Текст книги "Особенная"

Глава XXIII

По занесенным снегом улицам Петербурга под свист зимней метелицы медленно трусил в своем невозмутимом спокойствии извозчик.

В санях сидела дама лет пятидесяти. Ее некрасивое, но энергичное лицо с выражением явного неудовольствия поминутно поворачивалось из стороны в сторону, немного коротковатая верхняя губа брезгливо подергивалась.

Однако, несмотря на кажущуюся суровость лица, дама производила очень приятное впечатление. Начиная с умного взора и кончая плотно сжатыми губами, все говорило о ее силе воли, твердости характера и неисчерпаемой энергии.

Сани въехали на Невский, затем на Морскую и поползли еще медленнее.

«Господи, да что же это за ужас! – мысленно негодовала путница. – Какие здесь извозчики, однако! И это столица, знаменитый Петров град, прославленная Северная Пальмира!..»

– Да скоро ли? Скоро ли, наконец? – теряя остатки терпения, сердито обратилась она к извозчику.

– Да почитай что уже приехали. На Караванную нанимала, так вот она и есть, Караванная-то, – невозмутимо ответил тот.

– Что ж ты раньше не говорил! Фу, какой ты, батюшка мой, странный! – ворчливо упрекнула дама своего флегматичного возницу. – Мне нужен дом номер восемнадцать. Скорее!

Извозчик подстегнул лошадь и вмиг подъехал к нужному дому.

С легкостью девочки приезжая дама выпрыгнула из саней, быстро расплатилась с извозчиком и вбежала в подъезд.

– Здесь живут Карские? – бодрым голосом спросила она у распахнувшего перед ней дверь швейцара.

– Так точно-с. Только они нынче не принимают, сударыня. Не знаете вы, видать, что у них в доме не все благополучно, – произнес тот, смущенно глядя в лицо даме, – и чужих не велено принимать-с.

– А что такое?

Внезапная бледность покрыла лицо вновь прибывшей.

– Барышня у них больны очень. Сегодня вторая неделя пошла, как в беспамятстве они… Барышня-то наша. Как привезли их тогда из приюта, где, значит, обморок с ними приключился… А потом еще пуще: кричат, бредят, не узнают никого, в полном беспамятстве, значит. Докторов лучших выписали, да ничего не помогает, нет облегчения…

– Слушайте, – прервала речь словоохотливого швейцара строгая дама, – я – тетка, родная тетка и воспитательница Лидии Валентиновны, я – Зинаида Владимировна Горная, меня нельзя не впустить!

– Пожалуйте, барыня, пожалуйте-с, ваше превосходительство! – засуетился швейцар. – Лидия Валентиновна, почитай, каждый день в бреду вас поминают, ихняя горничная Феша сказывала. «Тетя Зина, – кричит, – тетя Зина, иди ко мне!» Да таким жалобным голоском, что даже слезы всех прошибают.

– Бедная детка! – чуть слышно прошептала Горная. – Бедная детка, – повторила она еще раз и с замирающим от волнения сердцем стала подниматься по лестнице.

Как только Зинаида Владимировна получила от Лики письмо, извещавшее о предложении князя, она тотчас же начала устраивать свои дела, чтобы ехать в Россию.

Ее невыносимо потянуло к своей любимице, в жизни которой готовилась такая серьезная перемена. И вот случилась беда! Бедная девушка при смерти, а она, тетя Зина, ничего и не подозревала!..

С тревожно бьющимся сердцем Горная прошла в огромную квартиру Карских, наскоро поздоровалась с обезумевшей от горя Марией Александровной и, узнав от нее, что Лика заразилась от Тани тяжелой формой тифа, тотчас проследовала к больной. Увидев разметавшуюся на постели Лику, тетя Зина тихо вскрикнула от жалости. Ее сердце сжалось от страха за свою любимицу.

Все нежное личико Лики было покрыто багровыми пятнами, теми самыми пятнами, которые так испугали девушку, когда она увидела их на детском тельце Танюши. Рот ссохся до неузнаваемости, почернел и жадно глотал воздух. Огромные, ярко горевшие горячечным блеском глаза были широко раскрыты и смотрели на тетку безумным, ничего не понимающим взглядом. А губы чуть слышно бормотали что-то бессвязное.

