Текст книги "(Не)женская экономика. Как гендерное неравенство ограничивает наш экономический потенциал"

3
Под властью нужды

Я стояла во дворе сельской угандийской школы. Наши местные ассистенты отправились в классы, чтобы выяснить, что случилось с девочками из нашего списка, которые перестали ходить в школу. Я была иностранкой и всегда чувствовала себя чужой в этих разговорах, поэтому ждала снаружи.

Краем глаза я заметила, что ко мне идет пожилая женщина. Я внутренне собралась: на школьных дворах к нам иногда пристают потерянные старухи с сердитым взглядом, и у меня не очень-то ловко получается с ними общаться. Сэм, водитель из НПО, с которым мы проводили исследование, почувствовал, что она собирается клянчить деньги, и двинулся через двор наперехват. Когда приезжают люди с Запада, международные благотворительные организации не поддерживают попрошайничество, так как ситуация может стать неустойчивой. Водитель не успел: женщина остановилась, посмотрела на меня с безошибочной ясностью и сказала по-английски: «Сестра, ты мне поможешь?»

Сэм осторожно ее приобнял и, нашептывая что-то, повел прочь. Через несколько секунд она повернулась и сказала: «Извините. Я не знала», а потом они оба направились к небольшой крытой соломой хижине на краю школьного двора.

Когда мы ехали к следующей школе, Сэм рассказал, что женщину зовут Агнес. Она родилась в преуспевающей семье и получила образование, а потом вышла замуж за мужчину равного происхождения. Муж умер молодым, и его земля – как принято в Уганде – перешла братьям. Агнес осталась без средств к существованию. Когда умер отец, земля перешла сыну – ее брату, и жизнь Агнес стала зависеть только от его щедрости.

Если бы окончание этой истории было счастливым, получился бы роман Джейн Остин, но брат спекулировал землей и прогорел. Теперь он вместе с семьей жил в маленьком доме у школы, а Агнес – в крохотной постройке за ним, слишком маленькой, чтобы встать в полный рост, но достаточно большой, чтобы спать, свернувшись калачиком. В ее хижине не было ни воды, ни света. Она подавала в обмен на пропитание обеды в школе.

После встречи с Агнес в моей голове что-то прояснилось. Может быть, я четче, чем обычно, ощутила сходство между нами. Мы были примерно одного возраста и роста. Она смотрела мне в глаза и говорила на моем языке, и еще это обращение: «Сестра, ты мне поможешь?» Я долго об этом размышляла и наконец пришла к выводу, что Агнес, меня, девочек, которых выдают замуж и которые убегают, бабушек с безумными глазами, которые заглядывают в школьные окна, связывает то, что все мы – героини одной и той же истории, просто на разных ее этапах. Разделяет нас совсем немногое. Эту реальность, застывшее мгновение я и увидела в том взгляде.

Агнес была обречена попрошайничать, голодать и жить в непригодном для человека месте, потому что она была женщиной и не могла наследовать землю. Сходство с произведениями Джейн Остин – или, если уж на то пошло, с «Аббатством Даунтон» – наводило на мысли об исторической связи между правами женщин на землю в Великобритании и в Уганде, бывшей британской колонии. Это заставило меня задуматься о том, насколько распространено в мире правило, что владеть землей и передавать ее потомкам могут только мужчины. И я начала искать ответ на этот вопрос.

Как оказалось, принцип «Аббатства Даунтон» в истории встречается повсеместно: в разных культурах, век за веком земля могла переходить только по мужской линии[43]43
  В этом разделе я использовала большое количество источников. Одни из них посвящены исключительно правам на землю, другие в большей степени освещают супружеские права и финансовую деятельность, включая владение землей и ее наследование. Работы конкретно о женских правах собственности включают в том числе: L. Muthoni Wanyeki, Women and Land in Africa (Cape Town, South Africa: David Philip, 2003); Janet Walsh, Double Standards: Women’s Property Rights Violations in Kenya (New York: Human Rights Watch, 2003); Amy Porter, Their Lives, Their Wills (Lubbock: Texas Tech University Press, 2015); Rebecca Sharpless and Melissa Walker, Work, Family, and Faith (Columbia, MO: University of Missouri Press, 2006); Carmen Diana Deere and Magdalena Leon, Empowering Women: Land and Property Rights in Latin America (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2001); Bipasha Baruah, Women and Property in Urban India (Vancouver: University of British Columbia, 2010); Bina Agarwal, A Field of One’s Own (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1995); Cema Bolabola, Land Rights of Pacific Women (Fiji: Institute of Pacific Studies, University of the South Pacific, 1986); Gale Summerfield and Irene Tinker, Women’s Rights to House and Land: China, Laos and Vietnam (Boulder, CO: Lynne Rienner Publishers, 1999).


