Текст книги "(Не)женская экономика. Как гендерное неравенство ограничивает наш экономический потенциал"

Эти пожилые профессора воспитывались во времена, когда американские женщины были почти полностью исключены из финансовой системы. В те годы большинство имели общий банковский счет с мужем или получали «содержание» наличными, на собственное имя нельзя было оформить ни ипотеку, ни кредитную карту. Многие не имели представления о семейных финансах – даже спрашивать мужа об этом зачастую расценивалось как своеволие. Сама мысль, что женщина может получить постоянное место на кафедре, должна казаться этим пенсионерам смехотворной.

Пожилые профессора проходили подготовку на кафедрах экономики, потому что в то время не существовало отдельных докторских программ по их специальности. Экономика в тот период была очарована философией Милтона Фридмана, который позже получит Нобелевскую премию и познакомит общественность со своими идеями благодаря популярным книгам и телепередачам. Фридман был против почти любого вмешательства государства в экономику – в том числе «позитивных действий» – и настаивал, что рынок ко всем относится одинаково. Если человека не устраивает его экономическое положение, винить можно только самого себя. Тому же Фридману принадлежит самая безответственная идея, которую когда-либо выдвигал экономист: бизнес не несет социальной ответственности перед обществом, в котором работает, и должен быть сосредоточен исключительно на том, чтобы давать акционерам прибыль.

Гарвардская школа бизнеса также имела проблемы с равенством полов. Новый декан, Нитин Нориа, пообещал первой женщине-ректору Гарварда провести смелую программу по улучшению ситуации. Искренность его намерений неохотно признал даже либеральный журнал Slate: «Открытое раскаяние – это новый взгляд на Гарвардскую школу бизнеса, кузницу биржевых королей и тузов совещательных комнат. Когда готовность признать ошибки и поставить под вопрос традиции исходит из царства прав и привилегий, наверное, это более чем достаточный повод радоваться»[39]39
  Waldman, “Harvard Business School Apologizes for Sexism on Campus.”


[Закрыть]. Нориа напрямую занялся проблемами: низкой долей женщин среди учебного персонала, особенно на постоянных должностях, низкой успеваемостью студенток, несмотря на равную подготовку на момент поступления, токсичной студенческой средой и предвзятыми учебными материалами. Было непонятно, как на это отреагирует персонал школы, в котором тоже доминировали финансисты.

Я просто не могла устоять перед желанием изучить новый нарратив и решила провести в американских бизнес-школах ряд интервью по поводу гендера и узнать, что кроется за числами. Те, кто решился со мной побеседовать, всерьез рисковали карьерой, так как высказывания на эту тему были строгим табу. Оксфордский совет по научной этике настоял, чтобы я сохранила личности своих информантов в тайне. Здесь я тоже не буду называть своих респондентов и школы, в которых они работают. Я выбрала преподавателей бизнеса со всей страны, включая представителей шести высокоранговых школ, университетов штатов и ряда менее престижных учебных заведений. Все они были выдающимися учеными и опытными педагогами. Все – профессора.

Мои собеседники винили в первую очередь господствующую в школах систему убеждений, особенно ту, которую проповедовали финансисты. По их словам, основополагающая идея «крайне рыночной экономики», как некоторые ее называли, заключалась в том, что рынок совершенен, неумолим и лишен предвзятости и иррациональности. Что бы он ни порождал, каким бы несправедливым это ни казалось, результат верный. Все, что нужно людям, рынок дает автоматически. Все, что он не дает, людям иметь не следует. «Героические усилия» по изменению рынка обречены на провал.