– Танюша! – лепетала в бреду Лика. – Куколка бедная… Цветочек лотоса и хризантемы… Хризантемы!.. О, сколько их! Целый лес… Целое поле… Хризантемы – царственный цветок Японии… Хана… Хана!.. Держите ее!.. Она идет в храм Будды… Зачем? Зачем?.. Она должна быть христианкой! Хана, моя девочка, останься, побудь со мной… О, как они кричат!.. Как больно ушам от этих голосов! Пусть уйдут! Пусть уйдут!.. Прогоните их!.. Куда мы едем? Куда?.. Какие у тебя глаза, Танюша! Точно звезды!.. Я люблю твои глаза. Смотри, кто это там в гробу? Хана?.. Хризантемы?.. Или Танюша?.. Танюша! Бедная!.. Не хочу! Не хочу!.. Где тетя Зина? Позовите тетю Зину!.. Сюда! Сюда! Скорее!..

И она снова заметалась в мучительных судорогах и забилась головой о подушки.

– Лика, моя деточка, моя дорогая!.. – склоняясь над девушкой, прошептала тетя Зина.

Никогда за всю свою жизнь не проронившая ни единой слезы, эта суровая женщина заплакала, как ребенок, горючими, жалобными слезами…

* * *

День и ночь тетя Зина не отходила от постели больной, никого, кроме доктора, жениха и матери, не подпуская к ней. Кровать Лики поставили в светлой, большой комнате, предварительно вымытой и дезинфицированной сулемой[20]20
  Сулема́ – раствор хлорной ртути, применявшийся ранее для дезинфекции.


[Закрыть]. Лучший доктор столицы ежедневно приезжал к ней, тщательно осматривал, выслушивал больную и постоянно менял лекарства.

Зинаида Владимировна, как верный страж, была прикована к большому креслу у кровати Лики, где с неменьшей самоотверженностью до недавних пор дежурила теперь совершенно выбившаяся из сил Мария Александровна. С мучительным ожиданием вглядывалась тетя Зина в исхудавшее до неузнаваемости лицо своей любимицы, вслушивалась в ее бессвязный лепет, всеми силами стараясь облегчить невыносимые страдания девушки.

Четырнадцать дней Лика пребывала между жизнью и смертью. И вот, на пятнадцатый день, неожиданно для всех окружающих она пришла в себя. Болезнь отступила, лечение и тщательный уход восторжествовали над смертью, и девушке стало лучше.

– Небывалый случай! – произнес знаменитый доктор, изумленно поднимая брови. – Небывалый случай, – повторил он еще раз. – Тяжелая форма… – тут он произнес сложное латинское название, – да еще в соединении с нервным волнением… Поздравляю вас, сударыня, у вашей племянницы железное здоровье, – обратился он к тете Зине. – Надеюсь, к вечеру больная окончательно придет в себя. Позаботьтесь только, чтобы ничто не волновало ее… Никакая случайность, так как организм нашей пациентки еще очень хрупок.

– Детка моя, отходили тебя, родная моя! – полным радостного волнения голосом говорила тетя Зина после ухода врача, склоняясь над Ликой. – Спаси тебя Господь, бедная, милая моя детка! – и она перекрестила затихшую в легком забытьи племянницу.

– Мэри, голубушка! – минутой позже обратилась тетя Зина к Марии Александровне, тоже ни на шаг не отходившей от постели дочери. – Я не могу ей сразу показаться, ее нельзя так волновать. А она ведь не сегодня-завтра все уже начнет понимать. Подготовьте ее осторожненько к моему приезду, мою милую деточку…

И Мария Александровна приняла на себя эту нелегкую задачу.

Прошла еще неделя. Лика уже вполне сознавала все окружающее, слабо улыбалась матери и ела из ее рук и кашку и бульон.

– Наделала же я вам хлопот, мамочка, – тихо говорила она своим измученным, слабым голоском.

– Золотая моя! Живи только, поправляйся и ни о чем не думай! – отвечала та, с беззаветной любовью глядя в исхудавшее личико больной.

– А известий нет из приюта, милая мамочка? – чуть позже осведомилась Лика.

– Как же, как же! – поспешила ответить Мария Александровна. – Князь каждый день приезжает, говорит, что детишки на даче чувствуют себя великолепно. И твоя Таня уже вполне поправилась.

Лика счастливо улыбнулась.

– А еще есть для тебя и другая приятная новость, – снова заговорила Мария Александровна. – Тетя Зина едет сюда, к нам… – нерешительно заключила она.

– Что?

Сердце девушки так забилось от охватившего ее волнения, что грудь ходуном заходила под тонкой тканью сорочки.