[Закрыть]. Это могло следовать откуда угодно: из законов, сложившихся обычаев, религиозных предписаний, решений племенных советов и семейных норм и гендерных ролей, но итог был один – женщины всегда оставались без земли. Даже в матрилинейных обществах, где земля переходила через женщин, контроль над ней обычно передавался от одного мужчины к другому.

Юридические и религиозные уложения, которые исключали женское наследование и владение собственностью, распространялись по планете путем торговли и завоеваний. Так, сегодняшние исламские ограничения разнесли от Западной Африки до Индонезии арабские воины седьмого века и торговцы. Европейцы принесли в колонии законы, запрещавшие женщинам владеть собственностью, а в их собственных странах те же препятствия существовали веками – еще до появления письменного законодательства. Британское общее право и Кодекс Наполеона, которые применяли в Северной Америке, Австралии и значительной части Африки и Азии, полностью отрицали право замужних женщин на собственность. Римско-голландское право, а также иберийские кодексы, которые были перенесены из Испании в Латинскую Америку, иногда позволяли женщинам получать наследство, но применению их на практике противодействовали другие силы: в частности, при распределении активов землю обычно получали сыновья, а имущество вроде ювелирных украшений и посуды – дочери. Если женщина все же наследовала землю, на нее оказывали давление, заставляя передавать собственность братьям или дядям.

В современных западных странах женщины имеют права собственности только благодаря законам, принятым в период с 1850 по 1980 год. Однако история свидетельствует, что реформы подобного рода приводили лишь к временным изменениям. Например, при династии Сун (960–1279) в Китае женщины получили права собственности, но уже при династии Юань (1271–1368) возродилась конфуцианская философия и эти права были урезаны, а следующая династия Мин (1368–1644) отняла их окончательно. При Мао Цзэдуне в Китае прошла коллективизация, но сегодня в стране опять появились законы, поддерживающие традиционную передачу мужу всей собственности, принесенной в семью[44]44
  “Married to the Mortgage,” Economist, 13 июля 2013 г., https://www.economist.com/china/2013/07/13/married-to-the-mortgage; “Watering the Gardens of Others: China’s Women Are Being Shut Out of the Land and Housing Markets,” Economist, 12 июня 2015 г., https://www.economist.com/asia/2015/06/12/watering-the-gardens-of-others.


[Закрыть]. Женщины завоевали права наследования во время Французской революции, но через пять лет снова их потеряли по Кодексу Наполеона. В Османской империи они более века пользовались обширными экономическими правами, включая право собственности на землю, но потеряли их и вновь обрели лишь при Ататюрке в 1923 году. Короче говоря, ни одна женщина не может быть уверена, что ее права собственности незыблемы. Если после «Рассказа служанки» вы опасаетесь, что женщин могут вдруг лишить статуса, – правильно делаете.

Исторически сложившиеся подходы, которые я обнаружила, широко распространены и существуют довольно давно, чтобы объяснять резкие диспропорции владения землей в сегодняшнем мире. Продовольственная и сельскохозяйственная организация Объединенных Наций (ФАО) публикует достаточно полные данные на национальном уровне, и они говорят о том, что в мировом масштабе женщины составляют 18,3 процента землевладельцев (рис. 8). В реальности, однако, их доля ниже восемнадцати процентов, так как им принадлежат участки, меньшие по размеру и худшие по качеству. В развитых странах даже после принятия законов о равенстве и предоставлении прав собственности женщины составляют всего шестнадцать процентов землевладельцев – меньше чем среднемировое значение. Это наследие многовековых запретов[45]45
  Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН, “Gender and Land Rights Database”, http://www.fao.org/gender-landrights-database/data-map/statistics/en/, доступ 13 июня 2019 г.


[Закрыть].

Владение землей в мире согласно полу, около 1995–2012 гг.

