Текст книги "Пожар любви"

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Атмосфера напряженного молчания, существовавшая между Анжелиной и Чарли в течение предыдущей недели, продолжала сохраняться и в последующие несколько дней. Анжелина раскаивалась в том, что позволила чувствам возобладать над привычным для нее здравым смыслом. Что с нею такое случилось?

Чарли просто объяснил ей, что таким образом она отреагировала на испуг, а уж он-то должен знать эти вещи. Но, если бы Анжелина оставалась честной перед собой, ей пришлось бы признать, что виной всему были чувства, овладевшие ею, когда она целовалась с Чарли. Хотя она и не решилась бы назвать эти чувства чем-то для нее новым: она находилась в их власти постоянно с тех пор, как впервые увидела его, подсознательно она старалась убедить себя в том, что тлевшая в ней страсть, разгоравшаяся всякий раз, когда она смотрела на него, являлась всего лишь реакцией на опасность, якобы таившуюся в нем, либо реакцией на опасность, их окружавшую, либо, – что тоже вполне возможно, – проявлением прежнего волнения, испытанного ею в тот момент, когда она осознала ниспосланную ей Богом миссию. Причиной могли бы стать все эти вещи, вместе взятые, но в ее чувствах было что-то еще – пугающее, странное и новое, нечто такое, что угрожало всему, во что она верила, всему, чего она желала и что ей было дорого.

Анжелина покачала головой и выпрямилась в седле, желая отделаться от смущающих покой мыслей. Она не стала бы как-то по-особенному называть свои чувства. Нет, не стала бы. Для этого не было никаких причин. За пару дней они добрались бы до отцовской гасиенды у Чихуахуа, и тогда Чарли Колтрейн остался бы всего лишь приятным воспоминанием. К тому же он и сам говорил – нет, умолял ее – оставить его в покое. Но стоило ей только вспомнить о его словах, как она внутренне сжималась от смущения, хотя и испытывала благодарность к нему за то, что он их произнес. Ей следовало бы сконцентрировать всю свою энергию на выполнении порученной ей миссии, если только она хотела преуспеть в этом, пока не истекло отпущенное время.

Чарли, натянув поводья, остановил коня на гребне холма. Он прикрыл глаза от солнца ладонью и поглядел вниз.

– Что случилось? – спросила Анжелина, останавливаясь рядом с ним.

– Впереди ранчо. – Она тоже посмотрела на строения внизу, на которые указывал Чарли, и кивнула. – Если хотите, мы сделаем остановку.

– О, да, пожалуйста. – Оказывается Анжелина до конца и не понимала, насколько утомленной и грязной после дальней дороги она была и насколько ей было жарко. Предоставлявшийся им шанс немного отдохнуть и, возможно, смыть с себя хотя бы верхний слой дорожной пыли казался слишком соблазнительным, чтобы от него можно было так просто отмахнуться.

Чарли одарил ее такой редкой полуулыбкой и, слегка подтолкнув пятками своего коня, пустил его вниз по склону.

Они въехали на передний двор гасиенды и остановили лошадей. Гасиенда очень походила на отцовскую, хотя и казалась поменьше. Ее отец всегда, стремился к тому, чтобы все постройки на его ранчо впечатляли. По периметру двора стояли сараи, конюшня и загон для лошадей и, наконец, – двухэтажный дом. Несколько лошадей, которые неторопливо прогуливались по загону, легким ржанием приветствовали Гейба и лошадь Анжелины.

Чарли соскочил на землю и помог спрыгнуть Анжелине. Пробыв в седле с раннего утра, она слегка покачнулась, и Чарли поддержал ее под локоть. Жар, охватывавший ее каждый раз от его прикосновений, вспыхнул в ней снова, и она стиснула зубы, чтобы не показать ему, как ей это приятно.

Не заметив никакой опасности, Чарли отпустил ее руку и еще раз огляделся.

– Похоже, что все уехали.

