывертов этих светских. Вот в чем дело, дорогая моя девчушка: есть человек на свете, добрый, чуткий, гуманный, честный и отзывчивый, который всю свою жизнь отдаст на служение другим, – ну, словом, как две капли воды похожий на тебя духовно. И этот человек любит тебя, Лика, и мечтает о тебе как о доброй волшебнице, способной помочь ему в его полезных начинаниях, мечтает увидеть тебя другом для себя и второй матерью для его приемной дочери, которую он любит безгранично… Но этот человек немолод, Лика, и он опасается открыть тебе свою душу, не зная твоего отношения к нему. Ему страшно тяжело будет услышать отказ от любимой им девушки, а поэтому мой племянник (ты, конечно, с первого слова угадала, о ком я говорю) и уполномочил меня спросить тебя, дорогая Лика, согласна ли ты стать его женой и другом, матерью и заботливой старшей сестрой его дочери. Подумай об этом хорошенько, дитя мое, сможешь ли ты осчастливить своим согласием этого достойного и прекрасного во всех отношениях человека?

Баронесса замолкла. Она внимательно и ласково смотрела на вспыхнувшее личико девушки. Лика молчала. Глубокое волнение охватило ее. Сердце девушки забилось, радостные мысли вихрем закружились в ее голове.

Князь Гарин давно нравился Лике. Нравился своей добротой, чуткостью и отзывчивостью к детям, к беднякам, ко всему нуждающемуся в его помощи человечеству. Эти качества Лика ценила в нем больше всего. Чрезвычайно трогала ее и эта постоянная печаль в лице князя. Она слышала от окружающих о его одиночестве, о безутешности после смерти жены, о его крепкой любви к маленькой приемной дочери, и все это вместе взятое привлекало ее сердце к этому прекрасному, удивительному человеку.

Но она никак не думала, что сама может так сильно понравиться ему.

Работая бок о бок с князем в его детском приюте, Лика ни разу не задумывалась о том, что так неожиданно прозвучало сегодня. Она растерялась, смутилась, и это было так заметно, что баронесса поспешила прийти ей на помощь. Обняв Лику, она ласково, по-родственному сказала:

– Откройся же мне, доверься твоему старому другу, Лика, и скажи мне по правде, искренне, без утайки: нравится ли тебе князь? Радует ли тебя мысль и дальше работать с ним совместно, только отныне – в качестве его жены и друга? Ответь мне, хорошенько подумав, моя милая девочка, что чувствует твое доброе сердечко? Что скажешь: да или нет?

Лика опустила глаза. В них выступили слезы волнения. Она ясно представила себе все то, что ожидало ее впереди. Любимое дело об руку с прекрасным, чутким человеком, который стремится к той же цели, что и она сама. Такой человек уже только по одной этой причине не может быть ей чужим и далеким. Он нравится ей, она привязалась к нему за сравнительно недолгое время их совместного труда. Но только сейчас она впервые отдала себе ясный отчет в своем искреннем чувстве к князю. Да, она полюбила его.

И, подняв свои светлые, ясные и чистые глаза на баронессу, Лика ответила дрогнувшим голосом:

– Да, я согласна и благодарна за честь, оказанную мне князем. Завтра же он может приехать просить разрешения на наш брак у моей матери.

И тут же крепко прижалась к груди баронессы, обнявшей свою любимицу с чисто материнской нежностью.

Несколько минут спустя довольная сваха позвала князя.

Тот вошел неуверенно, еще не зная о решении Лики. Но по сияющим глазам обеих женщин он сразу понял, какое счастье обрушилось на него.

– Благодарю вас! О, благодарю и благословляю вас за ваше великодушное решение – стать ангелом-хранителем, и моим, и моей маленькой Ханы! – взволнованно произнес он, склоняясь к руке Лики и с жаром целуя ее.

– А меня что же ты не благодаришь? – добродушно засмеялась баронесса. – Разве ты не обязан и мне тоже частичкой этого счастья, а?

Князь Гарин бросился целовать добрую старуху, ее сияющее от счастья и волнения морщинистое лицо, ее большие пухлые руки. Потом все трое присоединились к гостям и детям, и, хотя ни слова не было сказано о торжественном событии, только что произошедшем в кабинете приютской надзирательницы, по улыбающимся лицам трех «заговорщиков», как их потом со смехом весь вечер называл Анатолий, было и без слов понятно, о чем они так долго совещались…

Первым, как и следовало ожидать, об этом событии догадался Толя.

Не выдержав, он шепнул о нем Силе Романовичу и Бэтси, с которыми был очень дружен.

Сила Романович чрезвычайно обрадовался за князя, которого глубоко ценил и уважал. А Лику, по-прежнему казавшуюся ему неземным ангелом, он считал безусловно достойной самого огромного счастья на земле.

На правах избалованного взрослого мальчика, которому благодаря его подкупающей веселости всегда прощались все выходки, Толя попросту кинулся на шею баронессы, стал целовать ее морщинистые щеки и бурно благодарить за устроенное ею счастье сестры.

