Текст книги "У любви свои законы"

Он усмехнулся.

– Это зависит от характера ваших вопросов. Если вы с ходу обнародуете свою догадку насчет того, что мистер Руярд был убит, это привлечет много внимания. – Лицо его вновь приняло серьезное выражение и он мягко проговорил:

– Мой вам совет, забудьте об этом. Убийство, если оно вообще имело место, случилось двенадцать лет назад. Время способно заметать любые следы. У вас нет улик, а значит, вы не будете знать, с чего начать. Вы ничего не найдете, но при этом рискуете навлечь на себя большие неприятности.

– Что же вы предлагаете? Даже не пытаться узнать, что же произошло на самом деле? – тихо спросила Фэйт. – Пусть убийца ходит на свободе, так, что ли?

– А, так вы к тому же еще и одержимы идеей правосудия! Прекрасно, но только в том случае, когда у вас есть возможность добиться правосудия. Однако порой идея правосудия перевешивается другими понятиями. Ну, хорошо, допустим, мистер Руярд был убит. А теперь представим себе, что к этому убийству имела отношение ваша мать. Пусть не прямое, а косвенное. Пусть не она убивала, а только знала о происшедшем. И что вы будете тогда делать? А вдруг с ним просто произошел несчастный случай, а вашу мать обвинят в убийстве? Грей Руярд очень влиятельный человек, неужели вы думаете, что он даст убийце своего отца выйти сухим из воды, даже если на самом деле убийства никакого не было? Хуже, конечно, если оно все-таки было… Но, так или иначе, вас будут ждать неприятности.

Она вздохнула.

– Я пытаюсь докопаться до сути происшедшего вовсе не из-за своего альтруизма. Напротив, это очень эгоистическое желание. Я хочу жить в Прескоте. Здесь мой дом, здесь я росла. Но никто не смирится с моим присутствием до тех пор, пока не узнают о том, что моя мать не имела никакого отношения к исчезновению Ги Руярда. Его семья не хочет, чтобы я жила здесь, Грей делает мою жизнь невыносимой. Я даже не могу купить продукты в Прескоте. То же самое с бензином для машины. И если я не докажу, что моя мать не сбегала вместе с Ги Руярдом, у меня никогда здесь не будет друзей.

– А если выяснится, что она его убила? – вдруг негромко спросил мистер Плизант.

Фэйт прикусила губы и стала катать в ладонях холодный запотевший стакан.

– Я думаю, нужно рискнуть, – едва слышно сказала она. – Я знаю, что, если она виновна, мне не жить здесь. Но лучше горькая правда, чем неведение. Возможно, я так ничего и не узнаю, но попытаться должна.

Он вздохнул.

– Так и знал, что вы это скажете. Если не возражаете, я расспрошу кое-кого в городе. Так, из любопытства. Мне могут сказать больше, чем вам.

Фэйт была склонна с этим согласиться. Она знала, что многие из страха перед Греем просто будут захлопывать перед ней свои двери. Но мистер Плизант уже выполнил то, ради чего она его наняла.

– Я не могу себе позволить пользоваться вашими услугами дальше, – честно призналась она. Он только махнул рукой.

– Я же сказал: из любопытства. Меня всегда привлекали стоящие тайны и загадки.

Фэйт с сомнением посмотрела на него.

– Но часто ли вы из-за этого отказывались от причитающегося вам гонорара?

– Ни разу, – признался он и рассмеялся. – Но деньги мне не нужны, а узнать, что произошло с мистером Руярдом, очень хочется. Не знаю, сколько времени еще смогу вообще работать с моим сердцем. Наверное, не так долго. Поэтому я решил заниматься только теми делами, которые мне по-настоящему интересны. А деньги… Скажем так, в данный момент я не испытываю в них большой нужды.

Зная о том, что его жена умерла, Фэйт ему поверила. Мистер Плизант вдруг опустил голову и стал рыться в своих бумагах. Но она знала, что он просто прячет от нее слезы. Фэйт сделала вид, что ничего не заметила, и предложила ему еще чаю со льдом.

