Текст книги "Заговор Глендовера"

Это был Шерлок Холмс. Я узнал Шерлока Холмса.

13

Поздно вечером он явился ко мне на сеновал. Я зажёг свечу и предложил ему трёхногий стул. Шерлок Холмс сел и, осмотревшись, заметил, что я очень хорошо и удобно устроился.

Вытянув ноги, он посвятил меня в подробности того, как подготовил своё появление под видом барышника, торгующего лошадьми. Прежде всего он заручился рекомендательным письмом настоятеля собора Святого Павла к преподобному Брауну. Затем купил на ярмарке несколько лошадей и перегнал их в Пентредервидд. Здесь он арендовал пастбище у дяди Томоса и тётки Хафины уже как «старый друг» священника, чтобы не вызвать никаких подозрений. Я видел, что лицо его осунулось. Очевидно, ремесло барышника давалось ему нелегко.

Пришёл и мой черёд рассказать о проделанной работе. Я начал, естественно, со встречи с Бентоном Тромблеем, упомянул о лекции, на которой присутствовали юноша и его рыжебородый спутник, о Лиге по изучению и распространению идей Роберта Оуэна. Затем описал посещение места убийства Глина Хьюса, внешность Мелери Хьюс, найденные мной отпечатки следов и ночную поездку за всадниками, встречу с юношей блондином и наконец мой визит к Кайлу Коннору.

Внимательно выслушав меня, Шерлок Холмс насмешливо улыбнулся.

– Мне кажется, Портер, – произнёс он, – на вас неизгладимое впечатление произвёл местный колорит: древние кельтские легенды и святые, водяные лошади, сказочные коровы и огоньки смерти. Оставим их в покое и попробуем исключить из расследования тех, кто не вызывает никакого подозрения. Имеет ли какое-нибудь отношение к делу Кайл Коннор?

– Имеет, – твёрдо ответил я.

– Почему вы так полагаете?

– Потому что он потратил довольно много времени, чтобы убедиться, тот ли я человек, за которого себя выдаю.

– Значит, если человек подозрителен по отношению к кому-либо, то он, по-вашему, сам вовлечён в какие-то тёмные дела? Это хитроумная теория, но из неё существует огромное количество исключений. Теория не работает, Портер, если число исключений из неё превышает число случаев, подтверждающих её правильность.

– Но я имел в виду не только его подозрительность. Всадники и юноша следили за его домом сегодня ночью, и, поскольку сам он, будучи калекой, вряд ли мог выйти к ним, значит, они ждали какого-то его ночного гостя.

– Весьма возможно, – сказал задумчиво Холмс. – Пока что в нашем расследовании растёт число фактов и подозреваемых, но мы не можем связать их друг с другом. Найденные вами отпечатки ног предполагаемых убийц не дают ничего, потому что такую обувь носят все жители Уэльса. А что вы скажете о Бентоне Тромблее?

– Он искренен и наивен как ребёнок.

– Примерно то же говорили о Роберте Оуэне.

– Мадрин считает, что он со временем станет таким же, как его отец. Я этому не верю. По-моему, он всегда будет бороться с теми жизненными принципами, которыми руководствуется его отец.

– Ну, мне пора уходить. – При этих словах Холмс поднялся. – Завтра мы поедем в Ллангелин, и я осмотрю место преступления. Потом я нанесу визит Кайлу Коннору. Какое впечатление произвёл на вас Эмерик Тромблей? Вы уверены, что он воплощение злого начала?

– Мне показалось, что он может причинить массу бед, даже не сознавая этого.

– Это можно отнести ко всем богатым людям. Жизнь наиболее испорченных из них – какая-то дикая смесь добрых и отвратительных поступков.

– Вы правы, сэр. Один из таких испорченных богачей положил букет цветов на могилу убитой им жены.

Шерлок Холмс задумчиво кивнул головой.

– Он мог так поступить… Вы в какое время завтракаете?

– Могу рано, могу поздно.

– К несчастью, священник встаёт очень поздно. Но я постараюсь прийти пораньше.

– Мы возьмём с собой Мадрина?

– Разумеется. Он нам очень нужен.

Я проводил его. Когда высокая фигура Холмса скрылась в дождевой мгле, я пошёл в дом, чтобы обсудить с Мадрином план на завтра.