Большинство моих респондентов считали такие взгляды достойными презрения. Они говорили, что эта идея была модной полвека назад, но с тех пор стала неприемлемой для «настоящих экономистов». Приверженцы «крайнего рынка», по их словам, были слишком фанатичны и вразумлять их было бесполезно. «Они не примут всерьез никаких других объяснений, – равнодушно сказал один профессор. – Для них это как религия… С людьми, которые в это верят, нет смысла разговаривать, их уже не переделать». «Они считают себя не просто объективными, но и непогрешимыми, – заметил специалист по экономике труда из школы бизнеса. – От их высокомерия просто дух захватывает». По мнению опрошенных, такой подход позволяет мгновенно оправдать бездействие в отношении разнообразия. Если рынок не дает квалифицированным женщинам возможности стать профессорами, значит, надо просто подождать, пока невидимая рука сама подведет их к дверям бизнес-школ.

Чтобы принять этот аргумент, придется предположить, что сторонники идеологии «крайнего рынка» способны объективно оценить, является ли человек квалифицированным. Здесь-то и кроется проблема. В Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, например, профессора имели в этом отношении настолько узкие взгляды, что с ними не соглашались даже коллеги: высший комитет этого университета, присуждающий постоянные должности, отклонял решения бизнес-школы в отношении женщин. Университеты редко оспаривают постановления, принятые на уровне кафедр, поэтому это был красный флажок, индикатор, что большинство солидных ученых замечают в школе бизнеса систематическую предвзятость.

Оценка квалификации преподавателя – для трудоустройства, постоянной должности или карьерного роста – зависит от мнения о его научных исследованиях. С точки зрения крайних рыночников, хорошие исследования должны исходить из предпосылки, что рынок правилен и справедлив. Приемлемы только количественные методы. Выборки должны быть просто астрономических размеров по стандартам других дисциплин: не сотни тысяч, а миллионы точек данных. Учитываются только монетарные данные – например, цены акций и соотношения заработков, – причем они должны быть получены в ходе обычного ведения бизнеса.

Все исследования вписываются в одну из двух стереотипных групп. «Твердые» – количественные, с большими выборками – соответствуют правильной системе убеждений и поэтому являются объективными, сложными и мужскими. «Мягкие» – качественные, с малыми выборками – критикуют правильную систему убеждений и поэтому являются субъективными, легкими и женскими. Было принято считать, что женщин отвергают из-за того, что они предпочитают «мягкую» работу. Несколько человек утверждало, что если бы женщина проводила «твердые» исследования, то ее подвергли бы подробной проверке из-за подозрения, что математическую часть делают коллеги мужского пола.

Как часто бывает с делением на «мужскую» и «женскую» работу, эти категории не выдерживают испытания практикой. Представьте, в частности, экономиста – сторонника «крайнего рынка», который получил данные из вторичных источников, а не самостоятельно, и сидит себе у компьютера в каком-нибудь Бостоне или Лос-Анджелесе, попивает латте и стучит по клавишам. Теперь сравните это с нашими исследованиями в Африке и Бангладеш, которые я описала чуть выше: мы в очередной раз привились от бешенства и столбняка, начали курс противомалярийных препаратов, упаковали антибиотики, сели в самолет и летим кто десять, а кто и тридцать часов. Потом долго едем в грузовике – последние несколько часов по бездорожью – и работаем по двенадцать часов в день, не имея возможности сходить в нормальный туалет, вымыть руки и перекусить. Каждый проект требует многомесячного планирования и сложных бюджетов, надо убедить сотрудничать с нами массу людей и собрать огромное количество качественных и количественных данных. Тем не менее в глазах адептов «крайнего рынка» манипулирование вторичными данными за чашкой кофе – «твердое» исследование, а наше – «мягкое».

Оценка исследования проходит в виде ритуала, заимствованного из экономики. Во время научного семинара потенциальные сотрудники, кандидаты на более высокую должность или докторанты представляют свои работы, а преподаватели-мужчины соревнуются друг с другом в том, чтобы разорвать выступающих в клочья. Женщина, занимавшая постоянную должность в одной из пяти лучших бизнес-школ, вспоминала: «На собеседовании у меня постоянно было ощущение, что разговор идет несправедливо. Дело не только в том, что они были женщинами: они были еще и молоды… Преподаватели – весьма преклонного возраста – вели себя с ними чрезвычайно снисходительно и реагировали просто ужасно… Настоящий пережиток мужского администрирования из другой эпохи».