– Нет, спасибо. С меня достаточно одного стакана. Чай со льдом – то, что нужно в знойный день. – Он поднялся со стула, пригладил морщины на костюме. – Если получу какие-нибудь любопытные ответы на свои вопросы, обязательно дам вам знать. Здесь есть мотель?

Она рассказала ему, как добраться до мотеля, и вышла вместе с ним на крыльцо.

– Давайте поужинаем вместе? – повинуясь внезапному импульсу предложила она. Она представила себе, как он будет сегодня в одиночестве жевать сандвич в забегаловке, и ей стало его жаль.

Он покраснел.

– С удовольствием.

– В шесть, хорошо? Я рано ужинаю.

– Отлично, миссис Харди. В шесть, так в шесть.

Он веселой походкой, с улыбкой на лице направился к своей машине. Фэйт проводила его глазами, пока машина не скрылась из виду, а затем вернулась к своим бумажным делам, которые отложила из-за его прихода. Мистер Плизант был ей симпатичен, и она с нетерпением ждала ужина.

Он приехал ровно в шесть, как она и думала. На ужин была свиная отбивная с шафрановым рисом и свежими зелеными бобами. Он все стрелял глазами по сторонам, задерживаясь взглядом то на накрахмаленных салфетках, то на маленьком букете диких роз, который она выставила на стол, и вдыхая аромат домашней еды. Она чувствовала, что по всему этому он уже успел соскучиться.

На десерт был лимонный шербет. Они сидели и болтали.

Ей было легко с ним. Мистер Плизант был старомоден, и оттого Фэйт было очень уютно рядом с ним. В детстве окружающие так редко награждали ее своим вниманием, что теперь Фэйт это очень ценила.

Около восьми часов в дверь неожиданно сильно постучали. Фэйт насторожилась. Она заранее знала, кто это пожаловал к ней в гости.

– Что? – спросил мистер Плизант, видя, как она встревожилась.

– Боюсь, вам сейчас придется познакомиться с Греем Руярдом, – ответила она, поднимаясь из-за стола. Как обычно перед встречей с Греем, у нее сильно забилось сердце. За последние пятнадцать лет в этом смысле ничего не изменилось. Рядом с ним она постоянно ощущала себя одиннадцатилетней большеглазой девчонкой, которая с благоговейным трепетом смотрит на своего идола.

На дворе были уже сумерки, хоть в эту пору весеннее солнце каждый раз как будто с большой неохотой закатывалось за горизонт. Силуэт Грея четко выделялся на фоне бледно-опалового неба. Высокий, широкоплечий мужчина с темным пятном вместо лица.

– Надеюсь, я тебя не отвлекаю? – произнес он таким тоном, что она сразу поняла: на самом деле ему в высшей степени наплевать, отвлекает он ее от чего-нибудь или нет.

– Если бы ты меня отвлекал, я не открыла бы дверь, – довольно резко ответила она, впуская его в дом. Фэйт не хотела отвечать выпадом на выпад. Ради мистера Плизанта. Но так получилось.

Улыбка, с которой Грей посмотрел на мистера Плизанта, уважительно поднявшегося из-за стола, была скорее похожа на волчий оскал. Когда Грей вошел в комнату, та словно стала меньше. На Грее на этот раз была белая рубаха, черные джинсы и ботинки без каблуков. Сейчас он больше, чем когда-либо, походил на флибустьера. Белые зубы сверкали почти так же, как бриллиант в ухе.

– Мы уже поужинали, – ровным голосом проговорила Фэйт. Ей вновь удалось взять себя в руки. – Мистер Плизант, это Грей Руярд, мой сосед. Грей, это Фрэнсис Плизант из Нового Орлеана.

Грей протянул ему для рукопожатия свою здоровенную лапу.

– Друг или деловой партнер? – спросил он таким тоном, как будто имел право это знать.

Мистер Плизант задумчиво пожевал губами и проговорил:

– И то и другое, наверное. А вы? Просто сосед или еще и друг?

– Нет, – быстро сказала Фэйт. Грей бросил на нее тяжелый взгляд.

– Не совсем, – ответил он.

В глазах мистера Плизанта сверкнули живые огоньки.

– Понимаю. – Он поцеловал Фэйт руку, потом чмокнул ее в щеку. – Мне надо идти, дорогая. Пора дать отдых старым костям. Распорядок у меня теперь, почти как у младенца. Прекрасный ужин. Спасибо.