– Под каким предлогом Шерлок Холмс явится в Тиневидд? – спросил он.

– Он барышник, торгующий лошадьми. У Коннора ферма, ему, конечно, нужны хорошие лошади.

Когда я проснулся утром, снаружи стояла тишина. Значит, дождь перестал, решил я. Я подошёл к окну. Всё вокруг было застлано густым туманом – уже в полутора метрах ничего не было видно. На Пентредервидд и окрестности опустился знаменитый туман, о котором в книге Джорджа Борроу я прочёл стихи великого валлийского поэта четырнадцатого века Дафидда ап Гвилима:

 
Из преисподней пар,
Поднявшийся в наш мир,
Чтоб дьявольским покровом
Душить нас, как вампир!
 
 
Прочь, мерзкое дыхание,
Прочь, мглистая орда,
Прочь, паутина липкая,
Покрывшая холмы и города!
 

Как писал этот поэт, туман подобен «океану неизвестности», – впрочем, он же назвал его «раем для воров», когда под покровом тумана происходят «несчастья, безумства и преступления». Глядя на эту белесую мглу, я подумал, что Мадрин, наверное, имел в виду такую погоду, когда говорил, что в иные минуты древние кельтские божества вновь спускаются на землю и живут с нами рядом.

Я оделся, прошёл на конюшню и подбросил сена нашим милым пони. В хлеву Даффи доил одну из коров. Сегодня животные останутся дома. В такую погоду коров не выгоняют на пастбище. Из тумана вдруг вынырнула какая-то фигура. Это оказался Мадрин, пришедший узнать, встал ли я.

На кухне в печи горел огонь. Мервин расставляла посуду. На лицах детей сияли улыбки, словно никакого тумана не было и в помине. Когда мы позавтракали, появился Шерлок Холмс. Он уже успел заглянуть на ферму к дядюшке Томосу и привёл трёх лошадей, на которых мы должны были отправиться в путь. Моя лошадь была под седлом, Шерлок Холмс и Мадрин ехали без сёдел. Мы обогнули деревню, совершенно не видную в тумане, и я вспомнил валлийскую легенду о затонувшем селении, в котором вечно продолжал звонить колокол. Первым двигался Мадрин, за ним Холмс, последним – я.

Выбравшись на дорогу, мы поехали быстрее. Впереди нас в тумане послышался топот копыт. Потом показались размытые очертания всадника. Он как призрак скользнул мимо. Мадрин крикнул, обернувшись: «Привет, Уэйн!», и тот откликнулся: «Привет, Дафидд». Я понял, что Уэйн Веллинг и в такую погоду трудится, выполняя приказы хозяина.

Озеро так же было скрыто от глаз, как и всё остальное. Вокруг стояла глухая, зловещая тишина. Мы двигались гуськом по овечьей тропе. Стал отчётливо слышен шум водопада, и мы начали крутой подъём на Ллангелин. Лошади преодолевали его с гораздо большим трудом, чем пони.

Когда мы подъехали к источнику со святой водой, Холмс соскочил на землю и начал кропотливый осмотр местности. Туман не позволял видеть дальше одного-двух метров, поэтому Холмсу пришлось буквально прощупать каждый квадратный сантиметр возле каменных развалин и кустарников. Он то приседал, то сгибался в три погибели, то становился на колени и припадал к земле, опираясь на руки. Из тумана временами слышались его восклицания, а иногда даже целые фразы, но их нельзя было разобрать.

Наконец Холмс вернулся к нам и, протянув вперёд руку, разжал её – на ладони лежал серебряный флорин.

– Вот, – сказал он, – нашёл там, где вы обнаружили следы. Монетка была втоптана в землю тем, у кого были деревянные башмаки с круглыми носами. Он, очевидно, нервничал и потряхивал в кармане мелочью, и монетка выпала. Интересно, что значит для валлийца монетка в два шиллинга?

– Она ничего не значит лишь для англичанина, – с горечью отозвался Мадрин.

– Вы были правы, – объявил Холмс, обращаясь ко мне, – подковки на башмаках с круглыми носами совершенно новые.

– Простите, сэр, – сказал я, – но мне, как и очень многим, кажется, что появление Глина Хьюса ночью в такой глухой местности нельзя объяснить какими-то разумными причинами.