Но не успел он закончить фразу, как дверь дома отворилась, и из нее вышла женщина. Маленькая, не выше полутора метров, и, судя по всему, беременная. Она сделала несколько медленных и неуверенных шагов. В тени веранды ее лицо выглядело неясным пятном. Она прислонилась к косяку двери и вялым жестом провела по волосам. От этого движения ее длинная черная коса скользнула по плечу и упала прямо на торчащий живот. Нетерпеливым жестом она отбросила косу назад.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила женщина, прикрывая глаза ладонью и щурясь от солнца. Она внимательно присмотрелась к Анжелине и вдруг, задохнувшись от радости, неуклюже двинулась вперед. – Анжелина! – вскрикнула она и, с трудом сделав несколько шагов по ступенькам, бросилась Анжелине на шею, крепко ее обнимая.

– Мария? – удивленно сказала Анжелина, тоже обнимая женщину. Не выпуская ее рук, она слегка отодвинулась назад, чтобы получше разглядеть Марию. – А ты что здесь делаешь?

– Это мой дом. Я вышла замуж. – Мария застенчиво улыбнулась и провела рукой по выступающему животу. – Это так очевидно. Свекр выделил нам землю и немного скота, так что мы завели собственное ранчо.

– Я так рада за тебя. Ты всегда хотела иметь много детей.

– Как и ты... – Будто извиняясь за свою бестактность, Мария отпрянула от нее с быстрым вздохом. – ...Я хотела сказать, что ты хотела... когда мы были маленькими. Я знаю, что теперь ты... Я имею в виду... – и она, смутившись, замолчала.

Анжелина дотронулась до руки подруги, чтобы ее успокоить.

– Я понимаю, что ты хотела сказать. Преимущество женского монастыря как раз и состоит в том, что мы можем учить детей.

Мария кивнула, очевидно успокоившись, что своими словами не задела Анжелину.

– А как ты попала в наши края? Ведь твои родители говорят всем, что ты приедешь домой очень не скоро, может даже через несколько лет. – Она перевела взгляд на Чарли и нахмурилась. – А это кто?

Анжелина повернулась к Чарли, который терпеливо стоял у своего коня и наблюдал трогательную встречу подруг, и жестом пригласила его подойти поближе. Он подошел, снимая шляпу. От вида его золотых волос и красивого лица у Марии перехватило дыхание. Ее взгляд скользнул по лицу Анжелины, потом она быстро посмотрела на Чарли и хитро улыбнулась.

– А где же твоя монашеская одежда и покрывало, Анжелина? Уж не потому ли ты возвращаешься домой, что хочешь сообщить своим родителям, что оставила церковь? – Она кивнула на Чарли. – Ради него?

– Нет! – В этом слове, невольно вырвавшемся у Анжелины, так сильно прозвучало признание вины, что это почувствовала даже она сама. Она глубоко вздохнула и подняла глаза на Чарли. А он насмешливо приподнял брови и пожал плечами. Тогда она прикусила губу, стараясь не показывать ему своего неудовольствия из-за того, что он явно над ней потешался. Это она прочитала у него в глазах.

– Познакомься, это – Чарли Колтрейн. Я ездила с другими сестрами ухаживать за больными. Когда возвращалась в монастырь, в дороге у меня возникла небольшая проблема. Чарли мне помог и теперь провожает домой. Я хочу навестить своих.

– Х-хм, – прокомментировала ее объяснения Мария.

Анжелина сочла за лучшее не обращать внимания на скептицизм, прозвучавший в тоне подруги. Она знала, что любое дальнейшее объяснение только вызовет еще больше подозрений.

– Чарли, а это моя лучшая подруга, Мария. Мы дружим с детства. – Она улыбнулась Марии. – Кстати, я даже не знаю, какую фамилию ты теперь носишь?

И только Мария собралась ответить, как раздался стук копыт быстро приближавшейся лошади. Все повернулись в сторону дома, и через несколько секунд из-за угла появился всадник.

Краешком глаза Анжелина увидела, что Чарли медленно вытащил оружие из кобуры, будто действовал безотчетно, просто так, взвел большим пальцем курок и поднял револьвер перед собой. Глядя в упор на всадника и сделав полшага вперед, он загородил собой обеих женщин.

