Текст книги "Развеянные чары"

Традиция устного народного сказа бытовала в Китае с незапамятных времен. К сунской эпохе уже сложилась жанровая система сказа, исполнители обладали отточенным мастерством и владели специальными приемами общения с публикой: прозаические монологи перемежались пением, стихотворными вставками, лицедейством и сопровождались музыкальным аккомпанементом. Профессиональная память, конечно, помогала сказителю удерживать в голове множество историй, но со временем большинство из них стали записывать хотя бы канву повествования, на основе которой можно было свободно импровизировать, расцвечивать свой рассказ красочными деталями и подробностями.

Из подобных записей в эпоху Сун сложился особый жанр словесности, произведения этого жанра были более демократичны по языку, чем новеллы; как правило, авторы их неизвестны, да и были ли у них авторы в собственном смысле слова? Живая сказительская интонация, прямое обращение к читателям типа «но сначала я поведаю вам о таком случае», или «а сейчас речь пойдет о другом», или «сегодня я расскажу вам» и т. п., множество пословиц, ярких сравнений – все это свидетельствует о длительном периоде устного бытования сюжетов.

По-китайски записи устных рассказов именовались хуабэнь, то есть «основа сказа», так же стали называть и произведения нового жанра. Чтобы отличить хуабэнь от авторской новеллы, ее называют повестью.

Сюжеты повестей, как правило, незамысловаты, но обращает на себя внимание актуализация нескольких тем, в частности темы судебной ошибки. Сама по себе тема неправедного суда была весьма существенна для средневековых горожан. Недавние выходцы из деревни, промышлявшие в городе ремеслом или мелочной торговлей, они бывали, как правило, не шибко грамотными, не слишком сведущими в законах и в случае какого-нибудь конфликта оказывались полностью зависимыми от судьи, который, не церемонясь, решал дело и в детали не вдавался. Ощущение собственной беззащитности приучало горожан к осмотрительности (в произведениях разных эпох мы встречаем описания бед и несчастий, которые грозят тому, кто осмеливается, к примеру, необдуманно шутить), поэтому и рассказчик не устает напоминать читателям о недопустимости опрометчивых поступков: «мир полон опасностей», «в погоне за выгодой… людей повсюду ждет беда», наконец: «Не зря древние люди говорили: „Каждый хмурый взгляд и каждая улыбка имеют смысл“, поэтому, когда хмуришься или смеешься, помни, что это надо делать с оглядкой».

Неслучайно для средневекового горожанина весьма важной оказалась и тема возмездия, воздаяния. Ведь он жил в мире, полном опасностей: торговца поджидало разорение, не был уверен в будущем ремесленник, всех подстерегали болезни, лихоимство чиновников, наконец стихийные бедствия. И единственной, по существу, опорой в жизни для городского обывателя оставалась надежда на воздаяние – в земном ли мире (хорошо бы злодей-обидчик прямо на наших глазах понес примерное наказание!) или в другой, загробной жизни. Потому такой прочной была вера в чудеса, и эту веру умело поддерживали в людях буддийские и даосские монахи.

Не меньшей популярностью, чем народная повесть хуабэнь, пользовались в сунское время и классические новеллы, продолжавшие традиции танской прозы. Конечно, новеллы не предназначались для исполнения на городских площадях – это была письменная проза, адресованная образованным читателям: язык новеллы не столь «темен», как язык эссеистики, или прозы древнего стиля гувэнь (тоже, кстати сказать, процветавшей в эпоху Сун; сунские литераторы глубоко чтили танского Хань Юя, почитали его эссе образцовыми), но на слух он понятен плохо, да и многочисленные цитаты, намеки – словом, все, что свойственно письменной литературе, – требуют внимания и недюжинной образованности.