– Вы опять не желаете рассуждать логически, Портер, – упрекнул меня Холмс. – Все как раз наоборот: у него была какая-то причина для встречи именно здесь. Во-первых, это место практически никем не посещается, и во-вторых, оно хорошо скрыто от глаз посторонних. Вряд ли вы найдёте ещё одно такое место во всей округе. Другое дело, что и убийцы выбрали его примерно на том же основании.

– Но зачем ему понадобилось встречаться с убийцами?

– Конечно, он не знал, что они собираются его убить, и шёл сюда с какой-то целью.

– Видимо, его интересовало что-то очень важное, – заметил я.

– Совершенно верно. Какого рода информация могла показаться ему столь важной, что он ради неё пошёл сюда?

Я покачал головой.

– Что больше всего заботило Глина Хьюса в тот момент?

– Конечно, настойчивое ухаживание Эмерика Тромблея за его дочерью, – ответил я.

– Значит, можно предположить, что кто-то обещал рассказать ему о новых планах Эмерика Тромблея в отношении его дочери. Это был не деревенский житель, хотя бы потому, что Хьюсу не потребовалось бы идти так далеко, чтобы поговорить с ним. Значит, этот человек хотел, чтобы об их встрече никто не знал. Кто бы это мог быть?

– Тот, кто работает у Эмерика Тромблея, – подсказал я.

– Верно, – кивнул Холмс. – Может быть, слуга или работник с фермы, якобы случайно подслушавший разговор и давший знать Хьюсу, что собирается сообщить ему нечто важное. Он просил Хьюса сохранить все в строгой тайне. Вот почему Хьюс отправился сюда, причём пешком.

– Но это значит, что убийцы таким путём заманили его в ловушку, – догадался я.

– Скорее всего так, – сказал Холмс. – Но если нам более или менее ясны причины его прихода сюда, то нам совершенно неизвестны побуждения убийц. Если бы мы знали это, мы раскрыли бы все дело. Будем же терпеливо собирать факты в надежде найти ключ к загадке.

– Святой Салин накажет убийц, – тихо проговорил Мадрин.

– Будем надеяться и на это, – сказал Шерлок Холмс, – потому что наказание убийц, оставивших такие скудные улики, действительно требует вмешательства сверхъестественных сил.

Он подошёл к источнику и, зачерпнув воды, задумчиво попробовал её. Мы сели на лошадей и стали медленно спускаться вниз по крутой тропе. Вскоре мы подъехали к Тиневидду.

Кайл Коннор поджидал нас на верхней площадке лестницы.

– Я получил записку от священника, – сказал Коннор, пожимая Холмсу руку, – в которой он пишет, что вы играете в шахматы. Вы лондонец?

– Никогда там не был, – не моргнув глазом ответил Холмс. – Кардифф и Бринтоль – главные пункты моей деятельности, хотя иногда я совершаю поездки на север, но не в Шотландию, имейте в виду. В Шотландии можно тратить свои шиллинги; вырвать у шотландца шиллинг – дело абсолютно безнадёжное.

– Хаггарт Батт – странное имя, – заметил Коннор.

– Мои предки, – усмехнулся Холмс, – делали дубинки и умели постоять за себя в кулачном бою.

– Думаю, что и вы умеете это делать, – сказал Коннор, окидывая взглядом атлетическую фигуру Холмса. – В ваших жилах есть валлийская кровь?

– Никаких достоверных сведений об этом не имеется, – ответил Холмс, – но, быть может, кто-нибудь и подпустил капельку для закваски.

Кайл Коннор откинулся в кресле и захохотал во всё горло.

– Вторая странность – это сочетание в одном лице барышника, торгующего лошадьми, и шахматиста. Не хотите сыграть со мной партию до обеда?

– Я к вашим услугам, – с готовностью согласился Холмс.

– А вы, молодые люди, – обратился к нам Коннор, – будете смотреть на нашу игру или посидите в библиотеке?

Мы избрали библиотеку. Я был поражён, как, впрочем, и Мадрин, количеством и тонким подбором книг в библиотеке Коннора. Два часа пролетели совершенно незаметно, и только чувство голода заставило нас оторваться от книг.

Вдруг из гостиной послышался громкий смех Коннора.