– Вам спасибо, – ответила она и тоже поцеловала его в щеку.

– Я позвоню, – сказал он на прощание, направляясь к дверям. Как и утром, Фэйт проводила его до крыльца и помахала рукой, когда он отъезжал со двора.

Борясь со страхом, она закрыла дверь и вернулась в гостиную, где остался Грей. Когда она вошла в комнату, он молча приблизился к ней почти вплотную. Из глаз его разве что не сыпались искры.

– Кто это был, черт возьми? – прорычал он. – Старичок-ухажер? Зачем ты ездишь в Новый Орлеан? Чтобы совмещать полезное с приятным?

– Не твое дело, – резко ответила она. Фэйт устремила на него горящий взор. Мистер Плизант был на сорок лет старше ее, но Грей тут же подумал, что она спит с ним.

Он сделал еще шаг ей навстречу, сократив дистанцию до предела.

( Черт возьми, вот уже два дня, как это мое дело!

От этого намека на то, что произошло между ними в Новом Орлеане, кровь прилила у нее к лицу.

– Это здесь ни при чем… – начала она смущенно, но он не дал ей договорить, схватив за плечи и сильно тряхнув.

– Ничего себе «ни при чем»! Может быть, тебе освежить память?

Он наклонил голову… Фэйт уперлась руками ему в грудь, но слишком поздно. Его рот накрыл ее губы и… Фэйт будто захлестнуло волной. Кровь бешено застучала в висках, голова закружилась. Напряжение в ней исчезло, губы разомкнулись, чтобы впустить его жаркий язык. Она жадно вдыхала его запах, в котором угадывалось сразу несколько оттенков. И синие, и золотистые, и цвет красного вина… Этот запах окружил ее со всех сторон, не давая вздохнуть. Под ее ладонью тяжело и гулко билось его сердце. Она почувствовала, как он возбужден. Грей неистово терся о ее живот.

Наконец он оторвался от нее и отступил на шаг назад. Грей тяжело дышал, в глазах его блестело возбуждение, губы увлажнились, покраснели и чуть припухли от поцелуя.

Он положил руки ей на плечи и принялся нежно разминать их сильными пальцами.

– Не пытайся отрицать то, что между нами было.

– Ничего не было, – отчаянно солгала она. Грей знал, что она лжет. Она видела, как исказилось гневом его лицо, но все равно солгала.

Фэйт знала, чего он добивается. Тогда в Новом Орлеане она допустила большую ошибку. Дала ему палец, а теперь он хочет забрать всю руку. Возможно, по дороге сюда он думал, что она достанется ему легко. Он уложит ее в постель, а потом уговорит уехать из города. И еще скажет, что это нужно им обоим. Скажет: «Ну ради меня!» Чтобы они могли быть вместе, но не огорчая его мать.

Поэтому она солгала сейчас. Фэйт дала ему понять, что разгадала его планы и не уступит.

Она оттолкнула от себя его руки и отступила в сторону, чтобы он в случае чего не смог прижать ее к двери.

– Всего лишь поцелуй…

– Да, а Кинг-Конг всего лишь обезьяна! Черт возьми, да стой ты спокойно! – раздраженно бросил он, схватив ее за руки. – Не мелькай перед глазами, у меня уже голова кружится! Успокойся, я не собираюсь заваливать тебя. По крайней мере, не сейчас.

В глазах ее мелькнула паника.

– Только попробуй! – крикнула она, вновь пытаясь вырваться. – Хоть сейчас, хоть когда!

– Может, хватит? – рявкнул он. – Не дергайся ты, у тебя же синяки будут, не у меня.

Быстрым движением он развернул ее к себе спиной и прижал к груди, обхватив руками и лишив всякой возможности двигаться.

Он сделал это так быстро и без видимых усилий, что ей стало обидно до слез. Она чувствовала жар его большого крепкого тела, и возбуждение резко усилилось. Голова ее непроизвольно откинулась ему на грудь, напряжение ушло. Она устала бороться, опьяненная его сильным мужским запахом, от которого кружилась голова. Фэйт изнемогала от желания, но понимала, что если хоть чем-нибудь проявит это, то уже через пять минут они будут в постели.