Общая атмосфера в учебных заведениях с низкой представленностью женщин неуважительная, полная сарказма и агрессии. Видная сотрудница одной из ведущих школ описала рабочее совещание следующим образом: «В помещении шестьдесят пять человек, шестьдесят из них – мужчины. Бушуют волны тестостерона, альфа-самцы чередой сменяют друг друга». Популярны чисто мужские обеденные группы, в культуре центральное место занимают походы на спортивные мероприятия и вечеринки с дегустацией виски. Зачастую разговоры носят фривольный характер даже в присутствии женщин. «Одна из младших сотрудниц – она уже уволилась и теперь работает в [другой хорошей школе] – пришла ко мне и сказала самую удручающую вещь из всех возможных: “Меня угнетают даже не все эти шутки про задницы и совокупления, а менее явный сексуальный подтекст”». Этот подтекст заключался в том, что коллеги постоянно рассказывали о ком-то истории, из которых следовала мораль: «Если ты не мужчина с традиционной семьей и женой, которая тебя поддерживает, постоянную должность ты не получишь». Группа более «взрослых» сотрудников озаботилась тем, что такие разговоры создают «атмосферу сексуальной агрессии», и устроила совещание, чтобы как-то решить проблему. Один из фигурантов обиделся и заявил, что подобные требования нарушают его интеллектуальную свободу. «Ну что здесь скажешь? “Нет, чувак. Шутки про задницы и интеллектуальная свобода – не одно и то же”».

Некоторые женщины, получив постоянную должность, оказывались в атмосфере еще большего притеснения и неприязни как раз из-за того, что они выиграли битву. Перейти в другое место у многих из них не получалось: в научной среде это означает смену вуза, что почти всегда связано с переездом, а у многих были мужья с собственной работой. В результате они чувствовали себя на рабочем месте, где их не ценят, как в западне. Коллеги-мужчины это понимали, и подобное положение дел, казалось, только убеждало их сохранять ту же линию поведения без страха быть наказанными.

Хотя именно эти коллеги с кафедр финансов задают токсичный тон, они получают самые высокие зарплаты, лучшие кабинеты и множество ассистентов, а вышестоящее руководство не рискует призвать их к порядку. Хорошим парням – а они есть во всех этих школах – сложно сопротивляться, поэтому они не рискуют вступать в неравный бой и преклоняют колено. Сами женщины высказываются редко. Сотрудница школы бизнеса, где мужчин было восемьдесят восемь процентов, призналась, что никогда не выступает на совещаниях, чтобы «эта свора питбультерьеров не бросилась на нее». Альфа-самцы очень обижаются на разговоры о гендерных проблемах независимо от того, женщина или мужчина затрагивает эту тему, и сердито атакуют нарушителя. Чтобы не связываться с их гневом, коллеги вынуждены участвовать в заговоре молчания.

Несколько опрошенных упомянули об одной престижной школе со Среднего Запада США, которая стоит особняком: там получилось подготовить, привлечь и удержать необычно много женщин-финансистов. Одна из собеседниц в ней работала и объяснила причину подобных отличий следующим образом: первый декан настаивал на вежливом общении. Для меня это крайне важное свидетельство того, к какой огромной разнице способна привести обычная корректность.

Многие женщины в бизнес-школах страдают и от агрессии студентов. На курсах MBA принято устанавливать мужское превосходство, принижая преподавательниц: слушатели уверены, что женщины от рождения неспособны работать с числами, и постоянно стараются поймать их на какой-нибудь ошибке в расчетах. Однажды группа студентов MBA решила довести преподавательницу до слез еще до конца курса: своей цели они добились досрочно. Школы не призывают студентов MBA к дисциплине, и сотрудницы, таким образом, остаются без поддержки.

