Текст книги "Морские приключения мышки Клариссы"

Последний шанс

– Не-е-ет! – закричала я, поднявшись во весь рост.

Мой взгляд был прикован к месту, где ушла под воду Патронесса и больше не появилась.

– Не-е-ет! – снова закричала я.

Этого не могло быть! Не могло. Но Патронесса пропала, а я была бессильна спасти ее. И здесь, рядом, лежал без сознания Чарльз Себастьян. Я подползла к нему и позвала по имени. Потом за загривок перетащила на широкий кусок обугленного обломка, где было больше места и куда меньше заливалась вода. Легкие горели от дыма, затянувшего все вокруг. Жив ли мой брат? Патронесса совершила такой поступок… Патронесса отдала свою жизнь… Неужели все зря?

Я больше ничего не чувствовала.

– Чарльз Себастьян, – прошипела я со злостью, с командой в голосе, откинув доброту, как будто так можно было оживить мертвого.

Передними лапками я надавила на грудь брату. Открыла ему рот и дыхнула туда. Снова надавила. Я повторяла то, что делала Лучия, когда Танука чуть не утонул.

Не соображая, как вернуть Чарльза Себастьяна к жизни, я все же не оставляла попыток, я была готова на все. Наконец я легла рядом, обняла его, как в старые времена. Так мы лежали в кладовке, среди кофейных зерен и муки. Большая фасолинка и маленькая фасолинка. Не хватало только нашей большой фасолины-мамы. Но во мне жили ее слова.

Мы качались на волнах, а я рассказывала брату истории из детства. Рассказывала, как мама посвящала нас в устройство мира, делилась историями из своих путешествий. Как она учила нас жизни на корабле. Как учила не бояться сложных слов, даже если они нам не понятны. Как мы обсуждали, что же такое «бунт». И напомнила брату, что мы обещали найти друг друга.

– И ведь мы нашли, – проговорила я дрожащим голосом. – Мы правда нашли друг друга, Чарльз Себастьян. Прости, что я бросила тебя одного. Пожалуйста, живи! Мы должны быть счастливы: ты и я вместе. – Он не шевелился. – Пожалуйста…

Перед глазами помимо моей воли встала картинка: мокрая, похожая на крысиную мордочка Патронессы. Я погубила и ее. Я потеряла рассудок, я прыгнула в воду – и погубила всех. А она бросилась исправлять мое безумие. Если бы я дождалась Чарльза Себастьяна и мы прыгнули вместе, она осталась бы жива. Да? Она бы не вылезла из лодки?

Я задрала голову к небу. Где мы? В каком направлении плывем? Нас сносит в открытое море? Несет к берегу? Какая разница? Теперь ничего не имеет значения. Я прижалась к брату, я хотела, чтобы мое сердцебиение оживило его сердечко. Я хотела, чтобы мой взгляд заставил его открыть глаза.

– Чарльз Себастьян, пожалуйста, вернись, – прошептала я.

Когда мы столкнулись с «вороньим гнездом» – так моряки называли деревянную корзину на мачте, из которой можно было с высоты наблюдать за морем, – я перетащила в нее брата. Осталось единственное желание: чтобы нас прибило к берегу. Силы иссякли, поэтому я снова обняла брата и легла рядом, не желая сопротивляться судьбе. От меня больше ничего не зависело: я была не в силах помочь ни ему, ни кому-либо еще.

Зияющая пустота

Мы плыли по морю среди обугленных дубовых обломков. Солнце высушило нас, но я по-прежнему обнимала Чарльза Себастьяна, пытаясь согреть и защитить. Его тельце оставалось мягким, поэтому я надеялась, что он жив, хотя ни разу не открыл глаза. Я не допускала мысли, что он мертв: я бы просто не вынесла ее. И я не думала о Патронессе, потому что одно лишь воспоминание о ней причиняло невыносимую боль, убивало меня. Я любила ее.