– Изумительно! Просто изумительно! – воскликнул он и потом, уже тише, сказал: – Ни за что не стану покупать у вас лошадей. Вы дьявольски хитры, мой друг!

За столом Коннор и Холмс оживлённо обменивались сведениями о различных породах лошадей, об их достоинствах и недостатках. Мне было ясно, что Холмс проходит проверку – точно так же, как и я вчера.

– Что это вы сегодня притихли, дорогой Джонс? – вдруг обратился ко мне Коннор. – Неужели вас не интересуют лошади?

– Всё, что я знаю о лошадях, – отозвался я, – сводится к двум простым вещам: на них можно ездить верхом и их можно запрячь в карету или телегу.

– А вот мистер Батт знает о лошадях почти все. Вы давно с ним знакомы?

– Со вчерашнего вечера: мы с Дафиддом познакомились с ним в доме священника. Он предложил нам проехаться на его лошадях, и мы согласились. Я хотел отказаться, увидев, какой сегодня туман, но Дафидд настоял на поездке, потому что валлиец никогда не нарушает данного обещания.

Когда мы встали из-за стола, Коннор спросил Холмса, долго ли он намерен пробыть в Уэльсе, и тот ответил, что всё зависит от того, как пойдут дела. Во всяком случае, в будущий вторник он ещё будет на ярмарке в Ньютауне. Коннор выразил надежду, что ему удастся взять реванш у Холмса в самое ближайшее время, и тот обещал продолжить их неофициальный шахматный матч.

Коннор опять продемонстрировал нам свой механизм спуска и подъёма кресла, и мы вышли на крыльцо.

Пожилой работник подвёл к крыльцу наших лошадей и неожиданно обратился к Холмсу:

– Миссис Пью просила меня поговорить с вами. Она очень обеспокоена. Я её муж и служу управляющим у мистера Коннора.

– Пожалуйста, говорите. Мы вас слушаем, – ответил Холмс.

– Прошлой ночью кто-то чуть не пробрался в наш дом.

– Вы сказали об этом мистеру Коннору?

– Он только махнул рукой и расхохотался. Но я-то знаю, что кто-то действительно пытался залезть на второй этаж и проникнуть в его комнаты. Мы очень волнуемся и боимся за него. Он такой добрый человек и хозяин.

Попросив Мадрина подержать лошадей, мы с Холмсом пошли следом за мистером Пью и завернули за угол дома.

– Вот здесь незнакомый человек пытался взобраться на второй этаж, – показал мистер Пью. – Наша комната на первом этаже, и, услышав шум, я вышел из дома. Вижу, он карабкается наверх. Я побежал будить мистера Коннора, а он говорит, что это мне приснилось и что в плотно закрытые окна никто не может пробраться. Но я все видел своими глазами. Что нам теперь делать, сэр?

Холмс все очень тщательно осмотрел и, показав мне на земле, не поросшей травой, отпечаток руки возле самого фундамента, словно кто-то крался на четвереньках, проговорил:

– Вы очень хорошо сделали, мистер Пью, что обратились к нам. Пожалуйста, ничего не говорите мистеру Коннору и успокойте вашу жену. Мы обязательно постережем ваш дом сегодня ночью.

– Спасибо, сэр, – просиял управляющий. – Жена будет очень рада.

– Скажите, вы помните тот день, когда был убит Глин Хьюс?

– Никогда его не забуду, – мрачно заявил мистер Пью.

– Может быть, кто-нибудь из работников или вы видели незнакомцев, идущих к Ллангелину?

– Нет, сэр, не видели. Полиция уже спрашивала об этом. Туда почти никто не ходит. Незачем.

Мы сели на лошадей и выехали на дорогу.

– Не представляю, как можно взобраться на второй этаж. Не по ветвям же дикого винограда? – сказал я.

– Вы не прошли немного дальше, Портер, – отозвался Холмс, – и не видели железной трубы. Она, правда, скрыта под диким виноградом.

– Я её тоже заметил, – упорствовал я. – Но я не представляю, как можно вскарабкаться по ней на второй этаж.