От агрессивной культуры страдают и студентки. В ряде лучших школ было отмечено, что при поступлении женщины по уровню подготовки не уступают мужчинам, однако уже в первом семестре их результаты падают. Особенно это касалось финансовых дисциплин, где, как сообщают, пренебрежительное отношение проявляли как преподаватели, так и студенты: женщины, которые планировали сделать карьеру в финансах, переходили в маркетинг в убеждении, что у них точно нет необходимых способностей. Поскольку токсичное поведение в школах сказывается на выборе карьеры, неравенство переходит в финансовый сектор.

Самое откровенное признание Гарвардской школы бизнеса заключалось в том, что к предвзятым оценкам приводят их знаменитые «разборы ситуаций». Этот метод преподавания заключается в том, что студентам дают подробное описание реальной деловой проблемы и просят предложить решение, а преподаватели оценивают их не по содержанию ответов, а по активности и оценки выставляют по памяти после занятий. На экзаменах женщины показывают равные результаты с мужчинами, но уступают им по активности на «разборах ситуаций», что дает пятьдесят процентов общей оценки. Расследование показало, что профессора вызывают мужчин чаще и лучше их запоминают. Система была изменена. Теперь профессора должны вызывать студентов и студенток с одинаковой частотой и просить кого-нибудь подсчитывать ответы – разница в оценках резко изменилась. Еще никогда в истории Гарвардской школы бизнеса столько женщин не получило наград и поощрений, как в тот год.

В конце первого года гендерного эксперимента в Гарвардской бизнес-школе провели внутренний опрос, и семьдесят процентов преподавателей, студентов и персонала признали, что благодаря этой инициативе атмосфера улучшилась. В Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе результаты были менее обнадеживающие. Университет заказал еще один независимый отчет, на этот раз в Korn Ferry, компании, специализирующейся на управленческом консалтинге. Сотрудников спросили, станет ли школа лучше, если повысить в ней гендерное разнообразие. Семьдесят восемь процентов ответили утвердительно. В заложниках их держала небольшая группа недовольных мужчин – всего примерно двадцать процентов. Они заявили Korn Ferry, что страдают от «обратной дискриминации». Довольно наглое заявление для школы, почти девяносто процентов сотрудников которой мужчины, и именно они контролируют принятие решений[40]40
  Korn Ferry, Gender Equity Final Report.


[Закрыть].

Отчет Korn Ferry четко сформулировал проблему и указал на вину руководства. Однако рекомендованные действия – наставничество для младших сотрудников, тренинги для руководства, совместное планирование разнообразия персонала и курсы о неосознанной предвзятости для всех – не имели шансов на успех. Ни одна из предложенных тактик не затрагивала главного: решительно против гендерного разнообразия были самые влиятельные люди. Они не интересовались желаниями коллег, считали свои предрассудки полностью обоснованными и переводили усилия по равному отношению к женщинам в разговоры о том, что жертвы – это они сами. Пару лет спустя университет переназначил действующего декана, несмотря на обвинения в неспособности увеличить гендерное разнообразие. Для сотрудниц школы бизнеса это стало сигналом, что наверху проблема по-настоящему никому не интересна, а для «крайних рыночников» – это была отмашка продолжать свою «вендетту».

На примере школ бизнеса еще раз видно, что общепринятая интерпретация данных на больших графиках на этот раз оказалась неверной: чтобы считать, будто все женщины в мире настолько плохи в математике, что никто из них не соответствует стандартам бизнеса-школы, надо сильно уверовать в отсталый вздор. При этом альтернативную версию невозможно поддержать твердыми данными. Травлю на собеседованиях, оскорбительные шутки за обедом, едкость стариков, безразличие администраторов, абсурдные требования к исследованиям и токсичные манеры никак не измеришь – ни один из этих факторов не нанесешь рядом с линией, показывающей отток сотрудниц из школ бизнеса.

