Текст книги "Нежный негодяй"

Линда Бартелл
Нежный негодяй

Благословляю сладость первой боли,

И в сердце, и в судьбе переворот,

И стрел любви рассчитанный полет,

Когда отбить удар не в нашей воле.

Франческо Петрарка (1304-1374)[1]1
  пер. с итал. Е. Солоновича


[Закрыть]

Пролог

8 июня 1478 – Монтеверди, Италия.

– Спаси его, Маддалена!

В тишине ночи слова прозвучали негромко, но настойчивость, с которой произнес их принц Монтеверди, глядя прямо в глаза пожилой женщине, придавала им вес.

– Обещаю тебе все в пределах моих возможностей.

Сверкнула молния, ее ослепительный огненный узор на какое-то мгновение превратил ночь в день, как будто само небо подкрепляло обещание принца.

Гроза ушла, оставив после себя только редкие вспышки молний и приглушенный рокот отдаленного грома. Мерцающий костер неясно освещал фигуры четырех человек.

Внезапно налетел ветер. Оживший огонь выхватил из тьмы лицо цыганки, окрашивая его в розовато-золотистый цвет, на резких, все еще красивых чертах заплясали тени, странные ярко-голубые глаза засияли, как два сапфира.

Дюранте де Алессандро опустил взгляд на раненого слугу, лежавшего между ними на одеяле.

– Ты должна спасти его, – с отчаянием тихо повторил он, глядя в ее глаза.

– Si, principe[2]2
  да, принц (итал.)


[Закрыть], а потом меня сожгут за колдовство, – она говорила с сильным цыганским акцентом.

– Фу! – усмешка исказила приятные черты принца. – Ты, конечно, должна знать, что я не суеверен, мой брат Витторио – тоже, – он кивнул в сторону второго мужчины. – Никто не узнает, как ты это делаешь, даю слово Алессандро, а если кто-то заинтересуется, ты будешь под моей защитой.

Раненый, лежащий на боку, тихо застонал, его темные ресницы дрогнули и снова замерли. Он вздохнул, не открывая глаз.

Данте почувствовал, как холодок страха коснулся сердца. Аристо умирал. Врачи Флоренции ничего не могли сделать, только качали головами, признавая свое бессилие. Но Аристо сам подал надежду своему хозяину.

– Мад-да-лена, – прошептал он, – Zingara.

Конечно, Маддалена была одной крови с Аристо – цыганка. И вот он здесь, со своим братом, буквально выпрашивает помощь у женщины по имени Маддалена.

– А почему ты хочешь спасти этого человека? Он ведь был лакеем зловредного епископа Флоренции. Человека, который тогда мог бы убить тебя и твою жену?

– Аристо спас мне жизнь, женщина. Неужели при твоей мудрости, твоем даре ясновидения, ты не понимаешь? Он спас от епископа la principessa[3]3
  принцесса (итал.). Здесь – жена принца.


[Закрыть]. Потом убил своего господина, чтобы спасти меня. Он хороший, смелый человек и нужен нашей семье. Аристо не должен умереть.

Цыганка пристально смотрела на него, будто хотела заглянуть в сердце, в самую душу. Принц уловил запах дыма и необычных духов. Ветер ласкал его лицо.

– Все, что в твоей власти, говоришь?

Данте взглянул на Аристо, подавив внезапное желание перескочить через костер и задушить эту женщину. Карлик наверняка Долго не протянет.

– Si.

Маддалена выпрямилась и подошла к лежащему Аристо. Склонившись над ним, осмотрела две кинжальные раны на спине.

– Тогда оставьте нас, сделаю все, что смогу. Пошлю за вами, если он будет вне опасности.

Данте хотел что-то сказать, но передумал. Тон был понятен – цыганка прогоняла их. Он медленно распрямился, взглянул еще раз на Аристо, повернулся и пошел к ожидающему его брату.

Кастелло Монтеверди – сентябрь 1478.

– Время пришло, Ваше Превосходительство.

Принц Монтеверди отложил перо и поднял глаза на маленького человека, возникшего напротив его стола. Несмотря на жутковатую манеру слуги появляться и исчезать почти бесшумно, Данте привык, что Аристо движется подобно тени, и не выразил удивления.

– Маддалена?

– Si, – дребезжащим голосом ответил слуга.