Рис. 8. Эта диаграмма рассеяния показывает большой разрыв между площадями, принадлежащими мужчинам и женщинам. Выборка уравновешена по регионам и включает примерно половину стран мира. Черные точки говорят о том, что в большинстве стран – как богатых, так и бедных – мужчины составляют от семидесяти до девяноста процентов землевладельцев. Страны показаны в порядке латинского алфавита, начиная с Алжира и заканчивая Замбией.

Источник: Продовольственная и сельскохозяйственная организация Объединенных Наций, база данных по гендерной проблематике и правам на землю, http://www.fao.org/gender-landrights-database/data-map/statistics/en.

Более восьмидесяти процентов пригодных для ведения сельского хозяйства площадей, таким образом, принадлежит мужчинам[46]46
  ФАО приводит процент мужчин и женщин, владеющих землей, но подчеркивает при этом, что мужчины обычно владеют более крупными участками, поэтому их доля сельскохозяйственных земель выше, чем доля среди землевладельцев.


[Закрыть]. Уже один этот факт приводит к монополии на власть и богатство, сама мысль о которой поражает. Завладев главным источником материального благополучия человечества, мужчины получили возможность удерживать власть над мировым капиталом сотни, даже тысячи лет.

В ходе поисков я по всему миру находила примеры, где клановые обычаи не давали женщинам контролировать землю еще до появления писаных законов. Ситуация Агнес показывает, что из-за традиций женщины уязвимы вопреки официальным правам собственности. По угандийскому законодательству вдова может наследовать имущество, но на практике действует три вида правил: традиционные, религиозные и государственные – и все они по-разному смотрят на этот вопрос. Государство настаивает на верховенстве закона, однако обычаи и религиозные правила оказываются намного влиятельнее, особенно в сельских районах. По традиции мужская часть клана контролирует всю его землю и выделяет отдельным мужчинам в пожизненное пользование участки, которые те могут возделывать и расширить – или привести к упадку. Когда владелец умирает, судьбу собственности снова решают другие мужчины: как правило, она переходит сыновьям, если они у него были, а остальное перераспределяется. Дочерям могут разрешить проживать на отцовской земле до замужества, после чего процедура повторится. Семьи очень стараются, чтобы вдова не получила ничего: ведь если она повторно выйдет замуж, земля перейдет чужому племени – где тоже действуют правила, закрепляющие землю за мужчинами, – и будет потеряна навсегда[47]47
  В этом разделе я исхожу из собственного опыта и наблюдений в Уганде, но опираюсь также на следующие источники: Constitute Project, “Uganda’s Constitution of 1995 with Amendments Through 2005” (Constitute Project, 2017), https://www.constituteproject.org/constitution/Uganda_2005.pdf?lang=en; Rachel Loftspring, “Inheritance Rights in Uganda: How Equal Inheritance Rights in Uganda Would Reduce Poverty and Decrease the Spread of HIV/AIDS in Uganda”, University of Pennsylvania Journal of International Law 29, no. 1 (2014); Valerie Bennett, Ginger Faulk, Anna Kovina, and Tatjana Eres, “Report: The Inheritance Law in Uganda; The Plight of Widows and Children”, Georgetown Journal of Gender and Law 7 (декабрь 2006 г.): 451.


[Закрыть].

По восточноафриканским обычаям вдова не может владеть собственностью, потому что сама является таковой. Не имея ни дохода, ни имущества, она не может прокормить детей, если решит их забрать, поэтому ее обычно заставляют подчиниться обычаю «наследования жен» и выйти за кого-то из мужчин племени. За какого именно – решать не ей. Работает это следующим образом. Мужчины, которые претендуют на наследство умершего, занимаются с ней сексом, пока они не решат, кому она достанется. «Тем вечером [после похорон] к ней пришло много мужчин, и она ничего не могла сделать, – рассказывала Human Rights Watch одна кенийка. – Она могла бы сказать “нет”, если бы не экономика. Если этот мужчина дает тебе мыло, если он дает тебе мясо, ты не будешь возражать. Отказать в сексе позволяет лишь экономическое равноправие. Мужчина приходит с предложениями, с подарками, в которых она нуждается»[48]48
  Human Rights Watch, Just Die Quietly: Domestic Violence and Women’s Vulnerability to HIV in Uganda (New York: Human Rights Watch, 2003), 35.


[Закрыть]. Многие общины в Восточной Африке также практикуют так называемое «очищение вдов». По этому обряду специально выбранный «очиститель» – обычно изгой – насилует вдову. Его сперма изгоняет дух умершего мужа, и женщина становится достаточно «чистой» для нового содержателя.