В обоих случаях полевое объяснение строилось не на эмпирических доказательствах, а на предвзятом отношении к женщинам: их считали распутными, эгоистичными или глупыми. Следовательно, в Африке следующим шагом было бы попробовать внушать девочкам правильные ценности, поощрять половое воздержание, делать павших девочек париями, а тех, которые тихо позволили выдать себя замуж, превозносить. Поскольку у девочек мало власти над своей сексуальной сферой, а экономическая нужда часто толкает их к коммерческому сексу, пуританская программа, как в романе «Алая буква», не сработает. Для решения подлинной проблемы надо бросить вызов агрессивному мужскому поведению или пересмотреть брачные обычаи – однако оспаривать патриархальные нормы, даже самые вредные, не любят нигде.

В бизнес-школах утверждали, что проблема в очевидной неспособности женщин заниматься математикой, из которой вытекает их неумение проводить «твердые» исследования, необходимые для успеха. Если женщины и правда биологически хуже в этом предмете, с этим мало что можно сделать, и это ровно то, что хотели сделать профессора финансов: ничего. Однако когда женщины производили математические вычисления – и делали их правильно, – эти ребята, чтобы поддержать свои предрассудки, меняли тактику и заявляли, что здесь наверняка не обошлось без мужской помощи. Поэтому действительная проблема заключалась в неуважении альфа-самцов к женщинам, и крайне маловероятно, что хоть кому-нибудь под силу убедить их изменить свои взгляды.

Таким образом, и в Африке, и в США первопричина, стоящая за числами, на самом деле связана не с женщинами, а с мужчинами, которые диктуют свою волю посредством институтов, где сами и доминируют, а также путем монопольного принятия решений и контроля над ресурсами. Исследование показало, что агрессивное мужское поведение продолжается до тех пор, пока оно вознаграждается[41]41
  Valerie Hudson, Bonnie Ballif-Spanvill, Mary Caprioli, and Chad Emmett, Sex and World Peace (New York: Columbia University Press, 2014), 85–86.


[Закрыть]. В бизнес-школах сотрудникам-агрессорам платят больше всех и они требуют всеобщего почитания. Отцы в Африке благодаря продаже дочерей получают деньги и укрепляют свое положение среди других мужчин. Даже насильники имеют секс без последствий и самоутверждаются: такая «доблесть» придает им статус.

В этих примерах видны другие черты, типичные для женской экономики. Патриархи принимают решения за всех. Женщинам, которые предпочли бы получить образование и независимость, а не следовать ожиданиям тихого послушания и самопожертвования, навязывают брачные нормы. На обоих континентах деторождение используется как тупой инструмент принуждения: африканских девочек заставляют рожать, а американских женщин ставят перед выбором – отказаться либо от материнства ради работы, либо от работы ради материнства. И там и там женщин лишают плодов образования из-за патриархальных представлений о роли жены.

Как бы недоброжелательна ни была атмосфера, женщины привязаны к месту, которое выбирает муж, и тем самым не могут получить лучшие условия где-нибудь еще. Сохранению негативных условий в немалой степени способствует замалчивание. В исследовании с прокладками мы столкнулись с распространенным во всем мире табу на обсуждение менструации. В школах бизнеса молчание способствовало гендерному неравенству, позволяя альфа-самцам уходить от обвинений и конфронтации. Запрет на обсуждение гендерных вопросов позволял организации избежать ответственности за свою токсичную культуру. В обоих случаях заговор молчания делал тему гендерного неравенства неудобной и совсем отбивал желание решать проблему.