– Вот видишь? – нежно проговорил он ей на ухо, почувствовав дрожь, пробежавшую по ее телу. – Мне достаточно только дотронуться до тебя. То же самое и со мной, Фэйт. Мне это не нравится, но клянусь Богом, я хочу тебя, и мы что-нибудь придумаем.

Она зажмурилась и покачала головой.

– Нет.

– Что «нет»? – Он прижался щекой к ее затылку. – Ты не хочешь меня или хочешь, но мы ничего не будем придумывать? В чем ты теперь солгала?

– – Я не позволю тебе, – упрямо проговорила она, открыла глаза и уставилась прямо перед собой, пытаясь как-то отвлечься от прикосновений его рук. – Я не позволю тебе вновь обращаться со мной, как с дрянью.

Он замер и, казалось, на минуту перестал дышать. Потом медленно выдохнул:

– Значит, эта стена всегда будет между нами?

Намек был вполне прозрачен. Воспоминание о той ночи обоим не давало покоя. После довольно долгой паузы он проговорил:

– Милая, я знаю о «Холладей трэвэл»и знаю, что ты честным трудом заработала все, что у тебя есть. Я знаю, что ты не такая, как твоя мать.

О Господи, он докопался до агентства! С трудом справившись с охватившей ее паникой, она вместо этого ухватилась за его последние слова.

– Как же, знаешь! – с горечью в голосе проговорила она. – Ты настолько высокого обо мне мнения, что с ходу обвинил меня в том, что я сплю с мистером Плизантом! Боже мой, стоило мне пригласить к себе поужинать несчастного одинокого старика, как я сразу же становлюсь шлюхой!

Ее охватило бешенство, и она вновь попыталась освободиться. Он только еще крепче прижал ее к себе. Да так, что ей стало трудно дышать.

– Хватит, – предупредил он. – Все это кончится синяками.

– Ну и что! Ты будешь в этом виноват, не я!

Она лягнула его ногой, попав пяткой по голени. Но на ней были мягкие домашние туфли, и Грею было совсем не больно. Она попыталась повернуться к нему лицом, чтобы ударить сильнее.

– Ах ты… дикая кошка… – прохрипел он, пытаясь вновь ее успокоить. – Черт возьми, да перестанешь ты дергаться или нет?! Я просто ревновал, – вдруг признался он.

Она на мгновение оцепенела. Ее охватило ликование. Ревновал! Но ревнует тот, кто любит… О, нет! Это ловушка, в которую нельзя попадаться. Она боялась верить Грею. Ибо уже раньше видела собственными глазами, как он умеет соблазнять. Фэйт прекрасно помнила, как он уговаривал Линдси Партейн, какие комплименты ей отвешивал, говорил, как он ее хочет, как она ему нужна. Грей умеет добиваться своего.

Фэйт не сомневалась, что он хочет ее физически. Ибо уже не первый раз чувствовала его эрекцию. Но она знала, что в остальном не произошло никаких изменений. Он все еще хочет, чтобы она уехала, и попытается использовать ее слабость для того, чтобы убедить ее убраться из Прескота.

– Ты всерьез думаешь, что я тебе поверю? – наконец спросила она настороженно. Он прижал ее к себе теснее.

– А это что, по-твоему?

С трудом сдерживаясь, она пожала плечами.

– Ну и что такого? Эрекция. Тоже мне! Это ничего не значит.

Он рассмеялся.

– Слава Богу, что я уверен в себе, а то ты наградила бы меня комплексом неполноценности.

Она жалела о том, что он засмеялся, жалела, что у него оказалось чувство юмора. Ей хотелось, чтобы он был тупым и достойным презрения. Но Грей был не таков. Он обладал смелостью, граничащей с нахальством и обезоруживающим смехом. Да, он был жесток, но не глуп.

Он нежно потерся носом о ее шею, обдав ее своим дыханием, пощекотал чувствительный завиток уха.

– Можно обойтись без проблем, – промурлыкал он. – Мы можем быть вместе. Не здесь, но можем. Что-нибудь придумаем.

Фэйт вновь напряглась.