Стоя за спиной Чарли, Анжелина почувствовала себя уверенно – защищенной и в полной безопасности, – ибо знала, на что он способен, как знала и его уверенность в себе. Чувство сердечной теплоты буквально переполняло ее, и эта теплота не имела ничего общего с солнечным теплом или теплой одеждой. Сердечность исходила откуда-то из глубины ее существа, и ей не хотелось, чтобы это чувство когда-нибудь исчезло.

И тут она взглянула на всадника, остановившего свою лошадь прямо перед ними. Узнав его, Анжелина ощутила ледяной холод, сковавший все ее тело.

Их взгляды встретились. Сначала глаза мужчины удивленно округлились, но тут же прищурились в гримасе ненависти. Его верхнюю губу украшали тонкие усики, которых он не носил, когда она видела его в последний раз. Он по-прежнему был высоким и жилистым, с иссиня-черными волосами и ошеломляюще синими глазами, контрастировавшими с его смуглой, темно-коричневой от загара кожей. Красивый человек, но явно отталкивающий своими душевными качествами.

– Анжелина Рейес... – начал он с кивка и насмешливой улыбки. – Что же привело тебя и твоего... – он бросил презрительный взгляд на Чарли, продолжавшего держать оружие наготове, наблюдая за всадником. – А это кто – телохранитель? Интересно, для чего монахине, – он произнес последнее слово с очевидным отвращением, – может понадобиться мужчина такого калибра?

– Мне кажется, – растягивая слова, произнес Чарли своим скрипучим голосом, от которого вздрогнули все, кроме Анжелины, – что сестре может понадобиться любая помощь, на которую она могла бы рассчитывать.

– Даже так? А кто вы такой, черт возьми? И что вообще делаете на моей земле?

Анжелина шагнула вперед и положила ладонь на руку Чарли. И хотя внешне он выглядел совершенно спокойным и полностью контролировал себя, она почувствовала, что мускулы его руки напряжены.

– Хуан Альварес, это – Чарли Колтрейн.

– Хуан... Это не тот, что был с вами в церкви?.. – спросил Чарли.

Лицо Хуана перекосилось, и он бросил на Анжелину злобный взгляд.

По всей вероятности, он так и не простил ее за то, что она отказалась выйти за него замуж. От этого его самолюбие до сих пор страдало, и это несмотря на то, что он уже женился на Марии и получил в собственность землю. Испанцы долго не забывают подобных ударов. Анжелина хорошо знала упрямую гордость мужчин-креолов, ибо большую часть жизни прожила в семье, где семеро мужчин являли собой ярчайший пример такой гордости.

– Не верю, что ты могла рассказать этому... – Хуан пренебрежительно махнул рукой в сторону Чарли, – человеку о наших сугубо личных делах.

– Вряд ли это можно считать только нашими личными делами, Хуан. Как ты помнишь, там присутствовали почти все соседи из нашей округи. Мне очень не хотелось бы тебя обидеть, но ты должен признать, что мы никогда не стали бы счастливыми вместе. – Анжелина приняла молчание Хуана за согласие и продолжала: – Как я уже рассказала Марии перед твоим приездом, – тут она заметила, что лицо подруги из-за резкой размолвки между нею и Хуаном вдруг приобрело зеленоватый оттенок. Очевидно, волнение не пошло Марии на пользу, тем более – в ее положении. Анжелина на время замолкла и помогла подруге дойти до кресла на веранде, а потом продолжила свою мысль: – Как я уже сообщила твоей жене, Чарли везет меня домой. Но я не знала, что это твой дом, иначе мы даже не стали бы здесь останавливаться. У меня желания видеть тебя, Хуан, не больше, чем у тебя встречаться со мной.

Хуан перебросил ногу через седло и легко соскочил на землю. До отъезда в монастырь Анжелина считала Хуана самым высоким мужчиной в округе. Так оно в общем-то и было, но только до появления Чарли, который оказался выше него сантиметров на десять. Однако Чарли казался намного крупнее Хуана не из-за своего роста. От него веяло силой, предупреждением о роковой опасности, казалось витавшей в воздухе вокруг него, шипя и готовясь сжечь все со свирепостью летней грозы.

– Ты не прикажешь своему человеку убрать оружие, Анжелина? – спросил Хуан. – А то его револьвер действует мне на нервы.