Новеллы сочиняли чиновники, читателями их были чиновники, и героями новелл тоже, как правило, выступали чиновники. В этом единстве нет ничего случайного, оно только указывает на исключительную элитарность средневековой письменной словесности, которая и создавалась, и потреблялась сравнительно тонкой прослойкой носителей культуры. Тематика сунских новелл отражает интересы именно этого слоя служилой элиты; как и в танское время, нередки новеллы с историческим сюжетом, причем длительность традиции письменной прозы уже позволяет сопоставить, как известный сюжет воплощается в произведениях разных, порой далеких друг от друга исторических эпох.

На современников и потомков огромное впечатление произвела история Ян Гуйфэй, знаменитой наложницы танского государя Сюань-цзина. Любовь к ней императора, трагическая гибель наложницы волновали современников и неоднократно становились темой художественных произведений – достаточно назвать имена величайших танских поэтов Ду Фу и Бо Цзюйи, танских новеллистов Цзао Е и Чэнь Хуна. Бо Цзюйи в своей поэме претворил историю о любви и гибели императорской наложницы в пронзительные лирические строки; он никого не осуждает, только сочувствует. Другие авторы позволяли себе разве что мягкие увещевания.

Время поменяло моральную оценку: в сунской новелле взят бескомпромиссный морализаторский тон, непреклонный, ригористичный. Совершенно в духе конфуцианской морали выносит сунский новеллист свой приговор: «Правила поведения призваны провести границу меж благородными и подлыми, внести порядок в дела семьи и государства. Если государь не исполняет своих обязанностей владыки, как может он управлять государством? Если отец не исполняет своих обязанностей родителя, как может он поддерживать порядок в своем доме? Достаточно одной-единственной ошибки, чтобы погубить все… Я составил это частное жизнеописание Ян Гуйфэй не только ради того, чтобы рассказать ее историю, но и чтобы охранить трон от несчастий и бед».

Заключительные слова могут восприниматься как девиз новеллы эпохи Сун. Конечно, писатели в силах только увещевать и предостерегать, но повелители редко прислушиваются к их правдивым речам. Династия Сун рухнула под ударами завоевателей-чужеземцев, и последние ее правители сполна явили миру безволие, слабость, на столетия отдав страну во власть захватчикам.

Во время господства иноземной династии Юань в литературе ведущим жанром сделалась драматургия, а проза, хотя и продолжала существовать, по-настоящему расцвела уже в следующую историческую эпоху, когда Китаем вновь правила национальная династия Мин (1368–1644).

Минская повесть наследует традиции сказительского искусства и тесно связана с повестью эпохи Сун. Более того, хотя нам известны минские повести главным образом из сборников XVII века, многие исследователи полагают, что в сборники были включены и произведения, созданные еще в сунское время.

В эпоху Мин все труднее становилось существовать жанрам высокой классической словесности. По-прежнему стихи были необычайно популярны, но любовь к поэзии все больше делается данью привычке. Изощрившие свое мастерство в стихотворчестве поэты умело вплетали в поэтическую ткань нить намека, расцвечивали стихотворение цитатами из стихов предшествующих веков, но арсенал классической поэзии сделался к минской эпохе таким обширным, что намеки часто оставались непонятыми, а цитаты неузнанными.

Поэт как бы лишался читателя, оставаясь в своем творчестве наедине с самим собой. Достаточно ограниченный слой образованных литераторов, воспитанием и учебой подготовленных к восприятию классики, терял свою монолитность, превращался в собрание индивидуалистов, в одиночку продолжающих бесконечную поэтическую традицию.

Стоит ли удивляться, что все больше образованных людей теряли интерес к высокой словесности и обращали свои взоры на простонародную литературу, которую не так стесняли условности и догмы. «Беллетристика» честно и недвусмысленно ориентировалась на развлечение читателей, но попутно автор мог позволить себе мораль или назидание.