На какой-то миг принц уловил слабый запах розовой воды. «Боже мой», – он подавил улыбку, прикусив нижнюю губу. Но это все же лучше отвратительной асафетиды, которой раньше Аристо намазывал тело, чтобы отвратить зло.

Прежде чем Аристо успел ответить, Данте встал из-за стола. Солнце коснулось золотистых волос, очертило незаурядный профиль принца. Он подошел к Аристо. Контраст их роста и внешности был поразительным. Данте – высок и наделен чертами Адониса, слуга – карлик с заметным горбом и по-обезьяньи уродливым лицом.

Но теплые темные глаза говорили каждому, кто видел не только физический облик, что Аристо умный и добрый человек. Человек, который прошел ад и вышел из него живым. Человек, который не стал после этого хуже. Аристо покачал головой.

– Может, лучше, если бы вы дали мне умереть, principe, – спокойно сказал он. Данте помрачнел, его глаза сузились.

– Ну, ну, maestro[4]4
  наставник, учитель (итал.)


[Закрыть]. Ничто не заставит меня пожалеть об обещании, данном Маддалене, а менее всего то, что ты живешь с семьей Алессандро в Кастелло Монтеверди.

Карлик покраснел от смущения и опустил глаза, чтобы вернуть спокойствие.

– Grazi[5]5
  спасибо (итал.)


[Закрыть], Ваше Превосходительство.

Данте положил руку на плечо Аристо.

– Теперь рассказывай. Что сказала Маддалена?

Карлик посмотрел в глаза хозяину.

– Она просит, чтобы вы дали клятву хранить в тайне то, что она расскажет… и ее просьбу.

Данте поднял брови, немного помолчал.

– Ты знаешь, в чем дело?

– Si. Но сначала я тоже поклялся хранить тайну.

– Очень хорошо… Клянусь именем Алессандро, что не открою того, что ты расскажешь мне, если таково желание Маддалены.

Аристо покачал головой.

– Боюсь, вы будете поражены, principe, – он помолчал, казалось, подбирая нужные слова. – Нелегко рассказать вам об этом, разве что поведать правду, какая ни есть. По крайней мере, правду по словам Маддалены.

Данте согласно кивнул.

– Похоже, за пять лет до своей смерти Джулиано де Медичи и дочь Маддалены Джиневра… она родила ему сына. Сама умерла при родах, заставив Маддалену пообещать не раскрывать, кто отец ребенка.

Кровь отхлынула от лица Данте.

– Сын Джулиано? – ошеломленно прошептал он.

– Она клянется.

Данте прислонился к столу, стараясь осознать значение новости.

– Почему же она до сих пор ничего не рассказывала?

Аристо пожал плечами.

– Похоже, до недавнего времени у нее не было подходящего случая. Кому цыганка могла доверить такой секрет, если не благородному человеку, поклявшемуся отплатить долг?

Данте нахмурился.

– Джулиано наверняка бы знал, если…

– Никто не знал, кроме Маддалены, Джиневры и той пары, что взяла ребенка на воспитание.

Дрожащей рукой Данте налил вина из графина, стоящего на массивном столе орехового дерева. Принц был заметно взволнован. Прежде чем выпить, он предложил вина Аристо, но тот отказался.

– Не могу в это поверить!

– Маддалена так и предполагала. Она просит, чтобы вы пришли в табор, когда вам будет удобно.

Данте резко, обернулся к карлику.

– Ты видел мальчика?

– Si, principe.

– И?..

– Вы должны увидеть сами, – ответил Аристо.

* * *

Снова Данте смотрел сквозь пламя огня на цыганку Маддалену. Маленькая изящная жаровня освещала вычурный интерьер деревянного фургона.

Было уже темно, когда принц прибыл сюда по просьбе Маддалены. Подъезжая к табору на белом жеребце, он замечал тут и там небольшие костры. До него доносился приглушенный шум голосов, но никто не приблизился, когда он остановился у фургона. Лай собаки, хныканье ребенка, шорох крыльев летучей мыши, промелькнувшей в листве деревьев, – все смешалось в единый шум. Дюранте де Алессандро, принц Монтеверди, поднялся по ступенькам, постучал в открытую дверь фургона и вошел, услышав приглашение Маддалены.

Он приехал, как и обещал, один не только потому, что должен сам увидеть мальчика, но и не хотел вызывать подозрения ни в отношении цыганки, ни в отношении ребенка.