– Сестра мне не хозяйка, – прорычал Чарли, хотя уже убрал револьвер в кобуру. – А теперь, когда мы так мило поговорили, давайте собираться в дорогу, сестра.

Сказав это, он направился к Гейбу.

– О, нет, пожалуйста, – вскрикнула Мария, неуверенно вставая с кресла. – Неужели вы не можете остаться у нас на ночь? Я ведь так давно не видела Анжелину. А здесь совсем нет женщин, с которыми можно поговорить, если не считать прислуги... – Она бросила умоляющий взгляд на мужа, который смотрел на всех с негодованием, и только тогда произнесла тихим голосом: – Мы с Анжелиной всегда были как сестры. Я так скучала без нее.

Мысль о том, чтобы провести ночь в качестве гостьи в доме Хуана Альвареса не вызвала у Анжелины приятных эмоций. И это несмотря на то, что ее манила перспектива принять теплую ванну и выспаться на настоящей кровати.

Судя по выражению лица Хуана, Анжелина могла предположить, что эта идея претила ему так же, как и ей. Чарли тоже не светился от счастья, если только она не ошиблась в значении брошенного им взгляда. Но просительный тон Марии и надежда, читавшаяся на ее лице, заставили Анжелину устало вздохнуть, признавая свое поражение, прежде чем она кивком головы приняла приглашение.

– Ладно. Мы остаемся, но только на одну ночь. А потом поедем дальше.

Внезапно Анжелине пришла в голову мысль, что она приняла это приглашение, втайне надеясь хоть еще немного побыть с Чарли, узнать, каким образом она может помочь ему. Бог дал ей еще один день. И она готовилась к тому, чтобы использовать этот дар.

Робкая просьба Марии согрела сердце Анжелины. Ведь когда-то они с нею очень дружили. И хотя Хуан по-прежнему сердился на нее, Анжелина знала, что Мария настолько добросердечна, что через секунду могла простить любого. Мария обладала святой душой, за это ее все и любили. Поэтому Анжелина искренне надеялась, что Мария счастлива с Хуаном. Да и он на самом деле не был плохим человеком. Его беда состояла в том, что его таким воспитали и теперь он вполне искренне верил в то, что его воля лишь на одну ступеньку ниже воли Бога – и то лишь настолько, насколько он сам согласился бы это подтвердить.

Вдруг Анжелина заметила, что Чарли ведет лошадей к конюшне. Что-то в нем все же было такое, отчего всякий раз, когда он бывал рядом, ее сердце билось так сильно, так сжимало горло и по коже бежали мурашки. Он – такой же мужчина, как и Хуан, но она не чувствовала к нему того отвращения, которое испытывала к Хуану.

Мария тянула Анжелину за руку к дому и быстро болтала о пустяках, смешивая английские и испанские слова. Проходя мимо Хуана, Анжелина мельком взглянула на него. А он смотрел вслед Чарли с выражением хмурого любопытства, потом пристально взглянул на Анжелину и понимающе улыбнулся. Анжелина ответила ему спокойной улыбкой.

– Ты что-то хотел сказать, Хуан? – спросила она.

– Нет. Желаю приятной беседы, мучачас. Я вернусь к обеду. У меня на сегодня накопилось много работы. Слушай, а может, твой парень сумеет мне помочь?

Анжелина нахмурилась. Хуан что-то задумал, и это непосредственно касалось Чарли.

– Не думаю. Ему надо бы отдохнуть с дороги.

– Я сам могу говорить за себя, сестра. – Чарли стоял в воротах сарая, и его голос не допускал возражений. – Так и быть, выручу вас. Мне знакома работа с лошадьми на ранчо.

– Превосходно. – Хуан даже захлопал в ладоши. – Мы дадим вам свежую лошадь и отправимся. – С этими словами он пошел к конюшне.

Анжелина обиделась на Чарли, но не показала своего неудовольствия. Ей казалось, что он не хочет принимать от нее никаких советов, если они касаются того, что ему следует или не следует делать. Он улыбнулся одной, повернутой к ней, стороной рта, пожал плечами и последовал за Хуаном в темноту сарая.