Все это происходит без предохранения. Один такой «очиститель вдов» из Кении объяснял: «Я не пользуюсь презервативами. Тела должны соприкасаться… Если сперма не вышла, женщину нельзя передать по наследству… Я никак не предотвращаю беременность. У двух вдов есть от меня дети, но я им не отец и никак их не поддерживаю»[49]49
  Walsh, Double Standards, 13.


[Закрыть]. В Уганде один из самых высоких уровней ВИЧ/СПИД в мире, и женщины болеют им в два раза чаще.

То, что я описала выше, не представляет собой какого-то упорядоченного процесса. По традиции «захвата собственности» родственник мужского пола может явиться в дом умершего, вышвырнуть вдову с детьми и поселиться там, заявив права на все имущество. Затем предъявляют свои права конкуренты, и часто доходит до применения силы.

Почему же женщина не возвращается в родную семью? Дело в том, что родители уже получили за нее выкуп и, чтобы забрать ее обратно, надо вернуть его клану мужа и вдобавок взять на себя содержание вдовы с детьми. Девочек выдают замуж в отдаленные кланы именно потому, что они являются экономической обузой, так что ее собственная семья может не позволить ей вернуться. Несчастной Агнес повезло: родня все же согласилась ее принять.

Просто устроиться на работу вдова тоже не может. В бедных странах официальное трудоустройство встречается редко, а в сельских районах оно почти отсутствует. Имеющиеся рабочие места занимают прежде всего мужчины. Мужу по обычаю достаются все заработанные женой деньги: это считается его правом, точно так же, как в развитых странах век назад. У нее мало возможностей что-то накопить, поэтому, овдовев, она не имеет средств прожить и нескольких дней. А если алчные родственники мужа проведают, что у нее есть какие-то деньги, они просто отберут их силой, считая, что это им положено.

Как правило, невозможно заявить о своих правах и по государственным законам. Чтобы нанять адвоката и поехать на автобусе в город, нужны деньги, не говоря уже о сроках рассмотрения жалобы. Семьи склонны к насилию: чтобы защитить вдову, решившую восстать против обычаев, полиции пришлось бы много лет круглосуточно ее охранять, ведь буквально каждый хочет ее обобрать и считает, что имеет на это полное право. Для подобной национальной программы не хватит полицейских во всей Уганде. В итоге лучшая страховка для женщины – это родить сына, который унаследует землю и тем самым обеспечит некоторую безопасность матери и сестрам. Несмотря на все осуждение международного сообщества, за предпочтением сыновей стоит реальный страх. Чтобы это отношение изменилось, должна измениться экономика.

На реализации прав наследования в Уганде сказываются и религиозные нормы. Около двенадцати процентов населения страны – мусульмане. Согласно местной интерпретации исламского права, вдове с детьми положена одна восьмая собственности умершего мужа, однако если есть и другие жены – что в Уганде бывает нередко, – восьмую долю придется делить на всех. Бездетная жена может не получить ничего.

В итоге угандийская женщина после смерти мужа сталкивается с угрозами нищеты и личной безопасности, и обратиться ей не к кому. Ниже я привожу историю из Кении, но то же самое повторяется по всей Африке южнее Сахары.

Вскоре после того, как Эмили Овино овдовела, родственники мужа забрали все ее имущество, в том числе сельскохозяйственный инвентарь, скот, бытовые предметы и одежду. Остаться у себя дома они ей разрешили только при условии, что она по местному обычаю пройдет «очищение» сексом с изгоем, и заплатили пастуху, который переспал с ней против ее воли и без презерватива. Потом они отобрали у нее землю. Овино обращалась за помощью к старейшинам и вождю, но те не сделали ничего. В конце концов родственники мужа выгнали ее из дома вместе с детьми. Она была бездомной до тех пор, пока кто-то не предложил ей маленькую хижину с прохудившейся крышей. Платить за школу она не могла, поэтому ее детей отчислили[50]50
  Walsh, Double Standards, 1.


[Закрыть].