– Да, обычный вор вряд ли стал бы это делать, – проговорил задумчиво Холмс. – Но в этом деле вообще много необычного. По-моему, мы столкнулись с какой-то тайной организацией, Портер, у которой обширные связи как в Уэльсе, так и в Англии. Тот, кто ею управляет, очень умён. Он, например, ловко прикрывается Лигой по изучению и распространению идей Роберта Оуэна. Я уверен, что он находится здесь.

– Здесь, в Тиневидде?

– Я имел в виду Ньютаун, Трегинон, Лланфер, Карно, Лланидло или Пентредервидд. Где-то внутри круга, который образуют эти города и деревни, находится и руководитель этой организации

– Неужели в этой тихой деревенской местности зреет заговор?

– В этой тихой местности, Портер, всего пятьдесят лет назад бушевало восстание чартистов, вызванное безработицей. То же самое мы наблюдаем сейчас. Тогда чартисты захватили Лланидло и удерживали его десять дней, пока правительственные войска не навели порядок.

– Был ведь ещё и бунт «ребекк»?

– В этой местности «ребекки» не появлялись. Они очень активно действовали на юге Уэльса, в Кармартеншире и в Пембрукшире.

– Если предположить, что Коннор – глава заговора, то как объяснить слежку за его домом и попытку вломиться к нему в дом кого-то, кто связан с «ребекками»?

– Этого я не знаю, – сказал Холмс. – Возможно, ни «ребекки», ни Коннор не имеют никакого отношения к тайной организации. Ложитесь сегодня пораньше спать. Вам, Портер, и вам, Мадрин, – Шерлок Холмс повернулся к нему, – придётся провести сегодня ночь, следя за домом Коннора. Я сегодня вечером уезжаю в Бармут, но завтра вернусь, и мы обсудим, что делать дальше.

– А мне ещё надо сочинить стихотворение в память покойной Элинор Тромблей, – вспомнил Мадрин. – Представляю, какой поднялся бы шум, если бы я сказал, что она была отравлена. Хотя валлийский язык гостям Тромблей-Холла практически неизвестен, кто-нибудь, может быть, и догадался бы.

– Скажите-ка, – вдруг оживился Холмс, – это по-валлийски.

– Cafodd ei llofruddio.

– Великолепно! – воскликнул Холмс. – Но поберегите эту фразу до другого случая. Пока ещё рано раскрывать карты.

14

Пока мы добирались до дома, я обсудил с Холмсом, как нам с Мадрином лучше всего организовать слежку. Я считал, что надо держаться как можно ближе к дому.

Холмс согласился со мной и посоветовал обратить особое внимание на подходы к дому со стороны озера и оставить без внимания подходы со стороны дороги и хозяйственных построек.

– Внимательно наблюдайте за обстановкой и ничего не предпринимайте до тех пор, пока что-нибудь не случится, – добавил он.

Когда мы оказались во дворе дома Мадрина, Холмс дал Даффи шестипенсовик, чтобы он отвёл лошадь и лошадь Мадрина на пастбище – мальчик был, конечно, в восторге, – простился с нами и поехал на полустанок, где намеревался сесть в поезд, оставив свою лошадь в конюшне при гостинице «Красный лев».

Я забрался на сеновал и попытался заснуть. Мадрин заявил, что не будет спать, а поработает над стихотворением. Перепробовав несколько способов заставить себя заснуть, я встал и пошёл в дом.

Мадрин пожаловался, что никак не может найти нужный тон стихотворения. Ему хотелось выразить в нём чувство утраты – Элинор Тромблей была доброй, прекрасной женщиной, помогавшей десяткам людей, – но мешало то, что придётся читать стихотворение перед людьми, которые этого чувства не испытывают.

– Почему вас это так заботит? – удивился я. – Пишите, как чувствуете. Представьте себе, будто вы читаете перед валлийцами, перед теми, кому она помогала.

– Думаю, что это не понравится Эмерику Тромблею. Он любит, чтобы в стихах были красивые слова и ритм.

– Вот поэтому у вас ничего и не получается, – сказал я. – Постарайтесь как можно искреннее выразить чувство утраты, а форма сама придёт. Быть может, это сумеет оценить и Эмерик Тромблей.

Я прошёл на кухню, где за столом сидели Меган и Гвенда, и мы затеяли игру: я показывал рукой на кресло и спрашивал: «Что это?», девочки повторяли вопрос по-валлийски: «Beth ydy hwn» – и отвечали на него: «Cadair ydy hwn» – «Это кресло». Благодаря этой весёлой игре я узнал много новых слов.