Мария продолжала болтать, будто перерыва в их беседе вовсе и не было, и Анжелина, неохотно повернувшись, пошла за подругой в дом.

– Мы непременно должны подобрать тебе другое платье. И где ты только взяла такое?..

– В публичном доме, – пробормотала Анжелина рассеянно.

– Как ты сказала? О, Господи, ты шутишь. Но оно все равно лучше, чем ваша монашеская одежда. Так мне кажется. Мы найдем для тебя что-нибудь миленькое. В красивом платье ты будешь чувствовать себя намного лучше.

Анжелина улыбнулась. Она определенно почувствовала бы себя как дома, если бы красивое платье могло решить все проблемы. Так всегда поступали ее родители. К несчастью для каждого из них, такая тактика по отношению к Анжелине никогда не действовала.

– Да я даже не смогу втиснуться ни в одно из твоих платьев, Мария. Ты ведь сантиметров на десять ниже меня ростом. А в твоем положении еще и стала намного шире.

Мария поманила ее рукой и повела в сторону спален в задней части дома.

– В свой последний приезд мать Хуана оставила здесь кое-какие вещи, так как собиралась вернуться, когда родится наш первенец. Ты можешь надеть что-нибудь из ее вещей. Она никогда не пропускает ни одного платья.

Они пришли в комнату, очевидно предназначавшуюся для гостей, и Мария подошла к французскому резному шкафу, по всей вероятности привезенному из Соединенных Штатов или, возможно, даже из Франции. Отец Анжелины уже давно обставил импортной мебелью все спальни в своем доме, чтобы не видеть развешанной на стенах одежды. Его примеру последовали многие богатые семейства в округе.

Мария открыла дверцы шкафа, чтобы показать Анжелине несколько платьев.

– Это, – и она с улыбкой вынула одно из них, – будет смотреться на тебе очень красиво.

Анжелина подумала, что бледно-розовый тон ткани выгодно оттенит цвет кожи, но глубина выреза ее просто испугала.

– Такое я, пожалуй, не надену, – сказала она.

– Ерунда. Ты не можешь появиться за обедом в своем тряпье. Я этого не допущу. Бери это, а я пока что пошлю кого-нибудь принести горячей воды.

Обещание горячей ванны заставило Анжелину принять решение. «Я надену это платье только на один вечер, – убеждала она себя, – а потом снова отправлюсь в путь. И уже когда приеду домой, то там в моем распоряжении будет много более скромных платьев».

– Ладно, – согласилась она и улыбнулась тому, как восхищенно смотрела на нее Мария.

– Замечательно. Когда оденешься, приходи ко мне в гостиную выпьем лимонаду. – Мария повернулась и, если бы была в состоянии, то – в этом Анжелина не сомневалась – выпрыгнула бы за дверь.

Часом позже, расслабленно отмокнув в деревянной бадье, Анжелина стояла перед зеркалом. К счастью, талия много раз рожавшей матери Хуана оказалась пошире, чем у нее. Корсет Анжелина больше не носила, считая это одним из многих преимуществ того, что она готовилась стать монахиней. «Но когда я доберусь домой, – подумала она, – мне снова придется затянуть себя в это устройство для пытки... И все только для того, чтобы втиснуться в собственную одежду...»Такая перспектива ее совсем не радовала.

А вот платье, которое она надела, доставляло ей настоящее удовольствие. Она давно – целый год – не ощущала шелка на своей коже, да и цвет был слишком хорош, чтобы от него отказаться. Если ей что-нибудь и не нравилось в монастыре, так это отсутствие красоты. Единственным местом, где она могла бы любоваться яркими красками и разнообразными тканями, являлась церковь. Там картины, занавеси и гобелены, окна с разноцветными стеклами и витражами соперничали между собой за первенство перед знатоками изящного.

Она провел рукой по юбке и вздохнула. Мать-настоятельницу хватил бы удар, если б она только увидела Анжелину сейчас, когда открыта почти вся ее грудь. На фоне розовой ткани ее кожа светилась, напоминая цветом разогретый мед. Еще влажные волосы она заплела в косу и закрутила в узел на затылке. Свободно свисавшие локоны вились вокруг шеи, мягко обрамляя ее лицо.