Умножьте эту историю на многие миллионы – ведь она касается вдов, других жен их мужей, а также всех их детей, – и вы увидите, почему все больше африканцев живет в нищете, страдает от инфекционных заболеваний, не имеет образования и почему экономические изменения в регионе почти невозможны. Однажды я объясняла эту ситуацию владельцу одной международной компании, который консультировал «Большую двадцатку». Он был поражен: ему не приходило в голову, что в рекомендациях по борьбе с бедностью в Африке необходимо учитывать положение женщин.

По всему миру владение землей дает мужчинам многие другие преимущества: умение управлять оборудованием, технологические знания, владение удобрениями, пестицидами и другими добавками. В развивающихся странах банки повсеместно принимают в качестве залога только землю, поэтому доступ к средствам производства, например тракторам и молотилкам, а также крупным животным, получают только мужчины.

Те немногие женщины, которые все же владеют землей, имеют меньшие по размеру и не такие плодородные наделы, а также меньше возможностей их развивать, из-за чего выше вероятность потерять то, что имеешь. Сельское хозяйство – рискованный бизнес, и в случае катастрофы женщинам сложнее оправиться: у них меньше активов для реализации и меньше других способов заработка. Повышенная уязвимость отбивает охоту идти на риск, что в сфере финансов часто воспринимается как трусость. Финансисты не учитывают, что риски у женщин совсем другие и их способность восстановиться куда скромнее.

Представители сельскохозяйственных фирм – практически всегда мужчины – предпочитают разговаривать о новых практиках и технологиях только с мужчинами. Они исходят из того, что это повышает шансы внедрения инноваций, и предполагают, что до женщин информация в итоге и так дойдет. Из-за этого женщины менее осведомлены о передовых методах и не могут ими воспользоваться. При международном планировании распространения новых технологий, однако, предполагается, что инновации будут одинаково доступны обоим полам, хотя это совсем не так.

Тяжелое сельскохозяйственное оборудование разработано под мужчин, поэтому женщинам, которые не могут им воспользоваться, приходится нанимать рабочих. Те обычно не хотят работать на женщину и откладывают подобные заказы на конец сезона, что ведет к снижению урожаев. Из-за всех этих неблагоприятных факторов итоговое производство сельскохозяйственной продукции фермерами-женщинами падает на целых двадцать – тридцать процентов[51]51
  Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН, “The State of Food and Agriculture: Women in Agriculture, Closing the Gender Gap for Development” (Рим: Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН, Департамент социально-экономического развития, 2010), Всемирная продовольственная программа, “Women and Hunger: 10 Facts,” https://www.wfp.org/our-work/preventing-hunger/focus-women/women-hunger-facts.


[Закрыть]. Наконец, плохой доступ к производительным ресурсам ставит их в невыгодное положение на рынках, где и без того есть много своих гендерных барьеров.

Однажды в горах на границе с Кенией я беседовала о рыночных проблемах с крестьянкой, которая пыталась выращивать кофе и бананы на крохотном треугольнике земли вокруг своего дома. Ее звали Джулия. Муж был водителем мототакси – в Уганде их называют «бода-бода» по издаваемому звуку. Это опасная профессия: каждый день можно погибнуть или стать инвалидом. Вспомнив об Агнес, я спросила Джулию, что будет, если муж погибнет в аварии. Не отберут ли дом его братья? «Они не посмеют!» – сказала она, смеясь. Надеюсь, она права.

Наш разговор перешел к логистике продажи сельскохозяйственной продукции. Какую-то часть урожая Джулия могла продать в деревушке, в которой жила, но вообще товары из горных поселений везут на рынок в ближайший городок. Раз в неделю там происходит наплыв сезонных продуктов – бананов, кофе, помидоров. Цены низкие, и продать получается не все, поэтому она старается торговать в более крупном городе внизу, в долине, где я как раз остановилась. У Джулии нет своего транспорта, а детей она оставить не может, поэтому ей приходится нанимать кого-то из мужчин, курсирующих между горами и долиной, чтобы они отвозили ее товары знакомой, которая держит киоск на главном шоссе. Из-за маленьких объемов Джулия платит этим ребятам втридорога. Пока мы беседовали, я вспомнила о Кристине, с которой у меня был разговор до этого. У нее был киоск на той же самой дороге, и она едва получала какую-то прибыль, потому что товар покупала по завышенным ценам у тех же людей, которые наживались на Джулии.

Я голову сломала, пытаясь найти какое-то решение. Джулия и другие женщины никак не могли позволить себе купить грузовик. Да и поможет ли он им? «Джулия, – сказала я. – Представь, что ты просыпаешься завтра утром и видишь, что ангел принес тебе грузовик. Что ты сделаешь?» – «Я буду настаивать, чтобы муж научился его водить!» – тут же ответила она.