Я готова была перекричать водопад, если только доберусь до суши. Забраться на самую его вершину и кричать, заглушая шум воды, что полюбила кошку. Я полюбила кошку, а она полюбила меня. Ее последний поступок был невероятен, поразителен. Никто и никогда не слышал ни о чем подобном. Я и сама верила с трудом. Но знала, что, если выживу, если доберусь до суши, если заведу семью и мышат, я буду рассказывать им о самой невероятной кошке в мире по имени Патронесса, которая съела мою сестру ради победы в соревновании и отдала свою жизнь, чтобы спасти моего брата.

Я почти не могла дышать, потому что с каждым вдохом мое сердце истекало кровью, наполняя ею легкие. А может, они были просто полны водой, как у Чарльза Себастьяна… Но в груди ощущалась невыносимая тяжесть.

Изнемогая от жажды и жары, с обожженным хвостом, я дрейфовала в забытьи на обугленной деревяшке…

Ночью нас прибило к берегу. Но я все равно не знала, что делать дальше. Мачтовая корзина стала нашим новым домом, и, как всегда, было страшно выходить из убежища на открытое пространство. У меня не хватит сил далеко утащить брата… Но когда я вцепилась в него, чтобы вытянуть на песок, он дернулся и взвизгнул от боли. Я поволокла его от воды.

– Чарльз Себастьян! Брат! Открой глаза! Борись с темнотой! – потребовала я.

Он моргнул. И послушался. Прохрипел:

– Кларисса! Я здесь, Кларисса!

Его голос сломил мою стойкость. После всего, что случилось – мы тонули, мы горели, мы задыхались, мы умирали, – я наконец разрыдалась. Я разрыдалась, когда он позвал меня по имени. Разрыдалась от того, что Патронесса никогда больше не позовет меня. Я зажмурилась и ревела, обдирая и без того сорванное горло. А потом сама себе приказала шепотом:

– Успокойся! Надо идти вперед!

Сидя в ямке во влажном песке, мы с братом наблюдали, как медленно ползет по небу луна. Как только Чарльзу Себастьяну стало немного лучше, мы двинулись к деревьям. Там мы напились свежей утренней росы, перекусили. Я не знала точно, где находится мое дерево с дуплом, но ощущала, в каком направлении двигаться. И одновременно понимала, что теперь вообще не важно, где мы поселимся. Эта мысль убивала меня.

Вся моя жизнь была чередой компромиссов: потеряв Чарльза Себастьяна, я обрела Патронессу. Но в мгновение, когда судьба вернула мне брата, она забрала у меня лучшего друга. Почему нельзя, чтобы они оба были рядом? Хоть ненадолго.

– Зачем все так сложно… – прошептала я.

– Не знаю, – ответил Чарльз Себастьян, положив подбородок мне на спину.

Мышиной натуре не присуща тяга к путешествиям. Моя жизнь совсем не типична для мышей. Обычная мышь, родившаяся в корабельной кладовке, провела бы там все несколько лет своей жизни, лишь ненадолго покидая ее. Чарльз Себастьян был совсем не приспособлен к реальности, в которой очутился: здесь было необходимо пробираться по высокой траве, лазить по деревьям, ступать по острым камням. Он впервые попал в мир вне корабельных стен. Он впервые шел по земле, где под ногами попадались палочки, где всюду ползали насекомые, на которых – и на нас тоже – охотились птицы. Впечатления переполняли его, а силы покидали. Мы продвигались невыносимо медленно и отошли от берега совсем чуть-чуть.

– Палуба шевелится, – сказал брат.

– Это только кажется, – ответила я и разрыдалась.

Когда нам на пути попалось гнилое бревно, мы забрались в него и, прижавшись друг к другу, проспали целый день. Свернувшись в клубочек, мы согревали друг друга. И впервые попробовали есть насекомых.

А когда просыпались, делились тем, как выжили друг без друга. Чарльз Себастьян рассказал, как не попался корабельным котам, как бился с курицей, как жил в клетке с девочкой. По его описанию я поняла, что видела ее, Бенеллун, одинокую бывшую пленницу.

– А как она? Она в лагере на берегу?

– Да, – ответила я и, помолчав, добавила: – А Танука умер.

– О нет…

И я пересказала Чарльзу Себастьяну, как все было. Ну, или почти все. Мне так хотелось поделиться с ним историей отношений с Патронессой. Поделиться тем, как наша дружба переросла в нечто большее: стала настоящей, бесконечной, лишенной эгоизма.