– Вот вы какая, настоящая русская сваха! Самая что ни есть русская, московская, а носите немецкую фамилию! И вам не стыдно! – смеялся он.

– А ты был бы попочтительнее со старшими, мальчуган! Я тебя небось с пеленок знаю и за вихор трепала в детстве не раз! – весело отшучивалась та. – Небось помнишь, да не скажешь, так и ты не смей меня моей немецкой фамилией попрекать. А то ведь и не посмотрю на то, что ты уже под потолок вырос, и живо вытащу за ушко да на солнышко, только держись у меня!

– Ха-ха-ха! – весело рассмеялась молодежь этой шутке.

– А не отпраздновать ли нам сегодня же столь торжественное событие! Не взять ли тройку да не прокатиться ли по морозцу? Ведь еще не поздно, и к вечернему чаю за глаза успеем вернуться! – предложил Сила Романович и тут же сконфузился, точно сказал какую-то нелепость.

– А баронесса, ее превосходительство, соблаговолит у нас за старшую быть, – подхватил его идею Толя, скосив на баронессу хитро прищуренные глаза. – Вот молодчина-то, что придумал Силушка Романович! Люблю друга за ум! – Анатолий был в восторге от плана молодого купца.

– И так это ты всегда хорошо придумаешь, Сила! – одобрила и Бэтси своего двоюродного брата.

– Едем! Едем, господа! Нечего терять драгоценное время! – суетился Толя.

– Да ты никак совсем с ума сошел, голубчик мой! Ты меня-то спросил, разрешу ли я вам ехать, да и вообще, поеду ли я с вами? – притворно сердитым голосом накинулась на юношу баронесса.

Но тут молодежь окружила ее со всех сторон и стала так трогательно просить исполнить их желание, поехать с ними, что добрейшая старуха, не желая огорчать молодую компанию, живо дала свое согласие.

Сила Романович и Толя помчались заказывать тройку, а Лика и Бэтси с князем и баронессой снова принялись забавлять детей.

Молодые люди очень скоро подкатили к крыльцу приюта в великолепной тройке с бубенцами, запряженной чудесными вороными конями.

Попрощавшись с детьми и с их двумя наставницами, все шумно высыпали на крыльцо и стали размещаться в просторном шестиместном экипаже, весело смеясь и болтая. Ямщик молодцевато гикнул, и тройка, сразу сорвавшись с места, бешено понеслась по снежной дороге.

Быстро сменяясь, словно в калейдоскопе, замелькали тускло горящие фонари по обеим сторонам улиц, величественные дворцы, деревья скверов, запушенные снегом, и дома с ярко освещенными окнами. Во многих из них виднелись пышно украшенные елки, мелькали силуэты нарядно одетых взрослых и детей…

Снежная пыль залетала в тройку, к всеобщему оживлению осыпая путников. Морозный воздух щипал щеки. Глаза горели, дух захватывало от этой бешеной езды…

– Ах, как хорошо! – с прерывистым вздохом вырвалось из груди Лики.

– Чего уж лучше! – откликнулся ей своим мягким басом Сила Романович.

Лика посмотрела на него и в эту минуту не сразу узнала молодого человека. Весь укутанный в свою тяжелую шубу, с высокой бобровой шапкой на голове, широкоплечий и огромный, он казался ей настоящим косматым медведем. Но из-под мехов выглядывало доброе, открытое, ласково улыбающееся ей лицо, мягко сияли светлые, кроткие глаза.

«Какой он добрый! – мелькнуло у нее в голове. – А князь еще добрее и лучше! Князь лучше всех в мире! Лучше всех!» – тут же подумала Лика и перевела нежный взгляд на своего жениха.

Вечернее освещение и свет мелькавших по дороге фонарей наложили какой-то странный отпечаток на лицо князя. Обычной печали в нем не было и в помине. Напротив, оно точно сияло, из его глаз как будто исходили лучи тихого, безмятежного счастья.

Седеющие волосы, обычно старившие его лицо, сейчас были скрыты под шапкой, и князь казался радостным, оживленным и… молодым!

– Вам не холодно, Лика? – озабоченно обратился он к девушке, заметив ее пристальный взгляд.

– Нет, нет, ничего! Мне так хорошо! Так славно! – поспешила ответить она.

– Еще недоставало простудить девочку! – раздался из-под собольей пелерины голос баронессы. – Долго ли до греха, хватила студеного воздуха – и готово дело… Ах, я уже и раскаиваюсь, что послушалась вас, негодные вы этакие, и согласилась ехать с вами! – добавила она ворчливо.

Всё быстрее мчалась тройка… Снежная пыль закрутилась сильнее, звонче и веселее залились бубенцы под дугой…

Ямщик то и дело громко покрикивал на лошадей.

Никто теперь уже не говорил ни слова. Все молча переживали удивительные, сказочные впечатления от этой чудесной поездки.

Было уже десять часов, когда Толя привез сестру домой.

Лика хотела немедленно пройти к матери и поделиться с ней своим счастьем, но, подумав немного, решила, что уже поздно беспокоить Марию Александровну, которая улеглась раньше обычного, так как неважно себя чувствовала, и решила отложить разговор на завтра.