Перед тем как отправиться в дозор, мы решили заглянуть в «Старую таверну». Здесь было полно народу. Видимо, густой туман не мешал людям найти сюда дорогу.

Мы взяли по кружке пива и стали искать, куда бы сесть. Пробираясь между столиками, я заметил Айфана Вогана, который махал нам рукой. Мы подошли к нему.

– Я нашёл его, – сказал он тихо.

– Кого? – не понял я.

– Ну, того малого, у которого деревянные башмаки с квадратными носами. На кожаном верхе точно вышиты рыбки. Его зовут Рис Парри, он двоюродный брат Джека Парри. Сидит вон в том углу. – Воган указал головой в сторону.

Я повернулся и увидел тёмно-рыжего мужчину с бородой.

– Он не говорил, откуда приехал? – осведомился я.

– Не знаю, – ответил Воган. – Я с ним не разговаривал.

– Я попробую узнать. – Мадрин поднялся и пошёл к столу, за которым сидел рыжий мужчина.

Я сел рядом с Воганом и стал наблюдать за рыжебородым. За его столом расположились несколько человек, они о чём-то оживлённо беседовали по-валлийски, но Рис Парри не принимал участия в разговоре. Подняв глаза к потолку, он внимательно рассматривал окорока и колбасы, как будто они были гораздо интереснее людей, окружавших его.

– Ваши башмаки готовы, – сказал Воган с гордостью.

– Прекрасно! – обрадовался я. – Как раз вовремя. Я зайду за ними завтра.

– Зачем завтра, когда можно сегодня, – возразил Воган. – Скажите, когда будете уходить, я пойду вместе с вами.

В потоке долетавшей до меня речи я вдруг различил своё имя – Айорверт Джонс. Мадрин повернулся и крикнул: «Идите сюда, Айори», его поддержали несколько голосов: «Идите к нам!» Я поблагодарил Вогана за башмаки и за сыскную работу и, прихватив стул, пошёл к столу Мадрина. Все немного потеснились, и я сел рядом с Мадрином. Он, оглядев всех, сказал:

– Мы говорим о том, кто где родился. У нас в Уэльсе многие живут всю жизнь там, где родились. А как в Лондоне?

– В Лондоне в общем-то так же. Если человек родился в каком-то районе, то он учится в школе, которая находится неподалёку, старается найти работу поближе к дому, женится на девушке, живущей рядом, и их дети рождаются в том же районе, где родились и они.

– Ну это прямо про меня, – улыбнулся Мадрин. – Я и моя жена родились в Пентредервидде, и наши дети родились здесь же. А где родились вы? – вдруг обратился Мадрин к молчавшему Рису Парри.

– В Бангоре, – ответил тот.

Все очень удивились и стали переглядываться, потому что Бангор находился далеко, на севере Уэльса.

– Мне бы очень хотелось побывать в вашем городе, – сказал я. – Говорят, это очень красивый город. Он ведь стоит на берегу пролива Менаи? Там вроде есть собор и университет.

– Университет – ерунда, – скривился Рис Парри, – собираются в бывшем отеле и слушают разную болтовню. Да и город известен только потому, что люди приезжают подышать морским воздухом.

На этом он замолчал и не проронил больше ни слова до тех пор, пока вся его компания не потянулась к выходу. Он также молча вышел вместе с ними.

Мы завернули к Вогану, он попросил меня примерить башмаки и остался очень доволен, когда я сказал, что ногам в них очень удобно. Из дома сапожника я вышел в новых башмаках, потому что мои здорово промокли. Мы сели на своих пони и поехали в Тиневидд.

Привязав пони в рощице, как это делал я позапрошлой ночью, мы пешком прошли к дому Кайла Коннора.

Гервин Пью уже поджидал нас. Мы устроились в небольшом сарайчике у ворот, сквозь щели которого хорошо был виден дом и подход к нему со стороны озера и лужайки. Управляющий постлал на пол солому и принёс две охапки сена, так что один из нас мог подремать, пока другой следил за домом.