«А что подумает Чарли?»– Эта мысль пришла неожиданно, заставив ее вдруг заморгать от удивления. Прежде ее никогда не заботило то, что может о ней подумать мужчина. – «Так откуда теперь взялся такой вопрос?»

С трудом отогнав тщеславные мысли, Анжелина торопливо направилась в гостиную, где ее ожидала Мария.

– Какая ты красивая, – прошептала Мария восторженно. – Твой поклонник потеряет дар речи.

Анжелина шлепнулась на диван – еще один предмет импортной мебели – и нахмурилась.

– Мария, он мне не поклонник. Я ведь постуланка. И собираюсь стать монахиней. Мне же нельзя заводить поклонников. Чарли только везет меня к моим родителям. И это – все.

– Я же не слепая, Анжелина. Я видела, как он смотрит на тебя и как ты смотришь на него. Если сейчас между вами пока ничего нет, то скоро будет.

Анжелина взяла с подноса стакан лимонада и отпила большой глоток. Мария была совсем недалека от истины. И Анжелина чувствовала себя не слишком уверенно.

– Ты ошибаешься, – сказала она, когда почувствовала, что вновь способна владеть своим голосом. – Он просто сопровождает меня до дома.

– Возможно, так оно и есть. Но твои слова не могут изменить то, что я вижу. – Мария наклонилась вперед и положила свою ладонь на ладонь Анжелины. – Интересно, а почему ты еще не стала монахиней? Разве ты не дала обет? Я думала, ты будешь послушницей только в течение шести месяцев.

Анжелина отпила еще глоток лимонада, чтобы выиграть время и придумать ответ. Мария действует импульсивно, но она знает толк в людях. Она может заставить любого говорить с нею, только задавая тихие и участливые вопросы до тех пор, пока человек, наконец, не сдастся и не начнет рассказывать ей все.

– Мать-настоятельница считает, что я пока не готова пройти испытательный срок. Она предложила мне еще подумать, прежде чем ответить ей и самой себе – действительно ли я уверена в своем призвании. А потом в нескольких монастырях начались болезни, и мне пришлось все свое внимание отдавать другим вещам, проявляя заботу о больных, что тогда мне казалось гораздо важнее, чем церемония, на которой меня, постуланку, объявили бы послушницей.

– Понятно. Выходит, мать-настоятельница думает, что ты можешь даже и не стать монахиней?

– Что ты хочешь сказать этим «даже»? Ты же меня знаешь всю жизнь. Ты знаешь, как я хотела попасть в монастырь. И как после этого ты можешь спрашивать меня о таких вещах?

– Я хочу, чтобы ты стала счастливой. Я понимаю твою преданность вере. Но я, кроме того, видела тебя с детьми. Ты не почувствуешь себя счастливой, если у тебя их не будет. – Непроизвольно Мария приложила руку к своему большому животу. Анжелина взглядом проводила движение руки подруги и судорожно сглотнула комок доброй зависти, застрявший у нее в горле.

– У меня есть дети, которым я преподаю. Мария рассмеялась:

– Это – не одно и то же, и ты это знаешь. Тот мужчина, с которым ты... Что-то между вами есть. Я это чувствую. Ты будешь с ним гораздо счастливее, чем если останешься в монастыре. Поверь мне. Я знаю.

– А ты сама счастлива? – Анжелина заглянула глубоко в глаза подруги. – С Хуаном?

– О, да. В нем есть все, что я когда-нибудь хотела видеть в мужчине. Он – сильный, мужественный, гордый. – Она положила руку на живот. – И малыш уже скоро появится на свет. Я просто живу в земном раю.

– Так, значит, ты его любишь?

– Любовь? – На мгновение в лице Марии Анжелина заметила некоторую нерешительность, но подумав, та медленно произнесла: – Я все-таки думаю, что люблю его. Теперь, да... Конечно же я люблю отца своего ребенка.

– Тебе следовало сказать об этом раньше, Мария. Если бы ты сказала своим родителям, что любишь его, его не стали бы сватать мне, и мы все смогли бы избежать этих неприятностей.