В 2014 году учебный персонал бизнес-школ, которые я изучила, на более чем восемьдесят процентов был мужским. Такой уровень предвещает не только проблемы у женщин, но и автократию, и травлю мужчин. Небольшие группы черствых агрессоров и женоненавистников получают непропорциональную власть над остальными – которые зачастую считают такое обращение с женщинами несправедливым. Доминантные мужчины крепко держатся за негибкие традиционные представления о допустимом для обоих полов поведении, особенно в браке, а при давлении мстят.

В психологии такая чувствительность к конфликту гендерных ролей называется «шаткой мужественностью» или «мужским гендерно-ролевым стрессом» (MGRS). Мужчины, которые слишком привязаны к традиционным представлениям о мужской гендерной роли, реагируют на любой вызов своим взглядам – даже банальный или косвенный – несоразмерным гневом[42]42
  Joseph A. Vandello, Jennifer K. Bosson, Rochelle M. Burnaford, Jonathan R. Weaver, and S. Arzu Wasti, “Precarious Manhood and Displays of Physical Aggression”, Personality and Social Psychology Bulletin 35, no. 5 (май 2009 г.): 623–634; Joseph A. Vandello and Jennifer K. Bosson, “Precarious Manhood and Its Links to Action and Aggression”, Association for Psychological Science 20, no. 2 (2011); Joseph A. Vandello and Jennifer K. Bosson, “Hard Won and Easily Lost: A Review and Synthesis of Theory and Research on Precarious Manhood”, Psychology of Men and Masculinity 14, no. 2 (2013): 101–113; Michael M. Copenhaver, Steve J. Lash, and Richard M. Eisler, “Masculine Gender-Role Stress, Anger, and Male Intimate Abusiveness: Implications for Men’s Relationships”, Sex Roles 42, nos. 5–6 (2000): 405–415; Natasha Kosakowska, “If My Masculinity Is Threatened I Won’t Support Gender Equality? The Role of Agentic Self-Stereotyping in Restoration of Manhood and Perception of Gender Relations”, Psychology of Men and Masculinity 17, no. 3 (июль 2016 г.): 274–284.


[Закрыть]. Особенно болезненным для них является вопрос об экономическом доминировании. Объясняя это поведение, психологи указывают на довлеющую над мужчинами необходимость всю жизнь «доказывать» собственную мужественность. Из-за этого некоторые из них становятся крайне чувствительны к риску, что кто-то в ней усомнится. При прямом столкновении они реагируют вспышкой ярости, а потом должны восстановить свою маскулинность и выпустить гнев. Чтобы разрядиться, в лабораторных тестах и полевых исследованиях они бьют предметы, опасно себя ведут, тратят деньги, играют в азартные игры. В реальной жизни эти мужчины, как правило, склонны много пить, бить жен, играть в азартные игры и принимать наркотики. В момент угрозы эти «шаткие мужчины» стабильно отвергают любые идеи, подразумевающие или упоминающие равенство полов. Крайне важно, однако, что они, видимо, явное меньшинство: не проявляли такой реакции от шестидесяти до восьмидесяти процентов мужчин в выборке.

Там, где «шаткие мужчины» задают тон, «нормальные мужчины» начинают испытывать стресс из-за необходимости доказывать свою мужественность и ведут себя несвойственным для себя образом: иногда тихо уступают, а иногда сами становятся агрессивными. Существенно, что их реакция вообще не связана с женщинами: это нужно, чтобы показать другим парням, что ты с ними, что ты тоже «мужчина». В конце концов мужская часть коллектива смыкает ряды против женщин и блокирует более продуктивную реакцию. В будущем я буду проводить различие между гневной индивидуальной реакцией («шаткой мужественностью») и групповой реакцией, которую я буду называть «эффектом братии».

Обратите внимание, что пожилые профессора подают младшим пример исключения женщин при найме, подготовке, управлении, продвижении и оплате труда. У них были десятилетия, чтобы внушить новичкам: это требуется, вы же хотите быть мужчиной в нашем братстве. Для поддержания таких отношений они продвигают новых членов мужского пола и одновременно выталкивают женщин – на этом фоне сложно дать ход женщине, не идя наперекор группе.