Правда, когда литераторы признавались в том, что их произведения не более как досужие выдумки, подобные признания содержали и долю кокетства, и лукавство: слишком глубоко впитался в китайскую словесность учительный пафос, чтобы от него можно было с такой легкостью отказаться. На страницах повестей перед читателями развертывается панорама эпохи. В числе персонажей, по существу, представители всех сословий: торговцы, ремесленники, ученые-чиновники, судейские, бедные литераторы, богатые вельможи. Трудно и представить себе более подробное описание быта и нравов – обрядов, правил поведения, характер взаимоотношений и т. п.

Минская повесть – вполне сложившийся художественный организм, со сложным сюжетом, порой состоящим из нескольких линий, которые автор ведет с завидным умением. Язык повестей прост, но не легкодоступен. Дело в том, что повести как бы многослойны: фрагменты, написанные в легкой, разговорной форме, вдруг сменяются классически стройными пассажами, а те в свою очередь – стихами.

Минская повесть сохранила большинство характерных черт художественной беллетристики предшествующих эпох, но во всем многообразии произведений на исторические, любовные, «судейские» и прочие сюжеты обрела, пожалуй, больший блеск. Можно сказать, что повествовательная проза вступила в пору своей зрелости. Фантастика в значительной степени становится художественным приемом: с ее помощью автор отчасти пародирует реальность, отчасти усиливает развлекательный элемент повествования, иногда это способ продвинуть сюжет, то, что называется «deus ex machina»[3]3
  «Бог из машины» (лат.).


[Закрыть].

Стихи в прозе

Одна из особенностей минских повестей – обилие стихотворных вставок. Стихи появились еще в танской и сунской новелле, но там они скорее подчеркивали то исключительное место, которое поэзия занимала в духовной жизни танского общества. Зато в повестях эпохи Сун, тесно связанных с традициями устного сказа, стихотворные вставки уже достаточно многочисленны, а в минской повести и отчетливо функциональны.

Роль стихотворений в устном сказе более или менее ясна. Сказитель запоминал сюжетную канву и устойчивые стихотворные описания, которые использовал всякий раз, когда необходимо было дать развернутое описание внешности героя, изобразить битву, сообщить авторское отношение к событиям. Произнося стихотворение, сказитель одновременно и «переводил дух» – повествование замедлялось, появлялось время обдумать следующий сюжетный ход, сымпровизировать; вступительное стихотворение привлекало внимание аудитории, намекало, а порой и указывало впрямую на тему сказа. Стихи могли быть и не понятны на слух, в этом не было ничего страшного – на развитие сюжета они, как правило, не влияли.

Вместе с тем, поскольку стихи для сказителей сочиняли нередко профессиональные литераторы, поэтический язык оказывался сложнее прозаического языка сказа. Стихи в согласии с традицией насыщали намеками, цитатами, которые мог понять только образованный человек. Все это как будто с трудом согласуется с ориентацией сказа на самую демократическую аудиторию.

Напомним, однако, что поэзия традиционно почиталась в Китае высшим проявлением литературного дарования: умение сочинять стихи было непременной принадлежностью человека образованного, без знания поэзии нечего было и думать об успешной сдаче экзаменов, открывавших путь к служебной карьере. Все это создавало вокруг поэзии ореол почитания, даже преклонения.

Неудивительно, что поэтическое слово, стихотворный размер, ритм, рифма сами по себе служили как бы знаком принадлежности произведения к литературе.

Правда, на современный взгляд может показаться, что из повестей легко без существенных потерь убрать по крайней мере некоторые стихи, но это впечатление обманчиво. Средневековому читателю далеко не всегда было важно, «что говорится», существеннее было, «как говорится» и в какой форме, а в этом смысле роль стихотворных вставок трудно переоценить.

Поэтому мораль (едва ли не самое главное, с точки зрения повествователя) всегда выражена в стихотворной форме, ибо проповедническая функция пристала поэзии более, чем прозе. Поэтические художественные средства были гораздо изощреннее – неслучайно при чтении повестей создавалось впечатление, что автора при виде прекрасного пейзажа, знаменитого дворца, великого героя поражает мгновенная немота, он замолкает, не в силах описать увиденное в прозе, а потом вновь обретает голос, но уже в стихах. Поэзия, принадлежавшая к высоким жанрам китайской словесности, словно бы своим присутствием возвышала прозу, санкционировала ее бытование как произведения литературы.