– Нет, тогда я его еще не любила. Когда ты уехала в монастырь, он казался таким удрученным, так страдал, что мне его стало жаль. Мы ближе узнали друг друга и все пошло своим чередом. Мы переехали сюда, чтобы избежать пересудов.

Анжелина вздрогнула. Она всегда знала, какой из-за нее произошел скандал, когда она отказалась выйти замуж за Хуана, но как только попала в монастырь, сама о нем совершенно забыла. Она не понимала тогда, что ее поступок так долго будет влиять на его жизнь. Ей стало невыносимо стыдно за свой эгоизм. Но потом, наверное, все обернулось к лучшему, так как они с Марией нашли друг друга. И как только она уедет снова, они забудут о своем прошлом так же, как и она.

Услышав топот нескольких лошадей, приближавшихся к дому, обе женщины встали и подошли к окну. Хуан и Чарли вернулись, а вместе с ними приехала по крайней мере дюжина мужчин.

– Пойдем, встретим их, – предложила Мария, направившись к наружной двери.

Когда Анжелина и Мария вышли во двор, мужчины уже спешились. Работники заметили их, и что-то в их поведении изменилось. Анжелина почувствовала это и остановилась в нерешительности. Незнакомые мужчины повернулись к ней один за другим, – некоторые, глядя на нее, самодовольно ухмылялись, другие хихикали или нагло ржали, третьи перешептывались с приятелями.

Она бросила смущенный взгляд на Чарли и Хуана. Хуан нагло пялился на нее с торжествующей, самодовольной улыбкой, кривившей его губы. Казалось, что он чем-то очень доволен.

Анжелина взглянула на Чарли. Он, наоборот, выглядел сердитым, и его губы мрачно поджались. Она подошла к нему и прошептала:

– Что случилось?

Работники расхохотались, но она не обратила на них внимания. Она смотрела только на Чарли.

– У нас неприятности, сестра, – пробормотал Чарли. – Большие неприятности.

«Неприятность»– слишком мягко сказано, – подумал он, – чтобы описать то, что происходило после нашего отъезда по инициативе Хуана Альвареса». Чарли не обращал внимания на хитрые взгляды и тонкие намеки весь день, хотя ему становилось все труднее удерживаться от того, чтобы не расплющить кулаком лица нескольких работников Альвареса. Его удерживало только воспоминание радости, вспыхнувшей на личике Анжелины, когда она встретилась с подругой. Ей хотелось остаться и поговорить с ней. По этой причине – и только по одной этой причине, – Чарли, как мог, сдерживал нараставший в нем гнев.

Его не волновало, что подумают Альварес и его подручные о нем. Но честь Анжелины – совсем иное дело. Только о ней и велись все разговоры в течение всего времени. И хотя прямо никто ничего не сказал, игра воображения и всяческие предположения лились рекой. Всех интересовало только одно – что могла делать Анжелина Рейес одна с мужчиной в прериях Техаса?

Чарли успокаивал себя тем, что любое опровержение или спор только подлили бы масла в огонь. Поэтому он стойко хранил молчание и продолжал работать, надеясь, что когда они вернутся домой и работники разойдутся, то и Альварес замолчит прежде, чем до Анжелины дойдут грязные разговоры. Но этому, скорее всего, не суждено было сбыться. Альварес затаил против Анжелины такую злобу, что не отказался бы от любой мести, если б только для этого подвернулся удобный случай.

Работники ушли на обед в пристройку, где размещались их кухня и спальные помещения. Анжелина стояла рядом с Чарли, нахмурив обычно безмятежный лоб. Та фраза, которую он произнес перед тем, как работники разразились грубым гоготом, служила лишь намеком на назревавшие неприятности. Под пристальным взглядом Альвареса, следившего за каждым их движением, Чарли не мог заставить себя рассказать ей в деталях обо всех подробностях этого дня. И когда Анжелина попробовала отозвать его в сторону, чтобы спокойно поговорить, он резко покачал головой и проследовал за хозяевами к дому.

– Позже, – прошипел он, и от этого слова ее обеспокоенное лицо еще больше нахмурилось. Если бы он что-нибудь рассказал об этих делах, им тогда бы пришлось выехать до завтрашнего рассвета, и тогда проблема осталась бы позади.