– Я так и знала! Мы можем быть вместе, но для этого мне нужно уехать из Прескота, не так ли?

Язык нежно играл с мочкой ее уха, потом он захватил ее зубами и несильно прикусил, вызвав в ней новую волну возбуждения.

– Тебе не придется уезжать далеко отсюда, – продолжал он тем же тоном. – Даже не нужно будет продавать этот дом. Я куплю тебе другой, больше… Если хочешь.

Ярость обуяла Фэйт. Она придала ей сил. Приложив поистине нечеловеческие усилия, она развернулась к нему лицом. Неестественная бледность разлилась по щекам, глаза, наоборот, горели огнем.

– Замолчи! По-твоему, меня можно купить?! Ты по-прежнему в этом уверен? С той лишь разницей, что теперь придется чуть больше потратиться, да? Не нужен мне твой новый дом! Мне нужно, чтобы ты убрался из моего собственного! Немедленно!!!

Он прищурился и… не сдвинулся с места.

– Я не имел в виду то, что тебя можно купить. Просто хотел облегчить тебе жизнь.

– Не надо! Я слишком много о тебе знаю! Я видела, на что ты способен, помнишь, надеюсь? – Между ними вновь на секунду возникло видение той давно минувшей ночи. Фэйт вспомнила сейчас и другое. То, о чем он не мог знать. Она вспомнила, что у него было тогда с Линдси Партейн. Да, она знала, на что он способен.

Он молча смотрел на нее темными глазами, а потом сказал мягко:

– Этого больше не повторится.

– Да, тут я согласна! – гордо вздернув подбородок, проговорила она. – Я просто не позволю тебе!

– Когда я принимаю в отношении кого-либо твердое решение, у человека не остается выбора, – предупредил он, сверкнув глазами. – Учти, милая, до сих пор были цветочки. Если я всерьез возьмусь за дело, все может быть гораздо хуже для тебя.

– А если я всерьез возьмусь за дело, все может быть гораздо хуже для тебя!

Он медленным взглядом окинул ее с головы до ног.

– Не сомневаюсь. Хотелось бы испытать на себе твой гнев. Так, для забавы. Но зачем? Я не враг тебе, дорогая. Мы можем договориться и доставлять друг другу удовольствие, не причиняя страданий моей семье. Если ты согласишься…

– Я не соглашусь, – быстро ответила она. – Нет.

– Это твое любимое слово, как я погляжу. И знаешь… мне уже надоело его слушать.

– Тебя никто не заставляет. Уходи. – Она тяжело вздохнула и покачала головой. Фэйт устала от борьбы. – Я не хочу причинять страдания твоей семье. И вернулась в Прескот не за этим. Здесь мой дом, только и всего. Я никому не хочу причинять боль, просто хочу жить здесь. И если для этого придется воевать с тобой, я буду воевать.

– Что ж, ты определилась. – Он пожал плечами. – Ты знаешь, с какими проблемами сопряжено твое возвращение в город. Но знай, что я со своего пути не сверну. Ты по-прежнему будешь в Прескоте нежеланной гостьей. А если передумаешь, позвони. Я позабочусь о тебе. И не буду задавать никаких вопросов, не буду злорадствовать.

– Я не позвоню.

– Может, не позвонишь, а может, и позвонишь. Подумай о том, что могло быть между нами.

– А что могло быть между нами? Пара свиданий на неделе? И, уходя из дома, тебе пришлось бы лгать, чтобы не огорчать семью! Спасибо, меня это не устраивает.

Он протянул руку и провел по ее щеке. На этот раз она не стала вырываться. Большой палец нежно пробежал по ее губам.

– Дело не только в том, что мне хочется быть с тобой, – тихо проговорил он. – Хотя, Бог свидетель, мне ужасно хочется этого.

Она хотела верить ему, но боялась. На глаза стали наворачиваться слезы. Она покачала головой.

– Прошу тебя, уходи.

– Хорошо, я уйду. Но… ты подумай. – Он повернулся к двери, но на пороге остановился. – А насчет твоего агентства…

Тревога вновь вернулась к ней, и она приготовилась к новому удару:

– Если ты посмеешь что-нибудь сделать… – Он нетерпеливо махнул рукой.