Правда, многие стихи в повестях просто более или менее искусно имитировали поэзию, используя ритм, рифму, другие чисто внешние приметы поэтического жанра, и по таким пусть и вполне профессиональным опусам не следует судить о прославленной классической поэзии Китая.

Стихотворения в «многоглавых повествованиях», как правило, далеко не всегда столь же многочисленны. Скажем, в наших «Развеянных чарах» они начинают каждую главу и завершают ее, но в самом тексте стихи встречаются весьма редко. Исключение – глава 39, в которую включены длинная песня Ма Суя да парные стихотворения на общую рифму, которыми обмениваются тот же Ма Суй и бунтовщик Ван Цзэ. Ничего похожего на роль стихотворений в повестях нет и в помине. Впрочем, в несравненно более известном «многоглавом повествовании» (100 глав), романе «Путешествие на Запад» У Чэнъэня, который относят к той же категории шэньмо (сочинений о духах и демонах), стихи вполне обильны и значимы. Какую-то закономерность тут отыскать трудно.

* * *

Повествовательная проза эпохи Мин являет собой самобытный и в художественном отношении совершенный организм. Унаследовав долгую беллетристическую традицию, она не только довела до блеска короткое прозаическое повествование, но и смогла создать «многоглавие», форму, значительно более крупную, то есть сочинения, которые, следуя европейской номенклатуре жанров, мы именуем романом. Именно на минское время пришелся расцвет китайского романа, заимствовавшего у предшествующих тысячелетий с их прозаическим многообразием в числе прочего великую способность поучать, удивляя, развлекая и восхищая.

Книга, которую читатель держит в руках, уверен, не даст заскучать: свое удовольствие получат и любители исторической подлинности, и почитатели чудес и волшебства. Но сполна насладиться такой книгой невозможно без детского умения удивляться буквально всему – и правде, и вымыслу, удивляться самой жизни, в которой они с такой причудливостью переплетаются. В былые времена китайцы вполне владели искусством удивления, а популярность старинной прозы в нынешнем Китае свидетельствует, что способности этой они, к счастью, не утратили.

Надеемся, что ею сполна обладает и наш читатель.

Илья Смирнов

Комментарии

Глава первая

С. 5. Похитив на Небесах даосскую книгу… – Даосизм – философско-религиозное китайское учение, возникшее на основании «Дао дэ цзина» («Трактата о Дао и Дэ»), сочиненного мудрецом Лао-цзы (VI–V до н. э.).

Династия Тан (618–907) – период ярчайших достижений китайской культуры, время высокого взлета классической поэзии.

«Начало начал» – девиз правления танского государя Сюань-цзуна (685–762). По традиции, император, всходя на престол, выбирал девиз своего царствования, обещавший успехи, процветание и добронравие.

С. 6. Чи – мера длины в старом Китае, равная 30,2 см. Делилась на десять цуней.

С. 7. …приглашал даосов… – Учение даосизма было тесно связано с гаданиями и разнообразными местными культами. Даосов нередко приглашали домой в качестве знахарей, ворожеев и т. п. Также им случалось выступать в роли придворных предсказателей, весьма ценимых государем и его окружением.

Бодисатвы – буддийские божества, по святости и духовному влиянию стоящие на втором месте после Будды.

Чуньцю – историческая эпоха (VIII–V до н. э.), время расцвета древней китайской мудрости, когда жили Конфуций и другие мыслители, заложившие основы главных направлений китайского мировидения.

Цзин-ван – государь династии Чжоу, правивший в V в. до н. э.

У и Юэ – удельные царства эпохи Чуньцю в Древнем Китае; находились в состоянии войны на протяжении многих лет.