– Когда? Когда она приедет, моя любимая тетя? – задыхаясь от радости, пролепетала больная.

– Да теперь уж скоро, Ликушка, вот, телеграмма была, – фантазировала Мария Александровна, с тревогой следя за малейшими изменениями на этом худеньком личике, тревожась за свою еще слабенькую дочурку и потому не решаясь сказать правду.

– Скоро будет, говорите вы? А как скоро? Сегодня? Или, может быть, мамочка… Да говорите же, не мучьте меня, милая мама! – чуть слышно прошептала Лика.

– Ликушка, золотая, не тревожься, детка моя! – совсем растерявшись и гладя дочь по головке, как ребенка, пыталась успокоить ее Карская.

– Лика моя! – послышалось с порога комнаты, и заплаканная Зинаида Владимировна в ту же минуту оказалась у постели больной.

– Тетечка! – только и смогла вскрикнуть Лика, замерев от счастья у нее на груди.

Глава XXIV

Месяца два спустя уже полностью выздоровевшая Лика венчалась с князем Всеволодом Гариным.

Богатырь Сила Романович и Толя были шаферами невесты.

Лика убедила мать не устраивать роскошную свадьбу. Она упросила князя пожертвовать приюту приготовленные для свадебных торжеств деньги.

Приглашенных было немного: семья Карских, тетя Зина, Рен с мужем, баронесса Циммерванд, Сила с сестрой – и больше никого. Таково было желание жениха и невесты. Тотчас после венчания решено было поехать в Нескучное, которое князь купил у Марии Александровны и где они с Ликой решили устроить богадельню и больницу для бедняков. Тетя Зина и Хана должны были сопровождать их.

«Да, да, в Нескучное… И не только на лето, а навсегда, как я в детстве и мечтала, – жить среди бедняков, – мысленно говорила себе Лика. – Вот где смысл моей жизни, вот где мои заветные идеалы! Вот оно, мое счастье! Благо удалось уговорить тетю Зину навсегда остаться вместе с нами в России. Добрая, милая тетя, она только и мечтает видеть довольной и счастливой свою Лику! И как хорошо сделал князь, купив Нескучное. Сколько им всем предстоит теперь дела и труда! Любимого труда!»

Когда кончился свадебный обряд и новобрачные прошли на амвон слушать напутственный молебен, Лика взглянула на мужа. Да, именно он, только он! Никто иной не смог бы так подойти душой к ее собственной душе. И как она благодарна ему за это!

Пока она болела, пока лежала при смерти, он целыми днями и ночами простаивал у ее дверей, полный тревоги за нее. И каким счастьем сияло его лицо, когда она наконец начала поправляться! Он так добр, так предупредителен к ней, Лике, к ее малейшим желаниям!

Да, да, именно такой спутник жизни нужен ей – душевный, отзывчивый к людским нуждам, чуткий и добрый, безгранично добрый… Как они будут работать все вместе! Они оба, и тетя Зина, и Хана… Да, да, и маленькую Хану они тоже приучат к работе. Она обязательно должна пойти по стопам окружающих ее старших друзей.

Лика живо воспроизвела в своем воображении трогательный образ маленькой японочки. Сегодня ее не было в церкви… Почему?

Несколько дней тому назад девочка приехала к Лике в сопровождении мадемуазель Веро. Их недолгое свидание до глубины души растрогало Лику.

Едва увидев выздоровевшую Лику, Хана бросилась к ней и восторженно залепетала, покрывая поцелуями лицо, руки и платье девушки.

– О, миленькая, бедненькая, мусме! Хана снова счастлива, когда видит тебя живой! Хана дрожала… Хана боялась, что бедненькую мусме зароют в могилу, как покойную маму княгиню. А Хана так любит мусме! Так любит! Хана слышала от мусме, что Христос христиан и русских милосерднее Великого Будды и шести главных божеств. Милосерднее всех богов в мире. И вот Хана решилась. Если мусме поправится, она сделает такое большое, такое большое дело…

Тут Хана с таинственным видом замолкла, приложив пальчик к губам. Об этой таинственности и думала Лика, когда они ехали в карете из церкви в дом мужа.

В роскошной квартире князя Гарина уже собрались все немногие приглашенные на свадьбу, когда, сияя своей скромной красотой и белизной свадебного наряда, Лика об руку с мужем переступила порог гостиной.

И вдруг нечто маленькое и пестрое стремительно пронеслось по комнате и бросилось ей на шею.