– Успокойся, ничего я не собираюсь делать. Я просто хотел сказать, что уважаю тебя за это и горжусь тобой. Я рад, что ты добилась такого успеха. Между прочим, я передал своему менеджеру в отеле, чтобы он уделял особое внимание тем туристическим группам, которых будешь присылать ты.

Уважает? Гордится?

Грей ушел. Фэйт осталась на месте, наконец-то дав волю слезам. Она знала, что не может доверять ему. Нет, она уже приняла решение поставить крест на его отеле и мнения своего не изменит, но…

Грей сказал, что гордится ею.

Глава 10

Моника задержалась в ванной. Ей необходимо было остаться на несколько минут одной, чтобы прийти в себя. Ее всегда несколько тревожила столь полная потеря контроля над собой. Майкл, казалось, не чувствовал этого: кончив, он становился сонным.

Она услышала, как скрипнула кровать. Наверное, потянулся к пепельнице, чтобы затушить окурок. Майкл курил мало, все пытался бросить, но после секса ему было трудно сопротивляться соблазну выкурить сигарету. Сегодня, когда он прикуривал, рука его дрожала, и огонек зажигалки мелко заплясал. Это наполнило ее невыразимой нежностью, и она, уйдя в ванную, задержалась там дольше обычного, чтобы он ничего не заметил. Достаточно было того, что он видел, что творится с ней, когда он входит в нее. Как она стонет, цепляется за него влажными от пота руками, как неистово двигает бедрами. Моника пыталась сдерживаться, но у нее не получалось. А как сильно она увлажнялась внутри!.. Когда Майкл входил и выходил из нее, часто слышались отчетливые хлюпающие звуки, которые способны были кого угодно привести в смущение. Но тогда Моника не обращала на них внимания. В те минуты она была не в состоянии думать ни о чем, кроме бешеной лихорадки страсти, бурлившей в ней. Только позже вспоминала, и становилось стыдно.

С Алексом все было по-другому. С ним она держала себя в руках. Его это устраивало, и она знала почему: он силился представить, что это не она, а мама…

Монике не хотелось заниматься этим с Алексом, но она занималась. Ей нечем было оправдываться перед собой. Она даже не могла бы сказать, что он ее принуждает. Она любила Алекса, но… он был ей почти как отец. Он не мог, конечно, заменить папу. Никому это не было дано. Но Алекс был его лучшим другом и, узнав о его исчезновении, страдал не меньше ее самой. Он пришел им всем на помощь. Они смогли опереться на его плечо, выплакаться ему в жилетку. В первые, самые страшные для Моники дни ей даже удавалось представить себе на минутку, что Алекс – это и есть отец и что ничего не произошло.

Но притворяться долго она не могла. Тот кошмарный день, который она впервые в жизни встретила без отца, многое изменил в ней. И она постепенно смирилась с тем, что, как прежде, уже не будет никогда. Папа не вернется. Своей собственной семье он предпочел жизнь в объятиях проститутки. Выходило, что он не любит маму и никогда не любил.

Маму любил Алекс. Бедняжка! Моника уже и не помнила, когда поняла это, когда впервые перехватила его печальный и преданный взгляд, устремленный на Ноэль. Кажется, это произошло спустя уже несколько лет после того, как их бросил отец. Тогда Алекс только-только начал ходить к ним ужинать. Маму было нелегко уговорить, но он уговорил. Вообще он умел воздействовать на нее гораздо сильнее, чем это когда-либо удавалось Монике или Грею. Алекс нежно ухаживал за ней, может, в этом была причина того, что Ноэль со временем стала оттаивать. Папа никогда так не обращался с ней. Он был с Ноэль вежлив, нежен, но было видно, что по-настоящему не любит. А Алекс любил.

Ей вспомнился вечер, когда это случилось между ними впервые. Грей отсутствовал по делам в Новом Орлеане. Мама спустилась к ужину, но, несмотря на все старания Алекса, пребывала в более гнетущем расположении духа, чем обычно. Моника видела, что ей было трудно даже просто поужинать с ними. Сразу же после ужина, не обратив внимания на мольбы Алекса, она поднялась к себе. Моника поймала его опустошенный взгляд и, повинуясь внезапному импульсу, сочувственно коснулась его руки, желая ободрить и утешить.