Но я не могла подобрать правильные слова. Меня разрывали противоречия. Я сомневалась в силах Чарльза Себастьяна – и вот он, рядом со мной. Я безоговорочно верила в силы Патронессы, а ее нет. Радость и горе боролись во мне, точно два растерявшихся друга, не понимающих, как жить дальше. Брат обнимал меня, и это наполняло меня счастьем. Моя подруга, соратница, покинула меня, и от этого внутри зияла пустота. Чарльз Себастьян никогда не поймет мою любовь к кошке. И мне никогда не найти слов, чтобы выразить мои чувства.

В конце концов я коротко и без эмоций поведала брату, что мы с Патронессой сблизились, потому что оказались друг другу полезны. Но все равно повторила, что эта кошка никогда бы не обидела его. Что его жизнь она спасла в качестве дара мне. Но Чарльз Себастьян ничего не помнил о своем чудесном спасении и о добром поступке кошки. Это ранило меня еще сильнее.

Когда стемнело, мы снова отправились в путь: шли вдоль леса, стараясь не терять из вида море. Я понятия не имела, куда мы идем, но чувствовала, что направление верное. Для меня это было паломничество к месту, где мы в последний раз ступали по земле вместе с Патронессой, а для Чарльза Себастьяна – приключение, квест, чтобы отыскать Бенеллун и убедиться, что она в порядке. По мере того как отступали первые эмоции после случившегося, на душе становилось все тяжелее. В голове была только одна картинка: вот Патронесса исчезает под водой. Она терпеть не могла ходить мокрой. И она не задумалась ни на мгновение – без колебаний бросилась мне на помощь. Даже не спрашивая. Она стала моей покровительницей, полностью оправдав свое имя.

Я остановилась передохнуть. Лунный свет дробился на стволе дерева, высветил капельку сока, похожую на слезу. Даже деревья рыдали. Я собрала сладкий сок и поделилась с братом.

– Я запомнил те слова, которые ты мне крикнула с борта шлюпки, – сказал Чарльз Себастьян, когда мы вновь двинулись в путь.

– Какие?

– «Есть только одна мышь, которая верит в тебя, и эта мышь – я!» Почему ты так сказала? Я много думал об этом.

– Это слова доверила мне мама. И почти сразу ее не стало. А тебе она их не говорила?

– Нет.

– Я уверена, она просто не успела. Она хотела поговорить с тобой, поэтому и взяла с собой за водой.

– Я решил, что ты крикнула мне их, потому что вы с мамой, да и все остальные, считали меня беспомощным. И хотели вселить в меня мужество. – Чарльз Себастьян помолчал. – А ты правда верила в меня? Или ты думала, что больше пары дней я не протяну?

Я не смела поднять на брата глаза, потому что мне было не по себе. Но, вскинув подбородок, я повернулась и произнесла:

– Конечно, я верила в тебя. Но ты действительно тогда был беспомощен.

– Потому что все меня опекали, – рассмеялся Чарльз Себастьян. – Знаешь, Кларисса, что оказалось самым страшным, самым горьким? Внезапно остаться совсем одному.

– Да, я знаю.

Мы медленно шли вперед.

– И как ты справилась?

Я ответила не сразу:

– Смотрела на небо. И думала, что оно объединяет нас. У нас с тобой было одно небо на двоих, и от этого мир казался не таким безбрежным.

– Хм-м, – протяжно проговорил Чарльз Себастьян, как будто собирался петь. – И у меня так было.

– А ты верил, что мы найдемся?

– Конечно, верил.

И хоть я знала, что он тоже соврал, его ответ был единственно правильным.

– Я люблю тебя, Кларисса.

– И я люблю тебя, – со слезами на глазах ответила я.

Из последних сил мы вышли к лагерю. С первыми лучами рассвета я подвела брата к дереву и позвала в свое убежище. Мы свернулись внутри в клубочек, но для двух маленьких мышек без кошки там было слишком много пространства. За кору зацепился клок ярко-рыжей шерсти. Именно поэтому я стремилась вернуться сюда, наплевав на риск угодить под ноги людям, – ради вот этого клочка рыжей шерсти.