С. 8. …по велению самого Яшмового владыки… – Имеется в виду Яшмовый государь китайского даосского пантеона, живущий в нефритовом дворце на небесах. Управляет судьбами людей, небесами и подземным миром. Позднее почитался как владыка всех богов.

Белая обезьяна – герой древних преданий, мастер перевоплощений; образ этот пришел в Китай из Индии, где существовал культ Ханумана, обезьяньего божества.

Чу – царство в Южном Китае, находившееся в среднем течении реки Янцзы.

…Юань-гун укрылся в пещере Белых облаков… – Словосочетание «белые облака» часто используется в китайской поэзии, а также входит в названия гор и даосских храмов. В Китае плывущие по небу белые облака – классическая аллегория жизненного пути.

Сюаньнюй – даосское божество, с человечьим лицом и телом птицы; согласно древним преданиям, помогло легендарному государю Хуан-ди победить его врага Чи Ю (см. ком. к с. 24).

С. 10. …долговечные плоды… – Имеются в виду волшебные орехи долголетия, продлевающие жизнь.

…орехи торреи. – Торрея – род вечнозеленых хвойных деревьев семейства Тисовые.

С. 11. Цзяндун – район в провинции Чжэцзян, в нижнем течении Янцзы.

…назначил хранителем тайных книг Девяти небес. – В китайской космогонии небо состоит из девяти небесных сфер, расположенных друг над другом.

С. 12. …большое собрание книг, толкующих о трех основных учениях и девяти течениях. – Имеется в виду конфуцианство, даосизм и буддизм, а также девять школ китайской мудрости.

…в садах богини Западного неба Сиванму… – В древних народных культах богиня Сиванму являлась повелительницей запада, хранительницей волшебного источника и плодов бессмертия. В поздней традиции Сиванму – небесная красавица, живущая на крайнем западе, в горах Куньлунь, в нефритовом дворце, на берегу Яшмового озера, возле которого растет персиковое дерево с плодами, дарующими бессмертие.

…ученые-сюцаи… – Сюцай – начальная ученая степень в старом Китае, давалась на уездных экзаменах.

С. 13. Духи Северного Ковша – в даосизме дух или несколько духов Большой Медведицы, а также название самого созвездия, которое имеет влияние на судьбы людей. Эти духи имеют антропоморфный вид и владычествуют над дождями, засухой и т. д.

С. 21. Земные духи олицетворяли различные силы природы.

Глава вторая

С. 16. Фынлун – божество даосского пантеона, покровитель магии.

С. 18. …если рядом с Синим драконом восседает Белый тигр… – Образы, возникающие во множестве китайских мифах и рассказах. Синий, или Лазоревый, дракон воспринимался как счастливое предзнаменование; Белый тигр символизировал злую силу и несчастливую судьбу.

С. 19. Янь Хуэй (521–490 до н. э.) – китайский философ, любимый ученик Конфуция. Известен как один из Четырех мудрецов.

С. 20. Яньло – владыка преисподней, проживающий в подземном городе Юду. Он определяет сроки жизни людей, в руках у него щетка и книга, в которой записаны деяния всех умерших. Стражники приводят к нему людей, и он определяет их судьбу в мире мертвых.

С. 21. Творец Первозданного хаоса – Паньгу, предок всех людей, родившийся из вселенского яйца и отделивший светлое начало ян от темного инь. Из ян он сделал землю, а из инь – небо.

Лю Бяо (142–208) – правительственный чиновник и военачальник, губернатор провинции Цзинь в эпоху Троецарствия. Его сын без сопротивления сдался армии знаменитого полководца Цао Цао.

Сунь Цэ (175–200) – государственный деятель и военачальник эпохи Троецарствия, основатель царства У. Воевал против Цао Цао, затем перешел на его сторону.

С. 23. Ли – китайская мера расстояния; в эпоху Сун, о которой идет речь, была равна примерно 553 м.

Чжан Кай – древний даос-отшельник, знаток магии.