«Пар из преисподней» по-прежнему скрывал от глаз лужайку и берег озера. По ним могла бы пройти незамеченной толпа людей, если бы не прекрасная слышимость: даже хруст сучка под ногой в тумане разносился на значительное расстояние.

Медленно текли ночные часы. Мы сменяли друг друга, но вокруг была всё та же глухая тишь, лишь изредка нарушавшаяся уханьем совы. Её крик напомнил мне сигнал, который «ребекки» подавали юноше. Я обратил на это внимание Мадрина, но он заверил меня, что сумел бы отличить звукоподражание. Он сказал ещё, что, по валлийским поверьям, крик совы предвещает смерть, но я встал на защиту этой хищной птицы, потому что она охотится на грызунов, которые уничтожают урожай и распространяют болезни.

Пока я бодрствовал, мои мысли занимал вопрос, что заставило Риса Парри убить Глина Хьюса – в том, что это сделал он, я теперь почти не сомневался, хотя башмаков с такими, как у него, носами были тысячи, – и, самое главное, что связывает его с Эмериком Тромблеем. Ведь обычно наёмный убийца, выполнив свою гнусную работу и получив вознаграждение, стремится как можно дальше уехать от места преступления. И ещё меня очень интересовало, какую роль играет юноша по имени Олбан Гриффитс во всех этих делах. Что, например, он делает сегодня ночью? Сидит в комнате на ферме на вершине холма или опять крадётся куда-то в ночной темноте?

Наконец стало потихоньку светать. Туман вроде бы немного поредел, и видимость чуть-чуть улучшилась. Горячо поблагодарив, миссис Пью позвала нас на кухню и покормила вкусным и обильным завтраком.

Гервин Пью привёл нам пони, и мы отбыли, заверив управляющего, что придём сторожить дом следующей ночью. Ещё я попросил его хранить наш уговор в тайне от хозяина.

– Значит, юноша и рыжий мужчина остановились на ферме Джека Парри. Он ничего не рассказывал о них? – спросил я Мадрина по дороге обратно.

– Во всяком случае, я ничего не слышал, – ответил Мадрин. – От его жены Гвен все узнали только, что у них живёт этот юноша.

– Интересно, есть вблизи фермы Джека Парри другие фермы?

– Конечно, есть. Одна на склоне холма, другая чуть подальше и ближе к Пентредервидду. Я уже говорил вам, что среднее расстояние между фермами несколько миль. А что, собственно, вас интересует?

– Мне хотелось бы знать, чем занимается юноша днём. А Рис Парри – всё время ли он живёт на ферме? Устроился ли на работу или все ещё её ищет? И кто бывает на ферме?

Мадрин нахмурился и несколько минут молчал. Истолковав это по-своему, я добавил:

– Очевидно, следить за фермой Джека Парри трудно, потому что кругом открытое место?

– Да нет, – ответил Мадрин. – Давайте-ка заедем к Чарльзу Эвансу, его ферма ближе.

Нам сказали, что он на выгоне доит коров, и мы отправились туда. Мадрин познакомил нас, они поговорили о чём-то на валлийском, и Чарльз Эванс, окинув меня взглядом, произнёс с усилием по-английски:

– Мы были большими друзьями с Глином Хьюсом.

Когда мы возвратились на дорогу, ведущую в Пентредервидд, Мадрин сказал:

– Оказывается, Эванс и сам заинтересовался гостями Джека Парри. Кто-нибудь из его троих работников – обещал он мне – будет смотреть за фермой Парри ночью, и все они, само собой, днём. Кроме того, он посидит с Джеком за кружкой пива и постарается что-нибудь разузнать. Джек у нас славится своей болтливостью. С хозяином другой фермы я в плохих отношениях, но Эванс обещал сам поинтересоваться у него, не заметил ли он чего-нибудь.

Мы вернулись домой, и Мервин ещё раз усадила нас за стол. После этого я пошёл на свой сеновал вздремнуть.

Меня разбудил Мадрин. Он сообщил, что получил с посыльным, местным фермером, возвратившимся из Ньютауна в Пентредервидд, записку от Джона Дэвиса. Тот побывал, как нам и обещал, на лекции о Роберте Оуэне, но не видел в зале ни Риса Парри, ни Олбана Гриффитса.

Затем мы заглянули в «Старую таверну» – послушать последние сплетни. В таких местах всегда есть вероятность услышать что-нибудь интересное.