Согласно исследованиям, для исправления ситуации нужно изменить гендерный баланс путем повышения числа женщин в коллективе. На практике действует золотое правило: при примерно тридцати процентах женщин проблема начинает идти на убыль, а при примерно сорока – почти исчезает. Школы бизнеса, однако, столкнутся здесь с тем же замкнутым кругом, что и многие другие организации с мужским преобладанием: чтобы убрать токсичность, надо изменить гендерный баланс, но именно из-за токсичной среды женщины не задерживаются.

Усилия, аналогичные по целям программе декана Нитина Нории, предпринимаются в школах бизнеса с 2014 года. За последние пять лет в большинстве из них действительно удалось добиться довольно впечатляющего роста доли женского персонала. Ключевой стратегией смягчения культуры стало зачисление на программы MBA равного числа мужчин и женщин, а не семьдесят к тридцати или того хуже, что было типично раньше. Судя по моим опросам, изменение гендерного баланса среди студентов заметно снижает агрессию, что оказывает положительное влияние на культуру: сотрудники отмечают, что разница чувствуется сразу же. Вторая стратегия – это уменьшение количества занятий по финансам, которые берут студенты, особенно первокурсники. Это лишает финансистов возможности задавать тон, поощряя студентов за агрессию и направляя ее на принижение студенток. Требуя уже на первом курсе проходить полный список занятий по финансам, школы автоматически делали этих профессоров образцами для подражания. Теперь же выйти на первый план могут и другие преподаватели, особенно благодаря курсам лидерства и деловой этики, которые полезны сами по себе. В сущности, школы бизнеса решают гендерные проблемы, устраняя институциональные факторы, которые их подпитывают, – и этот подход оказывается успешным.

Еще один крайне важный урок о мужском поведении, который можно получить как в Африке, так и в Соединенных Штатах, заключается в том, что всегда есть хорошие ребята и иногда они сопротивляются. Так, у женщин в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, безусловно, была мужская поддержка; сторонники гендерного разнообразия были и в других школах. Видимо, вполне искренне хочет помочь и Нитин Нориа из Гарвардской школы бизнеса. В случае Африки это были Джордж Аппиа, Пол Монтгомери, Мозес Мусаази, тот шофер в Аккре (его звали Томас Окьере) и многие другие, которых я не упомянула, включая нескольких учителей и всех мужчин из CARE, которые работали в полевых условиях. Нам встречались и отцы, которые отказывались следовать обычаю и поддерживали образование дочерей. Как мы позже узнали, они даже покупали прокладки – иногда для этого надо было просить родственников привезти их из города. Действия хороших парней критически важны для воплощения изменений. В этой работе всегда необходимо отдавать должное тому огромному риску, на который они идут, выходя за пределы ожидаемой от них гендерной роли.

Наконец, между описанными случаями есть одно важнейшее отличие: у женщин в американских школах бизнеса есть деньги, образование и социальная мобильность, несопоставимые с возможностями жительниц сельской Африки. Эти свободы – прямой результат двух сотен лет борьбы за свои права. Когда женщины хотят восстать против засилья мужской братии, большое значение имеет наличие своих, «сестринских» объединений.

Некоторые пожилые профессора бизнес-школ, вполне возможно, хранят неприятные воспоминания о том, что часто называют «второй волной» 1970-х («первой» была борьба суфражисток начала двадцатого века). Девушки на их факультетах – в буквальном смысле дочери «второй волны», хотя им может даже не приходить в голову, что они пожинают плоды обид пятидесятилетней давности.

Зачастую понять то, что мы видим в настоящем, бывает сложно, не заглядывая в историю. Поэтому теперь я расскажу, как сотни лет экономической изоляции в огромном масштабе оставили настолько устойчивый след, что он угрожает такой важной для всех нас сфере, как снабжение продовольствием.