Эта проблема никак не выходила у меня из головы, и тем же вечером в гостевом доме Rose’s Last Chance – моем любимом пристанище на всем континенте – я провела опрос: как поступают со своим урожаем мужчины. В этом заведении не было горячей воды и полноценной кухни, зато там всегда были хорошие продукты, был холодильник с прохладной кока-колой и пивом в бутылках и даже настоящая роскошь – туалет со смывом. Сама Роза, хозяйка гостевого дома, – прекрасная собеседница и большой человек в своем крохотном городке, где даже нет почтового отделения и банка. По вечерам люди приходят к ней посидеть, выпить пива и поболтать с постояльцами. Ответ на мой вопрос нашелся сразу же. Мне объяснили, что мужчины объединяются в кооперативы и заключают постоянный договор с городскими скупщиками продукции. Подобные группы – как это часто бывает с сельскохозяйственными кооперативами в развивающихся странах – не пускают в свои ряды женщин.

По всему миру скупщики заключают крупные контракты с мужчинами, хотя саму работу в основном производят женщины – в качестве подрядчиков, наемных работниц или бесплатно как члены семьи. По данным ФАО, например, в ЮАР семьдесят процентов сахара на продажу производят женщины. В Пенджабе они вкладывают в коммерческое выращивание овощей больше часов, чем мужчины, хотя сами контракты находятся в мужских руках. Из крупных контрактов в Китае женщины исключены, хотя львиная доля работы лежит на плечах тысячи крестьянок. В Кении женщины заключают всего десять процентов крупных контрактов в сельском хозяйстве, а в Сенегале это и вовсе один процент. Подрядчики стараются избегать сделок с женщинами: права последних на землю ненадежные, они не могут обеспечить больших объемов производства, не имеют нужного оборудования и транспорта, не могут получить кредитную линию и связанную с ней стабильность и в целом представляют риск для поставок[52]52
  Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН, “State of Food and Agriculture.”


[Закрыть].

Люди, собравшиеся у Розы, рассказали мне, что раз в неделю в один и тот же день большие грузовики из городов приезжают в долину и останавливаются в оговоренном месте, чтобы скупать сельскохозяйственную продукцию. Такой день должен был быть как раз завтра, поэтому я встала с утра пораньше и пошла посмотреть на это своими глазами. Мужчины привезли огромное количество товара – у них были либо свои пикапы, либо общие на несколько человек. Они явно были знакомы с водителями грузовиков, и сделки были согласованы заранее. Время от времени я видела женщин с большими связками бананов за спиной, а иногда и ребенком спереди. Они ходили от грузовика к грузовику с потерянным видом и не могли пробиться в привычные беседы и сделки. Кроме того, грузовики покупали только большие объемы, а не какие-то связки.

Женщинам приходится выжимать доход из клочка земли рядом с домом, милостиво предоставленного мужем. Если им и удается что-то выращивать или разводить небольших животных, то, скорее, вопреки, поскольку большую часть времени они работают – бесплатно – на мужниной земле, а также заботятся о доме и детях. Иногда пытаются продавать ремесленные изделия. Несмотря на то что большую часть труда женщинам приходится вкладывать в обработку принадлежащих мужу угодий, свою долю дохода с них они не получают, поэтому, помимо невозможности заключить крупные контракты, они не видят и этих денег. Муж возьмет все, что посадила, вырастила, обработала и упаковала жена, продаст это на рынке, а деньги присвоит себе (рис. 9)[53]53
  Mary Johnstone-Louis, Case Study: International Women’s Coffee Alliance, Power Shift: The Oxford Forum for Women in the World Economy, 2013, https://www.doublexeconomy.com/wp-content/uploads/2019/09/Power-Shift-IWCA-Case.pdf.


[Закрыть]. Женщине он даст лишь на то, что ему кажется необходимым.

Кто выполняет следующие этапы производства кофе?