За окнами стоял морозный зимний вечер. В гостиной был натоплен камин, поэтому они перешли туда. Моника твердо решила сделать все от нее зависящее, только бы изгнать эту затравленность из его глаз… Они сели на диван перед огнем, разговорились. Алекс потягивал свой любимый коньяк. В доме было тихо, в комнате царил полумрак, горела лишь настольная лампа. В камине тихо потрескивал огонь. Должно быть, при таком скудном свете она внешне напомнила ему маму. В тот вечер она заплела темные волосы в узел, как у Ноэль. А в одежде Моника всегда придерживалась консервативного классического стиля, который предпочитала и мама. И то, что случилось затем, было прямым следствием совокупности обстоятельств: коньяка, полумрака в комнате, тишины, его печали и ее внешнего сходства с матерью…

Сначала они поцеловались, потом еще раз, еще. Он распустил ее волосы, с его уст сорвался негромкий стон.

Моника и по сей час помнила, с какой бешеной силой колотилось у нее сердце, разрывавшееся от страшных предчувствий и одновременно какой-то почти болезненной жалости к Алексу. Он благоговейно дотрагивался до ее грудей, но только через одежду. А когда пришло время задрать юбку, то он поднял ее лишь ровно настолько, чтобы обнажить то, что ему требовалось. Казалось, не желая посягать на ее скромность, он строго следил за тем, чтобы совершать только самые необходимые движения. Ей сейчас смутно припомнились те ощущения, которые посетили ее, когда она… нет, не увидела, а почувствовала его возбужденную плоть… Сначала она ощутила давление, потом острую боль и резкие толчки Алекса внутри себя… Все это со временем словно подернулось в ее сознании какой-то дымкой. Одно она запомнила четко… Как он сорвавшимся голосом прошептал в тишине:

– Ноэль…

Кажется, он даже не понял, что лишил Монику девственности. Он уверил себя в том, что был вместе с мамой… А в ее сознании… Господи, помоги!.. В ее сознании он был папой.

Мысль, которая тогда явилась ей, была настолько отвратительна, что Монике до сих пор становилось дурно, когда она вспоминала. У нее никогда не было никаких сексуальных чувств к отцу. Она вообще не интересовалась сексом до тех пор, пока в ее жизни не появился Майкл. Но в ту ночь, когда она была близка с Алексом, Монику посетили эти чувства. Она тогда подумала: «Может быть, он не бросил бы нас, если бы я дала ему то, в чем отказывала мама».

То есть Моника готова была заменить маму, предлагая себя в качестве некоей взятки отцу, чтобы он остался.

Бедный Алекс… Бедная Моника… Они оба словно не видели друг друга, и каждый напрягал воображение, силясь представить себе другого человека… Да, вот бы Фрейд порадовался.

Но та ночь стояла первой в ряду многих, которые последовали за ней. Моника спала с Алексом вот уже семь лет. Не так уж часто, по правде говоря. За один последний год Майкл был с ней, наверное, больше, чем Алекс за все семь. Алексу было стыдно. Он всегда смотрел на нее такими глазами, будто извинялся за что-то. Но приходил снова и снова. Ему было невыносимо горько от осознания, что Ноэль никогда не ляжет с ним в постель. И Алексу требовалось получить хоть какой-нибудь суррогат. Моника давала ему краткое облегчение.

Он никогда не подходил к ней с этим, когда Грей бывал дома. Только когда он уезжал из города по делам.

Последний раз это было всего два дня назад. Грей был в Новом Орлеане. Она, как обычно, пришла к Алексу на работу, и они занимались этим на диване в его кабинете. У них всегда все заканчивалось очень быстро. Алекс ни разу за все эти семь лет не раздел ее. Да и Моника никогда не видела его обнаженным. Прошло уже столько лет, а он все еще смотрел на нее такими глазами, будто извинялся за то, что видит не ее, а маму. И вообще словно хотел сказать, что понимает: все это нехорошо, неестественно. Он кончил быстро; Моника наскоро привела себя в порядок и ушла домой.