На другой стороне табора кто-то затянул грустную любовную песню. Приглушенные мелодичные жалобы влюбленного вплывали через открытую дверь. Песню поддержали.

Несмотря на музыку, Данте ощущал вокруг себя некоторую настороженность. Однако молча ждал. Наконец Маддалена заговорила:

– Ты пришел увидеть мальчика, principe?

Данте кивнул.

Он будто снова переживал ту же сцену, что и три месяца назад, глядя, как мерцание огня играет ее чертами, отбрасывает тени на лицо и высвечивает пронзительную голубизну глаз. Странные глаза для цыганки, подумал Данте. По большей части они все смуглые и темноглазые. Однако, принц знал по опыту, в каждой человеческой расе встречаются отклонения – из-за каприза природы или смешения крови…

– Мой голубоглазый отец не цыган, он один из ваших, – неожиданно сказала Маддалена, словно читая его мысли. Потом слегка наклонилась вперед. – Ты согласился хранить тайну, si? Если так, тогда посвященных в нее будет четверо.

– Пятеро. Я ничего не скрываю от Карессы. Ей можно доверять.

Цыганка неохотно кивнула.

– Мне с трудом верится, что ты рассказала бы мне об этом, если бы не случай с Аристо.

– Так сказали звезды… ты все равно узнал бы, так или иначе. Я просто ждала нужного знака, principe.

В этом Данте не был уверен, но оставил свои мысли при себе.

– Где мальчик?

– Он не должен знать. Что хорошего, если ребенок будет желать недостижимого?

– Человек сам определяет свою судьбу и может стать таким, каким хочет.

– Может быть, но мальчик никогда не узнает. Ты уже поклялся в этом, Leone[6]6
  Лев (итал.)


[Закрыть] – для выразительности Маддалена употребила старое прозвище, вероятно, чтобы напомнить о его репутации.

Цыганка повернула голову и что-то тихо сказала на своем родном языке.

Некоторое время были слышны только потрескивание жаровни да тихая, далекая песня. Затем из темноты появился маленький мальчик. На вид ему было лет пять, как и сказал Аристо, и когда малыш встал рядом с Маддаленой, у Данте перехватило дыхание. Ему показалось, что перед ним пяти-шестилетний Джулиано де Медичи.

Страшное волнение охватило Данте. Мальчик был так же красив, как Джулиано, даже еще красивее.

– Родриго, пожелай доброго вечера il principe, – мягко сказала бабушка.

Мальчик смотрел на раскаленную жаровню, длинные ресницы отбрасывали тень на нежную кожу.

Затем он медленно поднял глаза на гостя. Даже в полумраке Данте заметил, что глаза у него голубые, как лазурит, такие же, как у Маддалены. Под копной непослушных волос черты лица несли ту ясную красоту детства, которая обещала еще больше расцвести в зрелом возрасте.

«Должно быть, его мать была потрясающая красавица», – подумал Данте. Неудивительно, что беззаботный весельчак Джулиано любил ее… одну ночь или дольше.

– Buona sera[7]7
  Здравствуйте (итал.)


[Закрыть], principe, – робко пробормотал мальчик, чертя босой ногой узор на коврике. Но его глаза с любопытством смотрели на принца.

– Buona sera a te, – ответил тот, с трудом приходя в себя и улыбаясь. Он протянул руку. – Подойди ближе, nino, чтобы мы могли получше познакомиться… si?

Глава 1

Монтеверди, 1491 г.

– Пронзи его!

Укрывшись за деревьями, Родриго да Валенти наблюдал за происходящим на поляне. Опасаясь, что не сможет ускользнуть незаметно, он в то же время не мог оторвать глаз от захватившего его зрелища.

Два юноши, оба немного старше, чем он сам, один с волосами светло-каштанового цвета, другой – блондин, упражнялись в фехтовании, том самом искусстве, которое так привлекало Родриго. То самое искусство, овладению которым il principe часами обучал его за пределами табора. Но здесь… здесь перед ним соревновались юноши, совершенно не подозревавшие о его присутствии, мастерски владевшие и техникой, и стратегией. Очевидно, сыновья аристократов. А потому, несомненно, одни из лучших фехтовальщиков.

Двое детей помоложе – мальчик и девочка – наблюдали за поединком и подбадривали сражающихся.

– Проткни его, Марио! – снова воскликнул мальчик.

Родриго машинально перевел взгляд на девочку в ожидании ее возгласа.

Но так и не расслышал, что именно она сказала, – только звук приятного, мелодичного, ангельского, по его представлению, голоса донесся до него.

На какое-то время он замер, забыв о соревновании и глядя только на девочку, на длинные, с мягкими завитками волосы и лицо, как у миниатюрной мадонны. От избытка чувств она подпрыгнула, хлопнув в ладоши, неопределенного цвета глаза возбуждено сверкали. Розовые губки сложились в восторженную улыбку, на щечках появились очаровательные ямочки, когда юноше, которого она подбадривала, удалось выбить шпагу из рук светловолосого противника.

– Bravo! – воскликнула девочка, но тут же прикрыла рот ладошкой и бросила взгляд на стоящего рядом мальчика.

– Тихо, Джульетта! – одернул тот. – А то еще узнают, что ты здесь, а не на занятиях, и папа отправит тебя в монастырь.

Девочка мгновенно притихла. Родриго видел, как радость сошла с нежного лица и на нем появилось, хотя и не сразу, более взрослое выражение – сдержанной, воспитанной дамы. Когда огонек в ее глазах померк, ему показалось, что тучка заволокла солнце. Он хотел крикнуть мальчику, чтобы тот оставил девочку в покое. Однако Родриго хорошо расслышал имя. Джульетта. Дочь принца. Тогда он – ее брат Никколо.

Юноша с каштановыми волосами отвернулся от своего обезоруженного противника и вложил шпагу в ножны.

– Придется тебе поработать над этим приемом, Марио, кажется, я совершенно…

– Нардо! – отчаянный крик Джульетты прорезал воздух. Марио схватил с земли свою шпагу и бросился на молодого человека, только что одержавшего над ним победу. Бернардо – сразу же промелькнула мысль в голове Родриго. Бернардо де Алессандро. Племянник принца.

Не раздумывая, Родриго выпрыгнул из-за кустов, чтобы прийти на помощь Бернардо. Нападать на человека со спины – верх трусости, так говорил Дюранте де Алессандро. Родриго никогда не сомневался в том, что говорил или делал принц Монтеверди… как и в серьезности намерений Марио.

Джульетта де Алессандро была поражена, когда из-за деревьев на краю поляны внезапно появился Родриго и атаковал Марио ди Корсини, с которым она была помолвлена.

Ее брат Никко попытался вмешаться, но Бернардо де Алессандро, быстро обернувшийся на крик, удержал своего младшего кузена за плечи.

– Нет, – тихо сказал он ему на ухо.

Тем временем Марио, будучи старше и опытнее напавшего, прижал его к земле. Родриго плюнул ему в лицо.

– Трус, – прорычал он, из разбитого носа текла кровь. – Ты напал со спины!

Прежде чем разъяренный Марио успел ответить, вмешался Бернардо.

– Ты поступил так же, – спокойно обратился он к Родриго и протянул Марио руку, помогая подняться. – Кроме того, ты ошибся, Марио – не трус. Просто любит иногда пошутить, – в карих глазах промелькнула снисходительная улыбка, он покачал головой и протянул руку Родриго.

Однако юноша был слишком потрясен совершенной ошибкой в отношении знатных молодых людей. Да еще в присутствии прекрасной женщины-ребенка, которая, бросив взгляд открытого обожания на Марио, презрительно посмотрела на Родриго как на пресмыкающееся.

Подчеркнуто отказавшись от протянутой руки Бернардо, Родриго неуклюже поднялся на ноги, внезапно осознав, как, должно быть, нелепо выглядит. И пахнет. Перед этим он чистил лошадей, которых Анд-реа, его приемный отец, получил в оплату за работу. Их нужно было привести в порядок, подкормить, обучить, а потом выгодно продать.

Родриго любил лошадей и умел обращаться с ними. После нескольких часов тяжелой работы он как раз шел к ручью в восточной части земель Монтеверди, чтобы искупаться. Сегодня ему исполнилось восемнадцать лет, и принц намекнул о сюрпризе. И вот в какое нелепое положение поставило его собственное любопытство.

Он уже открыл рот, собираясь извиниться, хотя всей душой противился проявлять сожаление перед надменным Марио, но тот не дал ему такой возможности.

– Ты выглядишь – и пахнешь – как Zingaro, – с презрительной гримасой заявил Марио и сморщил нос, будто почувствовал противный запах.

– Ты из табора? Того, которому Его Превосходительство щедро позволил пользоваться своей землей?

Родриго шумно втянул воздух, а Бернардо изумленно взглянул на друга. Джульетта продолжала смотреть на Родриго нахмурившись и поджав губки – явно неодобрительно.

Быстро наклонившись, Родриго схватил упавшую шпагу Марио и повернулся к нему.

– По крайней мере, мы достаточно тактичны, чтобы не оскорблять невольно ошибившегося человека.

– Человека? – Марио презрительно усмехнулся. – Я вижу не человека, а вонючего цыганенка с претензией на мужественность.

– Марио, – негромко предупредил Бернардо. – Хватит.

Марио отмахнулся от друга.

– А теперь, мальчик… верни мою шпагу! – он уверенно протянул руку.

– Почему бы тебе не позаимствовать ее у своего друга Бернардо? – Родриго бросил вызов вопреки здравому смыслу, пытаясь сдержать внезапно охвативший его гнев. – Посмотрим, обязательно ли мужчине пахнуть розами, чтобы уметь владеть оружием.

Марио ди Корсини воплощал в себе все, что, вопреки влиянию Дюранте де Алессандро, возмущало Родриго: богатство, положение в обществе, надменность и врожденное высокомерие.

Гнев, вызванный оскорблением, охватил его с такой силой, что под мышками и на лбу выступил пот. Он чувствовал, что волосы прилипли к влажному лицу, как у грязного мальчишки, стащившего товар из лавки и спасающегося бегством.

Но у него в руках шпага. Благодаря урокам Данте, она – как естественное продолжение его руки. По крайней мере, у него есть оружие против усмехающегося хлыща.

– Да кто ты такой? – спросил Никко. – Может, тот Zingaro, которого папа взял под свое покровительство? Родриго?

Этот вопрос на мгновение отвлек внимание Родриго. Он не подозревал, что кто-то за пределами табора знает о его отношениях с принцем.

– Si, – внезапно сказала Джульетта. – Внук Маддалены, цыганки, спасшей жизнь Аристо.

Родриго перевел взгляд на девочку и ее брата, но тут Марио язвительно добавил:

– Вероятно, родственничек этого кривого карлика? – он поднял одно плечо, сгорбился и заковылял вокруг Бернардо и Никколо, имитируя неуклюжую походку Аристо.

Родриго не заметил, как нахмурилась Джульетта при столь явном оскорблении слуги Алессандро, потому что в это мгновение Марио выхватил шпагу из ножен Бернардо, прежде чем тот распознал его намерения.

– Ну, Zingaro, вор, посмотрим, как ты защищаешься!

Джульетта тихо вскрикнула, а Бернардо шагнул к Родриго с намерением вмешаться. Очень необдуманно…

Родриго, чьи рефлексы обострились до предела, непроизвольно взмахнул шпагой в направлении Бернардо. Ее острие рассекло шелковый рукав, моментально наполнившийся кровью.

– Ну, ты… – Марио прыгнул вперед, направив оружие прямо в живот противника. Родриго отступил в сторону, на его рубашке показалась кровь. Он даже не почувствовал укола, но Марио воспользовался удачным приемом и напал снова. Родриго увернулся, шпага противника рассекла воздух возле его уха. Как сквозь туман до него донесся смех Никко.

– Посмотри, крутится, как волчок. У него нет ни одного шанса против Марио.

«Верно», – со злостью подумал Родриго, пригибаясь и не очень удачно парируя удар.

Не то чтобы у него не было шансов, скорее, более опытный соперник переигрывал его тактически. Хотя принц и давал Родриго уроки фехтования, но ведь Марио ди Корсини получил таких уроков в несколько раз больше. Кажется, признал Родриго, он откусил больше, чем сможет проглотить.

И все из-за гордости.

– Maledizione! – выругался Бернардо, сжимая окровавленную руку.

– Хватит!

Но Марио снова сделал выпад, целясь в живот Родриго, – смертельный удар.

В это мгновение Родриго вспомнил оборонительный прием, которому его научил Данте: ухватившись за рукоятку своей шпаги двумя руками, он из всех сил ударил по шпаге Марио, выбивая оружие из его рук. Свою шпагу он выронил тоже и вцепился в глотку врага. Тот отскочил назад, поскользнулся на лежащей ветке и, замахав руками, упал на ствол дуба.

Родриго отступил назад и остановился. Падая, Марио сильно ударился о дерево головой, дернулся и замер. Безвольное тело согнулось и сползло на землю, шея неестественно изогнулась.

Какое-то мгновение тишина казалась оглушительной. Молчание нарушил еще один свидетель драки. Не веря своим глазам, он только произнес:

– Madre dio![8]8
  Матерь божья (итал.)


[Закрыть]

Прежде чем кто-либо смог что-то сказать или сделать, Родриго оглянулся на говорившего.

И увидел принца Монтеверди верхом на крупном белом жеребце, красивое лицо всадника было искажено яростью.

* * *

– Его зовут Морелло. Это мой подарок к твоему дню рождения, – серьезно сказал Данте. – И теперь он унесет тебя во Францию… в безопасность.

Рука Родриго замерла в бархатной гриве коня.

– Вы отсылаете меня во Францию? – он сердито посмотрел на принца.

– Так лучше.

Юноша повернулся к Данте, его лицо напряглось от гнева. Сейчас он был чистым и выглядел прилично, но почувствовал себя таким же грязным, как и до этого.

– Лучше? Убежать и спрятаться, подобно преступнику? – пальцы сжались в кулаки. – Это был несчастный случай! Вы же видели!

– Попробуй объяснить это Корсини, Риго, – Данте говорил тихим напряженным голосом. Он был озабочен и хмурился.

Они стояли возле табора. Наступил вечер. Из горшков и котлов, висящих над кострами, доносились соблазнительные ароматы, но мужчины не чувствовали их.

Родриго никогда не сердился на Дюранте де Алессандро, потому что любил как отца… обожал. У него никогда не было ни малейшей причины сердиться. Но сейчас он злился.

– Вы хотите сказать – невозможно объяснить несчастный случай, в котором замешан Zingaro, – горько поправил юноша.

– Таких, как Корсини, не убедишь, что это не было убийством, – Данте провел рукой по волосам, очевидно подбирая правильные слова.

Родриго понимал, – нет правильных слов, чтобы скрыть столь отвратительную правду.

– Поехали, – наконец сказал принц, и они вскочили на коней.

От волнения Родриго даже не заметил прекрасное кожаное седло, не оценил в достаточной мере великолепное животное – эмоции захлестнули его.

Они отъехали от табора и углубились во владения Монтеверди. Расплавленный диск солнца опускался за горизонт. Данте остановился на краю лужайки. Солнце позолотило его волосы, и это напомнило Родриго Марио ди Корсини. Его снова охватило возмущение, он хорошо знал, что сейчас произойдет. И почему. Некоторое время они молчали, затем Данте сказал:

– Мужчина должен научиться такому поведению, чтобы оскорбления скатывались с него как с гуся вода. Не всегда, но иногда. Слово не причинит тебе вреда, если ты не поможешь ему в этом.

– Вы принц, мой господин, аристократ. Вам легко так говорить…

Данте посмотрел на него.

– Никогда не пользуйся таким оправданием, Риго. Это попахивает жалостью к себе. Человек не рождается благородным, а скорее, становится таким. Его имя при рождении ничего не значит, предки – тоже.

– Марио мог бы убить меня! Если вы верите своему племяннику, спросите его. Он все видел.

– Я ни в чем тебя не обвиняю, кроме того, что ты позволил Марио втянуть тебя в дуэль.

– Вас когда-нибудь называли «вонючкой» или «вором»?

Данте спешился и, подойдя к Морелло, погладил его морду. Поднял глаза на Родриго.

– Бывало, сын мой, меня называли и похуже…

Перед этими словами все вдруг отступило на задний план – «сын мой». Многих ли людей принц называет сыном? Многим ли говорит, что человек рождается со способностью стать по-настоящему благородным, а не получает благородство при рождении? Эмоции захватили Родриго, в горле пересохло.

– Тогда я… поеду, principe, – хрипло произнес он, сдерживая слезы. – Если таково ваше желание.

– Это не мое желание, но у нас нет выбора. Если ты останешься в Тоскании, Корсини могут объявить кровную месть моей семье за то, что я защищаю тебя.

Тревога охватила Родриго. Вендетта? Из-за него?

– Я не боюсь драться, даже умереть, но погибнут и невиновные. Зачем разжигать ненависть и проливать кровь, если этого можно избежать? Это здравый смысл, Риго, а не трусость, и не позволяй никому убеждать себя в обратном.

Родриго кивнул.

– Надолго? – спросил он, надеясь, что голос не выдаст его состояние.

– На несколько лет… пока все не уляжется… Пока не смогу уладить это дело.

Родриго почувствовал, что привычный мир рассыпается на части. Годы?

– А что, если я уеду с цыганами? Они кочуют по всей Италии…

Данте покачал головой, потом положил руку на плечо Родриго.

– Ты должен уехать далеко, в другую страну. Я пошлю тебя к людям, которых знаю. Станешь профессиональным солдатом в армии короля Карла. Будешь так занят, что тосковать по Италии не останется времени. А когда вернешься, станешь настоящим condottiere[9]9
  кондотьер, наемник (итал.). Предводитель наемного военного отряда в XIV-XVI вв. в Италии, находившегося на службе у какого-либо европейского государя или римского папы.


[Закрыть].

Родриго кивнул. Но вспомнил вдруг еще кое о чем. И это показалось самым важным, даже сейчас, когда он уезжал от всего, что знал и любил:

– Джульетта… – начал юноша, осмелев при упоминании ее имени. Он вздохнул и откашлялся, чувствуя, что краснеет.

– Si… плохо, что она видела смерть Марио. Она была бы в безопасности в монастыре, но ее мать не допустит этого.

– Вы объясните ей… и Никколо… что это был несчастный случай? Они молоды и… – Родриго умолк, слов не хватало.

– Я поговорю с ними. Нардо знает, что это произошло неумышленно. Он достаточно взрослый человек… и уравновешенный. Но молодые… – Данте покачал головой. – Марио ди Корсини погиб – этого не исправишь, но я найду другого мужа для моей Джетты, если тебя беспокоит именно это.

От этой мысли у Родриго почему-то сжало грудь, но он постарался не обращать внимания на такое странное чувство. Чтобы отвлечься, запустил пальцы в гриву Морелло.

– Он прекрасен, принц. Большое спасибо.

Данте кивнул и снова вскочил на Сирокко.

– Его отец – один из лучших, что были у Медичи.

– На этом коне вы участвовали в palio[10]10
  состязания (итал.)


[Закрыть] в честь Джулиано де Медичи? И победили?

– Si, Джулиано… – пробормотал Данте дрогнувшим голосом, затем, как бы опомнившись, спросил: – Откуда ты знаешь? Ты же был совсем еще ребенком?

– Об этом знают все, мой господин. Эту историю будут рассказывать и после нашей смерти.

Родриго не очень много знал о Джулиано де Медичи: тот был для Данте как брат и считался самым искусным наездником в Тоскании. Флорентийцы любили его за добродушие, но в возрасте двадцати четырех лет он был заколот убийцами в соборе Санта-Мария дель Фьоре во время большой мессы. Принц Монтеверди тоже был там и помог укрыться Лоренцо де Медичи. Но не смог спасти младшего, Джулиано.

Однако у Родриго возникло чувство, что по какой-то причине учитель не хочет говорить об этом. Почему, он понять не мог, поэтому переменил тему разговора.

– Когда вы хотите, чтобы я уехал во Францию?

Лицо Данте посветлело.

– Риго, я не хочу, чтобы ты уезжал. Ни сейчас, ни когда-либо. Но ты должен, – наклонившись, поправил стремя, потом выпрямился. – Поехали. Испытай Морелло, потом соберешь вещи. Из Монтеверди нужно уехать до рассвета.

* * *

Каресса де Алессандро обняла плачущую дочь – пусть поплачет, гнев и горе уйдут со слезами. Она прижалась щекой к светлой голове Джульетты – контраст между ее черными волосами и золотистыми локонами дочери был поразителен.

– Успокойся, mia piccola[11]11
  маленькая (итал.)


[Закрыть] Jietta, – приговаривала она. – Моя маленькая Джетта… все будет хорошо, вот увидишь, – она поцеловала пылающую щеку дочери и снова обняла ее.

– Я уйду в монастырь, – дрогнувшим голосом объявила Джульетта. – Раз Марио нет, я не хочу никого другого.

– Это решит папа, cara[12]12
  дорогая (итал)


[Закрыть]. Ты же знаешь.