– Беленькая мусме! – задыхаясь от восторга, кричала Хана, покрывая поцелуями лицо и шею новобрачной. – Беленькая мусме! Дождалась тебя Хана, наконец-то дождалась!

– Хана, милая Хана! – приласкала девочку Лика.

– Послушай, мусме Лика, Хане надо открыть своему другу большую-большую тайну! – торжественно произнесла девочка, увлекая новобрачную в кабинет названого отца.

Усадив Лику на тахту, сама она устроилась, как котенок, у ее плеча.

– Слушай, миленькая мусме, что скажет тебе Хана, твоя верная собачка, – продолжала она таким серьезным тоном, какого еще никто у нее не слышал. – Когда была больна маленькая девочка из приюта, что ты обещала Богу? – спросила она так же серьезно, пытливо заглядывая в лицо своей новой подруги.

– Я дала слово, Хана, – в тон японочке, не менее серьезно ответила Лика, – дала слово бросить отныне всякие удовольствия и всю себя отдать на служение людям, моим ближним, всю без остатка.

– Папа Гари говорил мне об этом и ставил тебя мне в пример, – подхватила Хана все тем же тоном. – И когда потом заболела моя миленькая мусме, Хана чуть не помешалась от страха и горя… И тогда же вспомнила твое обещание и решила тоже пообещать, как ты, лишь бы не умерла миленькая мусме!

– Что же ты обещала, Хана, дитя мое? – живо заинтересованная словами девочки, спросила Лика.

– О, беленькая мусме! Вот что пообещала Хана. Помнишь, ты говорила Хане о милосердии вашего христианского Бога? О Христе рассказывала ты ей, о том милосердном Христе, который исполняет все, что просят у него люди. И вот что сказала Христу маленькая Хана… Сделай так, чтобы выздоровела мусме Лика, чтобы не умерла мусме, и тогда возьми Хану, милосердый Христос, в число твоих христианских детей. Вот что пообещала тогда Хана!

– О! – радостно вырвалось из груди Лики, и она ласково прижала девочку к своей груди.

– Да, теперь Хана будет христианкой! Мусме Лика жива. Хана счастлива и должна отплатить за это счастье христианскому Богу, – взволнованно и торжественно продолжала девочка. – Папа Гари теперь каждый день приводит к Хане русского священника, и он учит ее молитвам, Символу веры и десяти заповедям христиан. Сейчас Хана еще не может войти в христианскую церковь, но после, потом, там, в деревне, ее окрестят. Дядя Сила и тетя Бэтси будут слушать обеты Ханы милосердному Христу. Хана будет верной христианкой. Так сказал папа Гари, и Хана исполнит все, что ей велят! – с поистине христианской покорностью закончила она свою речь.

Лика снова заключила девочку в объятия.

Пришедший за ними князь Всеволод застал эту трогательную картину.

– О, Лика! Добрый ангел, вошедший в мой дом! Чем отблагодарить вас за дарованное мне счастье! – дрогнувшим голосом произнес взволнованный князь, целуя руки молодой жены.

И все втроем они вышли к гостям.

За ужином Анатолий весело шутил и дурачился с Бэтси и Ханой. Он говорил, что «в Нескучном очень скучно» и что вместо лошадей там зимой ездят на волках, а летом наоборот – волки ездят на людях. Обе слушательницы, и девушка, и девочка, заразительно смеялись шуткам юного пажа.

В это же время на другом конце стола Сила Романович, у которого было свое имение поблизости от Нескучного, предложил князю и Лике совместно построить еще один приют для призрения бедных деревенских сирот и дом для бобылок, одиноких нищих старух.

Лика внимательно и сочувственно вслушивалась в каждое слово молодого заводчика, изредка вскидывая глаза на сидевшую напротив тетю Зину.

«Видишь, тетя, сколько добрых людей на свете! – казалось, без слов говорили эти взгляды. – И как приятно, как хорошо, как чудесно иметь вокруг себя таких добрых, таких отзывчивых людей!»

И радостный, сияющий внутренний взор Лики уже видел где-то далеко-далеко отсюда еще так недавно бедные деревенские избушки, теперь превратившиеся, как в сказке, в добротные, крепкие деревянные дома… Огромные, прекрасные здания больницы, приюта для бедных детей, богадельни для стариков и старух… А еще светлый фасад новой деревенской школы…

Душа ее пела.

Лика была счастлива.