И пока Чарльз Себастьян с высоты рассматривал лагерь, я вплетала шерстинки в наше гнездо и представляла, что Патронесса просто отлучилась прогуляться, подслушивает разговоры моряков, охотится на ящериц.

– У нас с тобой одно небо на двоих… – проговорила я, погибая от боли.

– Одно на двоих, – сонно повторил Чарльз Себастьян и через мгновение уже мирно сопел в гнезде.

А я умирала…

Одно небо на двоих

Когда я проснулась, на море не осталось и следа от «Шарлотты»: часть обломков выбросило на берег, остальные утонули. Несколько матросов вытащили из воды шлюпку и теперь с усилием волокли ее поглубже в лес, чтобы спрятать от посторонних глаз. Маленькую лодочку они тоже прятали среди деревьев и кустов, лишь изредка выходя на ней порыбачить. А мы с братом радовались, что нет больше ни корабля, ни лодки и море далеко от нас.

Приходил Робин, искал Патронессу, и я сообщила ему печальную новость. Когда мы с братом вышли на тропинку, чтобы добраться до лагеря и поискать его подругу Бенеллун, нежданно-негаданно на нашем пути появилась Куркума. Мы с Чарльзом Себастьяном нырнули под ближайший куст, но хищница в ярко-желтой шубе не пыталась нас ловить.

– Меня Робин нашел. Пожалуйста, расскажи мне, что случилось. – Она пыталась говорить равнодушно, но было видно, что она потрясена.

И я все пересказала ей. Сухо поблагодарив меня, Куркума ушла.

На следующий день мы с братом наконец-то дождались на тропинке Бенеллун. Я сидела в стороне, а он бросился к ней и запрыгал. Замерев на задних лапках, он смело смотрел прямо на нее. Меня страх покинул только в момент, когда девочка опустилась на колени.

– Не может быть… – пробормотала она, всматриваясь в мышонка на тропинке. – Ты тот самый изобретательный мышонок? Да как же ты попал сюда? Я все время о тебе думала с тех пор, как они меня утащили с корабля. – Девочка протянула ему ладошку. – Запястья зажили, – сказала она, показывая второй рукой на белые шрамы. – Благодаря тебе.

Мое любопытство росло. Что она имела в виду?

– Ты такой суровый с этим ушком, – заметила она, когда Чарльз Себастьян подошел еще ближе и ткнулся носом ей в кончики пальцев. На глаза у нее навернулись слезы. – Мой сводный брат умер.

Чарльз Себастьян сидел рядом с Бенеллун и совершенно ее не боялся.

С той встречи девочка стала приносить ягоды и оставлять их на краю тропинки. Однажды Чарльз Себастьян отвел ее к нашему дереву, и она время от времени приходила сама, чтобы подождать, пока он выглянет к ней. А когда он появлялся, Бенеллун садилась у дерева, рассказывала ему всякие истории и читала стихи, как будто так издавна было заведено у людей и мышей. Я не понимала, к чему идут их отношения, но завидовала, потому что утратила своего единственного друга.

Мое сердце не заживало. Мне так хотелось быстрее оправиться, но рана оказалась слишком глубокой. Возможно, я со временем забуду Патронессу – у мышей не очень долгая память. Но ведь я не забыла Чарльза Себастьяна, а он не забыл меня. Я наслаждалась каждым мгновением рядом с ним. Он восстанавливал силы, мы повсюду ходили вместе. И больше я не потеряю его.

Я учила брата остерегаться птиц, а он рассказывал, что альбатросы приносят удачу. Я объяснила, что ящерицы и черепахи для нас не опасны, а он поведал мне, как оседлать курицу и прокусить ей гребень. Я показывала ему, как в предрассветный час собирать утреннюю росу, чтобы напиться перед сном, водила к лучшим ягодным местам, учила выкапывать из-под гнилых коряг насекомых. А он объяснил мне, что Бенеллун всегда готова пополнить наши запасы еды. Он сумел наладить контакт с человеком! Так что жаловаться нам было не на что.