С. 24. Император Сюаньюань – Хуан-ди, легендарный Желтый император, мифический правитель древности, первопредок китайцев. Его часто называют по месту рождения – горе Сюаньюянь.

Чи Ю – колдун, крылатый великан с медной головой, железным лбом и рогом на голове, с шестью руками и четырьмя глазами; противник императора Хуан-ди в борьбе за власть. После казни Чи Ю тело его было разрублено на две части и захоронено в двух курганах. По легенде, из курганов долго поднимался красный дым – это был гнев Чи Ю из-за его поражения.

Шэньси – провинция, расположенная на северо-западе Китая.

С. 27. …снизойдя на землю двадцать пятого числа двенадцатого месяца… – В этот день Яшмовый владыка будто бы навещает землю, чтобы понаблюдать за делами в мире людей.

Глава третья

С. 30. Династия Сун правила в Китае с 960 по 1279 г.; делилась на Северную и Южную Сун.

Чжэнь-цзун (968–1022) – государь Сунской династии, вступил на престол в 998 г.

Западная Сычуань – крупная провинция в западной части Китая.

…дочь отставного чиновника. – То есть дочь крупного торговца или купца.

С. 32. Праздник Двойной девятки (Чуньян) – отмечается в Китае в девятый день девятого лунного месяца. Праздник знаменует конец сельскохозяйственных работ.

С. 38. Проснулся он в четвертую стражу… – То есть в промежутке между часом и тремя часами ночи. Начиная с семи часов вечера и до пяти часов утра время в Китае делили на пять двухчасовых отрезков – страж.

С. 39. Горы Гусиных ворот в провинции Шаньси в древние времена славились гнездовьями диких гусей. Упоминаются в древнекитайском трактате «Каталог гор и морей», в котором описывается реальная и мифическая география Китая.

Глава четвертая

С. 42. Великий лекарь тщательно проверяет пульс… – Врачи традиционной китайской медицины определяли болезнь человека по пульсу.

Как-то в годы правления под девизом «Светлая добродетель»… – Девиз правления Чжэнь-цзуна (см. ком. к с. 30).

С. 43. Ямынь – присутственное место в старом Китае, резиденция чиновников.

С. 46. …бо́льшая заслуга, нежели построить пагоду в семь ярусов. – Образное выражение, означающее выполнение доброго дела для искупления грехов.

С. 49. …велел ему принести пилюлю Девяти духов… – Девять духов обитали в мире небожителей и вершили дела людей.

Глава пятая

С. 53. Во времена Семи царств… – То есть в V–III вв. до н. э., когда семь удельных княжеств воевали между собой (Цинь, Чу, Янь, Ци, Хань, Чжао и Вэй).

Сунь Бинь (ум. 316 до н. э.) – китайский стратег и военный теоретик.

Лoy Шидэ – (630–699) военачальник и министр эпохи Тан.

Ли Железный Посох – один из восьми даосских святых, покровитель врачей и аптекарей

С. 54. Кайфын – город, бывший в древности столицей нескольких династий, в частности Сун.

С. 55. Священная гора Хуашань – одна из пяти священных гор Китая, место поклонения китайских буддистов.

Чэнь Туань (871–989) – святой подвижник, живший в горах Хуашань.

С. 56. Князь Гуань (Гуань Юй; ум. 219) – военачальник царства Шу, герой средневекового эпоса «Троецарствие». После смерти был назван богом войны.

С. 58. Красный заяц – кличка знаменитого скакуна из романа «Троецарствие».

…очаг для сжигания жертвенных бумажных денег… – Жертвенные деньги, имитировавшие настоящие, сжигались в специальных печах в храмах и святилищах в качестве подношения духам.

Буддийский патриарх Дхарма. – То есть Бодхидхарма (440–528/536), основатель буддизма в Китае, возведенный в сан святого.

С. 62. …на кухне колдует старый «повелитель ароматов»… – То есть монах, в чьи обязанности входили подбор и воскурение благовоний в храме.