С Майклом все было иначе. Она до сих пор толком не могла понять, чем же она так привлекла его и почему у них все зашло так далеко. Он был местным, она знала его – шапочное знакомство – всю свою жизнь. Он был на пять лет старше Грея и уже работал помощником шерифа в то время, когда она оканчивала школу. Майкл женился на однокласснице, которая родила ему двоих сыновей. Сначала у них все шло хорошо, но потом она вдруг ни с того ни с сего взяла, да и бросила его, переехав жить в Богалузу, где спустя пару лет вновь вышла замуж. Младшему его сыну сейчас было семнадцать, старшему восемнадцать, и они поддерживали между собой хорошие отношения.

«Майкл всегда со всеми ладил», – с улыбкой подумала она.

Именно поэтому его и избрали шерифом три года назад, когда Диз наконец-то подал в отставку. Майкл был питомцем старой доброй школы полицейских. Не любил ходить в штатском, а вместо цивильной обуви носил сапоги. Его можно было назвать долговязым – шесть футов с лишним, – у него были песочные волосы, дружелюбные голубые глаза и веснушки по всему носу.

Однажды, примерно год назад, она была по каким-то делам в городе и решила пообедать в гриль-баре на центральной площади, где готовились лучшие во всем Прескоте гамбургеры. Мама, конечно, пришла бы в ужас, если бы узнала, что у ее дочери такие плебейские вкусы в еде, но Моника любила гамбургеры и время от времени останавливалась в этом баре. Она сидела за небольшим столиком, когда вошел Майкл. Взяв свой заказ, он направился по проходу в поисках свободного места, но вдруг остановился около ее столика и спросил, не занято ли у нее. Моника была этим удивлена, но ответила, что свободно.

Поначалу разговор не клеился, но Майкл мог и мертвого разговорить. Уже через несколько минут они смеялись и болтали, как старые добрые друзья. Он фазу же пригласил ее поужинать вместе с ним. В первую минуту Моника растерялась. Она знала, что маме это не понравилось бы.

Кто такой в самом деле этот Майкл Макфейн?.. Но Моника согласилась. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что он приготовил ужин своими собственными руками, зажарив мясо во дворе своего дома. Он жил на маленькой ферме, на которой вырос. Ближайший сосед был в миле от него. Эго были тихие и живописные места. Монике там очень понравилось.

Они поели, потанцевали немного под музыку «кантри», которую передавала местная радиостанция, медленно кружась по его небольшой гостиной, и Моника расслабилась настолько, что позволила ему отвести себя в спальню. Она заранее ни о чем таком не думала, даже не предполагала, что он начнет. Но Майкл стал целовать ее. Целовал медленно. И Моника впервые в жизни почувствовала, как внутри нее зашевелилось желание. Ее это не на шутку встревожило. Беспокоило и то, что все происходит так быстро. Но она, стоя в его спальне, не мешала ему расстегивать на себе платье и лифчик. Никто и никогда не видел её обнаженных грудей. А Майкл не только увидел, но и принялся целовать и сосать их. Монику это настолько завело, что уже через несколько минут они оказались в постели. Майкл не был похож на Алекса, который лишь приспускал брюки. Он раздел Монику и разделся сам, и они сплелись в объятиях на его постели. Монику захлестнула волна желания, помутился рассудок.

Леди, конечно, не стала бы себя так вести, но Моника всегда знала, что она не леди. Вот мама, это другое дело. Мама была леди. Моника всю свою жизнь пыталась подражать матери, но у нее никогда не получалось. Мама пришла бы в ужас, если бы узнала, что ее дочь вот уже целый год, регулярно, несколько часов в неделю проводит в постели с Майклом Макфейном…

Боже мой, с шерифом!.. И он трахает ее, как одержимый.

У Моники было строгое воспитание, и порой ее это бесило. Грею было всегда легче. От него заведомо нельзя было требовать того, что требовали от нее, девочки, рассчитывая сделать из нее настоящую леди. Да и вообще мама «списала» Грея со счетов практически с момента его рождения. Грей был мужчина, а значит, по ее мнению, ему на роду было написано остаться животным. Будучи леди, мама игнорировала любовные похождения своего мужа и сына. Подобные вещи были ей неинтересны. И она рассчитывала на то, что дочь разделит ее мнение.