Рис. 9. На этом линейном графике показаны результаты опроса на тему разделения труда при производстве кофе, который The International Women’s Coffee Alliance провел среди кенийцев обоего пола. На горизонтальной оси отмечены этапы этого процесса от посадки до сбора и продажи урожая. На вертикальной – отмечено, какой процент мужчин и женщин занимается данным этапом. Линия, ведущая от начала до окончания производства, демонстрирует, что женщины выполняют почти всю работу вплоть до перевозки готовой продукции на рынок, но очень мало задействованы в самой продаже. Последний пункт показывает, что владельцами кофе считаются мужчины, хотя его выращиванием в основном занимаются женщины.

Источник: Mary Johnstone-Louis, Case Study: International Women’s Coffee Alliance, Power Shift: The Oxford Forum for Women in the World Economy, 2013, https://www.doublexeconomy.com/wp-content/uploads/2019/09/Power-Shift-IWCA-Case.pdf.

Мне пришло в голову, что женщины могли бы создать свои кооперативы и каждую неделю продавать товар скупщикам. Для этого нужен транспорт, поэтому я начала спрашивать у всех и каждого про грузовик. Из всех женщин, с которыми я беседовала, лишь одна сказала, что сама научится его водить. А что с остальными? Отговорок было много, но все они сводились к одному: вождение – для мальчиков, девочки этим не занимаются. Это как носить галстук и курить сигары. Даже в местах далеко за пределами действия массмедиа люди по уши погрязли в гендерных стереотипах.

Мой разум никак не хотел отпускать проблему, и я обратилась к опыту наших бабушек и добавленной стоимости. В конце концов, наши бабушки использовали именно ее потенциал, верно? Они готовили сальсу, и чатни, и желе и получали прибыль благодаря собственным, непохожим на другие рецептам. Я начала присматриваться к кухням в горах. У Джулии она представляла собой круг из камней за домом, к которому она каждый день носила дрова. Над всем этим был навес, земля под ним была очищена граблями. Мне встречались и более солидные варианты, но все они располагались вне помещения и были основаны на «каменно-дровяной» технологии.

Тепло от такого костра – вещь непредсказуемая, и было бы сложно с его помощью получать стабильные вкусовые качества, необходимые для репутации продукта с добавленной стоимостью. Я задумалась, каких отличий можно в таком случае добиться – в сельской Африке каждый вечер обычно едят одно и то же, и пища очень простая, – и поинтересовалась приправами. Все сводилось к имбирю, луку и небольшому количеству сахара. Из этого трудно приготовить что-нибудь выдающееся.

Сделать прибыльный бизнес на сальсе или чатни можно только за пределами деревни, и это снова упирается в досадный вопрос транспортировки. Потребуется и стандартная тара, которая ее выдержит. Да и как человек вроде Джулии сможет найти, оплатить, перевезти и хранить такие вещи? Еще одно препятствие – стерилизация и герметичная упаковка. К тому же чтобы начать, нужен капитал, пусть и небольшой. А где его взять?

В деревне, где жила Джулия, у двух женщин, Кэтрин и Элис, был бизнес, знакомый нашим бабушкам. Кэтрин открыла ресторан, который часто стоял пустым и наполнялся лишь в рыночные дни, когда туда приходили обедать жители гор. Хозяйка закупала только то, что требовалось для готовки: небольшой прибыли было достаточно, чтобы прокормить детей и отправить их в школу. Элис держала таверну и подавала пиво собственного изготовления. Как и другие местные сорта, оно готовилось из кукурузы и воды и подавалось без охлаждения в общей чаше, из которой мужчины пили через длинные резиновые соломинки. Спрос на пиво был каждый вечер: и в этой деревне, и вообще в сельской Уганде существует мужской ритуал угощать им друг друга. Однако в рыночный день объемы у Элис резко возрастали: крестьяне с окрестных холмов, заключив свои сделки, отправлялись в ее таверну немного остыть. Ей очень повезло: муж не забирал заработанные деньги, хотя пиво она делала из ингредиентов, полученных с его земли, и он имел бы на это полное право. Элис и Кэтрин подавали свежую еду и напитки на месте, и небольшой рынок был им по плечу. Рядом с заведением Кэтрин был еще один ресторанчик, и я сомневалась, что деревня выдержит третий.

В итоге я пришла к выводу, что без доступа к большому рынку сельскохозяйственной продукции женщины в этих горах будут жестко скованы. Отсутствие транспорта, неспособность выторговать хорошую цену или производить большие объемы продукции, исключение из кооперативов, а также ограниченная свобода передвижения, владения капиталом и технологиями в совокупности создают мощный барьер на пути к экономической жизнеспособности.