Днем мы отсыпались, но всегда одним ухом слушали, не приближается ли незваный гость к нашему убежищу. Коты нас не трогали: Робин был верен данному обещанию, а Куркума, мне кажется, таким способом проявляла уважение. Если бы они передумали, мы бы сразу поняли, потому что звук когтей, цепляющихся за кору, ни с чем не спутаешь. Котам мы все-таки не доверяли. Вернее, котов, которым мы доверяли, больше не было с нами.

Чарльз Себастьян постарался и зубами выгрыз в дупле отверстие, в котором мы оба могли укрыться от хищника. Вернее, расширил мою маленькую норку. Ночью мы там и прятались, когда коты завывали и дрались, потому что нам было очень страшно. Как только темнело и люди утихомиривались, любой кошачий звук казался слишком близким. Каждый шорох гремел как будто корабельная рында.

Я скучала по своей подруге. Мне все время снилось, что она жива, но стоило проснуться – и видение исчезало. Иногда, пробудившись от кошачьего воя, я растерянно спрашивала:

– Патронесса, это ты?

Кажется, Чарльз Себастьян начал за меня переживать. И чтобы зря не пугать его, я постепенно рассказала настоящую историю нашей с Патронессой дружбы. Да, она съела Оливию. Да, она спасла наши жизни. Я рассказала, как кормила ее, как мы заключили сделку, по условиям которой она не могла меня сожрать. Рассказала, как она носила мне капельки воды на усах, как мы узнали, куда направляется «Шарлотта». Как мы во второй раз спрятались на шлюпке, чтобы найти Чарльза Себастьяна. Как Патронесса подслушала, что корабль подожгут, как схватила меня и рискнула всем, чтобы у нас был шанс спасти его с горящего судна.

Я расплакалась и никак не могла остановиться. Чарльз Себастьян пытался меня успокоить, но все было напрасно. Моя подруга умерла, а вместе с ней умерло мое сердце.

Мы только заснули, как по стволу дерева страшно заскрежетали когти. Уже через мгновение мы укрылись в нашей маленькой норке. Я высунула нос и слушала. Куркума? Робин? Сердце Чарльза Себастьяна колотилось в такт с моим. Если коты решили, что их невиданная доброта иссякла, нам придется отправляться на поиски нового дома. Потому что, если кот решил поймать мышь, он эту затею не оставит.

Скрежет приближался, когти впивались в кору все громче. Скорее всего, Куркума. В дупле показалась грязная, очень тощая кошачья морда. На фоне яркого солнечного света я не узнала ее и заверещала. Кошачья голова заглянула в пустое дупло, осмотрела его, усталые печальные глаза наполнились слезами. Она так и застыла: ни внутрь, ни наружу.

– Кларисса, я верила в тебя, – прошептала она.

День у моря

Я забыла, как дышать. Эта грязная, тощая морда принадлежала моей родной, грязной, тощей кошке.

– Патронесса, это правда ты? – тихо-тихо спросила я, высовывая нос из тайной норки.

Кошка заметила меня. Мы смотрели друг на друга, и эта краткая секунда показалась нам вечностью. А потом я выскочила и подбежала к ней, а она кое-как забралась в дупло, и наши носы соприкоснулись. Патронесса была искалечена: вся в ранах, в запекшейся крови, в ожогах, облезлая. Свернувшись калачиком на дне дупла, она еле слышно произнесла:

– Ты жива.

– Ты жива! – выкрикнула я, не в силах сдерживать эмоции.

Слезы сами лились из глаз. Я начала осторожно убирать комья грязи с мордочки Патронессы, а та не шевелилась, не урчала. Только дышала. Да, она дышала! Из норки высунул мордочку Чарльз Себастьян.

– Выходи, – сказала я. – Принесем воды.

На улице мы нашли сухой скукоженный лист, в углублении которого скопилась утренняя роса. Вдвоем с братом мы взяли листок за края и очень медленно, очень бережно отнесли его в дупло, чтобы не расплескать ни капли и напоить Патронессу. Потом мы отправились за едой прямо в лагерь. Забыв про рассудительность и осторожность, я залезла в запасы и утащила для кошки самую лучшую рыбу. Кусок вручила Чарльзу Себастьяну, кусок взяла сама, и мы, еле-еле перебирая лапами под тяжестью груза, все отнесли в дупло и положили рядом с листом. Патронесса выпила воду – это был хороший знак. Надо принести еще. И носить ей воду столько, сколько потребуется, чтобы она жила.