Мадрин тихо переводил мне разговоры присутствующих. Жена плотника отказалась работать вместе с женой булочника в благотворительном комитете при церкви. Две семьи поссорились из-за собак. Но гвоздём дня была ссора между Эдвином Томасом, владельцем «Сказочной коровы», и кузнецом Дейвидом Беваном. Томас обвинил Бевана в краже граблей, на что Беван велел ему передать: «Приходи ко мне и смотри, есть у меня твои грабли или нет. А если ты рохля и проворонил грабли, то уж тут ничего не поделаешь». Когда жена Томаса услышала это, она вдруг вспомнила, что отдала грабли соседке. Томас так рассердился, что третий день не разговаривает с женой, но извиниться перед кузнецом отказался, заявив: «Он бы их украл, будь у него такая возможность».

Мы посидели в таверне ещё полчаса и пошли домой. Шерлок Холмс вернулся в четвёртом часу. Как заправский барышник, он вёл за собой на поводу ещё двух лошадей. Поднявшись на сеновал, он внимательно выслушал мой рассказ о Рисе Парри. Я спросил, что нового он узнал в Бармуте.

– Ничего, – ответил он. – Организовалось ещё одно общество друзей по интересам. Вы не находите, Дафидд, – обратился он с улыбкой к Мадрину, – что всякие общества и клубы Уэльса растут, словно грибы после дождя?

– Общества друзей по интересам – одни из самых старых и наиболее уважаемых в нашем крае, – пояснил Мадрин.

– Это так, – кивнул Холмс. – Многие организованы ещё в начале прошлого века. Некоторые носят вычурные названия «Великая ложа друидов». Все эти общества борются против пьянства, заботятся об улучшении социальных условий и развитии образования.

– В этом нет ничего плохого, – заметил Мадрин.

– Весьма возможно, – согласился Холмс. – Но вот что интересно: все эти общества помогают Лиге по изучению и распространению идей Роберта Оуэна.

– Почему бы нет? – пожал плечами Мадрин. – Лига делает доброе и полезное дело.

– Вы могли бы утверждать, что Лига не занимается ничем, кроме лекций и докладов?

– Конечно.

– Это только на первый взгляд. Чутьё подсказывает мне, что здесь что-то не так. Мы столкнулись с очень сильным противником, Портер. Мне пока трудно решить, имею ли я дело с мощным интеллектом или с дьявольски хитрой личностью.

– С хитрой личностью, – отозвался я, – причём склонной к излишним сложностям.

– Вы, конечно, имели в виду случай на Еврейском рынке, не так ли? – Когда я кивнул, Шерлок Холмс продолжал: – Вероятно, это была отработка какой-то предстоящей операции. Могу сказать, что наш противник прекрасный организатор.

– Ещё один Мориарти, – предположил я.

– Нет-нет, – покачал головой Холмс. – Этот человек сумел охватить щупальцами своей организации весь Уэльс. Мориарти с этим бы не справился. Скажите мне, Мадрин, – снова обратился к нему Холмс, – кто из известных вам лиц обладает незаурядным интеллектом, замечательным талантом организатора и немалыми средствами, чтобы финансировать свою организацию? Кто бы это мог быть? Мой друг, преподобный Изикел Браун?

– Кто угодно, только не он, – запротестовал Мадрин. – Во-первых, он не богат, а во-вторых, он такой скверный организатор, что запутался даже с учётом пожертвований на церковь.

– Эмерик Тромблей? – продолжал допытываться Холмс.

– Он очень богат, но руководство тайной организацией мешало бы ему заниматься бизнесом. Он вообще против политики. Его друзья предлагали ему выдвинуть свою кандидатуру в парламент против полковника Прайс-Джонса, но он отказался. Его интересуют лишь доходы от его рудников, шахт и ферм.

– Его управляющий Веллинг?

– Да, он хороший организатор, потому что управление шахтами, рудниками и фермами находится в его руках. Но, к сожалению, он не богат. Я даже думаю, что он получает довольно скромную зарплату. Вот почему его так ценит Эмерик Тромблей. Английские лендлорды вообще предпочитают иметь дело с валлийцами: те работают до седьмого пота, живут в скверных условиях, плохо питаются и ни на что не жалуются.