Глава шестая

С. 68. …из грота Персикового источника… – Персиковый источник «вне пределов людского мира» из поэмы известного китайского поэта Тао Юаньмина (365–427). «Персиковый источник» обозначает иллюзорный, прекрасный мир, где нет войн и несчастий.

С. 76. У Цзэтянь (624–705) – шестая императрица эпохи Тан. При ней искусства, литература, культура процветали, укрепились даосизм и буддизм. Она была умной, властной и сластолюбивой императрицей.

Мемориальные арки сооружались в честь какого-нибудь значительного события или героя.

С. 78. Ло Биньван (ок. 619–684) – поэт, государственный деятель эпохи Тан. Был посажен в тюрьму за критику правления императрицы.

Поистине я – / ста цветов царица… – Словосочетание «сто цветов» обозначает расцвет всех искусств. Царицей, то есть покровительницей ста цветов, считалась императрица У.

С. 79. Хуан Чао (ум. 884) – вождь народных повстанцев. Мятеж Хуан Чао, объединивший крестьян и беглых солдат в провинции Хэнань, ознаменовал гибель империи Тан.

Мара – индийское название повелителя дьяволов.

С. 80. …Верховный владыка удостоил меня милости возродиться в назначенное время в мужском облике. – Согласно буддийским верованиям, все живые существа после смерти перерождаются в другие существа в зависимости от того, насколько добродетельны или греховны они были при жизни.

Чжан Чанцзун (ум. 705) – литератор и музыкант, прославившийся красотой и изяществом манер. Был любовником императрицы.

С. 81. Чжан Цзяньчжи (625–706) – крупный чиновник Танской династии; был известен как справедливый судья, канцлер во времена правления императрицы У Цзэтянь. Инициатор убийства любовника императрицы Чжан Чанцзуна. Умер в изгнании.

Ван – высший титул в старом Китае.

Глава седьмая

С. 83. Сутра – священная буддийская книга.

C. 84. В ущелье Синся… – Согласно преданиям, в этом ущелье жил знаменитый отшельник Чэнь Туань.

С. 86. Дхарма – буддийское учение, универсальный закон бытия.

Хэшан – прозвание буддийских монахов.

С. 88. Гуаньинь (кит. «рассматривающая звуки мира») – божество милосердия в китайском буддизме.

С. 89. Бодисатва Самантабхадра – буддийское божество, сподвижник Будды Гаутамы и покровительница сутры Лотоса, главной книги буддизма. Изображалась на белом слоне с шестью бивнями.

С. 92. Парамита-сутра («Сутра о совершенстве мудрости») – самый ранний текст буддизма, провозглашающий мудрость высшим совершенством («парамитой») и самым действенным средством достижения освобождения – нирваны.

Глава восьмая

С. 98. …пошли мне, богиня, счастливую бирку… – Так называемые гадательные бирки представляли собой дощечки с цифрами или другими знаками, которые соответствовали определенному фрагменту из священных книг.

С. 99. Под личинкой наверняка подразумевается приемный сын… – Китайского слово минлин, означающее личинку тутового шелкопряда, ассоциировалось с понятием приемного сына.

С. 100. Амитофо — транслитерация имени Амитабха, будды бесконечного света и сострадания. Используется в буддийских монастырях как приветствие и прощание.

С. 109. Вечный Будда. – имеется в виду будда Амитабха.

Глава девятая

С. 112. …длиной в три сажени… – Китайская сажень равна 3,2 м.

С. 114. …он был сыном академика… – Академик (ханьлинь) – высшее ученое звание, присуждалось лучшим из сдавших экзамены в столице на высшую степень цзиньши.

…местного богача, владевшего в здешних местах обширным поместьем… – Китайские деревни и поместья часто назывались по фамилии их обитателей.

С. 115. …кто нарушает волю Цветастого зонта… – То есть волю Великого государя (Да-ди), чей трон находился на созвездии Большой Медведицы (Цветастый зонт – одно из традиционных названий этого созвездия).

С. 117. Экран – напольное украшение в китайском доме, защищающее от посторонних взглядов и враждебных духов.

С. 118. …писал на бумажке имя жертвы и ее гороскоп… – То есть иероглифы, определяющие дату рождения человека по лунному календарю. Такие гороскопы часто использовались для гадания.

С. 119. Властная дщица – деревянная дощечка с заклинаниями.

…приготовлены жертвенные бумажные фигурки лошадок… – Фигуры животных сжигались на алтаре в качестве приношения божествам или душам предков.

С. 120. …передать ему два ляна серебра… – Лян – мера веса, равная примерно 37 г.

С. 121. Снять жемчужину не сможешь / с шеи черного дракона. – Упоминается высказывание даосского философа Чжуан Цзы, в котором говорится о прекрасной дорогой жемчужине, которая висит на шее водяного дракона. В переносном значении: трудность достижения чего-либо.

Глава десятая

С. 126. Архат (санскр. «достойный») – человек, достигший просветления.

С. 129. Домик состоял из трех комнатушек… – Китайский дом обычно делился на три помещения: гостевую залу и два жилых помещения.

С. 139. Хубэй – провинция в Центральном Китае, в русле реки Янцзы.

Глава одиннадцатая

С. 149. Люй Дунбинь – даосский патриарх, легендарный исторический персонаж, входил в число Восьми бессмертных.

Чжан Даолин (34–156 н. э.) – патриарх даосизма поздней династии Хань.

С. 157. Сюнь – древняя мера длины, примерно равная 26 см.

Глава двенадцатая

С. 158. Питаки (санскр. «корзина») – священные писания древних индусов, написанные на пальмовых листьях.

С. 159. Сюань Цзан (ок. 602–664) – буддийский монах, ученый и путешественник, живший в эпоху Тан. Отправился в Индию за священными книгами буддизма. По легенде, провел в Индии семнадцать лет. Герой знаменитого волшебного романа «Путешествие на Запад» У Чэнъэня.

Кумараджива (344–413) – индийский монах, один из крупнейших переводчиков важнейших сутр буддийского канона с санскрита на китайский язык.

С. 167. Золотой отрок, Яшмовая дева – популярные персонажи из свиты даосских божеств.

My – мера площади, равная 1/16 га.

…умеет превращать белое в желтое. – То есть серебро в золото (Цзо Чу владеет тайнами алхимии).

Глава тринадцатая

С. 180. Патриарх Майтрейя – буддийское божество грядущего, изображается в виде добродушного толстяка.

С. 184. Полководцы бывают внешние и внутренние. – Речь идет о небесных божествах, которые, по традиционным представлениям китайцев, руководили органами чувств человека.

Глава четырнадцатая

С. 195. Кидани – кочевые монгольские племена, населявшие территорию современной Внутренней Монголии.

Тайшань – одна из пяти священных гор Китая, располагается в нынешней провинции Шаньдун. По легенде, дух этой горы, Тайшань, – повелитель царства мертвых.

Цинь Шихуан (259–210 до н. э.) – властитель, объединивший несколько царств в единую империю. С его именем связано осуществление многих реформ в стране, строительство Великой Китайской стены, Великого канала и других сооружений. Также известно, что Цинь Шихуан пытался найти тайну эликсира бессмертия.

С. 196. Фуси – мифический совершенномудрый государь древности, божество-повелитель Востока, первый император Китая, научивший людей приручать диких зверей и изготавливать шелк, сочинять музыку и пр.

Триграммы. – Эти особые знаки, прерывистые и сплошные линии, использовались в философско-гадательной книге «И цзин» («Книге перемен»).

С. 198. …несколько страниц из Лao-цзы… – То есть из трактата «Дао дэ цзин».

С. 199. …ударил в барабан. – Перед ямынем стоял большой барабан, в который бил проситель, заявляя о своей жалобе.

С. 200. Гун – почетный титул, следующий после титула вана.