Я все время была рядом с Патронессой, заботилась о ней. Чарльз Себастьян, хоть и побаивался присутствия кошки в нашем дупле, не задавал вопросов, зачем она здесь и почему мы кормим и поим ее. Он доверял мне. Верил в меня. А я верила в него.

Немного оправившись, Патронесса рассказала нам свою историю.

– Я ушла под воду, а вынырнула среди обломков корабля, достаточно крупных, чтобы удержать меня. Я взобралась на один из них, но вас уже не видела. Зато я слышала твой голос, Кларисса. Твои слова звучали у меня в ушах. Ты верила в меня. Верила, что я выживу. И я не могла тебя подвести.

У меня в горле встал ком. Кошка помолчала.

– Я попала в течение, которое унесло меня в открытое море, вместо того чтобы прибить к берегу. Очень неприятные ощущения. Волны несли меня. Я почти обогнула остров, оказываясь все дальше от берега, но я старалась запомнить, где же я. Только ни разу мою доску не прибило достаточно близко, чтобы можно было добраться до острова вплавь. Я начала думать, что обречена. А когда над головой стала кружить огромная птица (помните, та, которая ловит рыбу?), я поверила, что конец наступил. Птица подлетела и схватила меня.

– Какой ужас! – Я слушала Патронессу, глядя во все глаза. – И что ты сделала?

– Сначала я вырывалась, но вдруг поняла, что если она меня бросит, то я окажусь в море и плыть мне будет не на чем. Тогда мне точно конец. Птица летела к острову, и, когда она спустилась достаточно низко, я дала бой. Я билась не на жизнь, а на смерть, я вложила в эту битву все оставшиеся силы. Вырвавшись, я убежала в лес.

– Бедная моя. Теперь понятно, почему ты в таком состоянии.

– А что дальше? – спросил Чарльз Себастьян, которому не терпелось узнать продолжение.

– Я отправилась искать вас. Шла без перерыва, почти не спала и не ела. Твои слова, Кларисса, звучали у меня в голове. Ты верила в меня. Я должна была выжить. Должна была найти тебя.

– Ты не сомневалась, что мы выжили в море?

– Ты столько сделала, чтобы найти своего брата, Кларисса! Какие еще могли быть варианты? Ты должна была выжить. Мне надо было в это верить. Когда я нашла дерево, поднялась, заглянула в дупло и не увидела тебя, я чуть не умерла. Я не могла вынести мысли, что ты не вернулась.

Я опустила глаза. И не хотела признаваться, что поверила в ее гибель. Не хотела говорить, что усомнилась в ней. Ведь я и в Чарльзе Себастьяне сомневалась много раз. Может, мне надо снова повторить мамины слова и наконец самой в них поверить?

Одним прекрасным днем, когда мы все втроем спали в дупле – маленькая фасолинка, большая фасолинка и гигантская фасолина, – с тропинки донесся шум и разбудил нас. Высыпали все: Лучия, Тембе, Томас и даже Бенеллун – и остановились почти у пляжа. Лучия приставила к глазу подзорную трубу.

На горизонте появился корабль. Моряки ругались – грубо, грязно, громко. Весь день они по очереди наблюдали за судном, прячась за кустами и деревьями. Мы вполуха слушали их взволнованные разговоры. Просто случайный корабль? Или капитан в поисках зачинщиков бунта? Заподозрят ли на корабле, что на острове скрываются люди? А вдруг их схватят, доставят на материк и там повесят?

– Я так надеюсь, что это родители Бенеллун наконец нашли ее, – внезапно сказал Чарльз Себастьян. – Я буду очень по ней скучать.

Патронесса покосилась в его сторону.

– Если это капитан, то уж будь уверен, о Бенеллун он позаботится особо, – сухо заметила она. – Она выступит основным свидетелем, а потом ее отправят к родителям, если их найдут.

– А мы как будем? – спросила я. Внутри все сжалось. – Ведь наш дом теперь здесь? Или нам суждено жить на кораблях?