Когда они вчетвером уселись за столом, Чарли, наконец, заметил, во что одета Анжелина.

«Как же это я не заметил такое?»Он моргнул раз, второй. Она все равно оставалась в том же платье. Чарли всегда знал, что Анжелина красива – даже в самой уродливой одежде, – но теперь воочию убедился, что она прекрасна. И в самом деле, черты ее лица были тонкими и изящными, шея – длинной и стройной, вырез розового платья чуть приоткрывал верхнюю часть груди. Чарли остановил полет мыслей и чувств, пока не залетел чересчур далеко. Один только ее вид заставлял его страдать от подавляемой страсти.

Он с трудом отвел глаза от девушки, чтобы тут же встретить грязную ухмылку Хуана Альвареса.

«Проклятие!»Чего бы он только не отдал за один хороший удар по наглой физиономии этого испанского джентльмена.

– Итак, – начал Альварес развязно, передавая фарфоровые блюда, доверху наполненные цыплятами и пышками. – Много воды утекло, Анжелина. Никогда бы не подумал, что мы снова увидим тебя, поскольку ты решила заточить себя в монастырь.

Чарли взглянул на Анжелину. Она в этот момент принимала блюдо и улыбнулась, хотя, как он заметил, улыбались только ее губы, но не глаза.

– Я еще не дала окончательный обет. Мне позволили навестить семью прежде, чем я уйду в монастырь навсегда.

– О, понятно. Тогда ты еще не настоящая монахиня. Хорошо, тогда все становится яснее, не так ли?

– Что это еще за «все»? – спросила Анжелина.

– Только то, что ты находишься здесь со своим другом. – Он поднял бокал, глядя на Чарли.

– Ну, и что ты хочешь сказать обо мне и моем друге?

Чарли едва заметно вздрогнул: «И почему только она не ест и не сидит тихонько?»

– То, что вы двое путешествуете вместе. Только вдвоем. Неженатый мужчина и незамужняя женщина. Ты же знаешь, как любят судачить люди, Анжелина.

Мария встревоженно вздохнула.

Анжелина посмотрела на подругу, поджала губы, аккуратно положила нож возле тарелки и только тогда повернулась к Альваресу.

– Скажи-ка прямо, Хуан, к чему ты клонишь?

– Я ни на что не намекаю. Я просто констатирую факты. Ты сама запятнала свою репутацию, Анжелина.

– Значит, я могу рассчитывать, что ты разнесешь слух и об этом. Не так ли, Хуан?

Он улыбнулся и отпил глоток вина из бокала, чтобы сделать паузу перед ответом.

– Конечно...

– Хуан! – Мария задохнулась от волнения. – Как ты можешь говорить такие вещи Анжелине? Тебе лучше других известно о ее призвании нести слово Божие.

При напоминании о когда-то нанесенном ему оскорблении лицо Альвареса потемнело.

– Помолчи, женщина. Это не твое дело. – И он снова обернулся к Анжелине. – Я нахожу отвратительным, что женщина, которая, как она утверждает, посвятила свою жизнь Богу, щеголяет со своим поклонником перед лицом добрых католиков. А то, что она предпочла мне желтоволосого, довольно смазливого anglo, вообще не подлежит прощению.

Анжелина не ответила, но ее лицо все больше бледнело, пока говорил Альварес. Ее дрожащая рука поднялась было к горлу, потом замерла в нерешительности, когда пальцы дотронулись до кожи. Она покраснела, очевидно взволнованная тем, что вырез платья слишком откровенно открыл ее грудь. Ее взгляд быстро скользнул по лицу Чарли, и, прежде чем она встала, он прочитал в ее глазах отчаяние.

– Я сделала большую ошибку, надеясь, что ты смог простить меня за мой поступок по отношению к тебе, Хуаа Я думала, что, как только уеду, ты, может быть, поймешь причину моего шага. Я поверила, что, поскольку вы с Марией нашли друг друга и начали вместе новую жизнь, ты забыл свою былую горечь. Но я ошиблась. Я сейчас же переоденусь, и мы тут же оставим вас.