– Папа поймет. Таких, как Марио, нет… он был похож на папу, такой же светловолосый и высокий. Красивый и…

– Джульетта, – Каресса отстранилась от дочери. Ей понятно горе девочки, но Джульетта не маленькая и должна думать. Она всего лишь на несколько лет моложе многих замужних женщин. – Ты знаешь, что браки устраиваются по политическим интересам. Твой. отец – принц Монтеверди, и обязан заботиться о благе своих людей. Он не может быть эгоистичным, и ты тоже.

Они сидели на каменной скамье во дворе. В воздухе стоял аромат лимона и жасмина, камни под ногами согреты солнцем. Поющий фонтан с Посейдоном, вооруженным трезубцем, в центре и четырьмя низвергающими воду дельфинами по периметру, приглушал разговор. Это было любимое место Карессы.

Джульетта, казалось, обдумывала слова матери. Она покусывала верхнюю губку, слезы почти остановились.

– И не теряй надежды, – сказала Каресса. – За кого и когда тебе выходить замуж, решит отец. И хотя ты, да и все мы, скорбишь по Марио, в конце концов обретешь утешение.

Их глаза встретились.

– Я поговорю с папой, – настойчиво повторила Джульетта, в сотый раз напомнив Карессе, как сильно избаловал ее отец. Необычный оттенок золотистых волос, унаследованный от матери Карессы, также навел ее на мысль, что Джульетта слишком подвержена вспышкам гнева. Данте всегда смягчал их лестью и уговорами.

– Папы сейчас здесь нет. Но, если бы и был, то…

– Где он? – прервала ее Джульетта. – С Корсини? – ее глаза потемнели от боли.

Каресса заколебалась, затем решила сказать правду.

– Я думаю, с Корсини твой дядя.

– Zio Витторио?

– Si, папа… он в таборе.

Джульетта нахмурилась.

– С этим… незаконнорожденным?

– Джульетта! – возмутилась Каресса. – Кто так говорит?

– Нардо.

– Бернардо? Он так сказал в твоем присутствии? И Никко, полагаю, тоже это слышал?

Джульетта покачала толовой, ее щеки горели. Она встала и направилась к фонтану. Каресса последовала за дочерью, решив дождаться ответа.

– Я слышала… как они с Марио однажды…

– Тебе не следует бывать в компании молодых людей! Ты подслушивала?

Старательно избегая встречаться взглядом с матерью, Джульетта водила пальцем по гладкому кар-рарскому мрамору, обрамляющему фонтан. Наконец она кивнула.

– Ужасно так говорить о ком-то, девочка. И Родриго да Валенти не таков.

Джульетта подняла глаза на мать.

– Почему папа вообще что-то делает для этого юноши? – недоуменно спросила она. – Черный, грязный, никчемный Zingaro…

Каресса подняла пальцами подбородок Джульетты и пытливо посмотрела ей в глаза:

– Папа придет в ярость, если услышит такое! Он скажет, что это позор для имени Алессандро.

– Марио говорил мне, что Zingari – никчемные, глупые и ленивые попрошайки и воры…

– Марио, упокой Господь его душу, был ограниченным юнцом, раз сказал такое. Каждый человек ценен по-своему, и кто ты такая, Джульетта Мария, чтобы судить кого-либо? Особенно Валенти, которого ты видела один раз?

Заметив, что мать начинает сердиться, а такое случалось с ней редко, Джульетта молчала.

– А Аристо? – спросила Каресса, нахмурившись и отпустив подбородок дочери. – Он чистокровный Zingaro, темный и уродливый. Он…

– Аристо не уродлив! – возмутилась Джульетта.

– А, понимаю… большинство людей не согласились бы с тобой. Но ты знаешь, что у Аристо добрая душа… и важно именно это, а не то, как он выглядит.

На лице Джульетты было упрямое выражение.

– Аристо хороший и добрый, и никогда никого не убивал.

– Твой отец сказал, что это был несчастный случай, даже Бернардо согласен с ним. Но ты почему-то обвиняешь этого мальчика! – мать покачала головой. – Надеюсь, только волнение заставляет тебя упорствовать в твоем суждении о человеке – и целом народе, – о котором ты ничего не знаешь. И вспомни, именно его бабушка спасла Аристо, А теперь, думаю, тебе надо пойти в часовню и помолиться за спасение души Марио, – Каресса встала, – и за умение проявлять в жизни любовь и терпимость, чему мы с отцом пытаемся тебя научить.