– Я останусь с тобой, Кларисса! – воскликнул Чарльз Себастьян. – Что бы ты ни решила. Но мне очень здесь нравится. Я мамину любовь к морю не понимаю.

Меня наполнило облегчение, но я постаралась это скрыть. Надо было, чтобы каждый из нас искренне сказал, чего хочет.

– А ты, Патронесса? Ты же корабельная кошка? Хочешь вновь вернуться к службе мышеловкой номер два?

Патронесса смотрела, как несется к воде ее сестра Куркума, полностью руша хитрый план заговорщиков ничем не выдать свое присутствие на острове. Желтая зверюга, возможно, и была несравненной охотницей, только вот все мозги в семье явно достались Патронессе.

– Я абсолютно спокойно проведу всю жизнь без очередного корабля. Думаю, Робин тоже останется на острове. А ты, Кларисса? Если ты захочешь вернуться под паруса, я последую за тобой. Это даже не обсуждается.

С моей души свалилась невыносимая тяжесть. И я снова начала дышать.

– Я хочу остаться здесь, в этом дупле.

На берег сошли солдаты и арестовали всех бунтовщиков. Лучию, Тембе, Томаса и остальных – всех, кроме Бенеллун, – доставили на борт в кандалах. Девочка, взяв свои пожитки, понуро шагала по тропинке. Внезапно остановившись, она оглянулась на наше дерево. На краю дупла стоял Чарльз Себастьян, а у него за спиной свернулись мы с Патронессой. Девочка во все глаза смотрела на дерево. Наверное, ее удивила такая странная компания. Подойдя к дуплу, она грустно улыбнулась, подняла руку в прощальном жесте:

– Прощай, мой друг-мышонок. Я плыву домой. По крайней мере, мне так сказали. Будем верить в хорошее. – Помолчав, Бенеллун добавила: – Честно говоря, я немного волнуюсь после своего предыдущего плавания.

Чарльз Себастьян потянулся к ней носиком и приподнял усики – так он прощался.

– Я буду скучать по тебе.

Когда Бенеллун повернулась к берегу, он вдруг сорвался с места, спустился по стволу, догнал ее и закричал:

– Бенеллун! Нужно, чтобы всего одна мышь верила в тебя. И эта мышь – я!

Даже если она и слышала его писк, то ничего не сказала в ответ: только распрямила плечи. Подняв с земли свои вещи, она оглянулась напоследок и улыбнулась:

– Как же мне нравится, что вы подружились с кошкой! Я долго буду вспоминать вас.

Еще немного постояв, она пошла к морю.

– Прощай! – дрожащим голосом крикнул мой брат.

В следующее мгновение девочка пригнула голову, чтобы не удариться о ветку, и скрылась среди деревьев.

Чарльз Себастьян вернулся в дупло. Он радовался за Бенеллун больше, чем расстраивался из-за ее отъезда, но все же скрыть печаль не мог. Появился Робин, понял, что нам надо побыть одним, и задумчиво удалился к месту, где обосновался на острове.

Следующие несколько часов мы с Патронессой и Чарльзом Себастьяном слушали, как кричат люди, поскрипывает на волнах корпус судна, поют древесные лягушки. Мы лежали, прижавшись друг к другу, лучи послеполуденного солнца проникали сквозь кроны деревьев и грели нас. Страх, который был со мной всю мою жизнь, сейчас стал немного меньше обычного.

– Паруса поставили! – сообщила кошка. – Судно уходит из бухты.

По дереву взбежала ящерка и, заглянув в дупло, унеслась прочь, но Патронесса не обратила на нее внимания.

– Корабль уменьшается, – сказала она и выразительно посмотрела на меня. – Кажется, это по-настоящему, да?

Я кивнула. Меня затопили эмоции. Чарльз Себастьян поймал мой взгляд, и мы соприкоснулись носами, еще теснее прижавшись друг к другу. Солнце село в море, раскрасив вечернее небо яркими красками.

– Больше не вижу их. Они уплыли, – сказала Патронесса.

Мы остались одни. Впервые мы ощущали настоящую свободу. Патронесса была нашей кошкой, а мы ее мышками. Мы вместе. Здесь наш дом.