К счастью, уже начинает сказываться внешнее влияние, и некоторые международные корпорации при содействии крупных НПО и правительств предпринимают шаги, чтобы помочь этим женщинам. Так, Coca-Cola и Walmart обучают женщин – мелких землевладелиц передовым методам ведения сельского хозяйства, чтобы повысить объемы и качество урожая. Компания Mondelēz International, возникшая в результате слияния Cadbury, Nabisco и Kraft, ставит в известность, что предпочитает покупать у кооперативов, где членство женщин составляет минимум тридцать процентов. Авторы этих проектов надеются, что на местных столах в результате появится больше хорошей еды, в школах – больше детей, снизится домашнее насилие. Согласно современным исследованиям, именно так и должно быть, если дать этим женщинам экономические возможности[54]54
  Linda Scott, Private Sector Engagement with Women’s Economic Empowerment: Lessons Learned from Years of Practice (Oxford: Saïd Business School Series, University of Oxford, ноябрь 2017 г.), https://www.doublexeconomy.com/wp-content/uploads/2018/10/RES-0054-GBCWEE-Report171117-BOOKLET.pdf.


[Закрыть].

Корпорации участвуют в подобных проектах по многим причинам. Эти усилия положительно отражаются на отношении потребителей, а также привлечении и удержании сотрудников. В инвестиционном секторе все чаще признают, что внимание к гендерным вопросам, как внутреннее, так и внешнее, полезно для стоимости акций – я расскажу об этом ниже. Однако самая важная причина сотрудничать с женщинами в сельском хозяйстве – это обеспечение поставок. Мужчины в поисках работы все активнее уезжают в города и за границу, а женщины, которые остаются заниматься фермерством, по-прежнему находятся в очень неблагоприятных условиях. Производителям, например Coca-Cola и Mondelēz, нужны определенные сорта, а ретейлерам вроде Walmart и Marks & Spencer – фрукты и овощи для прямой продажи потребителям, и они начинают тревожиться по поводу ограниченных прав и ресурсов женщин-поставщиков. Уже под угрозой урожаи бананов, кофе и какао – этот список, видимо, могут пополнить и другие культуры[55]55
  Scott, Private Sector Engagement with Women’s Economic Empowerment.


[Закрыть].

Неэффективность сельскохозяйственных рынков в этом отношении должна заботить каждого, так как она может привести к нищете и голоду мирового масштаба. По данным ООН, сейчас на планете хронически недоедают девятьсот восемьдесят пять миллионов человек. Сто пятьдесят миллионов из них получили бы еду, если устранить невыгодное положение женщин, которые ее производят. Исследования также показывают, что в равных условиях производительность обоих полов сравняется. Для многих бедных стран, где сельское хозяйство является главной статьей ВВП, исправление гендерной проблемы привело бы к росту от двух с половиной до четырех процентов в год[56]56
  Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН, “State of Food and Agriculture”, vi.


[Закрыть].

Неравенство женщин в сельском хозяйстве бьет и по продовольственной безопасности. Голодные люди склонны к недовольству, поэтому нехватка еды часто вызывает волнения в низах. Местные конфликты разрушают ресурсы, вредят людям, а при экспансии способствуют заболеваниям. Процессы глобализации и всепроникновение средств массовой информации приводят к тому, что любая подобная ситуация может оказать влияние на всю планету.

А что же правительства богатых стран? Что бы они ни делали, их усилий далеко не достаточно. Много вкладывают в сельскохозяйственные проекты Агентство США по международному развитию и Министерство международного развития Великобритании: у них есть целый ряд программ для женщин в развивающихся государствах, но процент бюджета, идущий на эти цели, остается мизерным. При этом они же вкладывают солидные суммы в мужские программы и называют свои усилия «гендерно нейтральными», что является очевидной ложью.

В обществе, где земля и деньги всецело находятся под контролем мужчин, женщины могут получить еду и кров только благодаря их защите и милости и из-за этого тотально от них зависимы и пугающе уязвимы. Судьба женщины и качество ее жизни почти целиком определяется характером мужчины, за которого она вышла замуж, причем обычно не она его выбирала. Женщины – такие же люди, но их покупают и продают для брака, и это подрывает их права. Мужчины часто видят в жене вещь, которой можно распоряжаться по своему усмотрению. Вот как рассказывает об этом мужчина из Демократической Республики Конго: